– Прошу прошения, мэм, – нерешительно начал я. – Нет ли у вас средства, которое поможет мне справиться с математикой? У меня на носу годовой зачет. Какой-нибудь волшебный напиток или что-нибудь в этом роде?
– Кори! – потрясенно воскликнула мама. Но Леди только улыбнулась мне.
– Молодой человек, – ответила она, – у меня есть то, что вам нужно. Передай Амелии, что я велела дать тебе стаканчик Напитка Номер Десять. После этого вы должны будете отправиться домой и проявить все прилежание. Нужно приналечь на учебу, и тогда результат будет отличный. Но только приналечь нужно будет по-настоящему, гораздо сильнее, чем вы это делали раньше. Леди подняла палец.
– В этом-то весь фокус. Я вышел из спальни Леди и тихонько прикрыл за собой дверь, готовый испить бокал с волшебством.
– Напиток Номер Десять? – переспросила мама.
– Стакан орехового молока, – объяснила Леди. – У нас с Амелией есть целый список напитков для тех, кому необходимо получить чуть-чуть уверенности в себе и в благополучном исходе предприятия.
– И в этом заключается все ваше колдовство?
– По большей части да. Главное – дать людям ключ от замка в их сердце, а после они могут справиться со всем сами. Леди склонила голову к плечу.
– Но есть и другое колдовство. Есть настоящая магия. И об этом я хотела бы с вами поговорить. Моя мама, не понимавшая, о чем пойдет речь, молча ждала.
– Я вижу сны, – сказала ей Леди. – Сны по ночам и наяву. Заданный порядок вещей нарушился. Ткань мира порвалась и на нашей, и на другой стороне.
– На другой стороне?
– Там, куда уходят мертвые, – объяснила Леди. – На другом берегу реки. Не Текумсы, конечно. Другой реки, широкой и темной, той, через которую и мне довольно скоро предстоит переправиться. Там я оглянусь назад, рассмеюсь и скажу: “Так вот из-за чего был весь сыр-бор”. Мама покачала головой, все еще не понимая, к чему клонит Леди.
– Мир дал трещину, – продолжала Леди. – И в мире живых, и в мире мертвых все пошло иначе. Когда Данбала отказался от угощения, я впервые почувствовала, что что-то пошло не так. Дженна Вельвадайн рассказал мне, что случилось в вашей церкви в пасхальное утро. В этом тоже замешан мир духов.
– Но там были просто осы, – пораженно проговорила мама.
– Для вас это были просто осы. Для меня это было послание. Кто-то, находящийся на той стороне, испытывает ужасную боль.
– Я не…
– Вы не понимаете, – закончила за маму Леди – В этом нет ничего удивительного. Я тоже многого не понимаю Но мне известен язык боли, миз Мэкинсон. В детстве я хорошо научилась этому языку. С этими словами Леди протянула руку к своему ночному столику, выдвинула один из ящичков и достала оттуда листок линованной бумаги. Потом показала листок маме.
– Вам знаком этот рисунок? Мама внимательно рассмотрела рисунок. Это был карандашный набросок мертвой головы, похожий на череп с крыльями, уносящими его от остова из костей.
– В своих снах я часто вижу человека с такой татуировкой на плече. Кроме того, я вижу руки, в одной из которых бейсбольная бита, обмотанная черной лентой, то, что мы называем костолом, а в другой – жесткая струна. Я слышу голоса, но что они говорят – не могу разобрать. Кто-то громко кричит на кого-то, а еще там играет музыка.
– Музыка? – От страха мама похолодела внутри, потому что на рисунке Леди она уверенно узнала череп, вытатуированный на плече несчастного утопленника из озера Саксон, о котором не раз рассказывал отец.
– Может быть, это играет пластинка, – продолжила Леди, – или кто-то бьет по клавишам пианино. Я рассказала обо всем Чарльзу. Подумав, он напомнил мне о статье, которую прочел в мартовском номере “Журнала”. Ведь ваш муж был единственным, кто видел человека, что утонул вместе с машиной в озере Саксон, верно?
– Да.
– Как вы считаете, тут есть какая-то связь? Мама глубоко вздохнула, надолго задержала дыхание, собираясь с духом, потом выдохнула и ответила:
– Да, здесь есть связь.
– Я так и думала. Ваш муж хорошо спит по ночам?
– Нет. Он.., тоже видит сны. Сны об озере.., и об утопленнике. Его мучают кошмары.
– Очевидно, покойный хочет чего-то добиться от вашего мужа. Хочет что-то ему объяснить. Мои сны – это послания с той стороны. Их можно сравнить с обычным телефоном, вот только слышимость очень плохая.
– Послание, – прошептала мама. – Но от кого?
– Вот этого-то я и не знаю, – призналась Леди. – Такая боль кого угодно может свести с ума. Слезы затуманили глаза мамы. – Я не могу… Я не… Она смешалась; слеза, похожая на текучую ртуть, сбежала по ее щеке.
– Покажите вашему мужу этот рисунок. Скажите, что если он хочет со мной поговорить об этом, то двери моею дома всегда для него открыты. Пусть он заглянет ко мне – он знает, где я живу.
– Он не придет. Он боится вас.
– Все равно передайте ему то, что я сказала, – повторила Леди. – Скажите, что, если он не найдет в себе сил так или иначе все уладить, то, что творится с ним, может очень плохо кончиться. Передайте ему, что в моем лице он найдет самого лучшего друга, который у него когда-либо был. Мама кивнула. Сложив линованный листок с рисунком в несколько раз, она зажала его в кулаке.
– А теперь вытрите глазки, – приказала ей Леди. – Негоже расстраивать такого симпатичного молодого человека. Заметив, что мама очень быстро взяла себя в руки и успокоилась, Леди удовлетворенно хмыкнула.
– Так-то лучше. Теперь вы просто настоящая красавица. Можете сказать вашему молодому человеку, что он получит свой велосипед, как только я смогу для него это устроить. И проследите, чтобы он прилежно учил уроки. Напиток Номер Десять может не сработать, если мама или папа не следят за порядком в доме. Мама поблагодарила Леди за проявленное к нам внимание. Она добавила, что обязательно попросит отца зайти к Леди, но обещать наверняка не может ничего.
– Я и не жду от вас никаких обещаний, – ответила ей Леди, – он придет ко мне, как только появится настоящая необходимость, и это будет в самый раз. А вы позаботьтесь о себе и благополучии своей семьи. Вскоре мы с мамой уже усаживались в наш пикап. В уголках моего рта все еще хранился вкус Напитка Номер Десять. Я чувствовал себя как лев и готов был разорвать учебник математики в клочья. Мы выехали из Братона. Успокоившаяся Текумса лениво текла в своих берегах. Вечерний ветерок тихо шелестел в ветвях деревьев: в окнах домов, где люди доедали свой ужин, горел свет. Глядя по сторонам, я мог думать только о двух вещах: о прекрасном лице молодой женщины с чудесными зелеными глазами и о новом велико с фарой и гудком. Мама думала об утопленнике, покоившемся на дне озера Саксон, беспокойный дух которого являлся в снах моему отцу и Леди и не давал им обоим покоя. Лето уже было на пороге. Запах фиалок и клевера умащивал вечерний воздух. В одном из домов Зефира кто-то играл на пианино.

Часть вторая
Лето дьяволов и ангелов
Глава 1
Последний день школы
Тик.., так.., тик. Что бы там ни утверждал календарь, для меня первым днем лета всегда был последний день школьных занятий. Солнце уверенно припекало все жарче и норовило задержаться в небе подольше, земля расцветала зеленью, а небо становилось все чище и чище, оставляя на своем куполе лишь редкие завитки облаков. Жара давала о себе знать с настойчивостью пса, чувствующего, что его время пришло; бейсбольное поле уже было аккуратно укошено и свежерасчерчено; бассейн заново вычищен, выкрашен и наполнен чистой водой; и пока наша классная, миссис Сельма Нэвилл, рассказывала нам о наших успехах и провалах в минувшем учебном году, мы, ее ученики, только что вынырнувшие из мучительного водоворота годовых экзаменов, не могли оторвать глаз от стрелок часов. Тик.., так.., тик. За партой, стоявшей по алфавиту после Рики Лэмбек и Дины Макарди, моя спокойно сидевшая половинка прислушивалась к словам классной, а другая половинка могла мечтать только о том, чтобы этот последний урок поскорее закончился. Моя голова была переполнена разными словами. Мне было просто необходимо освободиться от этих слов, стряхнуть их в прозрачный и теплый летний воздух. Но мы обязаны были пребывать под властью миссис Нэвилл вплоть до сигнала прощального звонка и вынуждены были сидеть и страдать, пока время не придет к нам на выручку и не спасет нас, подобно Рою Роджерсу, наконец перевалившему через гребень холма. Тик.., так.., тик. Да имейте же сострадание! Снаружи, за прямоугольными металлическими рамами школьных окон, нас ждал настоящий мир. Покуда я не имел ни малейшего представления о том, что за приключения ожидают меня и моих друзей в это лето 1964-го, но в том, что летние дни будут длинными и ленивыми, и в том, что, когда солнце наконец сдастся, отпустит небосвод и канет за горизонт, подадут голос цикады, а светляки будут творить свой танец в воздухе, что не будет никаких домашних заданий и что летняя пора будет самой расчудесной, я был уверен наверняка. Я сдал экзамен по математике, благодаря чему сумел-таки избежать – отхватив три с минусом – унылой ловушки летних занятий для отстающих. И летом мы с друзьями, дико носясь по травянистым равнинам, склонам крутобоких холмов и под тенистой сенью лесов, нет-нет да и остановимся, задумаемся и вспомним о тоскливой участи одноклассников, связанных узами летней школы – этой темницы, в которую по неопытности угодил Бен Сирс в прошлом году, – ибо время будет утекать без них, тогда как сами они никак не станут моложе. Тик.., так.., тик. Время, царь царей, на пьедестале неумолимой жестокости. Наших ушей достигли доносившиеся из коридора шум и возня, следом раздались взрывы смеха и крики свободы, искрившиеся пузырьками радости. Кто-то из учителей отпустил учеников чуть раньше звонка. Внутри меня все сжалось от вопиющей несправедливости такого неравенства. Тем временем миссис Нэвилл, дама со слуховым аппаратом и оранжевыми кудрями, цвет которых она неизменно подновляла, несмотря на свои шестьдесят лет, продолжала свое неспешное повествование, словно в коридоре и не было никакого шума благодарного бегства. Наконец я понял: она просто не хотела отпускать нас от себя. Она желала видеть нас при себе столько, сколько это было ей позволено, не из пустого учительского рвения, а скорее всего потому, что дома ее никто не ждал, а одинокое лето вряд ли вообще можно назвать летом.
– Хочу надеяться, что вы, молодые люди и девушки, не забудете во время летнего отдыха иногда заглядывать в библиотеку. Голос миссис Нэвилл был спокойным и мирным, но, выходя из себя, она была способна метать такие громы и молнии, по сравнению с которыми недавний метеор выглядел простой спичкой.
– Занятий не будет до осени, но вы все равно должны уделять время чтению. Не забывайте упражнять голову, потому что к сентябрю вы не должны забыть, что означает думать… З-З-З-З-ЗВОНОК! Весь класс одновременно вскочил на ноги, как огромное напуганное насекомое.
– Прошу всех сесть на места, – приказала нам миссис Нэвилл, – я вас еще не отпустила. Еще минута. Боже, сколько может длиться эта пытка! Вполне вероятно, пронеслось у меня в голове, что за стенами школы миссис Нэвилл тайком отрывает мухам крылышки.
– Сейчас вы покинете класс и уйдете на летние каникулы, – продолжила классная. – Но сделаете это так, как подобает леди и джентльменам. Постройтесь парами по алфавиту и выходите организованно. Мистер Алькотт, будьте добры, возглавьте процедуру. Слава Богу, в конце концов мы пришли в движение. Но едва класс успел опустошиться наполовину, в тот самый момент, когда я уже слышал звеневшие в коридоре радостные выкрики, разносившиеся эхом под сводами школы, миссис Нэвилл снова подала голос:
– Кори Мэкинсон? Прошу вас, подойдите ко мне на минутку. Я повиновался, хотя душа моя трепетала от молчаливого протеста. Глядя на меня, миссис Нэвилл улыбнулась. Обращенная ко мне улыбка была похожа на очерченную красной помадной полосой ловушку для мелкой рыбешки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58