К телефону никто не подходил.
— Она, безусловно, где-то здесь. — Он бросил взгляд на электрические часы на стене: почти половина второго. — Попробуйте поискать ее в баре. По приезде она узнавала у меня, как пройти в бар.
Бар находился в дальнем углу просторного, выложенного плитняком двора. У допотопной стойки красного дерева с медной окантовкой, какие бывают только в кино, сидело или стояло человек двадцать загулявших завсегдатаев «Гасиенды», а за стойкой, отражаясь в огромном зеркале, сновал бармен, филиппинец в белом пиджаке.
Компания в баре подобралась разношерстная: рыжеволосая красавица в сопровождении двух тучных мужчин в широкополых шляпах, один с виду юрист, второй — газетчик; несколько подвыпивших бизнесменов с женами; молодожены, смотревшие друг на друга полными любви глазами, а за ними, поодаль, в самом конце стойки — блондинка в темных очках.
Я присел рядом с ней на свободный табурет, но блондинка даже не повернулась в мою сторону, она сжимала в кулаке ножку бокала, уставившись в него, словно прорицательница в магический кристалл. Она повертела бокал в пальцах, и бесцветная жидкость вдруг заискрилась.
Я попытался рассмотреть блондинку в зеркале. На лице толстый слой пудры, кожа под косметикой помятая, распухшая — и не только от ударов кулаком, но, как видно, и от ударов судьбы. И все-таки чувствовалось, что когда-то она была хороша собой.
По всему видно было, что блондинка махнула на себя рукой: светло-русые, оловянного цвета волосы были растрепаны, а темно-фиолетовое платье никак не вязалось с цветом волос и висело мешком, как будто эта совсем не худая женщина вдруг стала сильно терять в весе.
От моих наблюдений меня оторвал филиппинец:
— Что будете пить, сэр?
— У золотистого напитка, который заказала моя соседка, очень аппетитный вид. Что это такое?
— "Золотая водка", сэр. Боюсь, она покажется вам слишком сладкой. Вы согласны со мной, мадам?
Блондинка буркнула что-то нечленораздельное.
— А я, представьте, никогда не пил «Золотую водку», — обратился я к ней. — Как она вам?
Глаза под темными очками покосились на меня.
— По-моему, гадость. Но вы сами попробуйте. Для меня сейчас все гадость. — В ее голосе, выдававшем человека вполне образованного, слышались злоба и отчаяние.
Один из трех тучных субъектов, одетых в одинаковые широкополые шляпы, постучал по стойке новеньким серебряным долларом.
— Прикажете подать «Золотую водку», сэр? — нетерпеливо переспросил меня бармен.
Но я продолжал дурачиться.
— Даже не знаю. А золото в горле не застрянет? — спросил я у блондинки.
— Там золота как такового почти нет. Вы его даже не почувствуете.
— Ладно, попробую, — сказал я таким тоном, словно делал ей одолжение. — Попытка не пытка.
Бармен наполнил мой бокал из бутылки с этикеткой «Danziger Goldwasser».
Порывисто и в то же время как-то настороженно блондинка наклонилась ко мне, и я прочел в ее скрывавшихся под темными очками глазах безысходность, тревогу и немую мольбу о помощи.
— Попытка не пытка, — повторила она. — Когда-то это была моя жизненная установка. Теперь-то я убедилась, что в жизни все наоборот: попытка часто оборачивается пыткой.
— На собственном опыте?
— Да. Вся моя жизнь — пытка. — Ее полные, густо накрашенные губы скривились в гримасу.
Блондинка опять села прямо. Пьяной она не была, а если и была, то держалась прекрасно. С ней определенно творилось что-то неладное: казалось, почва уходит у нее из-под ног и она цепляется за меня из последних сил.
Но протягивать ей руку помощи мне не хотелось; наоборот, я вдруг почувствовал сильное желание выйти из бара и поскорей уехать подальше от «Гасиенды» и от нее — с такой, похоже, лучше не связываться.
Но я связался — поднял бокал и с фальшивой улыбкой произнес:
— За здоровье тех, кто пьет чистое золото.
Она пригубила свой бокал.
— Здоровье тоже бывает разное, а впрочем, желания ведь все равно никогда не сбываются. На них, говорят, далеко не уедешь. Ну, хватит! А то я совсем распустилась: все время кисну — прямо психоз какой-то!
Сделав над собой усилие, блондинка опять обратилась ко мне:
— Вы вот мне удачи желаете, а сами на вид не из удачливых. У вас, судя по всему, тоже что не попытка, то пытка.
— Угадали.
— Я же вижу. У вас это на лице написано, а я лица читать умею. С детства. Особенно мужские.
— Вы и сейчас еще не старуха, — доверительно сказал я.
Мне хотелось, чтобы у меня с миссис Уичерли установился контакт — тогда она разговорится и не заметит, что ее допрашивают. — Сколько вам лет?
— Я никогда на этот вопрос не отвечаю. А знаете, почему? Потому что чувствую себя столетней старухой. Когда лорду Байрону было лет тридцать, в одной гостинице — кажется, в Италии — его спросили, сколько ему лет. Он ответил: «Сто», и я его вполне понимаю. А через год он умер в Миссолунги. Хорошая история? Смешная, правда?
— Обхохочешься.
— У меня этих историй — миллион. Со мной не соскучишься. Такого могу порассказать — всю ночь глаз не сомкнете. — Она криво усмехнулась: — Ведьма, одно слово.
Я, как вежливый человек, стал говорить, что на ведьму она совсем не похожа, а про себя подумал: «Вылитая ведьма».
— Действительно пахнет золотом, — сказала она, когда я допил крепкую сладковатую водку.
— Запах золота я люблю, но, на мой вкус, водка слишком сладкая. Перейду-ка я, пожалуй, на «бурбон».
Блондинка повернула голову и осмотрелась. Молодожены уже ушли.
— Если собираетесь заказывать виски, то поторопитесь, а то бар скоро закроется, — посоветовала она. — Заодно и мне можете взять еще одну порцию водки. — И, помолчав, добавила: — У меня деньги есть.
Я заказал себе виски, ей — водку и, несмотря на ее сопротивление, за все расплатился сам.
— Лишняя рюмка водки меня не разорит. Давайте познакомимся. Меня зовут Лью Арчер.
— Очень приятно, Лью. А я — мисс Смит.
Мы чокнулись.
— Вы не замужем?
— Нет, а вы женаты?
— Был когда-то. Развелся.
— Понимаю. Мне вы можете не рассказывать, что такое неудачный брак. Не жизнь, а каторга. А чем вы занимаетесь?
— Чем придется.
— А все-таки? Нет, подождите, дайте я сама угадаю. Я ведь отлично угадываю профессии. — В этот момент она была похожа на ребенка, который никак не может решить, во что бы ему поиграть.
— Попробуйте.
Ее взгляд скользнул с моего лица на плечи, как будто ей вдруг захотелось положить мне на грудь голову и всплакнуть. Затем она нерешительно протянула руку и пощупала мои мускулы. Руки у нее были красивые, вот только ногти обкусаны.
— Вы профессиональный спортсмен? Для своих лет вы в отличной форме.
Сомнительный комплимент.
— Не угадали. Даю еще две попытки.
— А что мне будет, если я угадаю?
— Памятник вам поставлю.
— На могиле — самое время.
Она вновь посмотрела на меня своим тяжелым взглядом, я поежился, и пуговица на пиджаке расстегнулась.
— Вы носите оружие? Вы полицейский? — спросила она хриплым шепотом.
— Опять не угадали. Осталась всего одна попытка.
— Почему у вас пистолет?
— Ваше дело не спрашивать, а отгадывать.
— Погодите, вы же сказали, что занимаетесь чем придется. Уж не преступник ли вы?
Пришлось срочно входить в роль.
— Говорите потише, — буркнул я и, втянув голову в плечи, воровато осмотрелся по сторонам, как это делали уголовники, когда я приезжал их арестовывать.
Рыжеволосая красавица в сопровождении своих упитанных телохранителей в широкополых шляпах двинулась к выходу. Перебивая друг друга, «шляпы» увлеченно беседовали о быках шотландской породы. Бизнесмены уговаривали друг друга выпить по последней, а на лицах их жен застыл немой вопрос — по последней ли?
Рука блондинки коснулась моего плеча.
— Почему вы носите с собой пистолет?
— Не будем об этом говорить.
— Нет, будем, — капризно, повысив голос, сказала она. — Мне интересно. Вы случаем не гангстер, не убийца?
— Опять не угадали. Все, игра окончена. Какая вам разница, кто я.
— Есть разница. Мне хочется знать.
Только сейчас она впервые по-настоящему оживилась — я бы сказал даже, возбудилась.
— Для чего вам пистолет? — в который раз вполголоса спросила она, кокетливо прикусив язычок.
— Давайте хотя бы здесь об этом не говорить. Вы же не хотите, чтоб меня арестовали.
— Мы можем пойти ко мне, — прошептала блондинка. — У меня в коттедже есть бутылка. Бар все равно уже закрывается. Выпьем и поговорим. — И она взяла со стойки свою сумочку из крокодиловой кожи.
Мы пересекли двор и пошли тропинкой через освещенный луной сад. С залива подул ветерок, и под ногами заметались причудливые тени.
Она долго рылась в сумке в поисках ключа, потом долго не могла попасть ключом в замочную скважину. Внутри было темно. Она остановилась и, дрожа, прижалась ко мне всем телом — на удивление мягким и теплым.
— Скажи, на твоей совести есть убийства? Не на войне. В обычной жизни, — допытывалась она. Голос ее, не в пример телу, был холодным, резким.
— И это ты называешь жизнью?
— Не шути. Мне надо знать. Я не просто так спрашиваю.
— А я не просто так молчу.
— Так я тебе и поверила. — Опять кокетничает.
Она тесно прижалась ко мне, нас разделял лишь пистолет в кобуре у меня под пиджаком. В этот момент я чувствовал себя человеком, которому навязывают ценный, но чреватый большими опасностями подарок. Казалось, ее маленькие, крепкие груди начинены взрывчаткой.
— Я хочу тебя, — сказала она, впрочем как-то нехотя.
Для женщины ее возраста она оказалась на редкость неловкой, неумелой. Как видно, голова у нее была занята другим. Странное существо: все время что-то недоговаривает, на что-то намекает.
— Я тебе не нравлюсь?
— Просто я еще совсем тебя не знаю.
Обняв меня за шею, блондинка замурлыкала какую-то песенку. Почувствовав, как по моим губам горячей улиткой скользнул ее язык, я вырвался из ее крепких объятий.
— Ты обещала дать мне выпить.
— Ты не интересуешься женщинами? — спросила она с каким-то странным напором, облокотившись на меня спиной и съезжая по мне, как по стене, на пол. — Думаешь, я сама не знаю, что очень подурнела с годами.
— Да и я не похорошел. К тому же день у меня сегодня выдался очень нелегкий.
— Стреляешь, наверно, с утра до ночи?
— Нет, обычно я охочусь на людей только до завтрака — люблю запивать овсянку теплой человеческой кровью.
— Зверь ты. Впрочем, мы с тобой стоим друг друга.
Замурлыкав какую-то другую песню, она потянулась к выключателю. Голос у нее был поразительно тонкий и чистый для женщины ее возраста, и я как-то вдруг даже пожалел, что не познакомился с ней раньше, гораздо раньше, в другом месте и в совсем другой обстановке.
Комната осветилась ярким, каким-то призрачным светом. Блондинка въехала сюда совсем недавно, а на полу и на постели уже валялись многочисленные платья, словно в поисках нужного туалета она перерыла весь свой гардероб. Циновки на полу были смяты, как будто их пинали ногами.
На дубовом комоде стояли бутылка виски и грязный стакан. Блондинка бросила сумочку на комод, рядом с бутылкой, налила полный стакан и, расплескав половину, передала его мне. Сама же жадно приникла к горлышку — так залихватски пьют либо любители, либо уж спившиеся алкоголики. Смотрелась она прекрасно.
Но самое интересное было еще впереди. Не выпуская бутылки из рук, она рухнула навзничь на кровать, прямо на разбросанную одежду, присосавшись к виски, словно грудной ребенок — к соске с молоком. Юбка у нее задралась выше колен, обнажив очень красивые ноги, однако я смотрел на нее так, как смотрят старый, хорошо известный фильм.
— Сядь, — позвала она меня, хлопнув рукой по кровати, — Сядь и расскажи о себе, Лью. Ты ведь Лью, я не ошиблась?
— Лью, — подтвердил я, садясь на кровать, подальше от нее. — Лучше ты расскажи мне о себе. Ты живешь одна?
— Последнее время да, — ответила она, покосившись на дверь, ведущую в соседний номер.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40
— Она, безусловно, где-то здесь. — Он бросил взгляд на электрические часы на стене: почти половина второго. — Попробуйте поискать ее в баре. По приезде она узнавала у меня, как пройти в бар.
Бар находился в дальнем углу просторного, выложенного плитняком двора. У допотопной стойки красного дерева с медной окантовкой, какие бывают только в кино, сидело или стояло человек двадцать загулявших завсегдатаев «Гасиенды», а за стойкой, отражаясь в огромном зеркале, сновал бармен, филиппинец в белом пиджаке.
Компания в баре подобралась разношерстная: рыжеволосая красавица в сопровождении двух тучных мужчин в широкополых шляпах, один с виду юрист, второй — газетчик; несколько подвыпивших бизнесменов с женами; молодожены, смотревшие друг на друга полными любви глазами, а за ними, поодаль, в самом конце стойки — блондинка в темных очках.
Я присел рядом с ней на свободный табурет, но блондинка даже не повернулась в мою сторону, она сжимала в кулаке ножку бокала, уставившись в него, словно прорицательница в магический кристалл. Она повертела бокал в пальцах, и бесцветная жидкость вдруг заискрилась.
Я попытался рассмотреть блондинку в зеркале. На лице толстый слой пудры, кожа под косметикой помятая, распухшая — и не только от ударов кулаком, но, как видно, и от ударов судьбы. И все-таки чувствовалось, что когда-то она была хороша собой.
По всему видно было, что блондинка махнула на себя рукой: светло-русые, оловянного цвета волосы были растрепаны, а темно-фиолетовое платье никак не вязалось с цветом волос и висело мешком, как будто эта совсем не худая женщина вдруг стала сильно терять в весе.
От моих наблюдений меня оторвал филиппинец:
— Что будете пить, сэр?
— У золотистого напитка, который заказала моя соседка, очень аппетитный вид. Что это такое?
— "Золотая водка", сэр. Боюсь, она покажется вам слишком сладкой. Вы согласны со мной, мадам?
Блондинка буркнула что-то нечленораздельное.
— А я, представьте, никогда не пил «Золотую водку», — обратился я к ней. — Как она вам?
Глаза под темными очками покосились на меня.
— По-моему, гадость. Но вы сами попробуйте. Для меня сейчас все гадость. — В ее голосе, выдававшем человека вполне образованного, слышались злоба и отчаяние.
Один из трех тучных субъектов, одетых в одинаковые широкополые шляпы, постучал по стойке новеньким серебряным долларом.
— Прикажете подать «Золотую водку», сэр? — нетерпеливо переспросил меня бармен.
Но я продолжал дурачиться.
— Даже не знаю. А золото в горле не застрянет? — спросил я у блондинки.
— Там золота как такового почти нет. Вы его даже не почувствуете.
— Ладно, попробую, — сказал я таким тоном, словно делал ей одолжение. — Попытка не пытка.
Бармен наполнил мой бокал из бутылки с этикеткой «Danziger Goldwasser».
Порывисто и в то же время как-то настороженно блондинка наклонилась ко мне, и я прочел в ее скрывавшихся под темными очками глазах безысходность, тревогу и немую мольбу о помощи.
— Попытка не пытка, — повторила она. — Когда-то это была моя жизненная установка. Теперь-то я убедилась, что в жизни все наоборот: попытка часто оборачивается пыткой.
— На собственном опыте?
— Да. Вся моя жизнь — пытка. — Ее полные, густо накрашенные губы скривились в гримасу.
Блондинка опять села прямо. Пьяной она не была, а если и была, то держалась прекрасно. С ней определенно творилось что-то неладное: казалось, почва уходит у нее из-под ног и она цепляется за меня из последних сил.
Но протягивать ей руку помощи мне не хотелось; наоборот, я вдруг почувствовал сильное желание выйти из бара и поскорей уехать подальше от «Гасиенды» и от нее — с такой, похоже, лучше не связываться.
Но я связался — поднял бокал и с фальшивой улыбкой произнес:
— За здоровье тех, кто пьет чистое золото.
Она пригубила свой бокал.
— Здоровье тоже бывает разное, а впрочем, желания ведь все равно никогда не сбываются. На них, говорят, далеко не уедешь. Ну, хватит! А то я совсем распустилась: все время кисну — прямо психоз какой-то!
Сделав над собой усилие, блондинка опять обратилась ко мне:
— Вы вот мне удачи желаете, а сами на вид не из удачливых. У вас, судя по всему, тоже что не попытка, то пытка.
— Угадали.
— Я же вижу. У вас это на лице написано, а я лица читать умею. С детства. Особенно мужские.
— Вы и сейчас еще не старуха, — доверительно сказал я.
Мне хотелось, чтобы у меня с миссис Уичерли установился контакт — тогда она разговорится и не заметит, что ее допрашивают. — Сколько вам лет?
— Я никогда на этот вопрос не отвечаю. А знаете, почему? Потому что чувствую себя столетней старухой. Когда лорду Байрону было лет тридцать, в одной гостинице — кажется, в Италии — его спросили, сколько ему лет. Он ответил: «Сто», и я его вполне понимаю. А через год он умер в Миссолунги. Хорошая история? Смешная, правда?
— Обхохочешься.
— У меня этих историй — миллион. Со мной не соскучишься. Такого могу порассказать — всю ночь глаз не сомкнете. — Она криво усмехнулась: — Ведьма, одно слово.
Я, как вежливый человек, стал говорить, что на ведьму она совсем не похожа, а про себя подумал: «Вылитая ведьма».
— Действительно пахнет золотом, — сказала она, когда я допил крепкую сладковатую водку.
— Запах золота я люблю, но, на мой вкус, водка слишком сладкая. Перейду-ка я, пожалуй, на «бурбон».
Блондинка повернула голову и осмотрелась. Молодожены уже ушли.
— Если собираетесь заказывать виски, то поторопитесь, а то бар скоро закроется, — посоветовала она. — Заодно и мне можете взять еще одну порцию водки. — И, помолчав, добавила: — У меня деньги есть.
Я заказал себе виски, ей — водку и, несмотря на ее сопротивление, за все расплатился сам.
— Лишняя рюмка водки меня не разорит. Давайте познакомимся. Меня зовут Лью Арчер.
— Очень приятно, Лью. А я — мисс Смит.
Мы чокнулись.
— Вы не замужем?
— Нет, а вы женаты?
— Был когда-то. Развелся.
— Понимаю. Мне вы можете не рассказывать, что такое неудачный брак. Не жизнь, а каторга. А чем вы занимаетесь?
— Чем придется.
— А все-таки? Нет, подождите, дайте я сама угадаю. Я ведь отлично угадываю профессии. — В этот момент она была похожа на ребенка, который никак не может решить, во что бы ему поиграть.
— Попробуйте.
Ее взгляд скользнул с моего лица на плечи, как будто ей вдруг захотелось положить мне на грудь голову и всплакнуть. Затем она нерешительно протянула руку и пощупала мои мускулы. Руки у нее были красивые, вот только ногти обкусаны.
— Вы профессиональный спортсмен? Для своих лет вы в отличной форме.
Сомнительный комплимент.
— Не угадали. Даю еще две попытки.
— А что мне будет, если я угадаю?
— Памятник вам поставлю.
— На могиле — самое время.
Она вновь посмотрела на меня своим тяжелым взглядом, я поежился, и пуговица на пиджаке расстегнулась.
— Вы носите оружие? Вы полицейский? — спросила она хриплым шепотом.
— Опять не угадали. Осталась всего одна попытка.
— Почему у вас пистолет?
— Ваше дело не спрашивать, а отгадывать.
— Погодите, вы же сказали, что занимаетесь чем придется. Уж не преступник ли вы?
Пришлось срочно входить в роль.
— Говорите потише, — буркнул я и, втянув голову в плечи, воровато осмотрелся по сторонам, как это делали уголовники, когда я приезжал их арестовывать.
Рыжеволосая красавица в сопровождении своих упитанных телохранителей в широкополых шляпах двинулась к выходу. Перебивая друг друга, «шляпы» увлеченно беседовали о быках шотландской породы. Бизнесмены уговаривали друг друга выпить по последней, а на лицах их жен застыл немой вопрос — по последней ли?
Рука блондинки коснулась моего плеча.
— Почему вы носите с собой пистолет?
— Не будем об этом говорить.
— Нет, будем, — капризно, повысив голос, сказала она. — Мне интересно. Вы случаем не гангстер, не убийца?
— Опять не угадали. Все, игра окончена. Какая вам разница, кто я.
— Есть разница. Мне хочется знать.
Только сейчас она впервые по-настоящему оживилась — я бы сказал даже, возбудилась.
— Для чего вам пистолет? — в который раз вполголоса спросила она, кокетливо прикусив язычок.
— Давайте хотя бы здесь об этом не говорить. Вы же не хотите, чтоб меня арестовали.
— Мы можем пойти ко мне, — прошептала блондинка. — У меня в коттедже есть бутылка. Бар все равно уже закрывается. Выпьем и поговорим. — И она взяла со стойки свою сумочку из крокодиловой кожи.
Мы пересекли двор и пошли тропинкой через освещенный луной сад. С залива подул ветерок, и под ногами заметались причудливые тени.
Она долго рылась в сумке в поисках ключа, потом долго не могла попасть ключом в замочную скважину. Внутри было темно. Она остановилась и, дрожа, прижалась ко мне всем телом — на удивление мягким и теплым.
— Скажи, на твоей совести есть убийства? Не на войне. В обычной жизни, — допытывалась она. Голос ее, не в пример телу, был холодным, резким.
— И это ты называешь жизнью?
— Не шути. Мне надо знать. Я не просто так спрашиваю.
— А я не просто так молчу.
— Так я тебе и поверила. — Опять кокетничает.
Она тесно прижалась ко мне, нас разделял лишь пистолет в кобуре у меня под пиджаком. В этот момент я чувствовал себя человеком, которому навязывают ценный, но чреватый большими опасностями подарок. Казалось, ее маленькие, крепкие груди начинены взрывчаткой.
— Я хочу тебя, — сказала она, впрочем как-то нехотя.
Для женщины ее возраста она оказалась на редкость неловкой, неумелой. Как видно, голова у нее была занята другим. Странное существо: все время что-то недоговаривает, на что-то намекает.
— Я тебе не нравлюсь?
— Просто я еще совсем тебя не знаю.
Обняв меня за шею, блондинка замурлыкала какую-то песенку. Почувствовав, как по моим губам горячей улиткой скользнул ее язык, я вырвался из ее крепких объятий.
— Ты обещала дать мне выпить.
— Ты не интересуешься женщинами? — спросила она с каким-то странным напором, облокотившись на меня спиной и съезжая по мне, как по стене, на пол. — Думаешь, я сама не знаю, что очень подурнела с годами.
— Да и я не похорошел. К тому же день у меня сегодня выдался очень нелегкий.
— Стреляешь, наверно, с утра до ночи?
— Нет, обычно я охочусь на людей только до завтрака — люблю запивать овсянку теплой человеческой кровью.
— Зверь ты. Впрочем, мы с тобой стоим друг друга.
Замурлыкав какую-то другую песню, она потянулась к выключателю. Голос у нее был поразительно тонкий и чистый для женщины ее возраста, и я как-то вдруг даже пожалел, что не познакомился с ней раньше, гораздо раньше, в другом месте и в совсем другой обстановке.
Комната осветилась ярким, каким-то призрачным светом. Блондинка въехала сюда совсем недавно, а на полу и на постели уже валялись многочисленные платья, словно в поисках нужного туалета она перерыла весь свой гардероб. Циновки на полу были смяты, как будто их пинали ногами.
На дубовом комоде стояли бутылка виски и грязный стакан. Блондинка бросила сумочку на комод, рядом с бутылкой, налила полный стакан и, расплескав половину, передала его мне. Сама же жадно приникла к горлышку — так залихватски пьют либо любители, либо уж спившиеся алкоголики. Смотрелась она прекрасно.
Но самое интересное было еще впереди. Не выпуская бутылки из рук, она рухнула навзничь на кровать, прямо на разбросанную одежду, присосавшись к виски, словно грудной ребенок — к соске с молоком. Юбка у нее задралась выше колен, обнажив очень красивые ноги, однако я смотрел на нее так, как смотрят старый, хорошо известный фильм.
— Сядь, — позвала она меня, хлопнув рукой по кровати, — Сядь и расскажи о себе, Лью. Ты ведь Лью, я не ошиблась?
— Лью, — подтвердил я, садясь на кровать, подальше от нее. — Лучше ты расскажи мне о себе. Ты живешь одна?
— Последнее время да, — ответила она, покосившись на дверь, ведущую в соседний номер.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40