— Оставив Фебу наедине с Меррименом?
— Да, пришлось. — У парня на лбу выступил пот, он вытер его тыльной стороной ладони и подпер голову рукой. — Мерримен выгнал меня и сказал, чтобы я не вздумал возвращаться. И я подчинился — выхода ведь у меня не было. Больше всего я тогда боялся, как бы он не засадил Фебу за решетку, хотя теперь знаю: есть вещи похуже тюрьмы.
Бобби тяжело вздохнул. Как видно, он только-только начинал приходить в себя после всего, что с ним произошло за последние два месяца. На него было страшно смотреть. Я встал и опять подошел к окну. Женщина с зонтиком стояла как вкопанная абсолютно в том же положении. Вид у нее был такой, словно последний раз она пошевелила рукой в 1928 году. В желто-зеленое небо взвилась стайка дроздов. Гулявший по лужайке мужчина вскинул голову и погрозил птицам кулаком.
Начинало смеркаться. Кто-то позвал «птицененавистника» в здание, и он послушно зашагал к дверям. Сестра в накинутой поверх халата куртке подошла к стоявшей под зонтом женщине, и они медленно двинулись к входу в клинику, еще минута — и дверь за ними захлопнулась.
В комнату тоже просочились сумерки, и вскоре совсем стемнело, однако ни Бобби, ни я свет включать не стали. Я замер, точно рыбка на дне темного аквариума.
Под рукой Бобби скрипнул кожаный подлокотник. В темноте видны были только его белое, как бумага, лицо и руки.
— Сам не понимаю, почему я это сделал, — раздался во мраке его голос. — Мне тогда казалось, что иного пути нет. А потом я стал ждать. Ждать и уповать на лучшее. Все надеялся: Феба даст о себе знать, что-то прояснится. А ведь надеяться было не на что. — Бобби помолчал, а затем дрожащим от отчаяния, низким голосом добавил: — Моя мать этого не переживет.
— Напрасно ты так за нее беспокоишься. Я вчера вечером с ней разговаривал.
— Вчера вечером она еще ничего не знала.
— Не скажи, она с самого начала боялась за тебя. Ей казалось, что у тебя на совести что-то есть.
— Правда?
— Да, она полагала, что ты совершил убийство и ее материнский долг — спасти тебя от полиции.
— Вот что значит родство душ, — невесело хмыкнул он. — Когда я возвращался домой на автобусе, то тоже чувствовал себя убийцей. Дорогой я заснул, и мне снилось, что я убил ее.
Я так и не понял, кого он убил во сне: Фебу, мать Фебы или же свою собственную мать. Впрочем, сейчас, в этой маленькой полутемной комнате все это почему-то перестало иметь значение.
Когда кабинет окончательно погрузился во мрак, а я — в полную прострацию, в комнату пулей влетел доктор Шерилл и с такой поспешностью захлопнул за собой дверь, будто за ним по пятам гнались преследователи, пытаясь ухватить его за полу развевающегося халата.
— Мистер Арчер! — вскричал он, включив настольную лампу. — Как мне связаться с отцом Фебы? Вчера я обещал ей этого не делать, но ситуация изменилась.
Изменился и сам доктор, его освещенное настольной лампой лицо выражало неподдельную тревогу.
— Гомер Уичерли должен сейчас быть в Терранове, и в принципе связаться с ним можно через местного шерифа, но сначала расскажите, что вам сказала Феба.
— Это тайна, — спокойно ответил доктор, но металла в его голосе прибавилось.
— Я эту тайну не выдам, — заверил его я.
— Простите, но, как врач, я имею право сохранять в тайне признания своих пациентов. Вам, законникам, этого не понять.
— Речь идет о ее невменяемости?
— Допустим. — Шерилл недоверчиво посмотрел на Бобби. — Мне бы хотелось поговорить с вами наедине, мистер Арчер.
— Вы мне не доверяете? — обиделся Бобби. — Неужели вы думаете, что я подведу Фебу? За последние два месяца я, кажется, доказал, что умею молчать.
— В данном случае дело касается не только Фебы, — возразил психиатр. — Пожалуйста, подождите за дверью, мистер Донкастер. А еще лучше — на улице.
Бобби вскочил и с недовольным видом вышел.
— Девушка призналась в убийстве этих двух людей? — спросил я у Шерилла, когда тот закрыл за Бобби дверь. — Можете, если хотите, ответить только «да» или «нет».
Шерилл крепко стиснул губы и процедил «да».
— А какие у нее были мотивы?
— Она обрисовала ситуацию, которая сама по себе может служить мотивом для совершения преступления. Но я бы предпочел сейчас об этом не говорить.
— Очень жаль.
— Я не могу и не стану выдавать тайны своей пациентки, — заявил доктор и с неприступным видом откинулся на спинку стула.
— Возможно, это уже и не тайна, — успокоил его я. — От Бобби Донкастера я знаю, что Мерримен, войдя в дом миссис Уичерли в Атертоне, застал Фебу и Бобби на месте преступления. Воспользовавшись этим, он стал девушку шантажировать, причем к шантажу Мерримен прибегал далеко не впервые. До этого он со своим шурином Квилланом шантажировал мать Фебы, Кэтрин Уичерли. Теперь же с матери они переключились на дочь. Сначала они некоторое время продержали Фебу в квартире ее матери в Сан-Матео, а потом отвезли в захудалую гостиницу в Сакраменто, где девушка, по указке этих проходимцев, выдавала себя за свою мать — она потолстела, стала носить материнские платья и так далее. Делалось же все это для того, чтобы на имя покойной Кэтрин Уичерли продолжали поступать алименты, а главное, чтобы не уплыли денежки за проданный дом. Феба в роли своей матери была им нужна, чтобы получить по продажному векселю деньги в банке и передать выручку Мерримену.
— Да вы, я вижу, и без меня все уже знаете, — удивился Шерилл. — Какие подонки, жестокие, циничные! Но самое страшное во всей этой истории то, что их планы совпадали с желанием девушки наказать себя за убийство матери. Вдобавок она подсознательно стремилась к тому, чтобы отождествить себя с матерью, — заметил я это еще весной. Поэтому и ела она не столько по принуждению, сколько по внутренней потребности, а также из-за беременности.
— Это мне не очень понятно, доктор.
— Видите ли, подсознательное стремление потолстеть часто является проявлением тревоги и самоуничижения. У вас тяжело на душе, и вы пытаетесь как бы материализовать эту «тяжесть» в «тяжелом», тучном теле. Я, разумеется, упрощаю, но подобные случаи не раз приводились в специальной литературе: возьмите хотя бы ставшую классической историю болезни Эллен Уэст, описанную Бингсвангером. Еще более похожую картину мы наблюдаем в «Часе за пятьдесят минут» Линднера, популярном исследовании булимии. Я говорю «более похожую», потому что Эллен Уэст — душевно больная, а Феба — почти наверняка нет.
— Что же у нее, доктор? Ведь это сейчас крайне важно.
— Диагноз я пока поставить не могу. Мне кажется, девушка сама еще не решила, в каком мире находится: в реальном или в вымышленном. В принципе сейчас она страдает тем же неврозом, что и год назад, разница лишь в том, что сейчас она оказалась в сверхтяжелой жизненной ситуации. Она и сама все время повторяет, что живет в аду. — Шерилл сочувственно улыбнулся.
— А почему она обратилась к вам год назад?
— Этого я так до конца и не понял. Феба была у меня всего дважды и держалась очень замкнуто, разговорить ее мне так и не удалось. По всей видимости, поводом для консультаций были семейные неурядицы. Ее мать как раз в это время разводилась с отцом, и Феба обвиняла в разводе себя.
— Она объяснила вам, почему?
— Если я правильно понял, разрыв между родителями был вызван какими-то анонимными письмами. Они-то, по ее словам, и явились «последней каплей».
— Значит, эти письма написала Феба?
— Не исключено. Они не давали ей покоя. Впрочем, надо иметь в виду, что девушка, как и полагается невротикам, склонна во всем брать вину на себя. И в этом смысле шантажисту Мерримену, конечно же, повезло.
— Повезло, да не очень. Он ведь сам стал ее жертвой.
Шерилл взглянул на меня с таким видом, словно собирался заговорить, однако в последний момент передумал и стал набивать трубку из кожаного кисета. Пламя от зажженной спички заплясало на толстых стеклах его очков, и через мгновение желтый свет от настольной лампы потонул в клубах синего табачного дыма. Шерилл прищурился, словно пытаясь рассмотреть в этом дыму что-то очень важное.
— Все мы будем жертвами, Арчер, до тех пор, пока не прекратим жертвовать друг другом. Только не подумайте, что я жалею Мерримена. Он получил по заслугам. Как, впрочем, и все мы.
— Верно, все мы рано или поздно умрем. Плохо только, что его убийцей суждено было стать этой несчастной девушке.
— Она не сама его убила, — сказал доктор. — Уверяет по крайней мере, что не сама. Не надо бы мне вам все это рассказывать, но вы и так уже столько знаете, что скрывать от вас остальное просто глупо. Феба воспользовалась услугами профессионального убийцы, который покончил с Меррименом и с этим... как звали второго шантажиста?
— Квиллан, Стэнли Квиллан. Она назвала вам имя этого профессионального убийцы?
— Феба говорит, что имя убийцы осталось ей неизвестно. По ее словам — в правдивости которых я, по правде говоря, сомневаюсь — она встретилась с ним в баре отеля «Гасиенда», неподалеку от Сакраменто. В тот вечер Феба много выпила и, когда ей подвернулся этот тип, пребывала в мрачном, мстительном настроении. Они разговорились и, заметив, что у него с собой пистолет, она зазвала его к себе в номер и заплатила ему за убийство своего мучителя. Вот вам ее рассказ.
— Но вы ей не поверили?
— Как вам сказать? С одной стороны, в ее рассказе много явно невыдуманных подробностей, с другой же — что-то не верится, чтобы случайный знакомый в баре согласился за деньги совершить убийство.
— А внешность наемного убийцы она вам описала?
— Да, причем довольно подробно — при галлюцинациях или в бреду таких подробностей обычно не бывает. Это, безусловно, не вымышленный, а реальный человек. Ему лет сорок, у него довольно грубые, но правильные черты лица, темные волосы, серые глаза, рост — больше шести футов, он широкоплечий, мускулистый, похож на спортсмена. Феба говорит, что сначала она даже приняла его за профессионального боксера. — Шерилл выпустил дым и посмотрел сквозь него на меня. — Между прочим, этот тип очень похож на вас.
— Ничего удивительного, это я и был.
— Не понимаю... — Он вынул трубку изо рта. — Не хотите же вы сказать, что Феба наняла вас убить этих проходимцев?
— Да, она подбивала меня ликвидировать Мерримена. Произошло это два дня назад, и Мерримена к тому времени уже не было в живых. Прикинувшись дурачком, я вступил с ней в разговор, потому что считал, что она — Кэтрин Уичерли, и мне хотелось выяснить у нее, при каких обстоятельствах погиб Мерримен. Но про смерть Мерримена она ничего не знала — во всяком случае, сделала вид, что не знает. Она просто желала его смерти — постфактум, так сказать.
— Мне, выходит, она солгала. — В глазах Шерилла затаилась обида. — А может быть, вообще все, что она говорит, — сплошная ложь? — снова оживился он. — И она просто пытается взвалить всю вину на себя?
— Есть всему этому и другое объяснение: Феба призналась в том, чего не было, чтобы не признаваться в том, что действительно имело место. — Я встал. — А почему бы не спросить об этом саму Фебу?
— Вы хотите, чтобы мы пошли к ней вдвоем?
— А почему бы и нет? Я ведь живое свидетельство того, что она говорит неправду. Нужно же наконец довести это дело до конца.
— Да, но, боюсь, девушка сейчас в очень неважном состоянии.
— Мы с вами не лучше, — возразил я. — Большего вреда, чем Мерримен и Квиллан, я ей все равно не причиню. И потом, вы же сами сказали, что она еще окончательно не решила, в каком мире находится: в реальном или в иллюзорном. Вот и давайте совместными усилиями вернем ее в реальный мир.
Глава 26
Слабо освещенная комната, где находились Феба и дежурная сестра, напоминала монашескую келью; ничего лишнего: кровать, шкаф, два стула. На одном из них лицом к стене сидела Феба. Когда мы вошли, она даже не пошевелилась, только на шее от напряжения вздулись вены.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40