— Он преподает?
— Да, хотя у него и нет степени. Много лет корпел над диссертацией, изучал журналистику, английский язык. Потом работал в газете, там Элен с ним и познакомилась.
— Когда ей было девятнадцать?
— У вас хорошая память. Вы бы нашли общий язык с Хоффманом. В свое время, еще до войны, он знал в Бриджтоне каждый дом. Все фабрики, склады, частные дома. Можно было указать на любой дом на любой улице, и он тут же мог сказать, кто его построил и кому он принадлежит. Хоффман знал всё про всех: сколько у кого детей, какой доход и, в общем, все, что хотите. Я не преувеличиваю, можете спросить у его сослуживцев. Ему предвещали прекрасную карьеру, но он так и не продвинулся выше лейтенанта.
Я поинтересовался, почему же не состоялась его карьера. И она рассказала мне историю, которая была больше похожа на фантазию, чем на реальность.
— Элен унаследовала от отца прекрасную память. И как бы они оба ни отрицали это, они были очень похожи. До ссоры они души не чаяли друг в друге. Своим уходом Элен надорвала ему сердце. Он никогда с тех пор ничего не спрашивал о ней, но я знаю, чего это ему стоило. Никогда он уже не смог стать тем человеком, которым был раньше.
— Сразу после ухода она вышла замуж за Берта Хагерти?
— Нет, она водила его за нос лет пять-шесть. Он уходил в армию и вернулся. Берт отличился на войне. Так было со многими — они выложились на войне и после уже ничего не смогли достичь. Он был полон планов, когда вернулся. Собирался писать книгу, мечтал выпускать собственную газету, хотел свозить Элен в Европу на медовый месяц. В Европу они поехали на деньги, которые им дала я, и на этом исполнение его желаний закончилось. Он не мог ни на чем остановиться, а когда все-таки остановился, то было уже слишком поздно, и прошлой весной они решили расстаться. Я, конечно, не приветствовала это, но и осуждать ее не могу. Она всегда была удачливее его, со дня свадьбы. И еще одно в защиту Элен: у нее всегда был свой стиль.
— Полностью с вами согласен.
— Но, наверное, ей все-таки надо было остаться с Бертом. Кто знает? Может, тогда ничего бы и не случилось. Мне иногда кажется, что лучше хоть какой-нибудь мужчина, чем никакого.
Позже, когда мы входили в гостиницу, она вдруг добавила:
— Почему Элен не смогла найти себе достойную пару? Смешно. Умная, красивая, шикарная женщина, но так и не смогла привлечь к себе настоящего мужчину.
Я почувствовал ее взгляд — наверное, я казался ей последней ниточкой, связывавшей ее с погибшей дочерью. Как это горько!
Глава 16
Гостиница «Пасифик» располагалась на границе между двумя кварталами — преуспевающим и не очень. В субботний вечер ее вестибюль был почти пуст. Четверо стариков при свете настольной лампы играли в бридж да доктор Гайзман, хотя живым его уже можно было назвать с трудом, восседал в старом потертом пластиковом кресле.
Увидев нас, он поднялся и церемонно поздоровался с миссис Хоффман.
— Я вижу, вы добрались благополучно. Все в порядке?
— Спасибо, все хорошо.
— Неожиданная кончина вашей дочери явилась страшным ударом для нас.
— Для меня тоже.
— Я весь день потратил на поиски преподавателя, который смог бы заместить ее, но так ничего и не добился. Сейчас самое неудачное время года для замещения вакансии.
— Я вам сочувствую.
Мне надоели их судорожные попытки вдохнуть жизнь в мертворожденный разговор, и я направился в бар. За стойкой сидела единственная посетительница, компанию которой составлял толстый и мрачный бармен с черными крашеными волосами.
Миссис Перрин я узнал бы и за тысячу ярдов. Я попробовал поспешно ретироваться. Но тщетно — она обернулась и заметила меня.
— Как хорошо, что вы здесь. — Она сделала широкий жест рукой, чуть не опрокинув при этом стоявший перед ней стакан, и обратилась к бармену: — Это мой друг, мистер Арчер. Налей ему выпить.
— Что будешь пить?
— Бурбон. Я заплачу сам. А что пьет дама?
— Пунш и спасибо за «даму». Вообще за все спасибо. Я отмечаю уже целый день.
Лучше бы она не отмечала. «Гранитный фасад», который она демонстрировала на суде, треснул, обнажив руины ее жизни. И хотя я не знал всех тайн миссис Перрин, я познакомился с записями, сделанными в разных полицейских участках двадцати городов страны. Она не имела отношения к этому конкретному преступлению, но она была профессионалкой, действовавшей на территории от Акапулько до Сиэтла и от Монреаля до Западного мыса.
Бармен отправился готовить напитки. Я сел рядом с ней.
— Лучше бы вы отправились в другой город отмечать свое освобождение.
— Знаю. Это не город, а могила. Пока ты не приехал, я чувствовала себя здесь как на кладбище.
— Я не это имел в виду, миссис Перрин.
— Слушай, зови меня просто Бриджит. Ты мой друг. Ты заслужил это право.
— О'кей, Бриджит. Полиции, что неудивительно, очень не понравился оправдательный приговор, вынесенный тебе. Они заберут тебя при малейшей возможности.
— Я ничего не сделала. Я пью на свои.
— Я просто думаю о том, каких дров ты наломаешь, если продолжишь. Тебе хватит одного нарушения правил дорожного перехода.
Она задумалась, на ее лице отразился трудный мыслительный процесс.
— Может быть, ты и прав. Я собиралась утром поехать в Вегас. У меня там друзья.
Бармен принес наши напитки. Миссис Перрин отхлебнула из своего стакана и скорчила гримасу, словно потеряла к выпивке всякий интерес. Она уставилась в висевшее на стене зеркало:
— Боже, неужели это я? Страх божий.
— Прими ванну и поспи.
— Это не так просто — поспать. Я чувствую себя так одиноко по ночам. — Она автоматически состроила мне глазки.
Увы, эта женщина была не в моем вкусе. Я допил виски и положил на стойку две долларовые купюры.
— Спокойной ночи, Бриджит. Все будет хорошо, не волнуйся. Мне надо позвонить.
— Конечно. Увидимся.
Я направился к двери и, уже выходя, заметил, что к ней снова подошел бармен. Доктора Гайзмана и миссис Хоффман в вестибюле уже не было. В тупике за бюро регистрации я нашел телефонные будки и набрал номер Брэдшоу. Трубку тут же сняли, и дребезжащий старушечий голос спросил:
— Рой? Это ты, Рой?
— Это Арчер.
— Я так надеялась, что это Рой. Он всегда звонит мне в это время. Как вы думаете, с ним ничего не могло случиться?
— Нет, не думаю.
— Вы читали газеты?
— Нет.
— Оказывается, на конференцию в Рено с ним поехала Лаура Сазерленд. Рой не сказал мне об этом. Как вы думаете, он симпатизирует ей?
— Не знаю.
— Она приятная молодая женщина, не правда ли?
У меня закралось подозрение, что она выпила за обедом лишнего. С чего бы ей так поглупеть?
— У меня нет собственного мнения на этот счет, миссис Брэдшоу. Я звоню, чтобы узнать, не хотите ли вы продолжить наш сегодняшний разговор.
— Боюсь, что без Роя это невозможно. Весь семейный бюджет находится у него в руках. А теперь я с вами прощаюсь, мистер Арчер. Рой может позвонить в любую минуту.
Она повесила трубку. По-видимому, я больше не имел влияния на пожилых дам. Я зашел в туалет и взглянул на себя в зеркало. На стене кто-то написал карандашом: «Помоги психиатрии, или я убью тебя».
Я ухмыльнулся своему отражению. За этим и застал меня маленький коричневый газетчик, заглянувший в уборную. Я сделал вид, что рассматриваю свои зубы. Он выглядел лет на десять, но вел себя как маленький взрослый.
— Читайте подробности об убийстве, — порекомендовал он мне.
Я купил у него местную газету. Ее заголовок гласил: «Убийство преподавателя колледжа», дальше шел подзаголовок: «Допрос таинственной студентки». По сути, Долли в статье признавалась виновной. Она «поступила в колледж, скрыв свое имя и воспользовавшись чужим». Взаимоотношения с Элен были охарактеризованы как «странная связь». «Смит-Вессон» тридцать восьмого калибра, найденный у нее под матрасом, был назван орудием убийства. У нее было «темное прошлое» — намек на убийство, совершенное Макги, — а теперь она «скрывалась от полиции».
Никакие другие подозреваемые упомянуты не были. Человек из Рено вообще не присутствовал.
Движимый желанием сделать хоть что-нибудь, я разорвал газету на мелкие клочки и выбросил их в мусорный бачок. Удовлетворив свое самолюбие, я немного успокоился и стал снова звонить. В больнице меня спросили, очень ли срочно мне нужен доктор Годвин.
— Да. Это имеет отношение к пациенту доктора Годвина.
— Этим пациентом являетесь вы, сэр?
— Да, — соврал я, подумав, что мне помощь тоже не помешала бы.
Женский голос стал более нежным:
— Последний раз доктор звонил из дома.
Она назвала номер его домашнего телефона, но я не воспользовался им. Мне надо было поговорить с Годвином с глазу на глаз. Я нашел в справочнике адрес и поехал к нему.
Он жил в одном из больших домов на горе, под которой расположился порт и город. Сейчас гора была скрыта туманом.
За фасадом, отделанным полевым шпатом, слышался душераздирающий дуэт тенора и сопрано из «Богемы».
Дверь открыла миловидная женщина в красном шелковом платье, со специфической улыбкой, свойственной только женам врачей. Видимо, мое имя ей уже было известно.
— Извините, мистер Арчер, мой муж только что уехал. Мы слушали музыку, но позвонил молодой человек — муж одной его пациентки, и они договорились встретиться в больнице.
— Его звали не Алекс Кинкейд?
— Кажется, так, мистер Арчер. — Она подошла ближе — у нее была очень изящная и женственная фигурка. — Муж говорил о вас. Вы расследуете это преступление?
— Да.
Она прикоснулась к моей руке:
— Я очень беспокоюсь за него. Муж так переживает. Он считает, что, когда девочка была его пациенткой, он бросил ее в беде, и теперь винит себя за все происшедшее. — Ее прекрасные, чуть удлиненные глаза смотрели на меня в ожидании поддержки.
— Он ни в чем не виноват, — произнес я.
— Вы скажете ему это? Меня муж не послушает. Он мало кого слушает. Но, кажется, к вам он относится с уважением, мистер Арчер.
— Это взаимно. Хотя вряд ли он нуждается в моем мнении. Он очень волевой и темпераментный человек. С ним не очень-то просто.
— Вы мне будете рассказывать! Конечно, я напрасно вас попросила. Но он отдает столько сил своим пациентам... — Она махнула рукой.
— По-моему, ему нравится это.
— Мне не нравится. — На ее лице появилось усталое выражение. — Жены врачей, исцелите себя сами.
— Не похоже, чтобы вы нуждались в этом. Кстати, у вас очень красивое платье.
— Спасибо. Джим купил его мне прошлым летом в Париже.
Когда я уходил, она улыбалась уже по-другому, довольно искренне, сбросив маску. Я направился в больницу. Красный «порше» Алекса стоял у здания. Сердце у меня забилось так сильно, что чуть не выскочило. Иногда все-таки случаются приятные неожиданности.
Дверь мне открыла сестра в сине-белой униформе. Она провела меня в приемную и попросила подождать доктора Годвина. Перед телевизором сидели Нелл и еще несколько пациентов. Они смотрели какой-то спектакль, в котором фигурировали два адвоката — отец и сын. На меня они не обратили никакого внимания. Я был всего лишь реальным детективом, к тому же в данный момент безработным. Правда, я надеялся, что это ненадолго.
Кресло с краю было свободно. Спектакль был поставлен неплохо, и актеры играли хорошо, но я не мог сосредоточиться. Я принялся рассматривать пациентов. Сомнамбулическая Нелл с распущенными черными волосами держала в руках сделанную ею синюю керамическую пепельницу. Молодой человек с нестриженой бородой и мятежным взором, казалось, был готов бороться со всем светом сразу. Еще один мужчина с редкими волосами весь дрожал, словно от возбуждения, но оно, судя по всему, не покидало его никогда, так как его дрожь не проходила даже тогда, когда на экране шла реклама. Старуха, скорее, напоминающая мощи, сидела с потусторонним видом. И лишь глубоко внутри ее обветшалой плоти теплилась жизнь, как огонь в оплывшей свече.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39