– Так ты бы с той стороны встал, – весело сказал Дунаев. До него уже начало доходить, что его подчинённый как-то пронюхал про Солому. По крайней мере, Дунаев так думал, что пронюхал. И не давал ему связываться с ней по трассе. Кума это веселило и он откровенно смеялся над Шаповаловым.
– За двумя зайцами погонишься, ни одного не поймаешь, – нашёлся всё же что ответить Шаповалов, не объясняя, естественно, истинную причину интереса к именно этой дороге.
– Ну-ну, – хохотнул Дунаев и пошёл в корпус, думая про себя, – «давай-давай, Отелло херов. Посмотрим, как ты сегодня свою смену отдежуришь и ещё одну ночь проохотишься».
Поднявшись в корпус, кум сразу пошёл через переход на новый. Он подошёл к семь восемь и, не глядя на корпусного, который был здесь же на этаже и на дежурного, сразу открыл кормушку.
– Соломин! – позвал он в камеру, и как только Солома подошёл, потихоньку спросил: – Ты своей писал сёдня чё-нибудь?
Солома встряхнул головой с негодованием.
– Написал, бля, только там отправить никак не могут.
– Прогони, чтоб щас по завтраку тебе обратно передали, я сам ей отнесу. Если они отправлять будут, там дорогу оборвут.
– Спаси-ибо, Степаныч, – с удивлением ответил Солома. Такого на его памяти ещё не было, чтоб старший кум мальки разносил. «Видать, надо ему чё-то», – подумал Солома, но спрашивать ни о чём не стал, потому что ему самому теперь от Дунаева будет надо много.
Шаповалов же, с трудом дождавшись утренней проверки и заступив на своё дежурство, сразу отправился в свой кабинет. Позвонив по внутреннему телефону на пост первого этажа старого корпуса, он злым командным голосом потребовал корпусного и сказал.
– Плетнёва с восьмёрки ко мне:
Пока вели заключённого, он быстро заварил чаю, достал дежурную коробку конфет и положил на стол тоже дежурную пачку американских сигарет. Когда доставили Плетнёва, он показал ему на стул и жестом предложил чай.
– Благодарствую, – сказал Олег и, взяв кружку, тут же потянулся за конфетой.
– Ты знаешь, что тебя приговорили? – начал свою игру опер.
– В смысле? Осудили уже, что ли? – весело ответил Плетнёв, но внутренне весь напрягся. Он понимал, что речь идёт не о приговоре суда, до которого ему ещё далеко.
– Не строй из себя идиота, ты прекрасно понимаешь, о чём идёт речь, – Шаповалов старался говорить спокойно, но от недосыпания и злости его лицо и голос были суровыми. – В любую хату, куда бы тебя ни закинули, тебе п…здец придёт.
– Да? – стараясь скрыть волнение, ответил Олег. – И что делать?
– Я могу тебе помочь. Не просто так, разумеется.
– Понятно. И что я должен буду делать, и как поможете? – Олег поставил кружку на стол и поднял глаза на опера.
Внимательно посмотрев на него Шаповалов понял, что клиент уже созрел и, немного помедлив для верности, сказал:
– Я оставлю тебя там же, в восьмёрке, хоть это и не положено. Там-то тебе нечего бояться. Но мне нужно, чтобы ни одна малява в восемь семь, в один восемь и обратно не проходила. Все должны лежать у меня на столе. Если узнаю через своих людей в этих хатах, что мальки дошли, я тебя перевожу из восьмёрки.
Шаповалов блефовал, в женской камере у него не было агентов, а с восемь семь он вынужден был убрать Шкотова, иначе Протасов бы попросил свидания с Ольгой. Но Плетнёв, конечно, проглотил этот блеф и лишь спросил:
– А точно не переведёте?
– Будь уверен, – глядя в глаза искренне сказал Шаповалов. – Кто ж мне тогда эти мальки приносить будет? Там контингент постоянно меняется, так что мне нужен там постоянный человек.
* * *
Солома недолго думал над тем, что может понадобиться от него куму, если тот начал уже мальки его доставлять. Или он хочет узнать что-нибудь от Соломы, или просто в тюрьме намечаются какие-то беспорядки и мусорам может понадобиться его помощь… Но ему особой разницы не было, сдавать кого-то ментам он всё равно не собирался, да они и не требовали от него этого. А утихомирить бузу, ну хрен с ним, утихомирит, не так уж это сложно.
Его больше заботил вопрос, как будут складываться его отношения с этой девушкой из восьмёрки. И как быть с Протасом, чьей девушкой она, конечно, не была, это Солома понял сразу, как получил его малёк и сопоставил с поведением Ольги.
То, что Протас имел на неё виды, особо не беспокоило Солому, женщина вправе сама решать, с кем ей быть. Ну разведёт потом руками и скажет Протасу: «Чё я виноват? Она сама на меня клюнула». Но факт того, что деньги от фирмы Протаса могут просто не поступить в этом случае, беспокоил его сильно.
«Если бы бабки получить сейчас, то дальше уже по херу, – думал Солома. – Не станет же этот барыга из-за тёлки с людьми отношения портить. Ну получилось так… А насчёт того, что обещал не забыть тех, кто мне поможет, тут моя совесть чиста перед людьми, не забуду. И даже помогу чем смогу, естественно, в зависимости от выделенной суммы. Ну, и не с воли, естественно, сорваться-то подчастую вряд ли удастся. Я же им и не говорил, что сразу на волю выйду».
Думая так, Солома пришёл к выводу, что надо просто ускорить процесс получения денег, пока Протас ничего не пронюхал. А дальше уже проще будет. Он даже пожалел, что не додумался до этого раньше, пока Дунаев не сменился и можно было сходить ещё раз поговорить с Протасом и сказать, что там уже процесс пошёл и срочно нужны средства. Теперь в его хату не попадёшь до вторника, Дунаев запретил младшим кумовьям решать такие вопросы без него.
«Хотя, может, это и к лучшему, – решил Солома, – не придётся Протасу в глаза смотреть. Маляву ему отпишу».
Он сел на шконку и быстро набросал текст на листке в тетради. Перечитав ещё раз он удовлетворенно кивнул и запаял маляву вместе с небольшим крапалём гашиша. Сказав Пахе, чтобы отправил по обеду через продол, Солома лёг спать, чтобы легче было дождаться вечера, когда придёт ответ от Ольги на его малёк. Едва закрыв глаза, он опять увидел её и улыбнулся.
* * *
Получив по баланде малёк от Соломы, Протас сразу нервно забегал по камере, не решаясь даже его открывать. Злость на смотрящего за Ольгу никак не проходила, и для себя он уже решил, что никаких денег давать ему не будет. Сам себя уважать перестанет, если подогреет человека, который пытается увести его женщину.
Малёк, крепко зажатый в руке, жёг руку. Но Протас, думая, что там или опять вопросы по поводу Ольги или Солома уже ставит в курс, что у него завязались отношения с ней, даже боялся его открывать. Он даже выкинуть его хотел поначалу, не читая. Но потом, с полчаса померив шагами камеру и немного успокоившись, он подумал, что может, у него уже просто началась мания преследования? Может, Солома просто, как всегда, спрашивает «как положение?» Но тогда какого хрена он Ольгой интересовался и переписывается теперь с ней?
Протас решительно распаковал малёк и в руку ему упал кусочек гашиша. Павел не употреблял даже легких наркотиков, и Солома прекрасно знал об этом. И этот грев сейчас расценил не просто как уделение внимания, как это обычно делалось в тюрьме, а как подачку и сразу подумал, что Соломе, наверное, что-то надо.
Прочитав малёк, он понял, что не ошибся и пришёл в бешенство. «Солома говорит, что обстоятельства изменились и деньги нужны срочно, а сам девчонку мою обхаживает, ублюдок, – матерился про себя Протас, опять наматывая километры по камере. – Я тебе дам денег, бля, столько дам, что не унесёшь, мать твою».
– Паха, – вывел его из этого состояния голос из кабуры.
– Да, говори, – подошёл он с ещё бьющимся в бешеном ритме сердцем и присел возле кабуры.
– Паха, есть конфеты у вас какие-нибудь, а то чаю не с чем попить, – просто спросил Валёк.
– Есть, щас Валёк, погоди, – стараясь не выдать голосом свою злость сказал Протас и встал. Он даже в таком состоянии понимал, что ссориться с Вальком опасно, тот уже практически обладает компроматом на него и, услышав злость в голосе Протаса, мог отнести её в свой адрес.
На самом деле Протас совсем не злился на Валька за эти мелкие просьбы, потому что был готов к тому, что они участятся. Обращаясь к нему за помощью в таком щепетильном вопросе он знал, что после этого попадёт, как говорится, к Вальку в кабалу. Но у Протаса для этого случая были и простые сигареты, хоть и с фильтром, но дешёвые, такой же дешёвый чай и многое другое. Вот и сейчас он подошёл к столу и взял жменю конфет не с той банки, где были хорошие шоколадные конфеты, а простой карамели. Подойдя к кабуре, он сунул туда руку с конфетами.
– О-о, от души, Паха, сам знаешь, – раздался благодарный голос Валька.
– Всегда рад, – шаблонно ответил Протас и задумался.
Валёк навёл его на мысль, что и с Соломой тоже ссориться опасно. Смотрящий многое решал в тюрьме и, хоть ему нечего было предъявить Протасу, жизнь он может сильно осложнить. Протас ещё раз прочитал его малёк.
«От, хитрый, демон, – подумал он, – хочет побыстрее бабки получить, чтобы спокойно можно было к Ольге яйца подкатывать. И гашиш положил спецом, мол, смотрите, я о вас уже не забываю».
Протас всё же решил пока не накалять атмосферу и написал ответ Соломе, что пока не связывался со своими и они, скорее всего, ещё не разобрались там с финансами. Он запаял малёк и стал думать, как бы ему избавиться от соперника. На этапы смотрящего не возили никуда, только в КПЗ, деляна у него была здесь, в городе.
Но вот если бы он не был смотрящим, тогда было бы намного проще справиться с ним и как с соперником по любви, и вообще. Перебирая уже людей, которые, по его мнению, могли повлиять на ситуацию, он вспомнил про своёго бывшего крышевого Бандеру, которому платил до самой подсидки. Павел, конечно, догадывался, что именно в гаражах этого самого Бандеры разбирались те угнанные машины, за продажу запчастей которых пострадал Протас. Догадывался и о том, что именно с подачи Бандеры к нему два года назад подкатили ребята через друга Протаса и предложили торговать их запчастями. Тогда Бандера делал вид, что ничего не знает и даже не повышал плату за крышу, хотя наверняка знал, что доходы многократно увеличились. Именно это и заставляло Павла всё же сомневаться в причастности крышевого к его делу. Да и те мастеровые, которые разбирали в боксе машины и привозили Протасу запчасти, на следствии ни словом не обмолвились о Бандере, хотя Протаса и всё дело сдали с потрохами.
Был Бандера замешан или нет, в любом случае зла на него Павел не держал, ведь парни не силой заставили продавать эти запчасти, сам согласился. К тому же крышевой проявил благородство и, после ареста Протаса, снял всю плату со всех его точек, хотя бизнес был оформлен на жену и продолжал работать. А с полгода спустя после ареста Протаса Бандера расстрелял на стрелке каких-то спортсменов из другой группировки, которые хотели жестоко спросить с него за угнанные у них машины, и сам оказался в тюрьме. И поначалу Павел даже поддерживал с ним отношения, пока тот сидел по соседству.
– Андрюха, а где щас Виталя, в восемь шесть который сидел? – спросил он сокамерника.
– Бандера? – отозвался тот. – Его ж осудили недавно, в осуждёнке где-нибудь.
– В пятнадцатой он вроде, – встрял в разговор ещё один сокамерник.
– Как в пятнадцатой? – удивлённо переспросил Протас. – Там же красные…
– Ну, значит покраснел на суде, – весело пошутил Андрюха и серьёзно добавил: – Ты у Валька спроси, он должен быть в курсе.
– Семь ноль, – громко позвал Протас.
– Да, говори, Паха, – отозвался сам Валёк сразу, как будто никуда от кабуры и не отходил или подошёл только что ещё за чем-нибудь.
– Валёк, а где щас Бандера с восемь шесть?
– Он в осуждёнке, Паха, в пятнадцать А.
– А-а, – протянул Протас, – а то мне говорят в пятнадцатой, а там красные.
– Не-не, Паха, в пятнадцать А он.
– Понятно, ну ладно Валёк, благодарю за информацию. Пойдём пока.
– Пойдём, – неохотно отозвался Валёк, видимо, хотевший всё-таки попросить ещё что-нибудь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55