Составлять списки пожеланий, листать журналы, планировать новую жизнь. Мне было удивительно приятно видеть ее такой – полной надежд и замыслов, уверенной в том, что им суждено сбыться, – но был во всем этом и горький привкус. Я отдавал себе отчет в том, что мы оказались в ловушке; мы переступили черту, и обратного пути уже не было. Деньги дали нам возможность мечтать, но на фоне воображаемой роскоши наша сегодняшняя жизнь казалась особенно убогой. Моя работа в магазине комбикормов, наш обшитый алюминиевыми панелями домик, городишко, в котором мы обитали, – все это, серое, жалкое, не пригодное для жизни, мы воспринимали теперь как часть прошлого. И, если бы случилось так, что нам пришлось бы лишиться найденных денег, в прошлое мы уже не смогли бы вернуться просто так, как будто ничего не произошло; мы вернулись бы к прежней жизни, но переосмысленной, признанной недостойной. И моральный урон в этом случае был бы непоправимым.
– Хэнк? – донесся сверху голос Сары. – Где ты, милый? – Она уже закончила телефонный разговор.
– Иду, – крикнул я. Погасив свет, я тихо прикрыл за собой дверь.
В субботу днем, когда мы с Сарой уже заканчивали ленч, раздался звонок в дверь. Это был Джекоб; он стоял на крыльце, одетый, что удивительно, в серые фланелевые брюки и кожаные ботинки. Впервые со дня похорон родителей я видел его в приличной одежде, а не в джинсах или рабочих брюках цвета хаки. Это-то меня и поразило, сбило с толку, и потому я не сразу заметил еще более разительную перемену в его внешности – отсутствие волос на голове. Джекоб сходил к парикмахеру и подстригся под ежик; волосы были настолько короткими, что, казалось, плотно обтягивали скальп, и теперь голова его казалась непомерно большой и болталась на плечах, как надутый воздушный шар.
Джекоб молча наблюдал за моей реакцией. Я улыбнулся. Несмотря на то что брюки ему были явно узки, а коричневые ботинки совсем не сочетались с голубыми носками, он, казалось, был очень доволен своим внешним видом, а это с ним бывало крайне редко. Я расчувствовался, мне захотелось сказать ему комплимент.
– Ты подстригся?
Он застенчиво улыбнулся и провел рукой по голове.
– Да. Сегодня утром.
– Мне нравится, – одобрил я. – Смотрится хорошо.
Он продолжал улыбаться, смущенно отводя взгляд. На другой стороне улицы соседский мальчик, вооружившись хоккейной клюшкой, долбил теннисным мячом по гаражной двери. Мяч был мокрым и каждый раз, когда попадал в дверь, оставлял на ней влажную отметину. Мэри-Бет, сидевший в кузове грузовичка, с интересом наблюдал за игрой.
– У тебя есть время поговорить? – спросил Джекоб.
– Конечно. – Я широко распахнул дверь. – Ты завтракал? Могу сделать тебе сандвич.
Джекоб заглянул в дом. Присутствие Сары его всегда смущало – как, впрочем, присутствие женщин вообще, – и он обычно избегал заходить ко мне, когда она была дома.
– Я подумал… может, мы немного прокатимся? – предложил он.
– А здесь нельзя поговорить?
– Это касается денег, – прошептал Джекоб.
Я вышел на крыльцо и плотно прикрыл за собой дверь.
– Что случилось?
– Да ничего.
– Что-нибудь, связанное с Педерсоном?
Он покачал головой.
– Нет. Просто я хочу кое-что показать тебе. Это сюрприз.
– Сюрприз? Джекоб кивнул.
– Тебе понравится. Хорошая вещица.
Я уставился на брата, какое-то мгновение поколебался, потом открыл дверь в дом.
– Я только возьму куртку, – сказал я.
Усевшись в грузовик, я спросил Джекоба, в чем, собственно, дело, но он увильнул от ответа.
– Наберись терпения, – улыбнулся он. – Я все тебе покажу.
Мы помчались к западу от Дельфии, в сторону Ашенвиля. Поначалу я думал, что мы опять едем в заповедник, но Джекоб свернул влево, на Бернт-роуд, и мы двинулись на юг. Был холодный, но солнечный день. Снег на полях покрылся ледяной коркой и, куда ни кинь взгляд, переливался разноцветными искорками. Уже когда мы свернули на грязную дорогу, некогда ведущую к нашей подъездной аллее, я догадался, что Джекоб везет меня на отцовскую ферму.
Разглядывая окрестности, я совершенно отключился и даже не заметил, как грузовик остановился. Уже много лет я не был на ферме и теперь изумленно взирал на то немногое, что осталось от родительского дома, в котором прошло мое детство. Сам дом, амбар и надворные постройки были разобраны и вывезены, фундамент засыпан землей, и на его месте раскинулось поле. Деревья-великаны, когда-то обрамлявшие внутренний двор, были вырублены и, вероятно, проданы как лесоматериал. Единственным свидетелем присутствия на этой земле нашей семьи была отцовская ветряная мельница, которая, хотя и чуть покосившись, все еще стояла в четверти мили к западу от нас.
– Ты что, часто наведываешься сюда? – спросил я Джекоба.
Он пожал плечами.
– Иногда, – ответил он, глядя в ту сторону, где некогда стоял наш дом. Со всех сторон нас окружала голая заснеженная пустошь, и не на чем было задержать взгляд. С таким же успехом можно было просто смотреть в небо.
– Хочешь выйти? – предложил Джекоб.
У меня не было особого желания выходить из машины, но ему, судя по всему, этого очень хотелось, поэтому я с готовностью кивнул и толкнул дверцу.
Мы побрели по полю, где, как нам казалось, когда-то пролегала гравийная дорожка, ведущая к нашему дому. Мэри-Бет рванул вперед, преодолевая высокие, нам по колено, сугробы, то и дело останавливаясь и обнюхивая снег. Преодолев ярдов сто, мы подошли к тому месту, где некогда стоял наш дом. Может, это было вовсе и не то место: ориентиров не было никаких – ни столбика, ни следов скважины, ни даже какого-либо углубления в земле, оставленного фундаментом. В общем, оно ничем не отличалось от окрестностей. Ветряная мельница, что стояла поодаль, выглядела бесхозной и заброшенной. С севера подул легкий бриз, и мельничные лопасти начали чуть заметно вращаться. При этом они заскрипели, как старое кресло-качалка, но, стоило нам обернуться на звук, тут же замерли.
Джекоб все пытался угадать, где что стояло – амбар, навес для трактора, зернохранилище, металлические бункеры, в которых отец держал семена. Он беспрерывно крутил головой по сторонам, размахивая руками. Его кожаные ботинки насквозь промокли от снега.
– Джекоб, – перебил я его наконец, – зачем ты меня сюда привез?
Он ухмыльнулся.
– Я решил, как распорядиться своей долей.
– Ну, и как же?
– Я хочу выкупить ферму.
– Эту?
Он кивнул.
– Я намерен отстроить заново дом, амбар – в общем, все, что здесь было раньше.
– Но это невозможно, – в ужасе воскликнул я. – Мы должны будем оставить эти края.
Собака рылась в снегу возле наших ног, и Джекоб какое-то время наблюдал за ней, не торопясь с ответом. Наконец подняв на меня взгляд, он сказал:
– Куда мне ехать, Хэнк? То ли дело вы, ребята. У тебя есть Сара, у Лу – Ненси, а у меня никого. Ты хочешь, чтобы я всю жизнь скитался в одиночку?
– Ты не можешь купить ферму, Джекоб. Как ты объяснишь, откуда у тебя столько денег?
– Я подумал, что мы могли бы сказать, будто Сара получила наследство. Здесь никто ничего не знает о ее семье. Мы объясним, что вы перед отъездом купили ферму, а меня оставили управляющим.
Я окинул взглядом окружавшие нас со всех сторон голые поля и попытался представить, что мой брат остается здесь, строит дом, возводит заборы, выращивает урожаи. Мне не верилось, что такое возможно.
– Я думал, ты обрадуешься, – проговорил он. Это же наша ферма. И я собираюсь возродить ее.
Я нахмурился. Джекоб ошибался: чего-чего, а уж радости я не испытывал ни малейшей. От фермы я бежал всю свою сознательную жизнь. Сколько себя помню, наша ферма представлялась мне единственным местом на земле, где все ломается и приходит в упадок, где ничего нельзя планировать и прогнозировать. Даже сейчас, глядя на этот пустырь, я испытывал глубочайшую безысходность. С этим местом меня не связывало ни одно приятное воспоминание.
– Все это очень непросто, Джекоб, – произнес я. – Ты хотя бы это понимаешь? Недостаточно купить ферму, на ней надо еще и работать. Нужно знать толк в машинах и семенах, удобрениях и пестицидах, гербицидах, дренаже, ирригации, погоде и правительстве. Ты же не имеешь ни малейшего представления обо всем этом. Тебя ждет тот же финал, что и отца.
Уже сказав это, я понял, что перегнул палку. Даже одного взгляда на брата было достаточно, чтобы догадаться, что я его обидел. Джекоб стоял, ссутулившись, засунув руки глубоко в карманы своих фланелевых брюк; куртка задралась. Он не смотрел на меня.
– Ферма должна была отойти мне, – пробормотал он. – Отец обещал мне это.
Я кивнул, все еще чувствуя себя виноватым за те обидные слова, что я произнес. Отец хотел, чтобы один из нас стал фермером, другой – юристом. Поскольку я лучше учился в школе, меня решили отправить в колледж. Впрочем, никто из нас так и не оправдал отцовских надежд; мы оба не дотянули до планок, что он установил для каждого из нас.
– Я прошу тебя помочь мне, – сказал Джекоб. – Никогда раньше я не обращался к тебе с просьбами, но сейчас не могу поступить иначе. Помоги мне вернуть ферму.
Я ничего не ответил. Мне не хотелось, чтобы он оставался здесь после дележа денег – я знал, что добром это не кончится, – но не мог найти подходящих слов, чтобы переубедить его.
– Я не прошу денег, – продолжал он. – Я лишь хочу, чтобы ты пустил слух о том, что Сара получила наследство.
– Ты еще даже не знаешь, согласится ли Мюллер продать тебе ферму.
– Если я предложу ему хорошие деньги, продаст.
– А ты не можешь купить другую ферму? Где-нибудь на западе, где нас никто не знает?
Джекоб покачал головой.
– Я хочу эту ферму. Я хочу жить там, где мы выросли.
– А что будет, если я откажу тебе в помощи? Он на мгновение задумался, потом пожал плечами.
– Не знаю. Наверное, попытаюсь сочинить другую историю.
– Но разве ты не понимаешь, насколько это опасно, Джекоб? Твое присутствие здесь явится угрозой для всех нас. Единственная возможность избежать неприятностей – это исчезнуть всем вместе.
– Я не могу уехать, – сказал он. – Некуда мне ехать.
– Да перед тобой весь мир! Ты можешь осесть там, где захочешь.
– Я хочу только сюда. – Он топнул ногой по снегу. – Прямо сюда. Домой.
С минуту мы оба молчали. Опять налетел ветерок, и мы посмотрели на ветряную мельницу, но ее крылья так и не дрогнули. Я уже собирался с духом, чтобы ответить Джекобу отказом, убедить его в том, что затея его бессмысленна, когда вдруг он сам, словно угадав мои намерения, позволил мне взять тайм-аут.
– Тебе необязательно давать ответ прямо сейчас, – проговорил Джекоб. – Я только хочу, чтобы ты пообещал мне подумать о моей просьбе.
– Хорошо, – ответил я, благодарный ему за понимание. – Я подумаю.
Только потом, когда Джекоб уже высадил меня у дома и я открывал входную дверь, до меня дошло, почему он приоделся и подстригся перед нашей встречей. Он хотел произвести на меня впечатление, предстать передо мной зрелым и солидным человеком, доказать, что, выпади ему шанс, и он может справиться с ролью взрослого не хуже меня. Подумав об этом и представив, как он начищает ботинки в своей мерзкой хибаре, как просовывает ноги в неудобные тесные брюки, застегивает ремень, надевает носки, а потом стоит в ванной перед зеркалом, оценивая результат своих усилий, я почувствовал, как меня захлестывает волна жалости и к себе, и к нему; мне стало очень грустно оттого, что мы так далеки друг от друга. И ужасно захотелось помочь ему с фермой.
Но я знал, что это невозможно, как бы мне этого ни хотелось, и, когда днем я обговорил это с Сарой, она согласилась со мной.
– Он должен уехать, Хэнк, – сказала она. – Не может быть и речи о том, чтобы он остался.
Мы сидели у камина в гостиной. Сара опять вязала, и, когда она говорила, спицы негромко постукивали, словно переводили ее слова на азбуку Морзе.
– Ты должен заставить его понять это.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61