– Мы уже соорудили себе ложе, – она жестом указала на лежавшие под ней деньги, – и теперь имеем полное право поспать на нем.
Я, все еще оставаясь в шапке и куртке, продолжал неподвижно стоять в дверях. Возникла долгая пауза – Сара ждала, что я заговорю, но сознание мое притупилось, в голове было пусто.
– Может, ты хочешь сначала поесть? – участливо спросила она. – Ты ведь еще не обедал? – Она присела, и медвежья шкура соскользнула с ее плеча, обнажив одну грудь. – В холодильнике есть холодная курица, – добавила она.
Я захлопнул за собой дверь и повернулся к Саре спиной. Я не знал, как сказать ей о том, что произошло; даже не мог сообразить, с чего начать. Возникло такое ощущение, будто мне предстоит совершить нечто очень жестокое.
– Где Аманда? – спросил я, так и не придумав более подходящего вступления.
Сара откинула волосы с лица.
– Наверху. Спит, – сказала она. И после паузы добавила: – А почему ты спрашиваешь?
Я пожал плечами.
Она еще немного посидела, опершись на руку. Потом посмотрела на меня долгим вопросительным взглядом.
– Хэнк? Что-то не так?
Я прошел в комнату и, обойдя разложенные на полу деньги, присел за спиной у Сары на стульчик возле рояля. Я нагнулся, чтобы поставить сапоги на пол, но потом передумал и оставил их на коленях, положив на бумажный пакет с деньгами. Он хрустнул под их тяжестью. Подошвы сапог были черными. От них мерзко воняло вином.
– Ты что, выпил? – спросила Сара. Ей пришлось развернуться, чтобы видеть меня, и сейчас она сидела напротив, скрестив ноги.
Я медленно покачал головой.
– Деньги помечены, – сказал я. Она пристально посмотрела на меня.
– Ты выпил, Хэнк. Я чувствую по запаху.
Она подтянула шкуру и накинула ее на плечи, прикрыв грудь. Внизу тут же обнажилось левое колено; при свете огня оно казалось твердым и бледным, словно мрамор.
– Они помечены, – повторил я.
– Где ты был? В баре?
– Если мы начнем их тратить, нас поймают.
– Да ты весь провонял, Хэнк. От тебя пахнет так же дурно, как от Джекоба. – На этой последней фразе голос ее повысился и стал раздраженным. Я явно испортил ей праздник.
– Я ничего не пил, Сара. Я совершенно трезв.
– Но я чувствую запах.
– Это от моих брюк и сапог, – сказал я, протягивая ей сапоги. – Они насквозь пропитались вином.
Сара посмотрела сначала на сапоги, потом – на темные пятна на моих джинсах. Она мне не верила.
– И где же ты их так увозил? – с осуждением в голосе произнесла она.
– Там, возле аэропорта.
– Аэропорта? – Сара посмотрела на меня так, будто не сомневалась в том, что я лгу. Она все еще никак не могла понять, в чем дело.
– Деньги помечены, Сара. Нас тут же вычислят, если мы начнем их тратить.
Она уставилась на меня, и постепенно сердитое выражение исчезло с ее лица. Я словно видел, как крутятся мысли в ее голове, как выстраивает она логическую цепочку.
– Деньги не мечены, Хэнк.
Я не стал спорить; я знал, что в этом нет необходимости. Теперь Сара уже понимала, о чем идет речь.
– Как можно было их пометить? – спросила она. Мысленно я все прокручивал свои действия после того, как убил женщину. Я был измотан до предела, голова раскалывалась, и мне опять стало казаться, что я упустил из виду что-то очень важное.
– Ты становишься параноиком, – сказала Сара. – Если бы они были мечеными, об этом написали бы в газете.
– Я разговаривал с агентами ФБР. Они сами мне это сказали.
– Может, они подозревают, что деньги взял ты. И пытаются запугать тебя.
Я печально улыбнулся ей и покачал головой.
– Они бы обязательно упомянули об этом в газете, Хэнк. Я просто уверена.
– Нет, – сказал я. – Это ловушка. Именно так они рассчитывают найти тех, кто присвоил себе эти деньги. Перед тем как отдать выкуп, они переписали серийные номера, и все банки уже начеку. Как только мы начнем тратить деньги, нас тут же разоблачат.
– Но это просто физически невозможно. Ведь там было сорок восемь тысяч банкнот. И жизни не хватит, чтобы их все переписать.
– Они переписали не все. Только пять тысяч.
– Пять тысяч?
Я кивнул.
– Так, значит, с остальными все в порядке?
Я догадался, куда она клонит, и покачал головой.
– Их ведь не различишь, Сара. Один шанс из десяти, что банкнота, которую мы потратим, окажется меченой. Мы не можем так рисковать.
Огонь, полыхавший в камине, отбрасывал мерцающие блики на ее задумчивое лицо.
– Я могла бы устроиться на работу в банк, – проговорила она. – И выкрасть список номеров.
– В обычном банке ты его не найдешь. Он может храниться лишь в Федеральном резервном банке.
– В таком случае я могла бы устроиться в один из его филиалов. Скажем, в Детройте?
Я вздохнул.
– Остановись, Сара. Все кончено. Ты лишь усугубляешь тяжесть ситуации.
Нахмурившись, она уставилась на матрац из денежных пачек.
– Я уже разменяла одну бумажку, – печально сказала она. – Сегодня днем.
Я полез в карман и достал стодолларовую банкноту. Развернув, я передал ее Саре.
Она на несколько секунд замерла, уставившись на нее. Потом перевела взгляд на мои сапоги.
– Ты убил его?
Я кивнул.
– Все кончено, любимая.
– Как ты это сделал?
Я рассказал ей, как все произошло: как позвонил в полицию и заявил о подозрительном типе; как кассир гнался за мной, когда я попытался его ограбить; как я ударил его мачете. Задрав рубашку, я хотел показать ей синяк, но при тусклом свете она не разглядела его. Сара прервала меня до того, как я подобрался к убийству женщины.
– О, Боже, Хэнк! – воскликнула она. – Как же ты мог это сделать?
– У меня не было выбора. Я знал одно: мне необходимо вернуть деньги.
– Нужно было оставить все как есть.
– Он бы обязательно вспомнил тебя, Сара. Вспомнил ребенка, твою историю о подаренной банкноте. И нас бы очень быстро вычислили.
– Он не знал, кто…
– Тебя показывали по телевизору на похоронах Джекоба. Он бы дал твое описание, и кто-нибудь непременно бы вспомнил тебя. И сопоставил все факты.
Сара задумалась. Шкура опять соскочила с ее плеча, но она не обратила на это внимания.
– Ты мог бы принести ему пять двадцаток, – сказала она, – попросить вернуть тебе стодолларовую банкноту, объяснить, что жена потратила, а тебе эта бумажка дорога как память.
– Сара, – возразил я, начиная терять терпение, – у меня не было времени разыскивать пять двадцаток. Мне пришлось бы тащиться обратно домой. А нужно было успеть попасть в магазин до закрытия.
– Ты мог бы зайти в банк.
– Банк был закрыт.
Она попыталась было еще что-то сказать, но я оборвал ее:
– В любом случае это уже не имеет значения. Дело сделано.
Она с открытым ртом уставилась на меня. Потом закрыла рот и кивнула.
– О'кей, – прошептала она.
Минуту-другую мы оба молчали, думая о том, в какой ситуации оказались и что делать дальше. В камине треснуло полено, взметнув искорки огня и выплеснув на нас легкую волну тепла. Слышно было, как тикают каминные часы.
Сара подняла с пола пачку денег, подержала ее на ладони.
– Что ж, хорошо хотя бы то, что нас не поймали, – проговорила она.
Я промолчал.
– Я хочу сказать, что это не конец света. – Выдавив из себя улыбку, она посмотрела на меня. – Мы просто вернулись к тому, с чего начинали. К тому же мы можем продать кондоминиум, рояль…
При упоминании о кондоминиуме я почувствовал приступ острой боли в груди, как будто меня пронзила стрела. Кончиками пальцев я коснулся груди. Я ведь совершенно забыл о кондоминиуме, – вернее, заставил себя забыть.
Сара продолжала:
– Мы совершили грех, но лишь потому, что были вынуждены его совершить. Мы оказались заложниками ситуации, когда каждое злодеяние неизменно влекло за собой другие.
Я покачал головой, но она не обращала на меня внимания.
– Но самое главное, что действительно имеет значение, это то, что нас не поймали.
Она пыталась оправдать наши поступки, представить их в выгодном свете. Это была ее обычная манера поведения в экстремальных ситуациях; я сразу же узнал ее. Раньше я восхищался этим ее качеством – мне и самому становилось от этого легче, – но сейчас этот подход казался мне слишком уж упрощенным; Сара словно забыла о том, что мы совершили. Девять человек убиты. Смерть шестерых из них – на моей совести. Это казалось невероятным, но это было правдой. Сара пыталась спрятаться от этой страшной реальности, не замечать того, что все эти люди мертвы по нашей вине, из-за наших бесконечных планов, жадности и страха. Она хотела избежать мук совести, которые неизменно последуют за этим признанием и в конце концов отравят нашу дальнейшую жизнь. Но избежать расплаты было невозможно; я понял это уже давно.
– Мы не сможем перепродать их, – сказал я. Она взглянула на меня так, словно ее удивило то, что я подал голос.
– Что?
– Рояль я приобрел на распродаже. – Я потянулся к его клавишам и нажал одну, самую высокую. Она жалобно взвизгнула. – Обратно его не возьмут.
– Можно поместить объявление в газете и продать самим.
– А кондоминиум я и вовсе не покупал, – закрыв глаза, произнес я. Когда я открыл их, то увидел, что она в недоумении уставилась на меня. – Это была афера. Меня попросту надули. Украли мои деньги.
– Я… – начала было Сара. – О чем ты говоришь?
– Это был фальшивый аукцион. Они взяли у меня чек и получили по нему деньги. Кондоминиум на самом деле не существует.
Она покачала головой, открыла рот, пытаясь что-то сказать, потом закрыла его и открыла опять. Наконец она вымолвила:
– Как?
Я выровнял сапоги на коленях. Кровь на них уже высохла, и они теперь стали жесткими, негнущимися.
– Не знаю.
– А ты сообщил в полицию?
Я улыбнулся ей.
– Да что ты, Сара.
– И ты вот так запросто позволил им забрать твои деньги?
Я кивнул.
– Все наши сбережения?
– Да, – ответил я. – Все.
Она прижала руку ко лбу, продолжая сжимать пальцами пачку денег.
– Теперь мы завязнем здесь навсегда, – сказала она, – так ведь? Мы никогда не сможем уехать отсюда.
Я покачал головой.
– У нас есть работа. Мы можем начать копить заново.
Я пытался утешить ее, но смысл ее слов и на меня давил тяжким грузом. В один день мы из миллионеров превратились в нищих. На нашем счете в банке лежала тысяча восемьсот семьдесят восемь долларов; это было ничто. С каждым днем мы будем все глубже увязать в бедности, расходуя наши мизерные накопления на ежемесячные платежи за аренду дома и машин, телефон, электричество, газ, воду. А еще предстоит расплачиваться за кредиты. Покупать еду и одежду. Впереди нас ожидала борьба за существование, постоянная битва за то, чтобы свести концы с концами. Отныне мы были бедны; и, хотя всю свою сознательную жизнь я клялся себе в том, что с нами этого не произойдет, мы стали такими же, как мои родители.
Мы никогда не сможем покинуть Форт-Оттова; к тому времени как мы скопим достаточно денег для переезда, встанет проблема дальнейшей учебы Аманды, или покупки новой машины, или моего ухода на пенсию. Нам суждено остаться здесь навсегда, и мы никогда не очистим этот дом от смрада содеянного. Его комнаты будут вечно хранить страшные воспоминания, которые в любой момент смогут обрушиться на нас гневными обвинениями. Пол под нашей кроватью навсегда останется местом, где мы прятали рюкзак с деньгами, комната для гостей будет напоминать о Джекобе, кухня – о том, как мы упаковывали деньги в детский рюкзачок, рояль станет символом нашей мечты о новой жизни, которую мы пытались начать, предавшись на нем пьяному акту любви.
И мы вовсе не возвращались к тому, с чего начинали, как утверждала Сара. Мы потеряли все, что имели, отказались от этого в первый же день и теперь никогда, сколько бы ни прожили, уже не сможем вернуть былого.
– Но все-таки у нас есть деньги, – сказала Сара. И протянула мне пачку, что держала в руке.
– Это всего лишь бумага. Ничто.
– Но это наши деньги.
– Нам придется сжечь их.
– Сжечь? – удивленно переспросила она.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61
Я, все еще оставаясь в шапке и куртке, продолжал неподвижно стоять в дверях. Возникла долгая пауза – Сара ждала, что я заговорю, но сознание мое притупилось, в голове было пусто.
– Может, ты хочешь сначала поесть? – участливо спросила она. – Ты ведь еще не обедал? – Она присела, и медвежья шкура соскользнула с ее плеча, обнажив одну грудь. – В холодильнике есть холодная курица, – добавила она.
Я захлопнул за собой дверь и повернулся к Саре спиной. Я не знал, как сказать ей о том, что произошло; даже не мог сообразить, с чего начать. Возникло такое ощущение, будто мне предстоит совершить нечто очень жестокое.
– Где Аманда? – спросил я, так и не придумав более подходящего вступления.
Сара откинула волосы с лица.
– Наверху. Спит, – сказала она. И после паузы добавила: – А почему ты спрашиваешь?
Я пожал плечами.
Она еще немного посидела, опершись на руку. Потом посмотрела на меня долгим вопросительным взглядом.
– Хэнк? Что-то не так?
Я прошел в комнату и, обойдя разложенные на полу деньги, присел за спиной у Сары на стульчик возле рояля. Я нагнулся, чтобы поставить сапоги на пол, но потом передумал и оставил их на коленях, положив на бумажный пакет с деньгами. Он хрустнул под их тяжестью. Подошвы сапог были черными. От них мерзко воняло вином.
– Ты что, выпил? – спросила Сара. Ей пришлось развернуться, чтобы видеть меня, и сейчас она сидела напротив, скрестив ноги.
Я медленно покачал головой.
– Деньги помечены, – сказал я. Она пристально посмотрела на меня.
– Ты выпил, Хэнк. Я чувствую по запаху.
Она подтянула шкуру и накинула ее на плечи, прикрыв грудь. Внизу тут же обнажилось левое колено; при свете огня оно казалось твердым и бледным, словно мрамор.
– Они помечены, – повторил я.
– Где ты был? В баре?
– Если мы начнем их тратить, нас поймают.
– Да ты весь провонял, Хэнк. От тебя пахнет так же дурно, как от Джекоба. – На этой последней фразе голос ее повысился и стал раздраженным. Я явно испортил ей праздник.
– Я ничего не пил, Сара. Я совершенно трезв.
– Но я чувствую запах.
– Это от моих брюк и сапог, – сказал я, протягивая ей сапоги. – Они насквозь пропитались вином.
Сара посмотрела сначала на сапоги, потом – на темные пятна на моих джинсах. Она мне не верила.
– И где же ты их так увозил? – с осуждением в голосе произнесла она.
– Там, возле аэропорта.
– Аэропорта? – Сара посмотрела на меня так, будто не сомневалась в том, что я лгу. Она все еще никак не могла понять, в чем дело.
– Деньги помечены, Сара. Нас тут же вычислят, если мы начнем их тратить.
Она уставилась на меня, и постепенно сердитое выражение исчезло с ее лица. Я словно видел, как крутятся мысли в ее голове, как выстраивает она логическую цепочку.
– Деньги не мечены, Хэнк.
Я не стал спорить; я знал, что в этом нет необходимости. Теперь Сара уже понимала, о чем идет речь.
– Как можно было их пометить? – спросила она. Мысленно я все прокручивал свои действия после того, как убил женщину. Я был измотан до предела, голова раскалывалась, и мне опять стало казаться, что я упустил из виду что-то очень важное.
– Ты становишься параноиком, – сказала Сара. – Если бы они были мечеными, об этом написали бы в газете.
– Я разговаривал с агентами ФБР. Они сами мне это сказали.
– Может, они подозревают, что деньги взял ты. И пытаются запугать тебя.
Я печально улыбнулся ей и покачал головой.
– Они бы обязательно упомянули об этом в газете, Хэнк. Я просто уверена.
– Нет, – сказал я. – Это ловушка. Именно так они рассчитывают найти тех, кто присвоил себе эти деньги. Перед тем как отдать выкуп, они переписали серийные номера, и все банки уже начеку. Как только мы начнем тратить деньги, нас тут же разоблачат.
– Но это просто физически невозможно. Ведь там было сорок восемь тысяч банкнот. И жизни не хватит, чтобы их все переписать.
– Они переписали не все. Только пять тысяч.
– Пять тысяч?
Я кивнул.
– Так, значит, с остальными все в порядке?
Я догадался, куда она клонит, и покачал головой.
– Их ведь не различишь, Сара. Один шанс из десяти, что банкнота, которую мы потратим, окажется меченой. Мы не можем так рисковать.
Огонь, полыхавший в камине, отбрасывал мерцающие блики на ее задумчивое лицо.
– Я могла бы устроиться на работу в банк, – проговорила она. – И выкрасть список номеров.
– В обычном банке ты его не найдешь. Он может храниться лишь в Федеральном резервном банке.
– В таком случае я могла бы устроиться в один из его филиалов. Скажем, в Детройте?
Я вздохнул.
– Остановись, Сара. Все кончено. Ты лишь усугубляешь тяжесть ситуации.
Нахмурившись, она уставилась на матрац из денежных пачек.
– Я уже разменяла одну бумажку, – печально сказала она. – Сегодня днем.
Я полез в карман и достал стодолларовую банкноту. Развернув, я передал ее Саре.
Она на несколько секунд замерла, уставившись на нее. Потом перевела взгляд на мои сапоги.
– Ты убил его?
Я кивнул.
– Все кончено, любимая.
– Как ты это сделал?
Я рассказал ей, как все произошло: как позвонил в полицию и заявил о подозрительном типе; как кассир гнался за мной, когда я попытался его ограбить; как я ударил его мачете. Задрав рубашку, я хотел показать ей синяк, но при тусклом свете она не разглядела его. Сара прервала меня до того, как я подобрался к убийству женщины.
– О, Боже, Хэнк! – воскликнула она. – Как же ты мог это сделать?
– У меня не было выбора. Я знал одно: мне необходимо вернуть деньги.
– Нужно было оставить все как есть.
– Он бы обязательно вспомнил тебя, Сара. Вспомнил ребенка, твою историю о подаренной банкноте. И нас бы очень быстро вычислили.
– Он не знал, кто…
– Тебя показывали по телевизору на похоронах Джекоба. Он бы дал твое описание, и кто-нибудь непременно бы вспомнил тебя. И сопоставил все факты.
Сара задумалась. Шкура опять соскочила с ее плеча, но она не обратила на это внимания.
– Ты мог бы принести ему пять двадцаток, – сказала она, – попросить вернуть тебе стодолларовую банкноту, объяснить, что жена потратила, а тебе эта бумажка дорога как память.
– Сара, – возразил я, начиная терять терпение, – у меня не было времени разыскивать пять двадцаток. Мне пришлось бы тащиться обратно домой. А нужно было успеть попасть в магазин до закрытия.
– Ты мог бы зайти в банк.
– Банк был закрыт.
Она попыталась было еще что-то сказать, но я оборвал ее:
– В любом случае это уже не имеет значения. Дело сделано.
Она с открытым ртом уставилась на меня. Потом закрыла рот и кивнула.
– О'кей, – прошептала она.
Минуту-другую мы оба молчали, думая о том, в какой ситуации оказались и что делать дальше. В камине треснуло полено, взметнув искорки огня и выплеснув на нас легкую волну тепла. Слышно было, как тикают каминные часы.
Сара подняла с пола пачку денег, подержала ее на ладони.
– Что ж, хорошо хотя бы то, что нас не поймали, – проговорила она.
Я промолчал.
– Я хочу сказать, что это не конец света. – Выдавив из себя улыбку, она посмотрела на меня. – Мы просто вернулись к тому, с чего начинали. К тому же мы можем продать кондоминиум, рояль…
При упоминании о кондоминиуме я почувствовал приступ острой боли в груди, как будто меня пронзила стрела. Кончиками пальцев я коснулся груди. Я ведь совершенно забыл о кондоминиуме, – вернее, заставил себя забыть.
Сара продолжала:
– Мы совершили грех, но лишь потому, что были вынуждены его совершить. Мы оказались заложниками ситуации, когда каждое злодеяние неизменно влекло за собой другие.
Я покачал головой, но она не обращала на меня внимания.
– Но самое главное, что действительно имеет значение, это то, что нас не поймали.
Она пыталась оправдать наши поступки, представить их в выгодном свете. Это была ее обычная манера поведения в экстремальных ситуациях; я сразу же узнал ее. Раньше я восхищался этим ее качеством – мне и самому становилось от этого легче, – но сейчас этот подход казался мне слишком уж упрощенным; Сара словно забыла о том, что мы совершили. Девять человек убиты. Смерть шестерых из них – на моей совести. Это казалось невероятным, но это было правдой. Сара пыталась спрятаться от этой страшной реальности, не замечать того, что все эти люди мертвы по нашей вине, из-за наших бесконечных планов, жадности и страха. Она хотела избежать мук совести, которые неизменно последуют за этим признанием и в конце концов отравят нашу дальнейшую жизнь. Но избежать расплаты было невозможно; я понял это уже давно.
– Мы не сможем перепродать их, – сказал я. Она взглянула на меня так, словно ее удивило то, что я подал голос.
– Что?
– Рояль я приобрел на распродаже. – Я потянулся к его клавишам и нажал одну, самую высокую. Она жалобно взвизгнула. – Обратно его не возьмут.
– Можно поместить объявление в газете и продать самим.
– А кондоминиум я и вовсе не покупал, – закрыв глаза, произнес я. Когда я открыл их, то увидел, что она в недоумении уставилась на меня. – Это была афера. Меня попросту надули. Украли мои деньги.
– Я… – начала было Сара. – О чем ты говоришь?
– Это был фальшивый аукцион. Они взяли у меня чек и получили по нему деньги. Кондоминиум на самом деле не существует.
Она покачала головой, открыла рот, пытаясь что-то сказать, потом закрыла его и открыла опять. Наконец она вымолвила:
– Как?
Я выровнял сапоги на коленях. Кровь на них уже высохла, и они теперь стали жесткими, негнущимися.
– Не знаю.
– А ты сообщил в полицию?
Я улыбнулся ей.
– Да что ты, Сара.
– И ты вот так запросто позволил им забрать твои деньги?
Я кивнул.
– Все наши сбережения?
– Да, – ответил я. – Все.
Она прижала руку ко лбу, продолжая сжимать пальцами пачку денег.
– Теперь мы завязнем здесь навсегда, – сказала она, – так ведь? Мы никогда не сможем уехать отсюда.
Я покачал головой.
– У нас есть работа. Мы можем начать копить заново.
Я пытался утешить ее, но смысл ее слов и на меня давил тяжким грузом. В один день мы из миллионеров превратились в нищих. На нашем счете в банке лежала тысяча восемьсот семьдесят восемь долларов; это было ничто. С каждым днем мы будем все глубже увязать в бедности, расходуя наши мизерные накопления на ежемесячные платежи за аренду дома и машин, телефон, электричество, газ, воду. А еще предстоит расплачиваться за кредиты. Покупать еду и одежду. Впереди нас ожидала борьба за существование, постоянная битва за то, чтобы свести концы с концами. Отныне мы были бедны; и, хотя всю свою сознательную жизнь я клялся себе в том, что с нами этого не произойдет, мы стали такими же, как мои родители.
Мы никогда не сможем покинуть Форт-Оттова; к тому времени как мы скопим достаточно денег для переезда, встанет проблема дальнейшей учебы Аманды, или покупки новой машины, или моего ухода на пенсию. Нам суждено остаться здесь навсегда, и мы никогда не очистим этот дом от смрада содеянного. Его комнаты будут вечно хранить страшные воспоминания, которые в любой момент смогут обрушиться на нас гневными обвинениями. Пол под нашей кроватью навсегда останется местом, где мы прятали рюкзак с деньгами, комната для гостей будет напоминать о Джекобе, кухня – о том, как мы упаковывали деньги в детский рюкзачок, рояль станет символом нашей мечты о новой жизни, которую мы пытались начать, предавшись на нем пьяному акту любви.
И мы вовсе не возвращались к тому, с чего начинали, как утверждала Сара. Мы потеряли все, что имели, отказались от этого в первый же день и теперь никогда, сколько бы ни прожили, уже не сможем вернуть былого.
– Но все-таки у нас есть деньги, – сказала Сара. И протянула мне пачку, что держала в руке.
– Это всего лишь бумага. Ничто.
– Но это наши деньги.
– Нам придется сжечь их.
– Сжечь? – удивленно переспросила она.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61