В таком сумасшедшем темпе рассчитала эти плиты, да ещё столько успела начертить — не верится, просто невозможно!
Я не поняла, в чем загвоздка, пока не объяснила Алиция. Датчане думают в три раза медленнее нас, а работать быстро вообще не могут. Зато — и эту великую правду я уже открыла сама — в противоположность нам думание уважают, платят за него и отводят на это время. Работают, не сравнить с нами, тщательней, организация труда у них безошибочна. Экономят со смекалкой, поэтому стены кухни и ванной чертят в масштабе 1:20, все плитки кафеля должны поместиться целиком, чтобы рабочему не пришлось их отбивать и подгонять Строительные работы ведутся с точностью до полумиллиметра, поэтому все ко всему подогнано, все, чему положено, двигается легко, одним пальцем, открывается и закрывается идеально. Я от зависти чуть не лопнула, ибо знала наше строительство…
Работа в Дании стала для меня радостью, за что я им должна бы платить, а не они мне. Получила я работу по счастливой случайности, и надо бы совсем ума лишиться, чтоб не воспользоваться возможностью. Отправила в Варшаву заявление с просьбой о годовом отпуске без сохранения содержания, на что получила ответ: не вернусь до тридцатого ноября — выкинут с работы. Не вернулась, выбросили меня с треском, из-за чего абсолютно не страдала и начала хлопотать о разрешении на работу в Дании. Не сама, через посредничество господина фон Розена, то есть нашего благодетеля.
Первые минуты в прогнившем капитализме потрясли меня мощно и многосторонне, только вот очерёдности потрясений не помню. Самое первое, сдаётся, потрясение испытала по поводу кронциркуля. Своих инструментов, естественно, не привезла, брала их взаймы у коллег в мастерской и отломила кончик острия у кронциркуля. У меня в глазах потемнело, скрыла прискорбный факт и помчалась в магазин, готовая отдать все деньги Алиции, потому как своих ещё не получила, показала сломанный предмет, свято уверенная, что придётся купить полный комплект циркулей, как это делается у нас, ну а дальше уже не понимала, что происходит. С версальской галантностью продавец достал комплект циркулей, из комплекта извлёк кронциркуль, а из оного вытащил иголку, воткнул её в мой циркуль, вручил с поклоном и попросил уплатить девять крон. Я готовилась выдать по меньшей мере сто крон и офонарела беспредельно. Явление не укладывалось в моей бедной нардемовской голове, а галантный продавец распахнул передо мной дверь и просил обращаться к нему и в дальнейшем — ничего не понимаю, безумие, не иначе!
Затем меня пригласили на приём, утроенный девушкой из нашей мастерской. Описание приёма я прислала семейству и могу процитировать.
…Четыре молодые особы в нашей мастерской получили диплом и устроили празднество. Моё желание остаться и поработать мягко отклонили и пригласили в качестве иностранца для приправы вечера. Сперва дали завтрак в мастерской, продолжавшийся до конца работы, после чего пригласили к одной из дипломированных особ. Мне не очень-то хотелось идти, я ждала известий от господина фон Розена и малость нервничала, но Алиция строго приказала не впадать в панику и думать о чем-нибудь постороннем И я отправилась. Прямо с работы. У хозяйки дома муж и трехмесячный ребёнок, скромная квартира из трех комнат — три комнаты с кухней, дай нам Боже такую квартиру. В мастерской подавали мясо в горшочке, чертовски острое, сыр, печёнку, и, хоть я не люблю печёнку, сознаюсь, эта была превосходная, на десерт торт с кофе. Дома — бутербродики с сыром и чем-то ещё, величиной с почтовую марку. И везде, здесь и там, гомерическое количество пива! Сколько усилий мне стоило не пить это пиво, не поддаётся описанию! Я прикинула: на нос пришлось бутылок по десять, а если исключить меня — я выпила едва полбутылки, — то и того больше. А теперь о гостях… Все разместились где попало, хозяин дома на полу, каждый с бутылкой в руках, потому как и мебели и посуды не хватало. Костюмы… не поверите! Пришла хорошенькая девушка с лицом мадонны, гладко причёсанная, субтильная — в свитере, верно, её старшего брата, в жутких штанах из тика, тоже огромных, в тирольских башмаках на толстенной подошве, которые тут же сменила на растоптанные сандалии без каблуков. Хозяин дома пребывал в рабочей рубашке и в ещё более ужасных штанах, для разнообразия вельветовых, растянутых и вытертых на заднице и коленях. Другая чувиха зато явилась в шпильках и в фиолетовом джерси платье для визитов. В самом начале приёма пожаловал молодой монстр, бородатый, в клетчатой рубашке с закатанными рукавами, в ещё более ужасных вельветовых штанах и в чем-то странном на ногах, похожем на деревянные концлагерные сабо. Монстр сразу же отправился в другую комнату и там громко проржал весь приём, уткнувшись в книгу. Я не выдержала, из любопытства заглянула — читал что-то вроде «Серенького козлика…»
Здесь важны не датские обычаи, а мои впечатления. Мне и в голову бы не пришло, что торжественный приём по поводу получения диплома может так выглядеть! А ведь это просто доказывает умственную ограниченность…
При случае сообщаю: я тогда не пила ни вина, ни пива — меня здорово доставала печень. Даже заподозрила, не рак ли, слава Богу, оказался не рак, а самый обыкновенный невроз. Боли переносила адские, что пережила — все моё.
Следующим потрясением оказались сласти. В Дании популярен, и сейчас тоже, деликатес чёрного цвета, изредка случается другой окраски, вкуса смолы с салицилом, заправленных сахаром. Смолы я, правда, никогда не пробовала, но именно так себе представляю. В деликатес добавляется нечто под названием салмиак (объяснить не могу, сама не знаю) — этакое едучее с привкусом мяты, в целом неописуемо кошмарное. Нарвалась я на оный деликатес в условиях в высшей степени неблагоприятных.
В день рождения шефа, профессора Суенсона, тоже получила приглашение. Вся мастерская собралась в апартаментах господина профессора и его жены, господин профессор получил в подарок велосипед, на коем госпожа профессорша каталась среди мебели вокруг стола, но не в этом дело. Пиршество началось с аперитива, подали мерзкий сладкий шерри с закусью в виде конфет в черно-шоколадную полоску. Не представляя, на что нарвусь, я взяла конфету и отправила в рот.
Этой минуты никогда не забуду. Апартаменты господина профессора занимали целый этаж, где уборная, я не знала, спросить не решалась, с заклеенным ртом промямлила бы что-нибудь невразумительное, от конфеты у меня потемнело в глазах, с отчаянием оглянулась — куда выплюнуть, в цветы?.. Цветов не было, конец света!
Мобилизовав всю силу воли, я проглотила снадобье, деревянным шагом продефилировала к столу и с горя хлебанула пива. Вывод все тот же: что переживём, все наше…
Позднее мой сын очень даже полюбил эту гадость. С ужасом наблюдала, как таскает в карманах ком чёрной клейковины и с удовольствием отщипывает по кусочку. Меня просто мутило.
На том же приёме у шефа я пережила очередную встряску. Из всех красиво оформленных блюд нечто мне показалось фруктовым салатом со взбитыми сливками. Положила себе на тарелку, к счастью, немного, попробовала. Салат? Да, возможно, и даже фруктовый, но несколько оригинальный: остро наперчённый, а к нему действительно сладкие взбитые сливки! Этим сопоставлением мои возможности исчерпались.
Датская торговля то и дело оглушала меня. Я заранее приступила к закупкам рождественских подарков для семейства, уже купила автомобильчики для Роберта — могла наконец доставить ребёнку такое счастье, забежала ещё в один магазин — он закрывался — и снова пережила потрясающие минуты. Впёрлась нерешительная баба, сама не ведающая, что хочет, морочила продавца, когда магазин уже закрыт, привередничала, а он держался так, словно встретил величайшее счастье жизни: нет ничего прекраснее меня — болтает по-французски, разбрасывает уже уложенный товар! Хорошо ещё, что хоть что-то у него купила!
Памятуя о финансовой ситуации, оставленной дома, я с самого начала старалась выслать какие-нибудь деньги. В мастерской получала лишь скромные авансы, весь заработок могли выплатить лишь после получения разрешения на работу, поэтому в основном ехала на сбережениях Алиции. Быстро сориентировалась, что торговые расчёты гораздо выгоднее банковских, через банк получалось десять злотых за крону, а вот за товар… Хо-хо! Одни только тёплые рейтузы приносили целое состояние: в Копенгагене стоили восемь с половиной крон, а у нас по триста пятьдесят или даже четыреста пятьдесят злотых, губки для мытья машин здесь по кроне восемьдесят, а там по пятьдесят злотых! Две посылки здесь около ста крон, а мои там получат более четырех тысяч…
В письмах из Дании до сих пор сохранились мои волосы, которые вырвала с отчаяния на своей голове. Среди моей дорогой родни не нашлось ни одного человека, умеющего продавать. Насчёт матери иллюзий сразу не питала, Люцина скорее раздала бы эти рейтузы даром на любом перекрёстке, лишь бы посмотреть на выражение лиц одарённых людей. Войтек, ясно, продал бы, но денежки пустил бы на собственные нужды, старший сын ещё слишком молод, не знаю, как отец и тётя Ядя, но, кажется, их не допускали к кормушке. Я ужасно жалела, что умерла бабушка, — вот кто обожал торговать! Все первые недели в Дании ушли на отчаянные попытки стимулировать семейство — результаты были никудышные. Не удалось мне обогатиться.
Равно тяжко было допроситься услуги мне. Я умоляла прислать холесол, рафахолин, сигареты, порошки от головной боли, водку для подарков, посылка приходила одна и один раз в несколько месяцев — дьявол их попутал или что?.. Алиция попросила Янека сделать ей фотокарточки для паспорта, в Варшаве остался негатив, всего-то дел — проявить карточки; через полгода он прислал двенадцать штук формата почтовых открыток Алиция яростно добивалась от меня, откуда ей взять двенадцать хахалей, коих следует одарить портретами, я предложила завести-таки одиннадцать штук, потому как одно фото заберу я…
Зарплату в мастерской мне увеличили раньше, чем получила разрешение на работу. Сперва платили двенадцать крон в час, через несколько недель пришёл зам шефа и подсунул мне под нос сумму в четырнадцать крон, записанную на газете. Меня глубоко растрогали связанные с этим формальности…
Один из наилучших номеров в моей жизни я исполнила в Дании на Рождество.
Нас с Алицией пригласили в изысканные апартаменты господ фон Розен, одним или двумя этажами ниже. Сейчас мне представляется, двумя, а на глаз помню окна ниже одним этажом, потому за точность головой не поручусь. Мы предполагали, что нас пригласят, и я заблаговременно потребовала прислать из Польши подарок. Наверное, изрядно скандалила, ибо подарок прибыл вовремя — серебряный подсвечник на три свечи, такой красивый, что мне захотелось оставить его себе. К сожалению, свечи в нем были наши, отечественные, восковые.
Алиция обладала врождённым чувством такта, я — нет, поэтому в её обязанность входило соблюдать этикет. Мы оделись в элегантные чёрные платья, недоставало лишь украшений. Цепочка, браслет и кольцо у меня были, у Алиции кое-какие украшения тоже нашлись, но на нас двоих пришлась лишь одна пара клипс. Мы подумывали, не прицепить ли себе на нос по одной и заверить, в Польше, мол, такой обычай — на Рождество клипса в носу. Пришлось от идеи отказаться — украшение на носу явно нам не шло.
В Дании строго соблюдалась пунктуальность: нельзя ни опоздать, ни прийти слишком рано. У нас задача весьма облегчалась тем, что в окно мы видели прихожую господ фон Розен и могли в подходящую минуту проскользнуть среди гостей — Боже упаси, не первые, но и не последние.
— Где смысл и логика, — критиковала я такой абсурд. — Смотри, стоят в очереди с пальто в руках, словно в театральной раздевалке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53