Вскоре я набрала необходимые двенадцать тысяч и прекратила клянчить. Меж тем слух о том, что я собираю дань с рабочих, разошёлся по стройке, и другие с обидой спрашивали:
— А у меня почему пани инженерова не берет в долг? Я чем хуже других?
Пришлось объяснять, что больше мне не надо, а дня через два наступил второй акт представления. Нам с мужем удалось раздобыть необходимую сумму от родственников, и, не дожидаясь следующей зарплаты, я со списком моих кредиторов в руках отправилась возвращать долги. Вот когда я намучилась! Все, буквально все (кроме ближайших сотрудников) отказывались принимать назад свои деньги, будучи убеждены, что выплатили учётчице посильную дань. Ничего, у меня характер что надо, я настояла на своём.
Хотя нет. Сейчас, работая над «Автобиографией», я разыскала тот самый список кредиторов и с ужасом обнаружила, что некоему Коморовскому я не вернула одолженных у него двухсот злотых. Езус-Мария, кто такой этот Коморовский? Он так и остался невычеркнутым из моего списка. Совсем не помню, почему не возвратила ему деньги, наверняка не нашла человека, но вот почему? Может, уволился с нашей стройки? Господи, как же так? Ни в чем не повинный человек вынужден был внести взнос за нашу «паноннию»… Возможно, его потомки, прочтя эти строки, обратятся ко мне, и я верну им двести злотых.
Мотоцикл был для нас величайшим счастьем, по поводу этого средства передвижения между мной и мужем никогда не было ни малейших разногласий. Пользу от него я ощущала ежедневно, поскольку муж отвозил меня на работу на мотоцикле. Мне надо было на стройку к семи, ему на радио к восьми, он отвозил меня на Варецкую и ехал к себе на Валбжихскую. В своей лаборатории муж появлялся всегда первым, и начальство постоянно отмечало его дисциплинированность и усердие.
Интересно, а где мы держали свой драгоценный мотоцикл? Во дворе, наверное, где же ещё. Муж спускался к нему чуть свет, возился с ним и включал мотор, подгоняя меня. Дети начинали кричать:
— Мать, отец уже рычит! Отец рычит!
Мотоцикл меня вдохновил, и я решила научиться водить машину. Не помню, где нам преподавали теорию, а на практические занятия я ездила на улицу Окульника. Стояла зима, погода преимущественно была препаскудной, в три я заканчивала работу на стройке и мчалась на практические занятия по вождению. Туда ехала, стуча зубами от холода, обратно возвращалась вся взопревшая, в расстёгнутом пальто, и мне ещё долго было жарко. Зато машину водить я научилась. В нашем распоряжении были «Варшавы» старого образца, а для развлечения — одна из учениц, вечная студентка.
Эта женщина, уже немолодая, являла собой классический пример автомобильного антиталанта. О ней на курсах ходили легенды. На приказ «Тормози!» она энергично нажимала на газ, благодаря чему ей удалось сплющить в лепёшку задний бампер на учебной «Варшаве», другой раз — врезаться в трамвай, а наивысшим достижением явилась погоня по тротуару за каким-то несчастным пешеходом. Бедняга пытался спасти свою жизнь, петляя и бросаясь из стороны в сторону. Зигзаги не помогли, пани на своей «Варшаве», как приклеенная, держалась за ним на расстоянии метра, а сидящий рядом с ученицей инструктор был не в состоянии отреагировать, ибо скорчился в припадке смеха.
Экзамен по вождению был единственным в моей жизни, которого я с первого раза не сдала. Дело в том, что мне досталась не та «Варшава», на которой меня учили ездить, а другая, тоже поношенная, и никто не предупредил, что в нейтральное положение она не переключается. Начался экзамен, я все делала, как надо, инструктор пришёл к выводу, что достаточно, и велел мне остановить машину. Пожалуйста, я выбросила указатель поворота, подъехала к бровке тротуара, толкнула ручку переключения скоростей в нейтральное положение и отпустила сцепление. В ответ на что эта стерва рванула, рявкнула и заглохла.
Меня чуть кондрашка не хватил. Ну ладно, пришлось пересдавать. На переэкзаменовке, недели через две, я заранее на всякий случай стала манипулировать ручкой переключения скоростей, качая её во все стороны, это показалось инструктору подозрительным, решил — свидетельствует о моей неуверенности. Но экзамен я все-таки сдала.
Языковые таланты моего мужа вдохновили и меня, и я решила изучать английский— Языковые курсы работали по вечерам в одной из школ на улице Ружаной, добираться до неё в темноте по ещё недостроенным и плохо освещённым варшавским улицам было непросто. Особенную трудность представляло форсирование территории базара, где приходилось спускаться и подниматься по длинным и неудобным лестницам. Там меня как-то схватила судорога в щиколотке. До школы я так и не добралась, все два часа просидела на покрытой грязью ступеньке лестницы, будучи не в состоянии ступить на ногу. Поскольку я и раньше охладела к науке английского — очень много времени отнимала, да и уставала я безмерно, к вечеру плохо соображала, — эту судорогу в ноге я сочла рукой судьбы, знамением свыше и перестала заниматься английским.
* * *
Мотоцикл значительно скрасил нашу жизнь. Оказалось, отдыхать намного интереснее, если есть средство передвижения. Половину наступившего отпуска мы провели с детьми, на вторую половину подбросили их матери с Люциной, а сами отправились в путешествие по родному краю. Естественно, меня тянуло к морю, мужа тоже. На своей «паноннии» мы проехали вдоль всего балтийского побережья от Бранева до Свиноустья.
И впредь отпуска проводили на колёсах, причём преимущественно вместе с Янкой и её мужем Донатом. Сейчас у меня опять начнёт путаться хронология, ладно, буду придерживаться не дат, а тем. Янкин муж Донат, тоже инженер-строитель, какое-то время был начальником строительства туннеля для коммуникаций под Вислой, и только чудо спасло его от тюрьмы.
При строительстве, ясное дело, велись кессонные работы, а стройматериалы поступали партиями, в том числе и советский цемент На каждом мешке цемента была проставлена марка, обозначающая его качество. Для кессонных работ требовался цемент самого высокого качества, марки 450. Однажды, получив очередную партию, Донат вдруг ни с того ни с сего решил проверить, соответствует ли проставленная на мешке цифра качеству цемента, и велел провести анализ.
Анализ сделали, и выяснилось, что в мешке с маркой 450 оказался цемент марки 150, который годится лишь для штукатурных работ. Почти неделю с лица Доната не сходила зеленоватая бледность. Не иначе как милосердное Провидение уберегло его от тюрьмы, несколько лет ему было бы обеспечено, а если бы добавились ещё жертвы при кессонных работах, то и вовсе. Вся партия, на мешках которой была проставлена марка 450, оказалась самого низкого качества. Неизвестно, почему так произошло, то ли по ошибке, то ли умышленно. Донат на радостях напился и потом делал лабораторный анализ при поступлении каждой партии цемента.
У них с Янкой тоже был мотоцикл, уже не помню, с чего они начинали. Вроде бы, как и мы, с ВФМ, потом у них была «виктория», потом, как и у нас, «панонния». Во время нашего отдыха в Полчине их «виктория» доставила нам множество неприятных моментов, но об этом чуть позже.
* * *
Чтобы подступиться к Полчину, опять придётся сделать отступление от хронологии, иначе ничего не получится. Я уже говорила, что по причине моей занятости на работе детьми занималась моя мать и Люцина. В школу Ежи ходил самостоятельно, потому что улицу переходить не требовалось, Роберта я или муж утром подбрасывали на Аллею Неподлеглости к старикам, а после работы я забирала их обоих из родительского дома. Возвращение к себе сопровождалось интересными событиями, уж оба братца старались вовсю. Да и вообще дети доставляли массу развлечений. Раз Ежи ехал на велосипеде по улице Домбровского и наехал на мотоциклиста. До дому дотащился весь зарёванный и с разбитым в лепёшку коленом. Пришлось извести на него целую четвертинку спирта. А Роберт как-то съезжал по Боришевской на своём трехколесном велосипеде. Мы с Ежи уже спускались по ступеням лестницы рынка, когда увидели, что этот, молодец отпустил педали и безудержно мчится вниз. Мы оба с Ежи бегом кинулись за ним. Улица тогда была вымощена булыжником. Разумеется, Роберт со своим велосипедом свалился внизу, у магазинчика с семенами, прямо в грязь, перемешанную с лошадиным навозом. Тогда здесь ещё ездили повозки, запряжённые лошадьми. Ежи вёл велосипед, а я — орущее, окровавленное и неимоверно замурзанное страшило. Разумеется, по дороге нам попались все имеющиеся знакомые, а на лестнице нашего дома — все соседи. И каждый с ужасом и осуждением пялился на меня.
Моя мать и Люцина были одержимы манией лечения и упорно выискивали всевозможные болезни в моих мальчишках. И лечили их, лечили не переставая, скармливая несчастным огромные количества всевозможных лекарств. К чему это привело, сейчас расскажу, но сначала ещё два слова о Люцине. Пусть ей земля будет пухом, думаю, на том свете она искренне сожалеет о содеянном, поэтому я имею право поведать об этой ужасной истории.
Когда моему старшему сыну было лет шесть, Люцина постоянно рассказывала ему страшные истории и делала это талантливо, вкладывая в свои красочные описания мощь и экспрессию. Вот одна из таких историй.
Однажды некий наш предок (дело было ещё в XIX веке) зимней порой возвращался к себе в поместье на санях. Околица безлюдная, уже темнеет, начинается метель. Возница сбился с дороги, и тут сани окружила огромная стая оголодавших волков. Не знаю, как обстояло дело с огнестрельным оружием, был ли у предка какой пистолет или нет, то есть я хотела сказать — двустволка. Во всяком случае заключительная сцена являла собой один сплошной кошмар: волки набросились на людей и лошадей, ошалевший от страха возница и обезумевшие лошади каким-то чудом пробились сквозь стаю и спасли свои жизни, а также жизнь нашего предка.
Повторяю, рассказывала Люцина так впечатляюще, что куда мне! Позабыв обо всем на свете, она так наглядно представляла этих бестий — разинутые пасти с острыми зубами, сулящие смерть всему живому, зловонное дыхание кровожадных чудовищ, подробные описания многочисленных случаев, когда волки пожирали других, менее счастливых путешественников, со всеми кошмарными деталями. Ребёнок слушал, боясь от ужаса шелохнуться, и вскоре я заметила, что Ежи страшно исхудал, совсем лишившись аппетита, стал по ночам с криком просыпаться от страшных снов. Его и в самом деле пришлось лепить. Обрадованные мать и Люцина с удвоенной силой принялись пичкать несчастного медикаментами, скармливая мальчишке и те, что Тереса присылала им из Канады, возможно, даже средства против женских болезней. Пихали в парня все подряд. Вот именно в этот период я и нашла Полчин.
Понравилась мне стоящая отдельно изба на краю посёлка, вернее, печи в ней. Увидела я их в окно и решила снять комнату именно здесь. Вернее, даже не комнату, хозяйка сдала нам с Янкой весь дом, кроме нас там жила лишь она с мужем. Мебели в наших комнатах было мало, зато много свободного пространства. Ну и понравившиеся мне печи. Чтобы протопить их, приходилось таскать сучья из леса, причём хозяйка беззастенчиво пользовалась притащенными нами, чтобы самой не ходить в лес. Применяла и другие санкции против нас, например, экономя электроэнергию, выкручивала пробки в погребе. Дрожа от страха, я вкручивала их обратно, надев резиновые перчатки и резиновые сапоги, ибо всю жизнь панически боялась электричества.
Кстати об электричестве. Надо было в нужном месте упомянуть о нем, но вспомнилось только сейчас, так что простите за очередное лирическое воспоминание. Сами поймёте — важное, так как след остался на всю жизнь.
Когда мне было годика два, я сунула пальцы в розетку и меня ударило током. Не больно и не смертельно, но я очень испугалась, отдёрнула руку и сказала:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53
— А у меня почему пани инженерова не берет в долг? Я чем хуже других?
Пришлось объяснять, что больше мне не надо, а дня через два наступил второй акт представления. Нам с мужем удалось раздобыть необходимую сумму от родственников, и, не дожидаясь следующей зарплаты, я со списком моих кредиторов в руках отправилась возвращать долги. Вот когда я намучилась! Все, буквально все (кроме ближайших сотрудников) отказывались принимать назад свои деньги, будучи убеждены, что выплатили учётчице посильную дань. Ничего, у меня характер что надо, я настояла на своём.
Хотя нет. Сейчас, работая над «Автобиографией», я разыскала тот самый список кредиторов и с ужасом обнаружила, что некоему Коморовскому я не вернула одолженных у него двухсот злотых. Езус-Мария, кто такой этот Коморовский? Он так и остался невычеркнутым из моего списка. Совсем не помню, почему не возвратила ему деньги, наверняка не нашла человека, но вот почему? Может, уволился с нашей стройки? Господи, как же так? Ни в чем не повинный человек вынужден был внести взнос за нашу «паноннию»… Возможно, его потомки, прочтя эти строки, обратятся ко мне, и я верну им двести злотых.
Мотоцикл был для нас величайшим счастьем, по поводу этого средства передвижения между мной и мужем никогда не было ни малейших разногласий. Пользу от него я ощущала ежедневно, поскольку муж отвозил меня на работу на мотоцикле. Мне надо было на стройку к семи, ему на радио к восьми, он отвозил меня на Варецкую и ехал к себе на Валбжихскую. В своей лаборатории муж появлялся всегда первым, и начальство постоянно отмечало его дисциплинированность и усердие.
Интересно, а где мы держали свой драгоценный мотоцикл? Во дворе, наверное, где же ещё. Муж спускался к нему чуть свет, возился с ним и включал мотор, подгоняя меня. Дети начинали кричать:
— Мать, отец уже рычит! Отец рычит!
Мотоцикл меня вдохновил, и я решила научиться водить машину. Не помню, где нам преподавали теорию, а на практические занятия я ездила на улицу Окульника. Стояла зима, погода преимущественно была препаскудной, в три я заканчивала работу на стройке и мчалась на практические занятия по вождению. Туда ехала, стуча зубами от холода, обратно возвращалась вся взопревшая, в расстёгнутом пальто, и мне ещё долго было жарко. Зато машину водить я научилась. В нашем распоряжении были «Варшавы» старого образца, а для развлечения — одна из учениц, вечная студентка.
Эта женщина, уже немолодая, являла собой классический пример автомобильного антиталанта. О ней на курсах ходили легенды. На приказ «Тормози!» она энергично нажимала на газ, благодаря чему ей удалось сплющить в лепёшку задний бампер на учебной «Варшаве», другой раз — врезаться в трамвай, а наивысшим достижением явилась погоня по тротуару за каким-то несчастным пешеходом. Бедняга пытался спасти свою жизнь, петляя и бросаясь из стороны в сторону. Зигзаги не помогли, пани на своей «Варшаве», как приклеенная, держалась за ним на расстоянии метра, а сидящий рядом с ученицей инструктор был не в состоянии отреагировать, ибо скорчился в припадке смеха.
Экзамен по вождению был единственным в моей жизни, которого я с первого раза не сдала. Дело в том, что мне досталась не та «Варшава», на которой меня учили ездить, а другая, тоже поношенная, и никто не предупредил, что в нейтральное положение она не переключается. Начался экзамен, я все делала, как надо, инструктор пришёл к выводу, что достаточно, и велел мне остановить машину. Пожалуйста, я выбросила указатель поворота, подъехала к бровке тротуара, толкнула ручку переключения скоростей в нейтральное положение и отпустила сцепление. В ответ на что эта стерва рванула, рявкнула и заглохла.
Меня чуть кондрашка не хватил. Ну ладно, пришлось пересдавать. На переэкзаменовке, недели через две, я заранее на всякий случай стала манипулировать ручкой переключения скоростей, качая её во все стороны, это показалось инструктору подозрительным, решил — свидетельствует о моей неуверенности. Но экзамен я все-таки сдала.
Языковые таланты моего мужа вдохновили и меня, и я решила изучать английский— Языковые курсы работали по вечерам в одной из школ на улице Ружаной, добираться до неё в темноте по ещё недостроенным и плохо освещённым варшавским улицам было непросто. Особенную трудность представляло форсирование территории базара, где приходилось спускаться и подниматься по длинным и неудобным лестницам. Там меня как-то схватила судорога в щиколотке. До школы я так и не добралась, все два часа просидела на покрытой грязью ступеньке лестницы, будучи не в состоянии ступить на ногу. Поскольку я и раньше охладела к науке английского — очень много времени отнимала, да и уставала я безмерно, к вечеру плохо соображала, — эту судорогу в ноге я сочла рукой судьбы, знамением свыше и перестала заниматься английским.
* * *
Мотоцикл значительно скрасил нашу жизнь. Оказалось, отдыхать намного интереснее, если есть средство передвижения. Половину наступившего отпуска мы провели с детьми, на вторую половину подбросили их матери с Люциной, а сами отправились в путешествие по родному краю. Естественно, меня тянуло к морю, мужа тоже. На своей «паноннии» мы проехали вдоль всего балтийского побережья от Бранева до Свиноустья.
И впредь отпуска проводили на колёсах, причём преимущественно вместе с Янкой и её мужем Донатом. Сейчас у меня опять начнёт путаться хронология, ладно, буду придерживаться не дат, а тем. Янкин муж Донат, тоже инженер-строитель, какое-то время был начальником строительства туннеля для коммуникаций под Вислой, и только чудо спасло его от тюрьмы.
При строительстве, ясное дело, велись кессонные работы, а стройматериалы поступали партиями, в том числе и советский цемент На каждом мешке цемента была проставлена марка, обозначающая его качество. Для кессонных работ требовался цемент самого высокого качества, марки 450. Однажды, получив очередную партию, Донат вдруг ни с того ни с сего решил проверить, соответствует ли проставленная на мешке цифра качеству цемента, и велел провести анализ.
Анализ сделали, и выяснилось, что в мешке с маркой 450 оказался цемент марки 150, который годится лишь для штукатурных работ. Почти неделю с лица Доната не сходила зеленоватая бледность. Не иначе как милосердное Провидение уберегло его от тюрьмы, несколько лет ему было бы обеспечено, а если бы добавились ещё жертвы при кессонных работах, то и вовсе. Вся партия, на мешках которой была проставлена марка 450, оказалась самого низкого качества. Неизвестно, почему так произошло, то ли по ошибке, то ли умышленно. Донат на радостях напился и потом делал лабораторный анализ при поступлении каждой партии цемента.
У них с Янкой тоже был мотоцикл, уже не помню, с чего они начинали. Вроде бы, как и мы, с ВФМ, потом у них была «виктория», потом, как и у нас, «панонния». Во время нашего отдыха в Полчине их «виктория» доставила нам множество неприятных моментов, но об этом чуть позже.
* * *
Чтобы подступиться к Полчину, опять придётся сделать отступление от хронологии, иначе ничего не получится. Я уже говорила, что по причине моей занятости на работе детьми занималась моя мать и Люцина. В школу Ежи ходил самостоятельно, потому что улицу переходить не требовалось, Роберта я или муж утром подбрасывали на Аллею Неподлеглости к старикам, а после работы я забирала их обоих из родительского дома. Возвращение к себе сопровождалось интересными событиями, уж оба братца старались вовсю. Да и вообще дети доставляли массу развлечений. Раз Ежи ехал на велосипеде по улице Домбровского и наехал на мотоциклиста. До дому дотащился весь зарёванный и с разбитым в лепёшку коленом. Пришлось извести на него целую четвертинку спирта. А Роберт как-то съезжал по Боришевской на своём трехколесном велосипеде. Мы с Ежи уже спускались по ступеням лестницы рынка, когда увидели, что этот, молодец отпустил педали и безудержно мчится вниз. Мы оба с Ежи бегом кинулись за ним. Улица тогда была вымощена булыжником. Разумеется, Роберт со своим велосипедом свалился внизу, у магазинчика с семенами, прямо в грязь, перемешанную с лошадиным навозом. Тогда здесь ещё ездили повозки, запряжённые лошадьми. Ежи вёл велосипед, а я — орущее, окровавленное и неимоверно замурзанное страшило. Разумеется, по дороге нам попались все имеющиеся знакомые, а на лестнице нашего дома — все соседи. И каждый с ужасом и осуждением пялился на меня.
Моя мать и Люцина были одержимы манией лечения и упорно выискивали всевозможные болезни в моих мальчишках. И лечили их, лечили не переставая, скармливая несчастным огромные количества всевозможных лекарств. К чему это привело, сейчас расскажу, но сначала ещё два слова о Люцине. Пусть ей земля будет пухом, думаю, на том свете она искренне сожалеет о содеянном, поэтому я имею право поведать об этой ужасной истории.
Когда моему старшему сыну было лет шесть, Люцина постоянно рассказывала ему страшные истории и делала это талантливо, вкладывая в свои красочные описания мощь и экспрессию. Вот одна из таких историй.
Однажды некий наш предок (дело было ещё в XIX веке) зимней порой возвращался к себе в поместье на санях. Околица безлюдная, уже темнеет, начинается метель. Возница сбился с дороги, и тут сани окружила огромная стая оголодавших волков. Не знаю, как обстояло дело с огнестрельным оружием, был ли у предка какой пистолет или нет, то есть я хотела сказать — двустволка. Во всяком случае заключительная сцена являла собой один сплошной кошмар: волки набросились на людей и лошадей, ошалевший от страха возница и обезумевшие лошади каким-то чудом пробились сквозь стаю и спасли свои жизни, а также жизнь нашего предка.
Повторяю, рассказывала Люцина так впечатляюще, что куда мне! Позабыв обо всем на свете, она так наглядно представляла этих бестий — разинутые пасти с острыми зубами, сулящие смерть всему живому, зловонное дыхание кровожадных чудовищ, подробные описания многочисленных случаев, когда волки пожирали других, менее счастливых путешественников, со всеми кошмарными деталями. Ребёнок слушал, боясь от ужаса шелохнуться, и вскоре я заметила, что Ежи страшно исхудал, совсем лишившись аппетита, стал по ночам с криком просыпаться от страшных снов. Его и в самом деле пришлось лепить. Обрадованные мать и Люцина с удвоенной силой принялись пичкать несчастного медикаментами, скармливая мальчишке и те, что Тереса присылала им из Канады, возможно, даже средства против женских болезней. Пихали в парня все подряд. Вот именно в этот период я и нашла Полчин.
Понравилась мне стоящая отдельно изба на краю посёлка, вернее, печи в ней. Увидела я их в окно и решила снять комнату именно здесь. Вернее, даже не комнату, хозяйка сдала нам с Янкой весь дом, кроме нас там жила лишь она с мужем. Мебели в наших комнатах было мало, зато много свободного пространства. Ну и понравившиеся мне печи. Чтобы протопить их, приходилось таскать сучья из леса, причём хозяйка беззастенчиво пользовалась притащенными нами, чтобы самой не ходить в лес. Применяла и другие санкции против нас, например, экономя электроэнергию, выкручивала пробки в погребе. Дрожа от страха, я вкручивала их обратно, надев резиновые перчатки и резиновые сапоги, ибо всю жизнь панически боялась электричества.
Кстати об электричестве. Надо было в нужном месте упомянуть о нем, но вспомнилось только сейчас, так что простите за очередное лирическое воспоминание. Сами поймёте — важное, так как след остался на всю жизнь.
Когда мне было годика два, я сунула пальцы в розетку и меня ударило током. Не больно и не смертельно, но я очень испугалась, отдёрнула руку и сказала:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53