Похожие на помидоры, сладкие, сочные, без косточки, с терпкой кожицей, которую тоже можно съесть, — я была в полном упоении и запомнила их на всю жизнь, мечтала о том, чтобы ещё раз попробовать этакое чудо. И вот наткнулась на них в Таормине, больше нигде не встречала, якобы этот lotus или lothus (слово так и не собралась проверить) — тоже какой-то вид кактуса. В итоге, значит, всевозможные плоды кактусов сопровождали меня всю жизнь.
Заплаканный поклонник одарил меня опунциями в последнюю минуту, и кулёк я довезла до Копенгагена. В полёте отличилась небывалой географической эрудицией, мы летели днём, над облаками, и вдруг я увидела вздымавшиеся из облаков идеально правильные пирамиды— Я задумалась: как же их построили? На такой высоте столь совершённые геометрические фигуры и на чем же они установлены?.. Потом сообразила: летели мы над Альпами и рассматривала я горные вершины.
Опунцию я притащила в мастерскую, и все коллеги по очереди умоляли меня подарить им ещё хоть парочку: ждут гостей, а развлечение с этими плодами просто отличное. Я охотно раздавала — четыре килограмма таки много.
Там же, в Таормине, в гостинице «Минерва», я открыла в себе ужасающий изъян: вредный, угнетающий и… не поддающийся искоренению. Выяснилось, что я не способна украсть. Кошмар! Я вовсе не шучу, до сих пор не могу себе простить. В гостинице на столиках расставляли пепельницы небывалой красоты, а пунктик на пепельницах уже захватил меня с потрохами, из чего эти пепельницы сделаны, представляла — нечто подобное Люцина привезла из Канады, керамика с металлом, индейские изделия, глину смешивали с какими-то рудами, и получалась прелесть. Страстно и неудержимо мне хотелось похитить хотя бы одну из них. Взять и украсть. Мне никто не мешал, гостиница после завтрака пустела, вокруг ни души, а я торчала у столика, на котором высилась целая башня вожделенных изделий, перебирала пепельницы, где-то под ложечкой подсасывало. Пепельницы дешёвые, сопру одну и оставлю большие чаевые. И шиш: руку парализовало, стояла столб столбом без толку, пожалуй, с четверть часа. Удалилась без трофея, тяжко переживая собственную бездарность и запоздалые претензии к семейству за идиотское воспитание.
А в принципе Таормина благотворно сказалась на мне. Ещё некоторые развлечения пережила на границе: поехала я по пятидневной транзитной визе, а тур продолжался восемь дней. Уже при въезде стоял крик: signorina, cinque giorni, otto giorni, — надо идти к carabinieri, дабы продлить визу, ладно, пойду, продлю. Ещё чего — никуда не пошла, так и разбежалась терять время на идиотизм. При отъезде, разумеется, началось все сызнова. Я разозлилась и коварно предложила:
— Molo belіa Italia. Jo posso restare e piu!
Не захотели оставить меня в прекрасной Италии подольше, на том и примирились, и я уехала беспрепятственно.
Опять-таки отступление само напрашивается.
В сущности, я люблю таможенников и всякие пограничные службы. Мне их работа представляется в высшей степени интересной, и всегда испытывала к ним одни только симпатии и никаких претензий. Алиция же как раз наоборот, ненавидит мундирные службы, а я давно уже начала подозревать, подобные чувства от человека излучаются, радируют вопреки его желаниям и намерениям. И точно: меня не проверяли никогда, у Алиции же таможенник из куска ткани на юбку вытаскивал нитку продольную и поперечную, дабы проверить сорт материи.
Отправившись в Италию, она повторила мой номер — взяла пятидневную визу на восьмидневную экскурсию. У меня все кончилось благополучно, Алицию же завернули с границы и велели искать во Франции итальянское консульство. Приехала она злая как сто тысяч чертей, устроила мне скандал, я, дескать, ошибочно её информировала. Я показала паспорт.
— Ты дура, — доходчиво объяснила я. — Их обожать надо, а ты что? Щеришь зубы якобы в улыбке, а человека от тебя трясёт — того и гляди, укусишь. Полюби их и будешь ездить беспрепятственно повсюду!
— Полюби! — заскрежетала Алиция зубами. — За что бы это?!..
— А просто так…
Она постучала пальцем по лбу и чувств не изменила.
A propos таможенного контроля в рамках того же отступления. Эва и Иоанна-Анита поехали вместе в Польшу, в одном купе. Рассказ о путешествии сперва услышала от Иоанны-Аниты.
Эва нервничала с самого отъезда, чем ближе к границе, тем больше беспокоилась. Зная об отсутствии у Эвы всяких контрабандных склонностей, Иоанна-Анита не понимала причин беспокойства, в конце концов заинтересовалась. Доехали до польской границы, в купе заглянул таможенник, не успел поздороваться, как Эва запричитала:
— Вы знаете, у меня всего очень много!
Таможенник вошёл и посмотрел на неё с большим любопытством. Стоит заметить, в то время Эва была женщина вполне пышная.
— А… прошу прощения, где у пани слишком много?
— Везде! Всего! Слишком много!
— Значит, что же у вас?
— Какие-то блузки, юбки, всякое барахло, и вообще, все не моё! Костюм, свитерочки…
— А вещи дамские?
— Дамские.
— Ну так пусть будут ваши.
— Исключено. Не мой размер, не мой цвет, все не моё, все чужое, я хотела бы все это у вас оставить!..
Таможенник несколько удивился, отступил, Иоанна-Анита не выдержала и начала хохотать. Таможенник посмотрел на неё.
— А вы вместе?
— Вместе, — призналась Иоанна-Анита.
— Так, может, вы бы как-нибудь поделили эти вещи?
— Конечно, поделим…
— Спасибо, до свидания.
И он поспешно ретировался из купе, отказавшись от всякой проверки.
— Понятия не имею, что с ней такое, — комментировала позже Иоанна-Анита. — Рехнулась или ещё что, она ведь в самом деле собралась всучить ему вещи и перепугала мужика насмерть. И что с ней такое, ведь не первый же раз ездит…
Правду я услышала чуть позже, когда из Польши вернулась и Эва.
— Ты же знаешь, я не умею отказывать, — повествовала она мне горестно. — Вовсе не желаю что-то делать, да всегда уступаю под нажимом. Знакомая попросила взять в Польшу маленькую посылку с вещами, ненавижу я это, но она так умоляла, я в конце концов согласилась. Ну и притащили, нет, ты только подумай, целый кофр, настоящее чудовище, и это посылочка? Бессовестные и нахальные люди, воспользовались моим согласием! Не везти же кофр, я всеперепаковала, начала вынимать вещи — не представляешь, какое… Достала нечто странное, показала моейИрке: «Как ты думаешь, что это такое?» Ирка рассмотрела: «Если бы не цвет, голову прозакладывалабы, наволочка на огромную подушку». И знаешь, чтооказалось? Юбка!..
— А цвет? — поинтересовалась я с жадным любопытством.
— Цвет дерьма.
Я отлично поняла Эвины вопли в вагоне: «Не мой размер, не мой цвет!» Да, много чего можно выдержать, но такую одежду ни одна женщина не перенесёт.
А теперь снова о Таормине, от которой никак не могу отвязаться. Вместо шоссе там повсюду «мёртвые петли» на крутых дорогах. В автокаре вся шведская группа вскочила на ноги, когда какая-то машина собралась сделать обгон, а вторая появилась сверху. Все водители действовали словно в цирковом аттракционе. Автокар и машина с горы притормозили, а тот, снизу, обгонявший, втёрся между ними — разминулись на миллиметры. Мой воздыхатель тоже доставил много эмоций: например, одной рукой жестикулировал, а второй пытался погладить меня по колену, я вежливо попросила хоть одну конечность держать на баранке. В последний день, а вернее, ночь, когда мы уже собирались в Катанию, в центре Таормины появилось препятствие — перед гостиницей припарковался лимузин, и автокар никак не мог втиснуться в оставшуюся щель. Вопреки всему и вся попробовал проехать, левым боком шаркал по стене здания, а правым по лимузину, и протиснулся бы, не случись малюсенький ризалит, выступавший всего-то на два сантиметра. И тут автокар застопорило. Было два ночи, из гостиницы вывалился хмырь в халате, сообщил, лимузин не его, надо поискать владельца. Появился шанс опоздать на самолёт. Но владелец обнаружился, полетел было на водителя автокара с кулаками, да не смог до него добраться. От «mamma mia» и «porca miseria» загустел воздух, наконец машины разъехались — автокар дал задний ход, недурно помятый лимузин отчалил, для нас освободилась дорога.
Лампочки в гостинице «Минерва» давали слишком мало света, только вернувшись к фру Скифтер, я рассмотрела себя в зеркале. И обомлела: помолодела на десять лет и сказочно похорошела. И как же после этого мне не любить Таормину?..
* * *
Вскоре после Алиции в Польшу уехал Мартин. Мы вместе сидели на ступеньках у входа в дом на бульваре Андерсена и горевали от всей души. Бог знает, почему сидели на лестнице, с равным успехом могли горевать в комнате. Вроде бы уж хватит Дании, соскучились по родине, а с другой стороны, возвращаешься словно в тюрьму. Отправиться в новую поездку — ещё бабушка надвое сказала, полно трудностей, дадут ли, к примеру, паспорт, возьмут и откажут без всякой видимой причины, потому только, что у любого буцефала так левая нога захочет, и что?..
Именно такова подлинная причина наших бесконечных поездок. Всю болтовню насчёт заработков, жадности, обогащения можно спокойно подложить под трамвай, хотя в самом желании разбогатеть нет опять-таки ничего уж такого зазорного. Разумеется, многие уезжают исключительно ради денег, чему, впрочем, трудно удивляться, но самое главное, в этих западных странах люди чувствовали себя людьми. Имели право сами решать, что и как, без особого на то разрешения первого встречного чинуши, наделённого властью. Такой чинуша всю жизнь мне определит исходя из своих представлений, а по какому праву, черт побери?!..
Раньше всех сформулировала своё отношение к делу Алиция.
— Я откровенно заявляю, — поведала она как-то. — Предпочитаю жить здесь хоть под мостом и жрать картофельные очистки, нежели там купаться в икре с шампанским. Primo, ни один старый хрен не диктует мне, что делать и как делать; как хочу, так и живу, например, в любую минуту могу поехать в Вену, a secundo, здесь мне никто не лжёт, лапшу на уши не вешает. Здесь не врут, может, заметила случайно? А у нас лгут на каждом шагу. Лжи не выношу, с меня хватит.
Решила выйти за Торкиля и остаться в Дании навсегда. Я поняла её прекрасно, хотя и не полностью: масштабы нашей лжи тогда ещё не доходили до меня в полном объёме. Позже поняла все это гораздо лучше.
С заключением брака неприятностей у Алиции тоже хватило, подробностей не знаю, была в это время в Копенгагене, а все осложнения, разумеется, обрушились в Польше. Сдаётся, очередная властелинша в паспортном бюро сообщила ей, что получит паспорт и уедет лишь в том случае, если принесёт справку насчёт датского мужа и свидетельство о заключении брака. Алиция едва не отказалась от Торкиля назло бабе. Непременным условием заключения брака является пребывание будущего мужа в Польше в течение по меньшей мере тридцати дней. Торкиль взял отпуск и приехал — Алицию он любил очень. Аккурат тут же тяжело заболела последняя родственница Алиции, тётка, жившая в Вельске. Алиция забрала жениха с собой в Бельск, где раздваивалась на равные половины: ухаживала за тёткой и пыталась хоть как-нибудь развлечь Торкиля…
Ничего не поделаешь, здесь неизбежны интимные подробности. Тётка уже не поднималась с постели, нуждалась в уходе, то и дело тихонько просила:
— Писать…
Торкиль глухотой не страдал, слышал эти тихие просьбы, хотя Алиция выгоняла его на прогулки и экскурсии. Ездил, конечно, ходил в горы, однажды выбрался на Климчок.
На горе съел бутерброд, запил пивом, спустился, осмотрелся в поисках соответствующего объекта, не обнаружил, наткнулся на двух баб, мывших пол в какой-то забегаловке. И к этим деревенским бабам с подоткнутыми подолами элегантно обратился:
— Do you speak English?
Бабы бросили своё занятие и уставились на него во все глаза. Торкиль попробовал иначе.
— Parlez-vous franзais? Снова не получил ответа.
— Sprechen Sie deutsch?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53
Заплаканный поклонник одарил меня опунциями в последнюю минуту, и кулёк я довезла до Копенгагена. В полёте отличилась небывалой географической эрудицией, мы летели днём, над облаками, и вдруг я увидела вздымавшиеся из облаков идеально правильные пирамиды— Я задумалась: как же их построили? На такой высоте столь совершённые геометрические фигуры и на чем же они установлены?.. Потом сообразила: летели мы над Альпами и рассматривала я горные вершины.
Опунцию я притащила в мастерскую, и все коллеги по очереди умоляли меня подарить им ещё хоть парочку: ждут гостей, а развлечение с этими плодами просто отличное. Я охотно раздавала — четыре килограмма таки много.
Там же, в Таормине, в гостинице «Минерва», я открыла в себе ужасающий изъян: вредный, угнетающий и… не поддающийся искоренению. Выяснилось, что я не способна украсть. Кошмар! Я вовсе не шучу, до сих пор не могу себе простить. В гостинице на столиках расставляли пепельницы небывалой красоты, а пунктик на пепельницах уже захватил меня с потрохами, из чего эти пепельницы сделаны, представляла — нечто подобное Люцина привезла из Канады, керамика с металлом, индейские изделия, глину смешивали с какими-то рудами, и получалась прелесть. Страстно и неудержимо мне хотелось похитить хотя бы одну из них. Взять и украсть. Мне никто не мешал, гостиница после завтрака пустела, вокруг ни души, а я торчала у столика, на котором высилась целая башня вожделенных изделий, перебирала пепельницы, где-то под ложечкой подсасывало. Пепельницы дешёвые, сопру одну и оставлю большие чаевые. И шиш: руку парализовало, стояла столб столбом без толку, пожалуй, с четверть часа. Удалилась без трофея, тяжко переживая собственную бездарность и запоздалые претензии к семейству за идиотское воспитание.
А в принципе Таормина благотворно сказалась на мне. Ещё некоторые развлечения пережила на границе: поехала я по пятидневной транзитной визе, а тур продолжался восемь дней. Уже при въезде стоял крик: signorina, cinque giorni, otto giorni, — надо идти к carabinieri, дабы продлить визу, ладно, пойду, продлю. Ещё чего — никуда не пошла, так и разбежалась терять время на идиотизм. При отъезде, разумеется, началось все сызнова. Я разозлилась и коварно предложила:
— Molo belіa Italia. Jo posso restare e piu!
Не захотели оставить меня в прекрасной Италии подольше, на том и примирились, и я уехала беспрепятственно.
Опять-таки отступление само напрашивается.
В сущности, я люблю таможенников и всякие пограничные службы. Мне их работа представляется в высшей степени интересной, и всегда испытывала к ним одни только симпатии и никаких претензий. Алиция же как раз наоборот, ненавидит мундирные службы, а я давно уже начала подозревать, подобные чувства от человека излучаются, радируют вопреки его желаниям и намерениям. И точно: меня не проверяли никогда, у Алиции же таможенник из куска ткани на юбку вытаскивал нитку продольную и поперечную, дабы проверить сорт материи.
Отправившись в Италию, она повторила мой номер — взяла пятидневную визу на восьмидневную экскурсию. У меня все кончилось благополучно, Алицию же завернули с границы и велели искать во Франции итальянское консульство. Приехала она злая как сто тысяч чертей, устроила мне скандал, я, дескать, ошибочно её информировала. Я показала паспорт.
— Ты дура, — доходчиво объяснила я. — Их обожать надо, а ты что? Щеришь зубы якобы в улыбке, а человека от тебя трясёт — того и гляди, укусишь. Полюби их и будешь ездить беспрепятственно повсюду!
— Полюби! — заскрежетала Алиция зубами. — За что бы это?!..
— А просто так…
Она постучала пальцем по лбу и чувств не изменила.
A propos таможенного контроля в рамках того же отступления. Эва и Иоанна-Анита поехали вместе в Польшу, в одном купе. Рассказ о путешествии сперва услышала от Иоанны-Аниты.
Эва нервничала с самого отъезда, чем ближе к границе, тем больше беспокоилась. Зная об отсутствии у Эвы всяких контрабандных склонностей, Иоанна-Анита не понимала причин беспокойства, в конце концов заинтересовалась. Доехали до польской границы, в купе заглянул таможенник, не успел поздороваться, как Эва запричитала:
— Вы знаете, у меня всего очень много!
Таможенник вошёл и посмотрел на неё с большим любопытством. Стоит заметить, в то время Эва была женщина вполне пышная.
— А… прошу прощения, где у пани слишком много?
— Везде! Всего! Слишком много!
— Значит, что же у вас?
— Какие-то блузки, юбки, всякое барахло, и вообще, все не моё! Костюм, свитерочки…
— А вещи дамские?
— Дамские.
— Ну так пусть будут ваши.
— Исключено. Не мой размер, не мой цвет, все не моё, все чужое, я хотела бы все это у вас оставить!..
Таможенник несколько удивился, отступил, Иоанна-Анита не выдержала и начала хохотать. Таможенник посмотрел на неё.
— А вы вместе?
— Вместе, — призналась Иоанна-Анита.
— Так, может, вы бы как-нибудь поделили эти вещи?
— Конечно, поделим…
— Спасибо, до свидания.
И он поспешно ретировался из купе, отказавшись от всякой проверки.
— Понятия не имею, что с ней такое, — комментировала позже Иоанна-Анита. — Рехнулась или ещё что, она ведь в самом деле собралась всучить ему вещи и перепугала мужика насмерть. И что с ней такое, ведь не первый же раз ездит…
Правду я услышала чуть позже, когда из Польши вернулась и Эва.
— Ты же знаешь, я не умею отказывать, — повествовала она мне горестно. — Вовсе не желаю что-то делать, да всегда уступаю под нажимом. Знакомая попросила взять в Польшу маленькую посылку с вещами, ненавижу я это, но она так умоляла, я в конце концов согласилась. Ну и притащили, нет, ты только подумай, целый кофр, настоящее чудовище, и это посылочка? Бессовестные и нахальные люди, воспользовались моим согласием! Не везти же кофр, я всеперепаковала, начала вынимать вещи — не представляешь, какое… Достала нечто странное, показала моейИрке: «Как ты думаешь, что это такое?» Ирка рассмотрела: «Если бы не цвет, голову прозакладывалабы, наволочка на огромную подушку». И знаешь, чтооказалось? Юбка!..
— А цвет? — поинтересовалась я с жадным любопытством.
— Цвет дерьма.
Я отлично поняла Эвины вопли в вагоне: «Не мой размер, не мой цвет!» Да, много чего можно выдержать, но такую одежду ни одна женщина не перенесёт.
А теперь снова о Таормине, от которой никак не могу отвязаться. Вместо шоссе там повсюду «мёртвые петли» на крутых дорогах. В автокаре вся шведская группа вскочила на ноги, когда какая-то машина собралась сделать обгон, а вторая появилась сверху. Все водители действовали словно в цирковом аттракционе. Автокар и машина с горы притормозили, а тот, снизу, обгонявший, втёрся между ними — разминулись на миллиметры. Мой воздыхатель тоже доставил много эмоций: например, одной рукой жестикулировал, а второй пытался погладить меня по колену, я вежливо попросила хоть одну конечность держать на баранке. В последний день, а вернее, ночь, когда мы уже собирались в Катанию, в центре Таормины появилось препятствие — перед гостиницей припарковался лимузин, и автокар никак не мог втиснуться в оставшуюся щель. Вопреки всему и вся попробовал проехать, левым боком шаркал по стене здания, а правым по лимузину, и протиснулся бы, не случись малюсенький ризалит, выступавший всего-то на два сантиметра. И тут автокар застопорило. Было два ночи, из гостиницы вывалился хмырь в халате, сообщил, лимузин не его, надо поискать владельца. Появился шанс опоздать на самолёт. Но владелец обнаружился, полетел было на водителя автокара с кулаками, да не смог до него добраться. От «mamma mia» и «porca miseria» загустел воздух, наконец машины разъехались — автокар дал задний ход, недурно помятый лимузин отчалил, для нас освободилась дорога.
Лампочки в гостинице «Минерва» давали слишком мало света, только вернувшись к фру Скифтер, я рассмотрела себя в зеркале. И обомлела: помолодела на десять лет и сказочно похорошела. И как же после этого мне не любить Таормину?..
* * *
Вскоре после Алиции в Польшу уехал Мартин. Мы вместе сидели на ступеньках у входа в дом на бульваре Андерсена и горевали от всей души. Бог знает, почему сидели на лестнице, с равным успехом могли горевать в комнате. Вроде бы уж хватит Дании, соскучились по родине, а с другой стороны, возвращаешься словно в тюрьму. Отправиться в новую поездку — ещё бабушка надвое сказала, полно трудностей, дадут ли, к примеру, паспорт, возьмут и откажут без всякой видимой причины, потому только, что у любого буцефала так левая нога захочет, и что?..
Именно такова подлинная причина наших бесконечных поездок. Всю болтовню насчёт заработков, жадности, обогащения можно спокойно подложить под трамвай, хотя в самом желании разбогатеть нет опять-таки ничего уж такого зазорного. Разумеется, многие уезжают исключительно ради денег, чему, впрочем, трудно удивляться, но самое главное, в этих западных странах люди чувствовали себя людьми. Имели право сами решать, что и как, без особого на то разрешения первого встречного чинуши, наделённого властью. Такой чинуша всю жизнь мне определит исходя из своих представлений, а по какому праву, черт побери?!..
Раньше всех сформулировала своё отношение к делу Алиция.
— Я откровенно заявляю, — поведала она как-то. — Предпочитаю жить здесь хоть под мостом и жрать картофельные очистки, нежели там купаться в икре с шампанским. Primo, ни один старый хрен не диктует мне, что делать и как делать; как хочу, так и живу, например, в любую минуту могу поехать в Вену, a secundo, здесь мне никто не лжёт, лапшу на уши не вешает. Здесь не врут, может, заметила случайно? А у нас лгут на каждом шагу. Лжи не выношу, с меня хватит.
Решила выйти за Торкиля и остаться в Дании навсегда. Я поняла её прекрасно, хотя и не полностью: масштабы нашей лжи тогда ещё не доходили до меня в полном объёме. Позже поняла все это гораздо лучше.
С заключением брака неприятностей у Алиции тоже хватило, подробностей не знаю, была в это время в Копенгагене, а все осложнения, разумеется, обрушились в Польше. Сдаётся, очередная властелинша в паспортном бюро сообщила ей, что получит паспорт и уедет лишь в том случае, если принесёт справку насчёт датского мужа и свидетельство о заключении брака. Алиция едва не отказалась от Торкиля назло бабе. Непременным условием заключения брака является пребывание будущего мужа в Польше в течение по меньшей мере тридцати дней. Торкиль взял отпуск и приехал — Алицию он любил очень. Аккурат тут же тяжело заболела последняя родственница Алиции, тётка, жившая в Вельске. Алиция забрала жениха с собой в Бельск, где раздваивалась на равные половины: ухаживала за тёткой и пыталась хоть как-нибудь развлечь Торкиля…
Ничего не поделаешь, здесь неизбежны интимные подробности. Тётка уже не поднималась с постели, нуждалась в уходе, то и дело тихонько просила:
— Писать…
Торкиль глухотой не страдал, слышал эти тихие просьбы, хотя Алиция выгоняла его на прогулки и экскурсии. Ездил, конечно, ходил в горы, однажды выбрался на Климчок.
На горе съел бутерброд, запил пивом, спустился, осмотрелся в поисках соответствующего объекта, не обнаружил, наткнулся на двух баб, мывших пол в какой-то забегаловке. И к этим деревенским бабам с подоткнутыми подолами элегантно обратился:
— Do you speak English?
Бабы бросили своё занятие и уставились на него во все глаза. Торкиль попробовал иначе.
— Parlez-vous franзais? Снова не получил ответа.
— Sprechen Sie deutsch?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53