У него была хижина в Шедди Каньоне, и летом он намывал в ручье немножко золота. Однажды начался сильный снегопад, и крыша у его домика с одной стороны обвалилась. Ну, мы поехали, чтобы ее подпереть.
Мы думали, что папаша Мохэм на зиму перебрался в долину, никому ничего не сказав. Такие одинокие золотоискатели всегда немного чудаки. И что же?
Клянусь богом, никуда он не перебирался. Лежал в собственной кровати, а в голову ему был всажен топор. Так мы и не узнали, кто это сделал. Некоторые говорили, что у него был за лето намыт целый мешочек золотого песка.
Он задумчиво посмотрел на Энди.
– Ерунда, – откликнулся тот. – Ясно, кто это сделал. Гюи Поп, вот кто.
Только, когда мы нашли папашу Мохэма, он уже девять дней как помер от воспаления легких.
– Одиннадцать дней, – поправил Паттон.
– Девять, – сказал Энди.
– Послушай, Энди, ведь прошло уже шесть лет. Может, ты и прав. А почему ты решил, что это Гюи Поп?
– Потому что в хижине Гюи оказалось три унции самородков. А на его участке никогда кроме песка ничего не было. Зато папаша Мохэм то и дело находил маленькие самородки, с пенни величиной.
– Да, такова жизнь, – сказал Паттон и улыбнулся мне какой-то странной улыбкой. – Какими бы преступники ни были ловкими и осторожными, они всегда что-нибудь упускают из виду, а?
– Все это полицейская болтовня, – сказал Билли Чесс презрительно. Он натянул брюки и рубашку и снова сел, чтобы надеть носки. Затем встал и потянулся за бутылкой. Сделав внушительный глоток, он осторожно поставил бутылку на доски. Потом поднял свои волосатые руки и потряс ими под носом у Паттона.
– Вот оно! Все, что вам нужно! Надеть на кого-нибудь наручники, – и дело для вас исчерпано!
Паттон не обратил никакого внимания на эту вспышку, он подошел к перилам и посмотрел вниз.
– Странное место для трупа, – сказа он. – Течения здесь никакого нет.
Чесс опустил руки и сказал спокойно:
– Дурни вы, она же сама это сделала. Мюриэль была отличная пловчиха.
Она нырнула, сама заплыла под доски и тогда глотнула воды. Иначе и быть не может. Никак. Только так это можно было сделать.
– Ну, я не стал бы этого утверджать, – сказал Паттон мягко. Его глаза были ясными, как свежевымытые блюдца.
Энди покачал головой. Паттон посмотрел на него с хитрецой:
– Так что же, Энди, вспомнил?
– Девять дней, поверьте! Я сейчас посчитал.
Врач поднял руку к лицу и отошел в сторону. Он долго кашлял в носовой платок и опять принялся внимательно его разглядывать.
Паттон сплюнул через перила.
– Давай-ка, Энди, займемся лучше делом, – сказал он.
– Вы когда-нибудь пробовали затащить труп на шесть футов под воду?
– Нет, Энди, этого я утверждать не стану! А может это сделано с помощью веревки?
Энди пожал плечами.
– Если бы так, то на трупе остались бы следы. И потом, если оставлять такие явные улики, то зачем тогда прятать труп в воду?
– Это вопрос времени, – сказал Паттон. – Со временем вообще никаких следов не осталось бы.
Билл Чесс посмотрел на них иронически и снова взялся за бутылку. Я смотрел на их серьезные лица и не мог угадать, о чем они в действительности думают. Паттон заметил с отсутствующим видом:
– Мне кажется, кто-то говорил про записку?
Чесс порылся в бумажнике и вытащил свернутый линованный листок. Паттон бережно взял его в руки и внимательно прочел.
– Даты нет, – сказал он. Билл мрачно покачал головой.
– Нет. Мюриэль исчезла ровно месяц назад. Двенадцатого июня.
– Она и раньше от тебя уходила, а?
– Ммм... – Чесс смотрел прямо на него. – Я раз напился и остался у одной шлюхи. В декабре, перед первым снегом. Жена рассердилась и уехала, но через неделю вернулась. Еще красивее, чем раньше. Сказала, что ей просто захотелось немного побыть вдали отсюда. Она ездила к подруге, с которой когда-то вместе работала в Лос-Анджелесе.
– А ты знаешь имя этой подруги?
– Она мне не говорила, а я и не спрашивал. Все, что делала Мюриэль,всегда было для меня правильно.
– Понятно. А тогда она не оставляла записки? – спросил Паттон безразличным тоном.
– Нет.
– Видишь ли, эта записка выглядит довольно-таки старой, – сказал Паттон и поднял листок.
– Я целый месяц ношу ее при себе, – пробормотал Билл Чесс. – А кто вам сказал, что она уже раньше уезжала?
– Я уже не помню. Ты ведь знаешь, как у нас. Тут ничего не останется незамеченным. Разве что летом, когда наезжает много чужих.
Некоторое время царило молчание, наконец, Паттон произнес с отсутствующим видом:
– Так ты говоришь, она уехала 12 июня? Или, по крайней мере, ты думал, что она уехала. Ты, вроде, сказал, что тогда здесь были хозяева из того дома?
Чесс посмотрел на меня, и лицо его помрачнело.
– Спросите-ка лучше эту ищейку! Я вижу, он и так уже все выболтал!
Паттон не смотрел в мою сторону. Его взгляд покоился на далекой линии горных вершин. Потом он сказал:
– Мистер Марлоу вообще ничего мне не сказал, кроме того, что в озере найдено тело – и чье. И что Мюриэль оставила записку, которую ты ему показывал. Что ж тут такого?
Снова молчание. Чесс посмотрел на накрытое одеялом тело. Он крепко сжал кулаки, и по его щекам скатились две крупные слезы.
– Здесь была миссис Кингсли, – сказал он. – Она уехала в тот же день. В остальных домах никого не было. Хозяева в этом году еще не приезжали.
Паттон молча кивнул. В воздухе висела тяжелая пустота, будто какое-то слово не было сказано, слово, которое все знали, но произнести не решались.
Неожиданно Билл Чесс закричал:
– Что же вы меня не арестуете, проклятые сыновья шлюхи? Конечно, я сам это сделал! Утопил ее своими собственными руками! Это была моя девушка, и я ее любил! Да, я – свинья, всегда был свиньей, но я ее все-таки любил! Вам этого не понять! Ну, что же вы стоите! Арестуйте меня, чтобы вы были прокляты!
Никто не произнес ни слова.
Билл смотрел на свои руки. Вдруг он размахнулся и изо всей силы ударил себя кулаком по лицу.
– Ах, я собака, проклятая собака, – простонал он.
У него потекла кровь из носа. Он стоял неподвижно. Кровь текла по его лицу. Капля ее упала на рубашку. Паттон спокойно сказал:
– Конечно, мне придется взять тебя с собой. На допрос. Ты ведь сам понимаешь... Мы тебя не обвиняем, никто из нас. Но тебе придется ответить на вопросы судьи.
Билл тяжело выговорил:
– Могу я переодеться?
– Конечно. Пойди с ним вместе в дом, Энди, и поищи, может найдешь во что ее завернуть.
Мы двинулись вдоль берега. Доктор откашлялся, посмотрел на воду и вздохнул.
– Может, отвезем труп в моей санитарной машине, Джим?
Паттон покачал головой.
Глава 9
Отель «Индиан хэд» находился в высоком коричневом доме. Я поставил машину около танцевального зала напротив отеля и направился в туалет, чтобы вымыть руки, лицо и убрать из волос еловые иглы. Затем вошел в зал ресторана, примыкавший к холлу. Народу там было полным-полно: мужчины в вечерних костюмах, попивавшие виски, визгливо смеявшиеся женщины с ногтями цвета бычьей крови и грязными коленками. За стойкой стоял бармен, невысокий жилистый человек без пиджака, с изжеванной сигарой в углу рта и бдительным взглядом. У кассы какой-то светловолосый мужчина пытался извлечь последние известия из маленького радиоприемника, но тот издавал один лишь треск. В нише сидел оркестр из пяти человек в плохо сшитых белых пиджаках и красных рубашках. Заученно улыбаясь, музыканты судорожно старались перекрыть шум и пьяные выкрики. Лето, любимое время года, было в Пума-Пойнт в полном разгаре.
Я проглотил то, что именовалось в меню ужином; чтобы сделать пищу мало-мальски удобоваримой, выпил рюмку бренди и вышел на улицу. Было еще светло, но несколько световых реклам уже горело, вечерний воздух дрожал от пронзительных сигналов автомашин, детского визга, стука шаров в кегельбане, веселой трескотни мелкокалиберных винтовок в тирах и оголтелого шума, издаваемого музыкальными автоматами. Со стороны озера доносился жесткий лай гоночных катеров, бессмысленно носившихся по воде с таким видом, словно они мчатся наперегонки со смертью.
В моем «крайслере» сидела стройная шатенка серьезного вида в темных джинсах и болтала с юношей, одетым в подобие ковбойского костюма, сидевшим тут же на подножке машины. Я подошел и сел в машину. Ковбой подтянул брюки и отбыл. Девушка не двинулась с места.
– Меня зовут Вирджи Кеппель, – сказала она дружелюбно. – Днем я работаю в парикмахерской, а по вечерам – в «Знамени Пума-Пойнт», здешней газете.
Извините, что забралась к вам в машину.
– Ничего, – сказал я. – Хотите здесь посидеть или подвезти вас куда-нибудь?
– Пожалуй, давайте отъедем немного дальше по этой улице, там потише!
Если вы вообще согласны со мной поговорить.
– Я вижу, у вас здесь информация налажена неплохо, – усмехнулся я и нажал на стартер.
Мы проехали мимо почтамта до угла, где висела бело-голубая стрелка с надписью «Телефон», указывавшая на узкую улицу, спускавшуюся к морю. Я свернул в нее, оставил позади телефонную станцию, миновал еще одно деревянное строение и наконец остановился под большим дубом, ветви которого накрывали всю улицу и простирались еще на добрых пятьдесят футов.
– Здесь годится, мисс Кеппель?
– Ах, меня все зовут просто Вирджи, и вы можете так... Здесь хорошо.
Рада с вами познакомиться, мистер Марлоу. Я вижу вы – из Голливуда, этого гнезда порока!
Она протянула мне твердую загорелую руку, и я пожал ее.
– Видите ли, я говорила с доктором Холлисом о бедной Мюриэль Чесс. Я надеялась, что вы не откажетесь рассказать еще некоторые подробности... Насколько я слышала, это вы обнаружили труп?
– Точнее, его нашел Билл Чесс. Я просто присутствовал при этом. Вы не говорили с Джимом Паттоном?
– Еще нет. Он куда-то уехал по делам. Я вообще-то не рассчитываю, что он мне много расскажет.
– Как знать, – сказал я. – Он же выставил свою кандидатуру на новый срок.
А вы как-никак представляете прессу!
– Джим – никудышный политик, мистер Марлоу. А про меня нельзя сказать, что я «представитель прессы». Мы здесь издаем маленький листок – чисто дилетантское предприятие.
– Ну, и что же вы хотели бы знать? – Я предложил ей сигарету и зажег спичку.
– Может, вы мне просто расскажете всю историю?
– Я приехал с письмом от Дерриса Кингсли, чтобы ознакомиться с его владением. Билл Чесс сопровождал меня и попутно рассказал, что его оставила жена. Показал ее прощальную записку. У меня была с собой бутылка, и мы с ним не спеша выпили. У него развязался язык, он чувствовал себя одиноким и жаждал выговориться. Так и вышло. А раньше я его и не знал совсем. На обратном пути мы стояли с ним на пристани, и Билл вдруг заметил руку, выглядывавшую из-под старого дощатого настила на дне озера. Выяснилось, что эта рука принадлежит тому, что некогда было Мюриэль Чесс... Пожалуй, это все.
– Насколько я поняла доктора Холлиса, она пролежала в воде довольно долго. Труп сильно разложился... и...
– Да. Вероятно, целый месяц, с тех пор, как она исчезла из дому. Нет никаких оснований предполагать что-либо другое. Маленькое письмо, которое она оставила, было прощальным письмом самоубийцы.
– Кто-нибудь в этом сомневается, мистер Марлоу?
Я посмотрел на нее краем глаза. Из-под копны волос на меня смотрели задумчивые темные глаза. Медленно опускались сумерки.
– Я думаю, полиция всегда сомневается, – сказал я.
– А вы?
– У меня нет никакой особенной точки зрения.
– А меня интересует и не особенная.
– Сегодня я увидел Билла Чесса впервые. Он показался мне очень импульсивным человеком, да и, по собственным словам, он – не святой. Но, похоже, он очень любил свою жену. Не могу себе представить, чтобы он жил там спокойно целый месяц, зная, что скрывается в воде под пристанью.
Представляете, вот он выходит из своего домика, смотрит на голубую гладь озера и мысленным взором видит, что происходит под этой гладью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33