Он не знал, когда и кем был убит Савелич. Зато знал, что перед смертью начальника охраны зверски пытали. Он вспомнил слова РУБОПовского опера: «За беспредел вчетверо платят».
– Не знаю, – выдохнул слова вместе с дымом Грант. – Но думаю, что война уже началась, Федорыч. Командировка в Новгородскую область подождет, каждый человек на счету… Займись-ка этой темой. Это сейчас самое главное.
Таким образом, Таранов и Лешка получили отсрочку, а «империя» Сына начала подготовку к войне. С какой стороны ждать удара, никто не знал.
Глава одиннадцатая
АФРИКАНСКАЯ НОЧЬ
Питерские события казались очень далекими. Здесь, в глубинке Новгородской области, жизнь текла подругому… Август двухтысячного был теплым, с частыми и обильными ливнями, с грозами. С закатами невозможной красоты и сказочной тишиной утреннего озера в легком тумане. Со стремительным полетом уток и плеском рыбы, с ровным шумом сосен на ветру, с голосом кукушки и парящим в бесконечном просторе неба ястребом… с ящерицей, замершей на нагретом камне… с острым запахом наколотых осиновых дров… с запахом малины и натопленной бани. С криком петуха на рассвете, с мычанием коровы, с полетом толстого шмеля… Ах, август двухтысячного!
Взрыв в подземном переходе, агония подводной лодки в ледяной воде Баренцева моря… все это оказалось страшно далеко, в другом мире. Апокалиптическом, деформированном и напряженном, как тросы в еще не сгоревшей Останкинской телебашне…
Таранов и Лешка жили на озере уже пять дней. Иван Лешку нагружал: на пару они кололи дрова, ходили за малиной, рыбачили. Лешка физически был слаб, быстро уставал, но, как казалось Таранову, начал «отходить». По вечерам сидели на огромном крыльце Иванова дома, покуривали, беседовали. Как правило, приходил лесник дядя Саша с женой, приносил самогон, и они с Тарановым понемногу выпивали. Из их разговоров Лешка узнал, что Таранов – бывший военный, служил вместе с сыном дяди Саши и тети Раи. В 88-м году сын стариков погиб на границе двух африканских государств. Говорилось об этом невнятно, без подробностей… что советские спецназовцы делали в Африке, Лешка так и не понял. Он спросил у Таранова, но тот сказал: забыл… а дядя Саша выругался длинно и забористо.
– Воевали они там, Лешка, – сказал он. – За свободу братских черножопых племен!
– Не надо, дядь Саш, – попросил Таранов.
– Что «не надо», Ваня? Сколько вас вернулось?
– Не надо об этом, дядя Саша.
– «Не надо»… Еще как надо! Мой Олежка погиб… а ты сам-то? Кричишь по ночам… в шрамах весь. Не надо ордена получать… посмертно. Вот чего не надо, Иван Сергеевич.
Дядя Саша махнул рукой и замолчал. Было уже темно, роилась мошкара вокруг зажженного белого плафона на столбе крыльца. Над озером ярко горели звезды. Два крупных пса лежали возле крыльца, смотрели на хозяина внимательно, и свет плафона отражался в умных собачьих глазах.
Таранов налил в пузатые стопки самогону:
– Давай выпьем, дядя Саша.
– Спать пойду, – буркнул лесник и, не прощаясь, ушел. Вслед за ним ушли собаки. Таранов опрокинул в рот стопку, следом – вторую, с хрустом закусил огурцом.
– Переживает дед, – сказал он. – Олежка-то у них единственный сын.
– А как он погиб?
Таранов ничего не ответил, стиснул зубы… Память швырнула его во влажную духоту африканской ночи…
Взвод спецназа ГРУ получил задание присоединиться к отряду полковника Мбванго и принять участие в рейде по Мамбези. Девятнадцать бойцов на двух грузовиках выехали к реке и встретились с отрядом полковника. Среди них были капитаны Таранов и Бабушкин. Впрочем, в документах фигурировали совсем другие, не русские, имена и фамилии.
Уже с момента встречи с отрядом стало ясно, что добром этот рейд не кончится. Отряд на самом деле оказался бандой из двухсот с лишним головорезов. В нижнем течении Мамбези судоходна на длине около четырехсот километров. Они спускались вниз по реке на ржавой самоходной барже и двух десятках разнокалиберных лодок. На баке баржи стояли несколько шестов с отрубленными головами и новенький «браунинг М2» на треноге. Вокруг лежала масса цинков с натовскими патронами калибра «двенадцать и семь». Под навесом на палубе сидел в кресле полковник Мбванго – худой негр лет двадцати пяти в белоснежном кителе с немыслимым количеством наград на груди и длинной саблей на расшитом золотом поясе. Он выглядел опереточно-колоритно, и офицерам ГРУ стоило огромного труда сдержать улыбки при виде этого полупьяного чучела. Впрочем, трезвых в отряде полковника было очень мало. Все или почти все двести с лишним уродов оказались либо пьяными, либо обкуренными. Вооружен этот сброд был чем угодно: топорами, ножами, дробовиками, советскими «ППШ» и «АКМ», винтовками «маузер», «арисака», «галил», копьями, револьверами… у одного Таранов увидел кремневое ружье калибра миллиметров двадцать пять.
Да, спецназовцам стоило большого труда сдержать улыбки. Впрочем, скоро им стало не до смеха: на корме баржи обнаружили клетку. Внутри лениво лежали две пантеры и… наполовину съеденное тело ребенка… Командир взвода, майор Кислицын, сразу отдал приказ шифровальщику сообщить обо всем увиденном на базу. С базы пришел ответ: выполнять задание.
С первых же минут Мбванго заявил Кислицыну, что он – Мбванго – полковник, а Кислицын – майор и обязан выполнять все его приказания. Краска проступила даже сквозь густой загар на лице майора.
– Игорь, – сказал Таранов Кислицыну по-русски, – давай перебьем всю эту сволоту прямо сейчас.
– Выполняем приказ, капитан, – ответил Кислицын.
– Есть, – буркнул Таранов. Над баржей громко орал динамик, звучала местная музычка, нещадно жарило солнце, воняли разлагающиеся отрубленные головы. Полковник пофранцузски объяснил Кислицыну, что «цель великого похода – уничтожение эксплуататоров, конфискация ценностей для дела революционной борьбы».
– Ясно, – решили офицеры, – поход за зипунами… грабеж! Но мы-то тут причем? О чем наши мудаки в Союзе думают?
Спустя час вышли в рейд. Флотилия снялась с якоря, затарахтел старый дизель – пошли. Для воодушевления пили пиво и стреляли в воздух… Великий поход!
Четверо советских разведчиков двигались впереди на надувном катере. Мимо плыли низкие, заросшие лесом берега. Полковник предложил майору Кислицыну выпить. Майор отказался. Тогда полковник предложил майору женщину. Совсем молоденькая китаянка, сказал он, и очень хорошо умеет делать любовь. Майор сплюнул на грязную палубу и ушел. Мбванго рассмеялся и что-то сказал ему вслед. Очевидно, оскорбительное.
К полудню вышли к поселку. Довольно большому, удобно раскинувшемуся на мысу. На берегу стояли лодки, сушились сети. Возле лодок лежали мелкие собачонки с высунутыми языками. Когда появилась баржа, на берег начали стекаться аборигены. Баржа ткнулась тупым носом в берег. Полковник Мбванго вышел вперед и произнес длинную, минут на десять, речь на местном диалекте. Таранов почти ничего не понял.
– Что говорит? – спросил он у Олега.
– Требует сдать все деньги и ценности для дела освободительного движения… И еще чего-то, но мне не понять.
Какие такие деньги и ценности могут быть у этих полуголых людей, Таранов не знал.
…Потом начался грабеж. Советские офицеры мрачно смотрели, как «освободители» тащили из поселка все, что нашли стоящего: корзины и мешки с едой, посуду, швейную машинку, кувшин с вином, сети, жалкую одежонку. Пыхтя, на борт затащили старинное трюмо с большим темным зеркалом. Полковник сразу стал любоваться собой. Напоследок на баржу загнали с полтора десятка свиней и семь молодых женщин. Крик стоял на берегу, плач… Кислицын подошел к полковнику, спросил: зачем взяли женщин?
– Это не твое дело, майор, – надменно сказал Мбванго. Кислицын снова велел дать шифровку в базу. База ответила: выполнять приказ, не допускать конфликтов с товарищем Мбванго. А товарищ Мбванго уже начал делить награбленное.
Трагедия разыгралась вечером, когда встали на ночлег. Часть бойцов уже валялись пьяные. На берегу горели костры, и вокруг них кипела жизнь: играли в карты, в кости, выигрывали и проигрывали. Вспыхивали драки. Из трюма на палубу подняли плененных женщин. В небе взошла огромная луна. Река, лес, палуба баржи были залиты лунным светом. Белый китель полковника отливал голубым… Испуганные женщины сбились в кучку. Мбванго приказал им обнажиться. Полетели на палубу тряпки. Гогочущая толпа «освободителей» собралась вокруг.
– Ну, скоты, – процедил сквозь зубы Кислицын. – Освободители, мать их в дышло.
Рядом с полковником вдруг появилась откуда-то маленькая, грациозная китаянка. Она была совершенно голая, в туфлях на высоченных каблуках и с плетью. Мбванго что-то сказал китаянке. Она засмеялась и показала плетью на одну из женщин. Мбванго тоже засмеялся и ответил: хорошо. Это слово Таранов понял.
Китаянка поднесла к губам рукоятку плети, облизала ее. Тут только Таранов разглядел, что черная, блестящая от слюны рукоятка имеет вид фаллоса. А потом… потом началось нечто совершенно мерзкое. Фантастическое в своей отвратности и жестокости. Светила луна, скалились головы на шестах, грациозная юная голая китаянка устроила кровавую потеху с плетью-фаллосом. Звучал истошный женский крик. Пантеры в клетках заволновались, учуяв свежую кровь… Голос китаянки звучал серебряным колокольчиком. Она смеялась.
…Спецназовца кровью не напугаешь, пытками не удивишь – что такое форсированный допрос пленного в полевых условиях, знает каждый из них. Рука, если надо, не дрогнет, и жалость не колыхнется в душе… Но то, что происходило на ржавой палубе старой баржи, не было допросом пленного. То, что творилось, не подходило ни под какое определение.
– Что же мы смотрим-то, командир? – сказал Олег. Кислицын посмотрел на него исподлобья и двинулся к полковнику Мбванго. Он подошел и громко сказал:
– Полковник, прекратите немедленно.
– Глупости… моя девочка только начала возбуждаться.
– Прекратите. Я настаиваю.
– Ты – НАСТАИВАЕШЬ? – спросил, вытаращив глаза, полковник. – А не думаешь, что и твоя голова может украсить шест?
– Навряд ли у тебя это выйдет, сынок, – сказал майор. Он отвернулся от Мбванго и перехватил руку китаянки с занесенной плетью. Молодая тварь посмотрела на Кислицына непонимающими глазами. Майор вырвал плеть и швырнул ее в реку… Время остановилось. Черный хвост плети позмеиному вильнул и скрылся в мутной зеленовато-коричневой воде.
Китаянка зашипела, а полковник Мбванго начал вытаскивать из ножен саблю. В лунном свете клинок матово блестел.
– Взвод! – скомандовал майор, и – началась работа. На палубе баржи черных было впятеро больше, чем советских диверсантов, но никакого значения это не имело. Полковник Мбванго погиб одним из первых. Он даже не успел обнажить свою саблю – Таранов метнул «Осу». Расширенное в передней части лезвие с волнообразной заточкой легко вскрыло горло полковника.
Черных на барже было полно, но все же закончили довольно быстро. И вот когда уже почти закончили, с низенькой рубочки застучал «стэн». Долго стрелять ему не пришлось – с палубы взлетели сразу два ножа. Но Олегу Бабушкину это уже не помогло… Две пули, выпущенные из «стэна», попали в живот и грудь.
Потом они загнали на борт всех, кто ошивался на берегу. Сняли с палубы «браунинг», вывели наполненную мертвыми и живыми бандитами баржу на середину, поставили на якорь. Выли пантеры в клетке, причитали черномазые воины. Старший лейтенант Васильев на берегу вставил ленту в приемник пулемета. Светила луна. Черная баржа лежала на блестящей зеленоватой воде.
Васильев дал первую очередь вдоль борта посудины. Тишина судорожно скорчилась. Тяжелые пули калибром «двенадцать и семь» легко вспороли борт баржи. Они отрывали целые куски обшивки, уничтожая все живое, что пыталось за ними спрятаться, уродовали человеческие тела и механизмы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40
– Не знаю, – выдохнул слова вместе с дымом Грант. – Но думаю, что война уже началась, Федорыч. Командировка в Новгородскую область подождет, каждый человек на счету… Займись-ка этой темой. Это сейчас самое главное.
Таким образом, Таранов и Лешка получили отсрочку, а «империя» Сына начала подготовку к войне. С какой стороны ждать удара, никто не знал.
Глава одиннадцатая
АФРИКАНСКАЯ НОЧЬ
Питерские события казались очень далекими. Здесь, в глубинке Новгородской области, жизнь текла подругому… Август двухтысячного был теплым, с частыми и обильными ливнями, с грозами. С закатами невозможной красоты и сказочной тишиной утреннего озера в легком тумане. Со стремительным полетом уток и плеском рыбы, с ровным шумом сосен на ветру, с голосом кукушки и парящим в бесконечном просторе неба ястребом… с ящерицей, замершей на нагретом камне… с острым запахом наколотых осиновых дров… с запахом малины и натопленной бани. С криком петуха на рассвете, с мычанием коровы, с полетом толстого шмеля… Ах, август двухтысячного!
Взрыв в подземном переходе, агония подводной лодки в ледяной воде Баренцева моря… все это оказалось страшно далеко, в другом мире. Апокалиптическом, деформированном и напряженном, как тросы в еще не сгоревшей Останкинской телебашне…
Таранов и Лешка жили на озере уже пять дней. Иван Лешку нагружал: на пару они кололи дрова, ходили за малиной, рыбачили. Лешка физически был слаб, быстро уставал, но, как казалось Таранову, начал «отходить». По вечерам сидели на огромном крыльце Иванова дома, покуривали, беседовали. Как правило, приходил лесник дядя Саша с женой, приносил самогон, и они с Тарановым понемногу выпивали. Из их разговоров Лешка узнал, что Таранов – бывший военный, служил вместе с сыном дяди Саши и тети Раи. В 88-м году сын стариков погиб на границе двух африканских государств. Говорилось об этом невнятно, без подробностей… что советские спецназовцы делали в Африке, Лешка так и не понял. Он спросил у Таранова, но тот сказал: забыл… а дядя Саша выругался длинно и забористо.
– Воевали они там, Лешка, – сказал он. – За свободу братских черножопых племен!
– Не надо, дядь Саш, – попросил Таранов.
– Что «не надо», Ваня? Сколько вас вернулось?
– Не надо об этом, дядя Саша.
– «Не надо»… Еще как надо! Мой Олежка погиб… а ты сам-то? Кричишь по ночам… в шрамах весь. Не надо ордена получать… посмертно. Вот чего не надо, Иван Сергеевич.
Дядя Саша махнул рукой и замолчал. Было уже темно, роилась мошкара вокруг зажженного белого плафона на столбе крыльца. Над озером ярко горели звезды. Два крупных пса лежали возле крыльца, смотрели на хозяина внимательно, и свет плафона отражался в умных собачьих глазах.
Таранов налил в пузатые стопки самогону:
– Давай выпьем, дядя Саша.
– Спать пойду, – буркнул лесник и, не прощаясь, ушел. Вслед за ним ушли собаки. Таранов опрокинул в рот стопку, следом – вторую, с хрустом закусил огурцом.
– Переживает дед, – сказал он. – Олежка-то у них единственный сын.
– А как он погиб?
Таранов ничего не ответил, стиснул зубы… Память швырнула его во влажную духоту африканской ночи…
Взвод спецназа ГРУ получил задание присоединиться к отряду полковника Мбванго и принять участие в рейде по Мамбези. Девятнадцать бойцов на двух грузовиках выехали к реке и встретились с отрядом полковника. Среди них были капитаны Таранов и Бабушкин. Впрочем, в документах фигурировали совсем другие, не русские, имена и фамилии.
Уже с момента встречи с отрядом стало ясно, что добром этот рейд не кончится. Отряд на самом деле оказался бандой из двухсот с лишним головорезов. В нижнем течении Мамбези судоходна на длине около четырехсот километров. Они спускались вниз по реке на ржавой самоходной барже и двух десятках разнокалиберных лодок. На баке баржи стояли несколько шестов с отрубленными головами и новенький «браунинг М2» на треноге. Вокруг лежала масса цинков с натовскими патронами калибра «двенадцать и семь». Под навесом на палубе сидел в кресле полковник Мбванго – худой негр лет двадцати пяти в белоснежном кителе с немыслимым количеством наград на груди и длинной саблей на расшитом золотом поясе. Он выглядел опереточно-колоритно, и офицерам ГРУ стоило огромного труда сдержать улыбки при виде этого полупьяного чучела. Впрочем, трезвых в отряде полковника было очень мало. Все или почти все двести с лишним уродов оказались либо пьяными, либо обкуренными. Вооружен этот сброд был чем угодно: топорами, ножами, дробовиками, советскими «ППШ» и «АКМ», винтовками «маузер», «арисака», «галил», копьями, револьверами… у одного Таранов увидел кремневое ружье калибра миллиметров двадцать пять.
Да, спецназовцам стоило большого труда сдержать улыбки. Впрочем, скоро им стало не до смеха: на корме баржи обнаружили клетку. Внутри лениво лежали две пантеры и… наполовину съеденное тело ребенка… Командир взвода, майор Кислицын, сразу отдал приказ шифровальщику сообщить обо всем увиденном на базу. С базы пришел ответ: выполнять задание.
С первых же минут Мбванго заявил Кислицыну, что он – Мбванго – полковник, а Кислицын – майор и обязан выполнять все его приказания. Краска проступила даже сквозь густой загар на лице майора.
– Игорь, – сказал Таранов Кислицыну по-русски, – давай перебьем всю эту сволоту прямо сейчас.
– Выполняем приказ, капитан, – ответил Кислицын.
– Есть, – буркнул Таранов. Над баржей громко орал динамик, звучала местная музычка, нещадно жарило солнце, воняли разлагающиеся отрубленные головы. Полковник пофранцузски объяснил Кислицыну, что «цель великого похода – уничтожение эксплуататоров, конфискация ценностей для дела революционной борьбы».
– Ясно, – решили офицеры, – поход за зипунами… грабеж! Но мы-то тут причем? О чем наши мудаки в Союзе думают?
Спустя час вышли в рейд. Флотилия снялась с якоря, затарахтел старый дизель – пошли. Для воодушевления пили пиво и стреляли в воздух… Великий поход!
Четверо советских разведчиков двигались впереди на надувном катере. Мимо плыли низкие, заросшие лесом берега. Полковник предложил майору Кислицыну выпить. Майор отказался. Тогда полковник предложил майору женщину. Совсем молоденькая китаянка, сказал он, и очень хорошо умеет делать любовь. Майор сплюнул на грязную палубу и ушел. Мбванго рассмеялся и что-то сказал ему вслед. Очевидно, оскорбительное.
К полудню вышли к поселку. Довольно большому, удобно раскинувшемуся на мысу. На берегу стояли лодки, сушились сети. Возле лодок лежали мелкие собачонки с высунутыми языками. Когда появилась баржа, на берег начали стекаться аборигены. Баржа ткнулась тупым носом в берег. Полковник Мбванго вышел вперед и произнес длинную, минут на десять, речь на местном диалекте. Таранов почти ничего не понял.
– Что говорит? – спросил он у Олега.
– Требует сдать все деньги и ценности для дела освободительного движения… И еще чего-то, но мне не понять.
Какие такие деньги и ценности могут быть у этих полуголых людей, Таранов не знал.
…Потом начался грабеж. Советские офицеры мрачно смотрели, как «освободители» тащили из поселка все, что нашли стоящего: корзины и мешки с едой, посуду, швейную машинку, кувшин с вином, сети, жалкую одежонку. Пыхтя, на борт затащили старинное трюмо с большим темным зеркалом. Полковник сразу стал любоваться собой. Напоследок на баржу загнали с полтора десятка свиней и семь молодых женщин. Крик стоял на берегу, плач… Кислицын подошел к полковнику, спросил: зачем взяли женщин?
– Это не твое дело, майор, – надменно сказал Мбванго. Кислицын снова велел дать шифровку в базу. База ответила: выполнять приказ, не допускать конфликтов с товарищем Мбванго. А товарищ Мбванго уже начал делить награбленное.
Трагедия разыгралась вечером, когда встали на ночлег. Часть бойцов уже валялись пьяные. На берегу горели костры, и вокруг них кипела жизнь: играли в карты, в кости, выигрывали и проигрывали. Вспыхивали драки. Из трюма на палубу подняли плененных женщин. В небе взошла огромная луна. Река, лес, палуба баржи были залиты лунным светом. Белый китель полковника отливал голубым… Испуганные женщины сбились в кучку. Мбванго приказал им обнажиться. Полетели на палубу тряпки. Гогочущая толпа «освободителей» собралась вокруг.
– Ну, скоты, – процедил сквозь зубы Кислицын. – Освободители, мать их в дышло.
Рядом с полковником вдруг появилась откуда-то маленькая, грациозная китаянка. Она была совершенно голая, в туфлях на высоченных каблуках и с плетью. Мбванго что-то сказал китаянке. Она засмеялась и показала плетью на одну из женщин. Мбванго тоже засмеялся и ответил: хорошо. Это слово Таранов понял.
Китаянка поднесла к губам рукоятку плети, облизала ее. Тут только Таранов разглядел, что черная, блестящая от слюны рукоятка имеет вид фаллоса. А потом… потом началось нечто совершенно мерзкое. Фантастическое в своей отвратности и жестокости. Светила луна, скалились головы на шестах, грациозная юная голая китаянка устроила кровавую потеху с плетью-фаллосом. Звучал истошный женский крик. Пантеры в клетках заволновались, учуяв свежую кровь… Голос китаянки звучал серебряным колокольчиком. Она смеялась.
…Спецназовца кровью не напугаешь, пытками не удивишь – что такое форсированный допрос пленного в полевых условиях, знает каждый из них. Рука, если надо, не дрогнет, и жалость не колыхнется в душе… Но то, что происходило на ржавой палубе старой баржи, не было допросом пленного. То, что творилось, не подходило ни под какое определение.
– Что же мы смотрим-то, командир? – сказал Олег. Кислицын посмотрел на него исподлобья и двинулся к полковнику Мбванго. Он подошел и громко сказал:
– Полковник, прекратите немедленно.
– Глупости… моя девочка только начала возбуждаться.
– Прекратите. Я настаиваю.
– Ты – НАСТАИВАЕШЬ? – спросил, вытаращив глаза, полковник. – А не думаешь, что и твоя голова может украсить шест?
– Навряд ли у тебя это выйдет, сынок, – сказал майор. Он отвернулся от Мбванго и перехватил руку китаянки с занесенной плетью. Молодая тварь посмотрела на Кислицына непонимающими глазами. Майор вырвал плеть и швырнул ее в реку… Время остановилось. Черный хвост плети позмеиному вильнул и скрылся в мутной зеленовато-коричневой воде.
Китаянка зашипела, а полковник Мбванго начал вытаскивать из ножен саблю. В лунном свете клинок матово блестел.
– Взвод! – скомандовал майор, и – началась работа. На палубе баржи черных было впятеро больше, чем советских диверсантов, но никакого значения это не имело. Полковник Мбванго погиб одним из первых. Он даже не успел обнажить свою саблю – Таранов метнул «Осу». Расширенное в передней части лезвие с волнообразной заточкой легко вскрыло горло полковника.
Черных на барже было полно, но все же закончили довольно быстро. И вот когда уже почти закончили, с низенькой рубочки застучал «стэн». Долго стрелять ему не пришлось – с палубы взлетели сразу два ножа. Но Олегу Бабушкину это уже не помогло… Две пули, выпущенные из «стэна», попали в живот и грудь.
Потом они загнали на борт всех, кто ошивался на берегу. Сняли с палубы «браунинг», вывели наполненную мертвыми и живыми бандитами баржу на середину, поставили на якорь. Выли пантеры в клетке, причитали черномазые воины. Старший лейтенант Васильев на берегу вставил ленту в приемник пулемета. Светила луна. Черная баржа лежала на блестящей зеленоватой воде.
Васильев дал первую очередь вдоль борта посудины. Тишина судорожно скорчилась. Тяжелые пули калибром «двенадцать и семь» легко вспороли борт баржи. Они отрывали целые куски обшивки, уничтожая все живое, что пыталось за ними спрятаться, уродовали человеческие тела и механизмы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40