Питтман повернулся, пригнувшись, и, держась у стены, двинулся вдоль мокрых кустов, мимо двух окон, которые ему удалось проверить. На третьем окне драпри были плотно задернуты. Внимательно прислушавшись, он не уловил ни звука и, заключив, что комната пуста, двинулся дальше, огибая угол дома.
Мелкие капли дождя сверкали в свете дуговых ламп. Фонари были установлены на торцевых стенах особняка и под карнизом солярия над многоместным гаражом. Прижавшись к стене, Питтман проскользнул к тому месту, где дом переходил в гараж. Здесь не было окон, и Питтман позволил себе выпрямиться. Пройдя за угол и осмотревшись, он увидел, что все пять ворот вместительного стойбища машин закрыты.
Дальше за гаражом снова шла стена дома. Здесь ламп было меньше, но вполне достаточно, чтобы разглядеть большой закрытый плавательный бассейн с раздевалкой, темный распаханный цветник, кустарник и деревья, а справа, совсем рядом — деревянные ступени, ведущие на крышу гаража, в солярий.
Помещение за стеклянными дверями солярия по-прежнему было освещено. И Питтман, чтобы снова не возвращаться, решил обследовать все сейчас и стал подниматься по деревянным ступеням.
19
В солярии было темно, и Питтману стало не по себе. Почему все здание залито светом, а здесь не видно ни зга? — недоумевал он.
Впрочем, за дверями со стеклами свет горел. Сквозь ажурную тяжелую металлическую мебель, которую в более теплое время использовали для коктейлей и ленчей, Питтман мог видеть стойку бара вдоль левой стены и огромный телевизионный экран, встроенный в противоположную стену.
В данный момент помещение использовалось вовсе не для развлечений. Кожаная мебель была сдвинута к телевизору, и центр комнаты занимала кровать с сетками безопасности по обеим сторонам. За изголовьем на длинном столе стояли электронные приборы, на которые он достаточно насмотрелся за ту неделю, когда навещал Джереми в реанимации. Мониторы показывали работу сердца, кровяное давление, частоту дыхания и содержание кислорода в крови. Два насоса контролировали скорость поступления жидкости из капельниц, укрепленных на высокой У-образной стойке, в левую и правую руки изможденного старика, лежавшего под простыней на кровати. Два санитара, которых Питтман видел в больнице, отлаживали мониторы. Медсестра следила, чтобы в трубке, подающей кислород к носу больного, не было пережимов.
Кислородную маску со старика сняли, и она лежала на одном из мониторов. Питтман почти не сомневался, что догадка его верна. Уж очень сильно старик смахивал на Джонатана Миллгейта.
Энергичный молодой человек, организовавший транспортировку старца из больницы, выслушивал стетоскопом больного. Мрачные типы, судя по всему, телохранители, топтались в дальнем левом углу.
В просторной комнате находились еще какие-то люди, которых в больнице Питтман не видел. Все знакомые лица. Питтман не раз встречал их на старых фотографиях и в телевизионной хронике, посвященной войне во Вьетнаме. Четверо мужчин, весьма презентабельных, в темных, сшитых на заказ тройках, давно вышедших из моды. Постаревшие, но все еще не утратившие своего прежнего облика.
Трое из четверых носили очки, один был с седыми усами, двое начисто облысели, а у остальных на голом черепе торчали редкие седые волосы. Лица у них были жесткие, изрезанные морщинами, на тонких шеях кожа висела складками. С суровым видом они стояли в ряд, словно на сцене перед рампой или на дипломатическом рауте, встречая гостей. Здесь собрались, если перечислить все их титулы и посты, посол в СССР, постоянный представитель в ООН, посол в Великобритании, посол в Саудовской Аравии, посол в Западной Германии, представитель в НАТО, государственный секретарь, министр обороны и советник по национальной безопасности. Естественно, все эти должности они занимали в разное время, и в разное время каждый из них входил в Совет национальной безопасности. Этих людей никогда не избирали в органы представительной власти, но по своему влиянию они уступали только лицам, занимающим самые высокие посты в государстве. Итак, здесь находились Юстас Гэбл, Энтони Ллойд, Виктор Стэндиш и Уинстон Слоан, легендарные дипломаты, с которыми считались президенты США от Трумэна до Клинтона, как республиканцы, так и демократы. За проницательность и ум их прозвали «Большие советники». Теперь можно было не сомневаться, что старец на кровати не кто иной, как пятый из «Больших советников» — Джонатан Миллгейт.
20
Энергичный молодой человек что-то сказал. Медсестра ответила. Потом заговорили санитары. Но с того места, где стоял Питтман, ничего не было слышно. Тип со стетоскопом повернулся к «Большим советникам» и, видимо, принялся им что-то объяснять. Уинстон Слоан, с седыми усами на изможденном лице, устало кивал. Юстас Гэбл, тоже худой и очень морщинистый, о чем-то спросил. Энтони Ллойд нетерпеливо постукивал по полу тростью. Их бледность не могла погасить горевший в глазах молодой огонь. Что-то сказав, Юстас Гэбл первым направился к выходу. За ним остальные, с торжественным, важным видом.
Медсестра потянула за шнур. Занавеси задвигались было, но вскоре остановились. Женщина дернула сильнее, но там, видимо, что-то заело. Питтман со все возрастающим недоумением изучал комнату. Четверо телохранителей ушли вслед за советниками, так же как и санитары с машины «скорой помощи». С больным остались лишь молодой человек со стетоскопом да медицинская сестра. Она притушила свет в комнате, и Питтман понял, почему с солярия сняли дуговые лампы: чтобы свет снаружи не попадал в помещение. Красные огоньки мониторов светились почти так же, как горящие вполнакала лампы. Сумрак, видимо, должен был обеспечить покой больного. И это было единственное, что Питтман сумел понять. Скорчившись в темноте за металлической летней мебелью, он смахивал капли со лба, дрожал от холода и размышлял, как поступить дальше.
Итак, подозрения его подтвердились. Из больницы вывезли Джонатана Миллгейта. Он знает, куда. Не знает лишь, почему. И в данный момент ничего не может сделать. Пора двигать отсюда. Иначе можно схватить пневмонию.
Питтман горько усмехнулся. Накануне он едва не прикончил себя, а сейчас испугался воспаления легких. И правильно. Пока не время. Впереди еще восемь дней.
И умрет он вовсе не от пневмонии.
Он увидел, как тип со стетоскопом вышел из полутемной комнаты. Медсестра проверила показания мониторов и состояние трубки, по которой подавался кислород. Питтман направился было к ступеням, но тут услышал какой-то звук и замер.
21
Это была смесь жужжания и постукивания, источник находился где-то внизу, совсем близко.
Питтман почувствовал, как под подошвами насквозь промокших ботинок завибрировал пол солярия.
Одни из ворот гаража начали открываться. Сердце Питтмана учащенно забилось. Он еще ниже пригнулся, так, чтобы его силуэт не был заметен на фоне крыши, но сам он мог видеть и ворота, и пробивавшийся из гаража свет, который падал на темную лужу с рябью от попадающих в нее капель. Жужжание стихло, ворота остановились.
В напряженной тишине, нарушаемой лишь шелестом дождя, Питтман вдруг уловил стук шагов по бетону, скрип открываемых дверей машины и голоса.
— ...Священник, — взволнованно произнес дребезжащий старческий голос.
— Не беспокойтесь, — ответил второй голос, тоже старческий. — Я же сказал, что священник не появлялся.
— И все же...
— Обо всем позаботились, — настойчиво произнес второй голос, напомнив Питтману шорох мертвой осенней листвы. — Все в порядке. Обеспечена полная безопасность.
— Но репортеры...
— Им неизвестно местонахождение Джонатана. Все под контролем. Самое лучшее нам сейчас расстаться и вести себя как ни в чем не бывало.
Питтман прислушивался, пока старцы садились в автомобиль. Но вот хлопнули дверцы, заработал двигатель.
Вспыхнули фары. Темный лимузин вырвался из гаража и устремился мимо кустов и деревьев по неосвещенной аллее к главным воротам.
Полусогнутые ноги Питтмана свело судорогой. Он начал было приподниматься, но тут же присел, услыхав новые голоса.
— Такси, — произнес еще один старческий голос.
— Если вы правы и за нами следили... — Голос был скрипучий и какой-то безжизненный.
Конец фразы заглушило громкое жужжание механизма, открывающего следующие ворота гаража. В пропитанной влагой ночи возник еще один источник света.
Когда створки ворот замерли, Питтман напряг слух в надежде услышать еще что-нибудь.
— ...Совпадение. Запоздалый пассажир из Манхэттена.
— Но почему в такси?
— Возможно, поезда так поздно не ходят. Да и мало ли почему? Не стоит волноваться пока не узнаем все точно.
— Но мы видели свет фар у ворот, когда подъезжали к дому.
— Вы же знаете, я велел Харольду все выяснить. Если речь идет о том же самом такси, то оно ушло всего на минуту раньше Харольда. Более того, если машина из Манхэттена, она наверняка окажется единственной в округе. Место приписки автомобиля указано на дверце. Уверен, Харольд перехватит его до того, как он свернет на скоростное шоссе.
— Надеюсь, вы будете держать меня в курсе дела?
— Бесспорно. Успокойтесь. Видите, как у вас дрожат руки. Спокойствие, мой друг. Не следует волноваться.
— Я не могу позволить себе так много потерять.
— Как и все мы.
— Спокойной ночи, Юстас.
— Спокойной ночи, Энтони.
В голосах стариков, несмотря на беспокойство звучала взаимная симпатия.
Хлопнули, закрываясь, дверцы машины. Взревел мотор. Еще один темный лимузин выскользнул из гаража и двинулся по неосвещенной аллее.
22
Скорчившись в темном солярии, Питтман следил за исчезающими хвостовыми огнями лимузина, слушая, как в тишине растворяется шум мотора. Ворота гаража закрылись, и вокруг снова воцарилась тьма. Она как будто стала еще гуще.
Питтман медленно выпрямился. Ноги так затекли, что казались неподвижными. Постепенно икры стало покалывать словно иголками, восстанавливалась циркуляция крови. Питтман обернулся на стеклянные двери, чтобы бросить последний взгляд на распростертого на постели, беспомощного Джонатана Миллгейта, окруженного мониторами и опутанного трубками.
И тут сердце Питтмана учащенно забилось.
Стекла дверей, казалось, увеличивали то, что он увидел через неплотно задернутые занавеси. Но чувства безысходности и отчаяния словно отдаляли открывшуюся ему картину. Медсестра вышла из комнаты, затворив за собой дверь. Однако Миллгейт не спал, как она, очевидно, полагала. Совсем напротив, он пытался подняться с возбужденным, искаженным гримасой лицом. Трубки, по которым подавался кислород, отошли от ноздрей больного, те же, которые вели к капельницам, сорвались с игл, введенных в вены. Старик судорожно хватался за защитную сетку кровати, тщетно стараясь приподняться. Его лицо налилось кровью, грудь высоко вздымалась. Неожиданно он снова рухнул на подушку, хватая воздух открытым ртом.
Питтману казалось, что даже через стеклянную дверь он слышит, как несчастный отчаянно пытается вдохнуть хоть глоток кислорода. Питтман невольно шагнул ближе к стеклянной двери. Почему же медсестра не спешит к больному? Разве не сработал сигнальный звонок?
Питтман находился у самой двери и был уверен, что услышал бы сигнал даже сквозь преграду. Неужели отключен звук? Что за нелепость! А что там на экране монитора? За долгие дни наблюдений в палате Джереми Питтман научился разбираться в сигналах. Доктора ему все объяснили. Частота пульса Миллгейта значительно превосходила норму. Вместо 70 — 80 150 ударов в минуту. К тому же аритмия.
Еще немного, и ситуация станет критической. Лицо Миллгейта побагровело, дыхание все учащалось. Старик старался сбросить одеяло, словно оно давило на него непомерной тяжестью.
«Ему не хватает воздуха, — подумал Питтман.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51