— Прошу, ваша очередь.
Он повторил:
— А не говорил ли ты, что небольшая книжица в кожаном переплете, которую мы договорились называть дневником, была в ее чемодане в «Статлере»?
— Да, говорил. Но я тогда не обратил на нее внимания. Я был уверен, что разгадка в чековой книжке. Блестящий дедуктивный вывод, должен вам признаться.
— Блестящий.
— Она не оставила чековую книжку в туалете. Я это тщательно проверил. Настолько тщательно, что уверен: дневника она там тоже не оставила.
— А Рейген сказал, что дневника не было в чемодане.
— Точно. Я ему верю.
— А ты находился с ней все это время...
— От «Статлера» до Блю-Джей, почти неотлучно, да.
— Рейген захватил ее непосредственно в Блю-Джей. Следовательно, если он дневник не нашел... — Я медленно продолжал: — Он должен сейчас находиться при ней.
И мы оба уставились на Алексис. Ее лицо утратило свои обычные краски и радужное выражение. Оно стало мертвенно-бледным и даже тусклым.
— Вы сошли с ума, — сказала она, — идиоты несчастные!
Драм не дал ей договорить:
— Это же был дневник, не так ли, Алексис? Дневник Нелса Торгесена?
— Вы тронулись...
И тогда я сказал ласково, таким же ласковым тоном, каким говорил доктор Фрост:
— Если это не дневник, Алексис, то вам нечего бояться и вы чисты. Если же все-таки это дневник, тогда Таунсенда Хольта убили вы.
Она снова попыталась прервать меня, но вмешался Драм:
— Значит, маленькая книжица пропала где-то между «Статлером» в Вашингтоне и Блю-Джей. Но далеко она уйти не могла. Она где-то здесь. — Драм не сводил глаз с Алексис, но обращался ко мне:
— И куда она могла запропаститься, Шелл?
— Туалет в «Статлере». Миссис Сэнд носила свой чемодан с собой туда. Вот тогда-то все и произошло. Поистине прозрачное белье с оборочками.
Драм посмотрел на Алексис.
— Ну и? — сказал он.
— Ведь мы можем и обыскать вас, или вы предпочитаете все-таки сказать нам правду? — Я бросил взгляд на веревки, которыми она была связана. — Вам отсюда не уйти.
Алексис не впала в истерику, ничего подобного. Только ее лицо обрело — более жесткое выражение. И если прежде ее голубые глаза всего лишь излучали холод, то сейчас они были подобны льдинкам.
— Хорошо, — сказала она безразлично. — Он у меня под поясом.
Дело принимало пикантный оборот. Оказывается, она носила утягивающий живот эластичный пояс.
ЧЕСТЕР ДРАМ
Алексис облизнула губы. Она была красива. Но это ничего не меняло. Она будет красивой и в камере смертников. До тех пор, пока к ее точеной ножке не подключат электрод.
— Послушайте, — сказала она, не спуская глаз со Скотта. Ее большие глаза сверкали. — Еще есть время. Я могу уйти.
Скотт оставил ее слова без внимания.
Алексис обратилась ко мне:
— Разве нет?
Доктор Фрост, оказывается, понятия не имел, что Алексис привезла в Вашингтон его бумаги. И теперь, узнав об этом, он смотрел на свою дочь так, словно не узнавал ее. Тогда я перелистал небольшую книжицу в черном переплете. Дневник, сохранившийся с времен, когда Нелс Торгесен был главным человеком в «Братстве». Многое из того, что он записывал в нем с прицелом на черный день, как две капли воды было похоже на сведения, которыми располагал Фрост, и на бумаги, которыми был набит портфель Аббамонте. Портфель, дневник и магнитофонные записи неплохо послужат сенатору Хартселлу.
Там назывались имена. Имена людей из разных уголков страны, которые до сей поры были вне всяких подозрений. И среди этих лиц, естественно, значилось имя Алексис.
— У меня много денег, — сказала она.
Я отреагировал на ее слова так же, как Скотт, — промолчал.
Конечно, у нее было много денег. И это выяснилось позже, в ходе слушаний комиссии. С помощью Сэнда Алексис приобрела акции трех крупных фирм, занимающихся грузоперевозками, одной на побережье и двух тут, на востоке. Состояние ее приближалось к миллиону в ликвидных активах, а еще примерно семь миллионов составляли добровольные пожертвования и прибыли с этих трех фирм.
Алексис обратила свои прекрасные глаза на отца.
— Папочка, — сказала она голосом не соблазнительницы мужчин, а маленькой девочки, ищущей защиты у родного человека. — Я так волновалась за тебя. Я наняла Шелла, чтобы найти тебя. Я никому ничего не говорила. Я даже ничего не сказала Чету. Я думала, что мой муж может...
Фрост влепил ей пощечину. Надо было видеть его лицо, в котором воплотилась в этот момент скорбь всего человечества.
— Я никогда не уехал бы в Блю-Джей, если бы не беспокоился за тебя, — сказал он. — За свою единственную дочь! Разве я мог впутать во все это собственную дочь? А ты даже выкрала мои бумаги для этого мерзавца, за которого вышла замуж!
— Но она сама влезла во все это, — сказал я, — во Фронт-Ройале.
— Разве ты не понимаешь?! — в отчаянии воскликнула Алексис. — Рейген приказал Хольту любой ценой достать дневник. Торгесен хвастался, что он умоет Рейгена с Аббамонте и даже моего мужа. Мне необходимо было опередить Хольта и во что бы то ни стало заполучить дневник. Он... он приехал туда раньше меня. Произошла... потасовка.
— И вы ударили его кочергой, — сказал я.
— И завладели дневником, — вторил мне Скотт.
Доктор Фрост отвернулся. Он не хотел, чтобы мы видели его лицо.
Издалека сквозь ветер и дождь донесся вой сирен, который стремительно нарастал по мере приближения к нам. Я подошел к люку самолета и вскоре увидел свет фар и вращающуюся красную мигалку полицейской патрульной машины. Она подъехала к административному крылу здания.
Мы со Скоттом развязали Алексис и помогли ей и доктору Фросту выбраться из люка «Дакоты». Под своей ладонью я чувствовал гибкое тело Алексис. Ее грудь коснулась моего плеча.
— Мы могли бы... — начала она.
— Хватит!
Я взял ее за локоть и сжал крепче, чем требовалось. Мы вчетвером вышли на взлетно-посадочную полосу. Я предъявил документы сержанту полиции штата Мэриленд. Удостоверение уполномоченного по особым поручениям сената произвело на него впечатление.
— Как это вам удалось так быстро добраться сюда? — спросил Скотт.
— Да еще в такой ливень, — добавил я.
В наших словах звучала издевка. У нас выдалась тяжелая ночка. Мы заговорщически улыбнулись друг другу. Полицейский явно не уловил в наших словах сарказма.
— Но все равно, черт возьми, мы рады вас видеть, — сказал я.
— Трое парней в машине превысили скорость, — принялся объяснять сержант. — Наскочили на фонарный столб на Беннинг-роуд. И вылезли из автомобиля с оружием в руках.
Другой патрульный говорил по радио. Довольно быстро прибыли еще несколько полицейских машин и две машины «Скорой помощи». Еще до прибытия машин я спустился в подвал и забрал с собой Хоуп. Ей оказали первую помощь.
Они вспугнули Сэнда с Эриком Торгесеном и еще нескольких парней, которые находились вне административного крыла. Возникла беспорядочная перестрелка у зацементированной приангарной площадки, но преимущество оказалось на стороне полицейских, да и у головорезов Рейгена, лишившихся руководства, не было ни малейшего шанса.
Врач обработал лицо мне и Скотту. Он наложил временные повязки мне на правую руку, а Скотту — на бедро.
— У вас обоих такой вид, словно вы побывали в бетономешалке, — констатировал врач.
Мы не стали с ним спорить.

Шелл Скотт и Честер Драм
Вашингтон, 8 ч. 15 мин., понедельник, 21 декабря
ШЕЛЛ СКОТТ
Ну, вот так мы с Четом Драмом и познакомились.
Если нечто подобное случится снова, то мне хотелось бы, чтобы он оказался с самого начала по мою сторону баррикад.
В свое время мне случалось ошибаться в людях, но я никогда и ни в ком не ошибался так сильно, как в Драме.
Теперь все в порядке.
И чувствую я себя вполне сносно. Если человек с проломленным черепом, у которого саднит каждый ушиб, а каждая царапина от пули причиняет боль, может чувствовать себя вполне сносно, тогда я чувствую себя просто великолепно.
Я снова в Национальном аэропорту Вашингтона, но на этот раз направляюсь домой. Наконец-то я возвращаюсь! Мы сдержанно, по-мужски, попрощались с Четом, и я пробрался сквозь толпу репортеров, чтобы ехать в аэропорт. Репортеры, казалось, остались довольны нашим рассказом, а какой-то британский папарацци даже бормотал что-то насчет того, что мы — настоящие герои, пролившие кровь за правое дело.
Может, мы и не такие уж герои, но крови пролили предостаточно.
Я оставил Чета в здании сената с сенатором Блэром Хартселлом. Доктор Фрост тоже был с ними. Изначально он решил не давать показаний, поскольку из известной ему информации и из пленок старик узнал, что может втянуть во всю эту историю Алексис и «немножко» навредить ей.
Но поскольку против Алексис было возбуждено уголовное дело по подозрению в убийстве и она уже дала показания полиции, ничто из того, что может сказать доктор, ей уже не повредит. И в самом деле, теперь у Фроста было гораздо больше оснований для дачи показаний, и, когда Драм доставил его к сенатору, он заявил, что расскажет комиссии все как на духу.
Хотя сделать это ему будет нелегко — он очень любит свою дочь.
Рейген находился в больнице. Оттуда его отправят назад в Калифорнию и в тюрьму, если не в газовую камеру Сан-Квентина. Несмотря на трагические ситуации, в которых он побывал в последние несколько часов и каждая из которых могла стоить ему жизни, он остался в живых. Но он никогда не будет ходить. По крайней мере, на собственных ногах.
В аэропорту до отлета домой я сделал два звонка в Лос-Анджелес. Первый звонок был Тутси. Большой, толстой, милой Тутси Меллербам, которая определенно его заслужила. Она извергла на меня лавину восторженных чувств, и не только по поводу услышанных от меня новостей, но главным образом потому, что я ей позвонил. И неожиданно, прямо на полуслове, я умолк. Я вдруг вспомнил.
Вспомнил о помощи, которую она бескорыстно мне оказывала. Вспомнил, как она сказала: «Если я узнаю что-нибудь ценное... что мне за это будет?» — и широко улыбнулась при этом. И это была весьма многозначительная улыбка. И мой шутливый ответ, мол, я поведу ее на «Умирающего гладиатора» с Чезаре Ломбарди. Вспомнил, как она удивилась тогда и вполне серьезно спросила: «Правда?» И намеки с тех пор, вроде: «Это ценная новость, Шелл?» Намеки, которые отскакивали от моей тупой башки, словно мячики.
И я вспомнил выражение ее лица в тот день, когда я опять не понял ее намеков, а она уже устала намекать. Помнится, я подумал тогда, что у нее разболелся зуб. Но зубы тут были ни при чем. Просто я причинил боль Тутси.
В конце концов я все-таки договорил фразу после продолжительной паузы, но о чем она была, не помню. После этого разговор наш как-то не заладился, но тем не менее я сумел продержаться еще пару минут, после чего повесил трубку.
Я тупо уставился на телефонный аппарат. Как жаль, что Тутси такая толстая!
Затем я позвонил Келли Торн, моей Келли. Это был чрезвычайно важный для меня звонок. Ее ласковый голос доносился до меня сквозь мили, спокойный и тихий, с придыханием и разрывающими сердце всхлипами, которые в конце превратились в смех. Все было в полном порядке. В наилучшем виде.
Я мысленно представлял ее зеленые глаза с поволокой, огненно-рыжие волосы и губы.
— Я должен бежать, золотце. Не могу опоздать на этот рейс.
— Когда ты будешь здесь?
— Сегодня вечером. Реактивный самолет приземляется в Инглвуде в пять часов, значит...
— Замечательно! Тогда до встречи.
— Ну, не... сегодня. Завтра, Келли. Скорее всего завтра.
— Я счастлива, Шелл. Очень. Но почему не сегодня?
— Прости, золотце.
На мгновение я задумался о последних минутах своего только что оконченного телефонного разговора. Разговор получился какой-то неловкий, но важно, что я позвонил.
— Завтра, Келли, — повторил я. — Сегодня... у меня свидание с Тутси.
ЧЕСТЕР ДРАМ
После того как Скотт покинул кабинет Блэра Хартселла на следующее утро, сенатор, небритый, но такой счастливый, каким я никогда прежде его не видел, углубился в чтение документов, которые мы ему доставили.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50