.......................................................3,5%
Дэвид Бейкер........................................................2,0%
Уильям Дункан....................................................1,0%
Сотрудники «Фэрсистемс» .................................2,0%
Прочие................................................................40,0%
Итого....................................................................100%
– А об этих нам что-нибудь известно? – поинтересовался я, указывая на графу «Прочие».
– Не так уж много, – ответил Уилли. – Хотя сейчас, конечно, мы знаем, что у Дженсона на руках есть пять и семь десятых процента наших акций. Остальные – темные лошадки.
– И самая темная среди них Фрэнк Хартман, – пробормотал я.
– Это еще кто? – удивился Уилли.
– Один скользкий тип, который собирает акции «Фэрсистемс». Ладно, давайте прикинем шансы.
Я взял лист бумаги, провел вертикальную черту посередине, вверху слева написал «Продавать», справа – «Не продавать».
Соренсона, Бейкера и «прочих» я поместил в колонку «Продавать». У меня не было сомнений в том, что Вагнер станет настоятельно рекомендовать всем своим клиентам немедленно продать компанию. Не видел я и причин, по которым Дженсон, Хартман и им подобные держатели акций захотели бы поступить по-другому.
В столбец «Не продавать» я занес себя, Рейчел, отца и Карен.
– Запишите сюда же сотрудников «Фэрсистемс», – предложила Рейчел.
– Вы уверены?
– Они будут за вас, вот увидите, – настаивала Рейчел.
– Ладно. А вы как, Уилли?
Уилли пришел в невероятное смущение.
– Ох, даже сам не знаю, Марк. То есть мне хотелось бы вас поддержать. Но Уолтер прав, с наличностью у нас совсем плохо. И тянуть с продажей компании очень, очень рискованно. Так что просто не знаю...
Я взглянул на него и понимающе усмехнулся. Трудно было ожидать, что Уилли остановит свой выбор на крайне рискованном решении. К тому же он лично мне ничем обязан не был. И я вписал его имя в колонку «Продавать».
Он заметил это, смутился еще больше, однако возражать и останавливать меня не стал.
Рейчел произвела в уме некоторые подсчеты и вздохнула с видимым облегчением.
– Все в порядке! Сорок семь процентов за продажу и пятьдесят три против.
Эх, мне бы ее уверенность!
– Все будет зависеть от него, – указал я на строчку, где значилось имя отца.
– Но уж он-то вас точно поддержит! – воскликнула Рейчел. – Он всегда был против продажи компании.
– Не знаю, не знаю, – с сомнением протянул я. – Отношения у нас непростые. К тому же он склонен прислушиваться к мнению Соренсона. Придется с ним поговорить.
– Обязательно поговорите. Если он займет нашу сторону, мы победили, – с надеждой сказала Рейчел.
Они вышли из кабинета. Стремление Уилли сохранить свой нейтралитет меня нисколько не задело. Для финансового директора оно вполне логично. А в поддержке Рейчел я не сомневался ни на йоту.
Вот насчет позиции отца такой же уверенности у меня не было. Если он не выступит на моей стороне, половины голосов мне не набрать.
Я не откладывая позвонил отцу. Он действительно накануне вечером разговаривал с Соренсоном и согласился с тем, что компанию необходимо продать. Выразил сожаление по поводу моего предстоящего отстранения от должности, судя по всему, искреннее. Я предложил встретиться. Он ответил, что я могу сколько угодно пытаться его переубедить, однако толку от этого никакого не будет. Тем не менее мы договорились о встрече на следующий день в двенадцать часов в «Кингс-Армс» в Оксфорде.
Днем мне позвонил Соренсон. Заявил, что против меня лично ничего не имеет, но как председатель совета директоров обязан действовать в интересах акционеров. И если я передумаю относительно продажи компании, он будет только рад рекомендовать собранию оставить меня на моем посту. Я отвечал спокойно и вежливо, однако твердо сказал, что придерживаюсь своей прежней точки зрения.
В коридоре я столкнулся с Дэвидом Бейкером. Лоб в лоб, что называется, и его попытка увильнуть не удалась.
– Ну что, Дэвид, теперь можете быть довольны, – сказал я не в силах сдержать язвительного тона. – Получили шанс стать наконец управляющим директором.
Дэвид протестующе всплеснул руками.
– А я тут при чем? Я же не напрашивался! Уолтер сам предложил. Но, откровенно говоря, это единственный разумный выход.
Напустив на себя озабоченный вид, он обошел меня и поспешил прочь. Вот гад!
Вечером я позвонил Карен. Честно говоря, я продолжал испытывать некоторые угрызения совести из-за того дня, что целиком провел с Рейчел. В моей памяти была еще свежа наша с Карен беседа в то злополучное воскресенье, закончившаяся чуть ли не ссорой. Мне хотелось как-то сгладить оставшееся неприятное впечатление и помириться с Карен. Судя по ее тону, она тоже была не против.
Я рассказал ей о том, что Соренсон созывает общее собрание, чтобы сместить меня с должности управляющего директора.
– Ох, Марк, это же ужасно! – с сочувствием воскликнула она. – Но ты ведь крупнейший акционер. Можешь просто проголосовать против его предложения.
– Э нет, все не так просто. Я тут произвел кое-какие подсчеты. Необходимо, чтобы отец отдал мне свой голос. Однако во время нашего с ним сегодняшнего разговора он такого желания не изъявил, дал понять, что поддерживает Соренсона.
Тут я задал ей вопрос, который исподволь мучил меня с того момента, как мы с Рейчел и Уилли прикинули расклад голосов «за» и «против».
– А ты будешь голосовать за меня или как?
– За тебя, конечно, о чем ты говоришь!
Я почувствовал огромное облегчение.
– Спасибо. Вообще-то я так и думал, просто хотел удостовериться.
– Не беспокойся. Во мне можешь не сомневаться.
– Слушай, приезжай ко мне в Керхейвен на эти выходные, – предложил я.
– Ох, я бы с удовольствием, Марк, честное слово. Но в воскресенье утром я играю в теннис с Хизер.
– Карен, ты должна приехать. В последнее время мы стали редко видеться, и это нам обоим отнюдь не на пользу. Прошу тебя, приезжай.
Короткая пауза.
– Ладно. Думаю, Хизер меня простит.
– Отлично! Вылетай десятичасовым рейсом. Буду встречать.
О том, что мне досталось по голове, я говорить ей не стал. Не хотел, чтобы она в преддверии общего собрания тревожилась еще и за мою безопасность.
* * *
В конце Брод-стрит позади «Кингс-Армс» есть уютный бар, облюбованный преподавателями и служащими университета. Обычно они предпочитают выпивать в одиночку, изредка перекидываясь парой слов, чтобы поддержать атмосферу товарищества, но не мешать при этом друг другу наслаждаться кружкой пива и сигаретой. Я знал, что много лет назад отец иногда захаживал в это заведение.
Я взял пинту горького для себя, полпинты для него, и мы уселись лицом к лицу за маленьким столиком. Было видно, что он нервничает, но настроен не враждебно. С тех пор как мы встречались в последний раз, болезненная бледность на его лице проступила, кажется, еще заметнее. В общем, выглядел он даже хуже, чем на похоронах Ричарда. Глаза потухли, стали совсем безжизненными.
– Спасибо, что согласился встретиться, – сказал я.
– О чем ты говоришь, – протестующим жестом ладони остановил он меня. – Это тебе спасибо, что приехал.
Не поднимая глаз от кружки с пивом, он помолчал, потом тяжело вздохнул.
– Прости, что во вторник буду голосовать против тебя. Только не сочти это, пожалуйста, за нежелание тебя поддержать. Просто я знаю, когда нужно отступить. Мы с Уолтером обсудили все возможные варианты. У нас нет другого выхода, мы проиграли.
И вид у него был соответствующий. Посеревшее лицо, поникшие плечи. Он, казалось, даже стал дюймов на шесть ниже ростом. И на двадцать лет старше.
– Ты же сам говорил, что «Фэрсистемс» – это все, что осталось после Ричарда. И что в память о нем мы обязаны сохранить компанию, – безжалостно напомнил я.
– Правильно, говорил, – кивнул он. – Только все это оказалось благими, но неосуществимыми намерениями. – Слова отца падали медленно, голос звучал глухо и без всяких интонаций. – Ричард мертв. И нам его не вернуть. «Фэрсистемс» придется продать, ничего с этим не поделаешь. Ни ты, ни я помочь тут ничем не можем.
– А вот можем! – возразил я с такой страстью, что он вздрогнул. – Ричард когда-нибудь рассказывал тебе, как он мечтал, чтобы виртуальная реальность вошла в каждый дом?
– Он только об этом и говорил, – слабо улыбнулся своим воспоминаниям отец.
– А ты знаешь, насколько близко он подошел к этой цели?
– Он постоянно твердил, что очень близко.
– В четырех месяцах работы, вот как! – И я вкратце изложил ему суть проекта «Платформа».
Безусловно, содержание его по-прежнему оставалось строго секретным, однако сейчас я должен был использовать любые возможности, чтобы уломать отца. Он, конечно, профессор, то есть человек не от мира сего, но чертовски умен и проницателен. С ходу схватил смысл сказанного и просчитал последствия и перспективы. Мне показалось, что в глазах у него на миг вспыхнул огонек интереса и надежды, но тут же погас.
– Жаль, что Ричард не дожил до этого дня, – бесцветным голосом проговорил он.
– Но я-то жив, папа, жив! – Я стиснул его ладонь. – Не хочешь сделать это в память о Ричарде, так сделай ради меня. Сейчас для меня в жизни нет ничего важнее этого. Помоги же мне, пожалуйста, прошу тебя!
Он поднял на меня тусклые глаза. В них я увидел и нерешительность, и сомнение, и недоверие к сыну, который не хотел знать его целых десять лет. И еще взгляд его был испытующим и оценивающим. К какому же выводу он пришел?
– Насчет твоей мамы... – начал он.
– Только не сейчас, папа, – взмолился я.
– Именно сейчас, – возразил он неожиданно окрепшим, резким и твердым голосом. – Ты просишь меня кое-что для тебя сделать. И я хочу, чтобы ты тоже кое-что сделал для меня. Выслушай меня. Хочу наконец поговорить о ней. Ты никогда не давал мне ни единого шанса объяснить, что с нами случилось.
Да, в этом он прав. Я откинулся на спинку кресла и, скрестив руки на груди, нехотя приготовился слушать.
– Я любил твою маму. Она была исполнена жизни и страсти, огня и задора. Но сосуществовать с ней было нелегко. Наверное, ты еще не забыл наши с ней ссоры?
Я кивнул. Нет, не забыл. И должен признать, что большинство из них начинала мама. Но она быстро отходила, вновь лучилась теплотой и любовью. Отец же способен был помнить обиду годами.
– Я изо всех сил старался сохранить семью, но у нас ничего не получалось, – продолжал отец. – Потом я встретил Франсис, и мы полюбили друг друга.
Меня это не тронуло. Он бросил мою маму.
– А мама умерла.
– Да, мама умерла. Да, я осознаю свою вину. Да, я понимаю, что причинил зло. Понимал тогда, понимаю сейчас. Но неужели ты не можешь меня простить?
– А почему я должен тебя прощать? – Я сидел, надменно скрестив руки.
Конечно, не раз размышлял над тем, что мне пора его простить, и даже собирался это сделать. Но неизменно отвергал такой соблазн. Простить его значило предать маму, а на подобное я не способен.
Отец в нерешительности прокашлялся, уставившись в свою кружку.
– Мне, думается, следует сказать тебе еще кое-что, Марк, – поколебавшись, выдавил он наконец из себя. – Тебе будет тяжело это слышать, но ты должен знать.
Я молча ждал.
– Твоя мать сама не всегда хранила мне верность...
– Отец! Не смей так говорить! – не сумев сдержать вспыхнувший гнев, оборвал его я.
– Это правда, – грустно качнул он головой.
– Я тебе не верю!
– Мне известны три случая. Однажды она изменила мне с человеком, которого ты знаешь.
– Вот как? И кто же это?
– Уолтер.
– Уолтер Соренсон? Да не смеши меня, папа.
– Мне не до смеха... Это произошло, когда мы жили в Стэнфорде. Тебе было всего два годика.
– Значит, ты думаешь, что у мамы был роман с Соренсоном?
– Я не думаю, я знаю.
– Но вы же с Соренсоном лучшие друзья!
– Да. Сейчас по крайней мере.
– После того, что он с тобой сделал? – Я смотрел на отца в полном смятении.
– Да, мне потребовалось время, много времени, но в конце концов я его простил, – не сразу ответил отец.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67