Воздух казался густым от ароматов тропических растений.
Она налила в бокал довольно-таки большую порцию коньяка, вышла на веранду и задумалась: не позвонить ли ей Майклу? Часы показывали пятнадцать минут двенадцатого, наверное, он уже спит. Сара сняла босоножки и по ступенькам спустилась к пляжу.
Волны с тихим шепотом набегали на песок.
Прикосновение воды к босым ногам было теплым и ласковым.
Она уже видела эту сцену в кино, только забыла в каком. Женщина в белом на морском берегу с бокалом в руке, легкий ветерок развевает ее светлые волосы — как же назывался тот фильм?
Пассажирский корабль, весь залитый морем огней, медленно возник из темноты. Издалека донеслись звуки оркестра, и она представила, как скользят по паркету роскошные женщины в шикарных туалетах. Интересно, куда плывет это судно и почему они всегда проходят ночью? Серебристый женский смех взлетел к звездам, затихая, и вновь наступила тишина. Покой царил над всем берегом. Сара еще некоторое время смотрела вслед кораблю, затем допила коньяк, в последний раз взглянула на луну и вернулась в дом.
* * *
В семь часов на следующее утро она спустилась на пляж, решив хорошенько прогуляться. Она надела лимонно-зеленый купальник и перехватила волосы лентой в тон. Сара шла вдоль берега, опустив голову. Маленькие волны лизали песок, легкий ветерок играл ее волосами. Прошлый вечер многое открыл для нее, и больше всего на свете Сара хотела остаться наедине со своими мыслями.
До вчерашнего дня ей и в голову не приходило, что она может испытывать влечение к другому мужчине, кроме Майкла. Но ведь до вчерашнего дня ей никогда и не встречался никто, подобный Эндрю Фареллу. Он показался ей одновременно очаровательным и веселым, к тому же был очень мил с Молли. Правда, порой ей казалось, что он просто использует девочку, чтобы понравиться матери, но, к чему скрывать, она купалась в лучах его внимания, ее радовало его восхищение, и она чувствовала себя польщенной и... заинтересованной.
Она не поняла, действительно ли он не хотел ничего рассказывать о себе или его просто отличала удивительная скромность. От нее не укрылось, что как только беседа касалась личной жизни, он сразу переводил разговор на Молли или на нее, и ему, очевидно, нравилось безостановочное щебетание девочки о жизни семьи Уэллес. Сара подумала, что объяснение может крыться в его возрасте. Ему ведь всего лишь двадцать восемь — то немногое, что он рассказал о себе, — но он казался еще моложе, ближе по духу к Молли, нежели к женщине, разменявшей четвертый десяток. Ну, не будем преувеличивать, сестренка, всего только тридцать четыре. Да уж ближе к тридцати пяти, сестренка.
Двадцать восемь — как мало.
Вообще-то...
Вообще-то вчера вечером, часов в десять — пол-одиннадцатого, ее начал мучать вопрос: что на нее нашло, зачем она пригласила мальчишку... ну, не мальчишку, а симпатичного молодого человека... в любом случае, совершенно незнакомого мужчину, пообедать с ними, когда вполне хватило бы и коктейля...
— Сара!
Она вздрогнула и резко обернулась.
Эндрю.
Здесь.
Как будто материализовался из ее мыслей.
— Простите, — сказал он. — Я вовсе не хотел...
— Ничего, ничего, — ответила Сара. Но сердце ее стучало — еще бы, так напугать человека. — Вы застигли меня врасплох, только и всего.
— Простите.
— Все в порядке.
— Мне следовало бы кашлянуть или как-то иначе дать вам знать, что я рядом.
— Да ладно, все нормально.
Он пошел с ней бок о бок. Босиком, с закатаными брючинами, он подстроил свои широкие шаги под ее семенящую походку и шел, не говоря ни слова. Его неловкое молчание только усиливало охватившее ее чувство нарушенного одиночества, хотя — с удивлением вдруг осознала она — именно о нем и ни о чем другом она думала, когда он так неожиданно возник рядом.
— Мне стыдно, что я был так неразговорчив во время обеда, — наконец проговорил он.
Сара повернулась к нему.
— Я имею в виду вчера вечером, — пояснил он.
— Ничего подобного.
Он избегал встречаться с ней глазами и шел опустив голову и уставившись в песок. Впереди голубым пятном выделялись на пляже обломки старой маленькой лодчонки.
— Дело в том... — начал он, запнулся и после минутного колебания продолжил: — Впрочем, не важно. Просто я надеюсь, что не испортил вам вечер. И Молли тоже.
— Никто и ничто не могло бы испортить Молли вечер, — рассмеялась Сара.
— А вам?
— Я очень мило провела время.
— Хотелось бы надеяться, — с сомнением в голосе произнес он.
Они почти уже дошли до лодки. Она лежала, похожая на скелет какого-то животного, блестя побелевшими на солнце стрингерами и шпангоутами, и волны сочувственно лизали ее дырявый борт. От лодки до дома была всего-навсего миля. Сара всегда использовала ее как ориентир во время утренних прогулок. Как обычно, она повернула назад.
— Ровно миля, — пояснила она. — До лодки.
— Угу, — буркнул Эндрю.
— От дома, — зачем-то продолжала Сара.
— Угу, — повторил он. — Вы любите шампанское?
— Не очень.
— О.
Конец беседы.
— Я оставил его у вас на пороге, — объявил он. — В качестве компенсации за вчерашний вечер.
— Вам вовсе не надо...
— Я не знал, что вы терпеть не можете шампанское.
— Ну, я его не ненавижу. Я просто не безумно люблю его.
— Я заехал к вам по дороге в аэропорт, — сказал он. — Я собирался просто поставить его, и все. Я не ожидал увидеть вас в такой ранний час. Потом я вас заметил и... решил попрощаться.
Она не ответила. До дома уже совсем близко. Иоланда накрывала завтрак на веранде.
— Почему я был вчера таким зажатым... — начал он.
— Вы вовсе не были зажатым. — Сара повернулась к нему лицом. На солнце его глаза казались совсем голубыми.
— Дело в том... Я никогда в жизни не встречал такой прекрасной женщины, как вы.
— Ну... спасибо, — ответила она. — Очень мило с ва...
И тут он схватил ее в объятия.
«Это надо остановить», — подумала она и вслух сказала:
— Что вы делае... — но так и не договорила, потому что он закрыл ей рот поцелуем. Она пыталась оттолкнуть его, вырваться, но он крепко держал ее, впившись губами в ее губы. Она боялась, что их могут увидеть, ведь пляж в такой ранний час прекрасно просматривается. Его язык проник в ее рот. «Пожалуйста, не надо». Животом она чувствовала его твердый член. «Ну пожалуйста!» Он все крепче обнимал ее, его губы становились все более жадными, а на ней всего лишь бикини... «Пожалуйста, пожалуйста, не надо!»
И вдруг он отпустил ее.
— Простите, — сказал он. — Ради Бога. Простите.
И повернулся и побежал прочь.
Она видела, как он остановился в конце тропинки рядом с домом и подобрал свои туфли. Еще раз оглянулся и исчез за углом дома.
Стоя с горящими губами и чувствуя мелкую дрожь в ногах, она слышала, как завелась машина и затих вдали гул мотора.
На карточке, прикрепленной к бутылке дорогого шампанского, он написал:
До встречи.
Эндрю.
* * *
Майкл нашел, что искал, в то утро в итальянской газете «Коррере делла сера». Газетная бумага пожелтела и высохла: со дня ее выхода в свет прошло уже двадцать девять лет. В пластиковом кармашке, приколотом к соответствующей странице архива, лежал отпечатанный на английском перевод статьи, подписанной некой Дженни Вейнстейн, скорее всего секретарем Бюро.
Как ни странно, статья была не об Энтони Фавиоле — автор удостоил его одного-единственного упоминания, и то только как о молодом многообещающем строительном подрядчике, — а о его отце, Эндрю, родившемся в Америке, сыне Андрео Антонио Фавиолы и Марселлы Донофрио Фавиола, эмигрантов из города Руводель-Монте, что в итальянской провинции Потенца. Майкл понятия не имел, где находится этот город. Он продолжил чтение.
Статья воспевала два события, происшедших практически одновременно. Во-первых, исполнилось пятнадцать лет со дня открытия булочной, принадлежавшей Эндрю Фавиоле, на одной из улиц Кони-Айленд. За двенадцать лет, прошедших после смерти отца, Энтони ни разу не поменял адрес семейного предприятия. Во-вторых, через три дня после годовщины хлебопекарни родился третий внук Эндрю, первый, подаренный ему сыном Энтони, «многообещающим строительным подрядчиком». Ребенка назвали Эндрю, в честь героя статьи, его счастливого деда.
На опубликованной фотографии Эндрю держал на руках своего маленького тезку. Дело происходило летом, и дед — в то время пятидесяти двух лет, согласно статье, — стоял в рубашке с короткими рукавами перед стеклянной витриной магазина под названием «Булочная Марселлы». Младенец красовался в белой сорочке и крошечных белых же ботиночках. Даже в том нежном возрасте уши его казались чересчур большими.
Автор статьи пояснял, что Андрео Фавиола назвал булочную в честь жены, которой в то время исполнилось сорок четыре года. «Благослови ее Господь», — поделился Эндрю с репортером. Таким образом, Тополино — праправнук той самой женщины, которая...
Тополино?
Майкл едва не поперхнулся утренним кофе.
...которая шестьдесят пять лет назад проделала долгое и трудное путешествие из горной деревушки, находящейся между Бари и Неаполем. Старший Эндрю ...объяснил, почему его тезку прозвали «Тополино». Его мать все еще говорила на ломаном английском, хотя и являлась гражданкой Америки вот уже на протяжении шестидесяти лет. Когда она впервые увидела младенца, повернулась к сыну и сказала по-итальянски: «Ma sembra Topolino, vero? Con quelle orecchi cosi grande!» — что по-английски означало: «Он похож на Микки Мауса, правда? Такие большие ушки!» Далее автор пускался в объяснения, что Микки Маус так же популярен в Италии, как в Соединенных Штатах, и что почтенная леди говорила о младенце с любовью — ведь всякому видно, как он хорош, с его светлыми волосами и голубыми глазами, типичными для многих выходцев из горных районов Италии.
«Тополино» — подумал Майкл.
Микки Маус.
Позже переиначенный на американский манер и превратившийся в Микалино.
Лино.
Все возвращается на круги своя.
Бедный, но честный итальянский иммигрант приезжает в Америку в начале века, открывает булочную, которую после его смерти наследует рожденный на новой родине сын Эндрю. У Эндрю, в свою очередь, рождается сын Энтони. Он становится «многообещающим строительным подрядчиком» и, когда приходит его черед, производит на свет двух дочерей и сына, названного в честь деда Эндрю и получившего от прабабки прозвище Тополино.
Эндрю Фавиола.
Тот самый Лино, которого его отец назначил себе в преемники.
Эндрю Фавиола.
Студент, еженедельно покидавший Лос-Анджелесский университет ради Лас-Вегаса, где он осуществлял руководство принадлежащим отцу игорным бизнесом, а также завоевал славу «любимца девиц из кордебалета и азартного игрока».
Эндрю Фавиола.
Без разрешения которого теперь нельзя дать послабление незадачливому любителю скачек.
Эндрю Фавиола.
Который, возможно, держит в своих руках все нити теперь, когда его отец упрятан в канзасскую тюрягу.
Было девять утра тридцатого декабря. До Нового года оставалось почти двое суток. Майкл взял трубку и набрал номер шефа.
2: 11 января — 17 февраля
Он поджидал ее при выходе из школы.
День выдался на редкость холодным, над городом висело небо металлического серого цвета, пронзительный западный ветер задувал со стороны Гудзона. Несмотря на раннее время — всего четыре часа, — казалось, что уже наступили сумерки.
Сара рывком открыла дверь, на ходу надевая перчатки. Красную шерстяную шапочку она натянула по самые брови, вокруг горла обмотала того же цвета шарф. Прошла уже неделя, как она вновь приступила к работе, и от южного загара остались практически одни воспоминания. Обычно она шла пешком в западном направлении, где в квартале от школы садилась на метро, ехала до Семьдесят седьмой улицы, а оттуда опять пешком добиралась до дома на Восемьдесят первой улице. Вся дорога занимала около пятнадцати минут.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52
Она налила в бокал довольно-таки большую порцию коньяка, вышла на веранду и задумалась: не позвонить ли ей Майклу? Часы показывали пятнадцать минут двенадцатого, наверное, он уже спит. Сара сняла босоножки и по ступенькам спустилась к пляжу.
Волны с тихим шепотом набегали на песок.
Прикосновение воды к босым ногам было теплым и ласковым.
Она уже видела эту сцену в кино, только забыла в каком. Женщина в белом на морском берегу с бокалом в руке, легкий ветерок развевает ее светлые волосы — как же назывался тот фильм?
Пассажирский корабль, весь залитый морем огней, медленно возник из темноты. Издалека донеслись звуки оркестра, и она представила, как скользят по паркету роскошные женщины в шикарных туалетах. Интересно, куда плывет это судно и почему они всегда проходят ночью? Серебристый женский смех взлетел к звездам, затихая, и вновь наступила тишина. Покой царил над всем берегом. Сара еще некоторое время смотрела вслед кораблю, затем допила коньяк, в последний раз взглянула на луну и вернулась в дом.
* * *
В семь часов на следующее утро она спустилась на пляж, решив хорошенько прогуляться. Она надела лимонно-зеленый купальник и перехватила волосы лентой в тон. Сара шла вдоль берега, опустив голову. Маленькие волны лизали песок, легкий ветерок играл ее волосами. Прошлый вечер многое открыл для нее, и больше всего на свете Сара хотела остаться наедине со своими мыслями.
До вчерашнего дня ей и в голову не приходило, что она может испытывать влечение к другому мужчине, кроме Майкла. Но ведь до вчерашнего дня ей никогда и не встречался никто, подобный Эндрю Фареллу. Он показался ей одновременно очаровательным и веселым, к тому же был очень мил с Молли. Правда, порой ей казалось, что он просто использует девочку, чтобы понравиться матери, но, к чему скрывать, она купалась в лучах его внимания, ее радовало его восхищение, и она чувствовала себя польщенной и... заинтересованной.
Она не поняла, действительно ли он не хотел ничего рассказывать о себе или его просто отличала удивительная скромность. От нее не укрылось, что как только беседа касалась личной жизни, он сразу переводил разговор на Молли или на нее, и ему, очевидно, нравилось безостановочное щебетание девочки о жизни семьи Уэллес. Сара подумала, что объяснение может крыться в его возрасте. Ему ведь всего лишь двадцать восемь — то немногое, что он рассказал о себе, — но он казался еще моложе, ближе по духу к Молли, нежели к женщине, разменявшей четвертый десяток. Ну, не будем преувеличивать, сестренка, всего только тридцать четыре. Да уж ближе к тридцати пяти, сестренка.
Двадцать восемь — как мало.
Вообще-то...
Вообще-то вчера вечером, часов в десять — пол-одиннадцатого, ее начал мучать вопрос: что на нее нашло, зачем она пригласила мальчишку... ну, не мальчишку, а симпатичного молодого человека... в любом случае, совершенно незнакомого мужчину, пообедать с ними, когда вполне хватило бы и коктейля...
— Сара!
Она вздрогнула и резко обернулась.
Эндрю.
Здесь.
Как будто материализовался из ее мыслей.
— Простите, — сказал он. — Я вовсе не хотел...
— Ничего, ничего, — ответила Сара. Но сердце ее стучало — еще бы, так напугать человека. — Вы застигли меня врасплох, только и всего.
— Простите.
— Все в порядке.
— Мне следовало бы кашлянуть или как-то иначе дать вам знать, что я рядом.
— Да ладно, все нормально.
Он пошел с ней бок о бок. Босиком, с закатаными брючинами, он подстроил свои широкие шаги под ее семенящую походку и шел, не говоря ни слова. Его неловкое молчание только усиливало охватившее ее чувство нарушенного одиночества, хотя — с удивлением вдруг осознала она — именно о нем и ни о чем другом она думала, когда он так неожиданно возник рядом.
— Мне стыдно, что я был так неразговорчив во время обеда, — наконец проговорил он.
Сара повернулась к нему.
— Я имею в виду вчера вечером, — пояснил он.
— Ничего подобного.
Он избегал встречаться с ней глазами и шел опустив голову и уставившись в песок. Впереди голубым пятном выделялись на пляже обломки старой маленькой лодчонки.
— Дело в том... — начал он, запнулся и после минутного колебания продолжил: — Впрочем, не важно. Просто я надеюсь, что не испортил вам вечер. И Молли тоже.
— Никто и ничто не могло бы испортить Молли вечер, — рассмеялась Сара.
— А вам?
— Я очень мило провела время.
— Хотелось бы надеяться, — с сомнением в голосе произнес он.
Они почти уже дошли до лодки. Она лежала, похожая на скелет какого-то животного, блестя побелевшими на солнце стрингерами и шпангоутами, и волны сочувственно лизали ее дырявый борт. От лодки до дома была всего-навсего миля. Сара всегда использовала ее как ориентир во время утренних прогулок. Как обычно, она повернула назад.
— Ровно миля, — пояснила она. — До лодки.
— Угу, — буркнул Эндрю.
— От дома, — зачем-то продолжала Сара.
— Угу, — повторил он. — Вы любите шампанское?
— Не очень.
— О.
Конец беседы.
— Я оставил его у вас на пороге, — объявил он. — В качестве компенсации за вчерашний вечер.
— Вам вовсе не надо...
— Я не знал, что вы терпеть не можете шампанское.
— Ну, я его не ненавижу. Я просто не безумно люблю его.
— Я заехал к вам по дороге в аэропорт, — сказал он. — Я собирался просто поставить его, и все. Я не ожидал увидеть вас в такой ранний час. Потом я вас заметил и... решил попрощаться.
Она не ответила. До дома уже совсем близко. Иоланда накрывала завтрак на веранде.
— Почему я был вчера таким зажатым... — начал он.
— Вы вовсе не были зажатым. — Сара повернулась к нему лицом. На солнце его глаза казались совсем голубыми.
— Дело в том... Я никогда в жизни не встречал такой прекрасной женщины, как вы.
— Ну... спасибо, — ответила она. — Очень мило с ва...
И тут он схватил ее в объятия.
«Это надо остановить», — подумала она и вслух сказала:
— Что вы делае... — но так и не договорила, потому что он закрыл ей рот поцелуем. Она пыталась оттолкнуть его, вырваться, но он крепко держал ее, впившись губами в ее губы. Она боялась, что их могут увидеть, ведь пляж в такой ранний час прекрасно просматривается. Его язык проник в ее рот. «Пожалуйста, не надо». Животом она чувствовала его твердый член. «Ну пожалуйста!» Он все крепче обнимал ее, его губы становились все более жадными, а на ней всего лишь бикини... «Пожалуйста, пожалуйста, не надо!»
И вдруг он отпустил ее.
— Простите, — сказал он. — Ради Бога. Простите.
И повернулся и побежал прочь.
Она видела, как он остановился в конце тропинки рядом с домом и подобрал свои туфли. Еще раз оглянулся и исчез за углом дома.
Стоя с горящими губами и чувствуя мелкую дрожь в ногах, она слышала, как завелась машина и затих вдали гул мотора.
На карточке, прикрепленной к бутылке дорогого шампанского, он написал:
До встречи.
Эндрю.
* * *
Майкл нашел, что искал, в то утро в итальянской газете «Коррере делла сера». Газетная бумага пожелтела и высохла: со дня ее выхода в свет прошло уже двадцать девять лет. В пластиковом кармашке, приколотом к соответствующей странице архива, лежал отпечатанный на английском перевод статьи, подписанной некой Дженни Вейнстейн, скорее всего секретарем Бюро.
Как ни странно, статья была не об Энтони Фавиоле — автор удостоил его одного-единственного упоминания, и то только как о молодом многообещающем строительном подрядчике, — а о его отце, Эндрю, родившемся в Америке, сыне Андрео Антонио Фавиолы и Марселлы Донофрио Фавиола, эмигрантов из города Руводель-Монте, что в итальянской провинции Потенца. Майкл понятия не имел, где находится этот город. Он продолжил чтение.
Статья воспевала два события, происшедших практически одновременно. Во-первых, исполнилось пятнадцать лет со дня открытия булочной, принадлежавшей Эндрю Фавиоле, на одной из улиц Кони-Айленд. За двенадцать лет, прошедших после смерти отца, Энтони ни разу не поменял адрес семейного предприятия. Во-вторых, через три дня после годовщины хлебопекарни родился третий внук Эндрю, первый, подаренный ему сыном Энтони, «многообещающим строительным подрядчиком». Ребенка назвали Эндрю, в честь героя статьи, его счастливого деда.
На опубликованной фотографии Эндрю держал на руках своего маленького тезку. Дело происходило летом, и дед — в то время пятидесяти двух лет, согласно статье, — стоял в рубашке с короткими рукавами перед стеклянной витриной магазина под названием «Булочная Марселлы». Младенец красовался в белой сорочке и крошечных белых же ботиночках. Даже в том нежном возрасте уши его казались чересчур большими.
Автор статьи пояснял, что Андрео Фавиола назвал булочную в честь жены, которой в то время исполнилось сорок четыре года. «Благослови ее Господь», — поделился Эндрю с репортером. Таким образом, Тополино — праправнук той самой женщины, которая...
Тополино?
Майкл едва не поперхнулся утренним кофе.
...которая шестьдесят пять лет назад проделала долгое и трудное путешествие из горной деревушки, находящейся между Бари и Неаполем. Старший Эндрю ...объяснил, почему его тезку прозвали «Тополино». Его мать все еще говорила на ломаном английском, хотя и являлась гражданкой Америки вот уже на протяжении шестидесяти лет. Когда она впервые увидела младенца, повернулась к сыну и сказала по-итальянски: «Ma sembra Topolino, vero? Con quelle orecchi cosi grande!» — что по-английски означало: «Он похож на Микки Мауса, правда? Такие большие ушки!» Далее автор пускался в объяснения, что Микки Маус так же популярен в Италии, как в Соединенных Штатах, и что почтенная леди говорила о младенце с любовью — ведь всякому видно, как он хорош, с его светлыми волосами и голубыми глазами, типичными для многих выходцев из горных районов Италии.
«Тополино» — подумал Майкл.
Микки Маус.
Позже переиначенный на американский манер и превратившийся в Микалино.
Лино.
Все возвращается на круги своя.
Бедный, но честный итальянский иммигрант приезжает в Америку в начале века, открывает булочную, которую после его смерти наследует рожденный на новой родине сын Эндрю. У Эндрю, в свою очередь, рождается сын Энтони. Он становится «многообещающим строительным подрядчиком» и, когда приходит его черед, производит на свет двух дочерей и сына, названного в честь деда Эндрю и получившего от прабабки прозвище Тополино.
Эндрю Фавиола.
Тот самый Лино, которого его отец назначил себе в преемники.
Эндрю Фавиола.
Студент, еженедельно покидавший Лос-Анджелесский университет ради Лас-Вегаса, где он осуществлял руководство принадлежащим отцу игорным бизнесом, а также завоевал славу «любимца девиц из кордебалета и азартного игрока».
Эндрю Фавиола.
Без разрешения которого теперь нельзя дать послабление незадачливому любителю скачек.
Эндрю Фавиола.
Который, возможно, держит в своих руках все нити теперь, когда его отец упрятан в канзасскую тюрягу.
Было девять утра тридцатого декабря. До Нового года оставалось почти двое суток. Майкл взял трубку и набрал номер шефа.
2: 11 января — 17 февраля
Он поджидал ее при выходе из школы.
День выдался на редкость холодным, над городом висело небо металлического серого цвета, пронзительный западный ветер задувал со стороны Гудзона. Несмотря на раннее время — всего четыре часа, — казалось, что уже наступили сумерки.
Сара рывком открыла дверь, на ходу надевая перчатки. Красную шерстяную шапочку она натянула по самые брови, вокруг горла обмотала того же цвета шарф. Прошла уже неделя, как она вновь приступила к работе, и от южного загара остались практически одни воспоминания. Обычно она шла пешком в западном направлении, где в квартале от школы садилась на метро, ехала до Семьдесят седьмой улицы, а оттуда опять пешком добиралась до дома на Восемьдесят первой улице. Вся дорога занимала около пятнадцати минут.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52