Уныло дребезжали парализованные прибалтийские суверенитеты, косвенно, но ощутимо влияющие на всю экономическую ситуацию в стране. Возможно, впервые в жизни Благовестову понадобилось полное напряжение всех сил и способностей, дабы не утерять путеводную нить в головоломных процессах, сотрясающих милое Отечество. Он молодел с каждым днем. «Восток - дело тонкое», - благодушно повторял он поговорку Сухова из любимого фильма «Белое солнце пустыни». Суеверное чувство подсказывало ему, что промахи в малом всегда влекут за собой крупные неудачи, сбои в главном. Опытный бегун знает, каково споткнуться на мелком камушке на середине дистанции. В капле воды отражается вселенная. Сосулька на крыше, накопившая тяжесть, обязательно размозжит башку зазевавшемуся пешеходу. Самое важное в атаке не огневой напор, а аккуратно намотанная портянка. С девочкой Наташей получился досадный прокол. Он скучал по ней. Ему не хватало ее младенчески-развратных ужимок. Обидно было бы вдобавок промахнуться с шалым юнцом, возомнившим о себе невесть что. Он уцелел в тюрьме не для того, чтобы жить, а лишь затем, чтобы вернуть хозяину бесценную статуэтку - хрустальный всадник с алмазными очами - и вместе с нею, возможно, вручить ему свою бессмертную душу! Смутно вспоминал Елизар Суренович задорную парочку на скамье подсудимых. Да и то: сколько воды утекло. Когда-то юнец воспротивился, нашалил, не захотел пойти в услужение к владыке; теперь ему предстоит расплата. Благополучное завершение столь затянувшегося противоборства между титаном и пигмеем, конечно, послужит добрым предзнаменованием.
Через три дня Шулерман вернулся с докладом. Он вынюхал все, что в состоянии вынюхать толковая, отлично выдрессированная ищейка. Алеша Михайлов живет с отцом, полковником генштаба. Этот полковник шагает по городу, будто курсант на плацу. Как у каждого вояки, оттрубившего полный срок в погонах, у него давно не все дома. Супругу он уморил несколько лет назад. По давним сведениям, она была красивой полковой проституткой. Не мудрено, что у таких родителей уродился сын бандит. Елизар Суренович мягко попросил Шулермана не отвлекаться на комментарии. Подельщик Алеши - бывший циркач по имени Федор Кузьмич Полищук - человек особенных свойств. Он личный, заклятый враг Шулермана. Но взять его будет непросто. Придется, видно, пристрелить прямо на улице в темном переулке. Шулерман деловито потер волосатые руки. Благовестов второй раз попросил его не отвлекаться. Да, подтвердил Шулерман, кафе и банк брали эти голубки. Они же из хулиганских побуждений разорили коммерческий ларек, тоже принадлежащий корпорации. Можно их за это наказать подручными средствами, а можно передать материал в Прокуратуру. Шулерман предпочел бы первое, потому что это было надежнее. Теперь об остальных членах шайки. Шайка невелика, предположительно человек семь. Мозговым центром у них, похоже, задействован учитель Воронежский, муж бывшей жены Федора Кузьмича проститутки Аси. Сама Ася тоже состоит в шайке как наводчица. Еще есть старичок Грибов, бывший клоун, у него скрывается Федор Кузьмич и там же, по всей вероятности, склад ворованного барахла. Еще установлена девица-подросток Настя Великанова, за которой ухлестывает Алеша Михайлов; но является ли она членом шайки, утверждать с уверенностью нельзя. Вполне вероятно, это просто начинающая проститутка, соблазнившая зэка. Отец у нее старый алкоголик, мать - горбунья. Таких девиц, если по совести, надобно душить в колыбели.
– Хочу на нее поглядеть, - сказал Елизар Суренович. Шулерман презрительно сощурился.
– Как прикажите доставить? В мешке? В чемодане?
– Шутишь много, служивый. Как бы плакать не пришлось.
Шулерман снисходительно улыбнулся. Он врага выследил, зарплату честно отработал, теперь руки у него развязаны. Осталось попрощаться с этим поганым махинатором.
– На тебя я отработал, Елизар, как условились. Претензий к тебе не имею. Ухожу. Гуляй покуда на свободе. Но учти: закон для всех одинаковый - и для мелкого беса, и для воротилы вроде тебя. На этот счет не заблуждайся. Просто наше государство малость в упадке, потому ты так вольно и дышишь. Но это явление временное. Скоро и на твоей жирной шее затянется тугой узелок, А пока - прощай.
Елизар Суренович аж крякнул от удовольствия. Первый раз фанатик розыска говорил так складно и празднично. Вот что значит - о наболевшем. От полноты чувств у лютой лагерной овчарки даже прорезалось на морде человеческое выражение самодовольства.
– Уважаю тебя за то, - сказал Елизар Суренович, - что ты такой кусачий. Потому прошу, задержись на недельку.
Уж уладим совместно это дельце. Полюбовно поделим добычу. Старый циркач - твой, а мальчишку я заберу. За ним должок.
– Сговор с преступником не по мне, - задумался вслух Шулерман. - Да ведь и обманешь, старая лиса.
– Какой мне резон?
– Не желаешь, чтобы опередил твоих ребят, вот и все - Послушай, Веня. Ты умный человек, да и я не дурак. Ты же понимаешь, щелкни я пальцем - и твоя дорога не дальше лифта. Ну зачем нам ссориться, торговаться, дружок. Окончим дело, получишь премиальные - и айда! Гуляй на все четыре стороны. На меня-то много матерьяльцу подобрал?
Шулерман страха не ведал, жил инстинктом правды, но от последнего шутливого вопросца на него дохнуло таким холодом, что поневоле поежился. С опозданием, да все же скумекал, козырей у него в руках значительно меньше, чем он думал. Похожий на стреноженного быка, тупо уставился в пол. Одна из любимых забав была у Елизара Суреновича - усмирить дикарей.
– Ну же, - улыбчиво подбодрил. - Соглашайся, Веня! Недельку послужишь - и премиальные. И циркача получишь с потрохами. А то, может, передумаешь, вообще останешься? Чем тебе плохо? Знаю, ты честный человек, а я грабитель. Но и время сейчас грабительское. Честными гавриками навроде тебя в сортирах очко затыкают. Разве я, Венечка, не прав?
– Попробуй, заткни! - прохрипел Шулерман, надвинувшись ближе. Елизар Суренович догадался, что в следующую секунду Шулерман бросится на него.
– Приди в себя, капитан! - Голос Благовестова прозвучал жестко, но уважительно. - Ты не на конюшне. Сам любишь пошутить, умей и других послушать. Ты мне дорог, капитан. Ты мне, как сын. Я бы хотел, чтобы сын у меня был такой, как ты. Но сына у меня нет. Теперь ступай, капитан, и подумай на досуге. Захочешь уйти - скатертью дорога! Я тебя не трону. Но и ты со мной не шали. Не люблю.
3
Второй день Алеша и Филипп Филиппович гужевались в совхозе «Маяк», что в Оренбургской области. Деловой поездке предшествовали хитроумные вычисления перспективных для бизнеса объектов на территории России, а также предварительные переговоры с некоторыми, довольно влиятельными железнодорожниками. В этих наиважнейших разработках Филипп Филиппович, как и следовало ожидать, оказался незаменим. Завалив комнату кипами всевозможных справочников, энциклопедий, газет и брошюр, он целую неделю колдовал над составлением каких-то мудреных графиков, разлиновывая их цветными карандашами на больших листах ватмана. Он так увлекся, что, кажется, напрочь забыл о сомнительном предприятии, в которое его втянули. Все эти дни у него был вид истинного ученого, готового наконец облагодетельствовать мир великим открытием. За редкими совместными трапезами даже Ванечка перестал над ним иронизировать, с грустью сказав матери:
– Был человек - и нет человека. Вот к чему ведет жажда легкой наживы.
В результате научных изысканий Филипп Филиппович со скромным торжеством на очередном заседании фирмы «Аякс» детально обосновал, какие конкретные хозяйства в ближайшие несколько месяцев наиболее выгодны для товарно-денежного обмена с Москвой и по каким именно параметрам, учитывая, естественно, ситуацию полного экономического распада страны. Одним из таких хозяйств был совхоз «Маяк» в Оренбургской области.
Богатейшие тут были угодья, промысловые и степные, с тучными полями, с рыбой и лесом; век за веком безбедно, в крепкой вере здесь бытовали посельчане, а окончательно разорены были уже при перестройке, объявленной Горбачевым. От обильных пастбищ, от племенных стад, от пасек, от знаменитой на всю Европу птицефермы, от скакового табуна, посылавшего своих питомцев аж в Ливерпуль, остались по сравнению с прежним жалкие воспоминания, но на стороннего человека, прибывшего из полуголодных российских краев, и эти остатки производили сильное, благоприятное впечатление.
Утром на второй день прибытия гости из Москвы, скромно позавтракав в буфете Дома крестьянина жареной свининой с яйцами, отправились на заранее договоренный прием к начальству.
Бессменным в течение сорока лет директором (а прежде, при колхозе председателем) тут был Вересай Давыдович Клепиков, переживший, как он любил повторять, войну, сталиншину, хрущевину, горбачевщину и ныне по мере убывающих сил готовящийся пережить нашествие бедуинов. Бедуинов он ожидал как раз со стороны Москвы. Накануне Алеша перехватил его в коридоре конторы и был ошарашен манерой общения этого ширококостного, низкорослого человека, внешностью похожего на сдвинувшийся с места земляной бугор. Когда Алеша остановил его в коридоре и попытался с ходу наладить хороший, деловой разговор, директор развернулся к нему всей приземистой тушей и радостно гугукнул:
– А я тебя знаю, милый, ты пингвин!
Алеша на всякий случай согласился, и довольный собой коротышка велел ему приходить на другой день с утра. Филипп Филиппович ожидал на улице, и Алеша ему сообщил:
– Придурок. Облапошим в два счета.
Филипп Филиппович поморщился. Он никого не хочет облапошивать и собирался вести дело солидно. В его министерском портфеле лежали заготовленные бланки всевозможных договоров.
Вечером они от скуки сходили в поселковый Дом культуры, где посмотрели старинный американский фильм про Чарли Чаплина и немного посмеялись. После кино в фойе молодежь затеяла дискотеку, и на ней Алеша познакомился с Надей Васильковой. Филипп Филиппович ушел спать, а он задержался, чтобы полюбоваться вольными играми поселян. Надю Василькову он приметил с первого захода. Грудастая девица в мечтательном одиночестве стояла у окна, делая вид, что забрела на танцы случайно. В ее облике не было ничего примечательного, но каждая черточка ее милого круглого личика выказывала нетерпеливое ожидание. Она так невзначай и умело выдвинула бедро, что ее сильное, откровенно обтянутое платьем тело обрело недвусмысленную завершенность цели. Из-за женщин с такой осанкой в зоне кровь проливалась ручьями. Алеша пригласил ее на модный танец, в котором надо было дергаться на большом расстоянии друг от друга. Девица только раз взглянула на него прямо - и чуток зарделась. Но не так уж она была молода - лет двадцати шести. Когда вернулись к окну передохнуть, разговорились.
– Первый раз в деревне, - признался Алеша, - а то все в городе.
– В Оренбурге?
– В Москве-матушке. Вы кто по профессии, Надя?
– На ферме работаю. А вы кто?
– Я деньги делаю из людского горя. Предприниматель.
Надя взглянула на него повнимательнее, краска на щеках пуще проступила. Алеша решил, что первая часть знакомства затянулась.
– Хорошо бы немного погулять, Надя. Это же моя давняя мечта. Ночное приволье, река, звезды, лесные чудища гукают.
– Идите погуляйте.
– Один боюсь.
– Вы со мной хотите погулять?
– Конечно, Надя.
– А разве потанцевать еще вы не хотите?
– Боже мой, да я уже на две жизни вперед натанцевался дома. Два раза ногу ломал на танцах. Я только из-за вас остался.
– Из-за меня?
– Увидел, какая вы одинокая и красивая, не смог уйти.
– А если у меня муж есть?
Алеша нашелся и тут:
– Его можно взять с собой.
Больше она не смогла сопротивляться укоряющему блеску его ярких глаз. Через трясущийся зал прошли, как сквозь строй.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70
Через три дня Шулерман вернулся с докладом. Он вынюхал все, что в состоянии вынюхать толковая, отлично выдрессированная ищейка. Алеша Михайлов живет с отцом, полковником генштаба. Этот полковник шагает по городу, будто курсант на плацу. Как у каждого вояки, оттрубившего полный срок в погонах, у него давно не все дома. Супругу он уморил несколько лет назад. По давним сведениям, она была красивой полковой проституткой. Не мудрено, что у таких родителей уродился сын бандит. Елизар Суренович мягко попросил Шулермана не отвлекаться на комментарии. Подельщик Алеши - бывший циркач по имени Федор Кузьмич Полищук - человек особенных свойств. Он личный, заклятый враг Шулермана. Но взять его будет непросто. Придется, видно, пристрелить прямо на улице в темном переулке. Шулерман деловито потер волосатые руки. Благовестов второй раз попросил его не отвлекаться. Да, подтвердил Шулерман, кафе и банк брали эти голубки. Они же из хулиганских побуждений разорили коммерческий ларек, тоже принадлежащий корпорации. Можно их за это наказать подручными средствами, а можно передать материал в Прокуратуру. Шулерман предпочел бы первое, потому что это было надежнее. Теперь об остальных членах шайки. Шайка невелика, предположительно человек семь. Мозговым центром у них, похоже, задействован учитель Воронежский, муж бывшей жены Федора Кузьмича проститутки Аси. Сама Ася тоже состоит в шайке как наводчица. Еще есть старичок Грибов, бывший клоун, у него скрывается Федор Кузьмич и там же, по всей вероятности, склад ворованного барахла. Еще установлена девица-подросток Настя Великанова, за которой ухлестывает Алеша Михайлов; но является ли она членом шайки, утверждать с уверенностью нельзя. Вполне вероятно, это просто начинающая проститутка, соблазнившая зэка. Отец у нее старый алкоголик, мать - горбунья. Таких девиц, если по совести, надобно душить в колыбели.
– Хочу на нее поглядеть, - сказал Елизар Суренович. Шулерман презрительно сощурился.
– Как прикажите доставить? В мешке? В чемодане?
– Шутишь много, служивый. Как бы плакать не пришлось.
Шулерман снисходительно улыбнулся. Он врага выследил, зарплату честно отработал, теперь руки у него развязаны. Осталось попрощаться с этим поганым махинатором.
– На тебя я отработал, Елизар, как условились. Претензий к тебе не имею. Ухожу. Гуляй покуда на свободе. Но учти: закон для всех одинаковый - и для мелкого беса, и для воротилы вроде тебя. На этот счет не заблуждайся. Просто наше государство малость в упадке, потому ты так вольно и дышишь. Но это явление временное. Скоро и на твоей жирной шее затянется тугой узелок, А пока - прощай.
Елизар Суренович аж крякнул от удовольствия. Первый раз фанатик розыска говорил так складно и празднично. Вот что значит - о наболевшем. От полноты чувств у лютой лагерной овчарки даже прорезалось на морде человеческое выражение самодовольства.
– Уважаю тебя за то, - сказал Елизар Суренович, - что ты такой кусачий. Потому прошу, задержись на недельку.
Уж уладим совместно это дельце. Полюбовно поделим добычу. Старый циркач - твой, а мальчишку я заберу. За ним должок.
– Сговор с преступником не по мне, - задумался вслух Шулерман. - Да ведь и обманешь, старая лиса.
– Какой мне резон?
– Не желаешь, чтобы опередил твоих ребят, вот и все - Послушай, Веня. Ты умный человек, да и я не дурак. Ты же понимаешь, щелкни я пальцем - и твоя дорога не дальше лифта. Ну зачем нам ссориться, торговаться, дружок. Окончим дело, получишь премиальные - и айда! Гуляй на все четыре стороны. На меня-то много матерьяльцу подобрал?
Шулерман страха не ведал, жил инстинктом правды, но от последнего шутливого вопросца на него дохнуло таким холодом, что поневоле поежился. С опозданием, да все же скумекал, козырей у него в руках значительно меньше, чем он думал. Похожий на стреноженного быка, тупо уставился в пол. Одна из любимых забав была у Елизара Суреновича - усмирить дикарей.
– Ну же, - улыбчиво подбодрил. - Соглашайся, Веня! Недельку послужишь - и премиальные. И циркача получишь с потрохами. А то, может, передумаешь, вообще останешься? Чем тебе плохо? Знаю, ты честный человек, а я грабитель. Но и время сейчас грабительское. Честными гавриками навроде тебя в сортирах очко затыкают. Разве я, Венечка, не прав?
– Попробуй, заткни! - прохрипел Шулерман, надвинувшись ближе. Елизар Суренович догадался, что в следующую секунду Шулерман бросится на него.
– Приди в себя, капитан! - Голос Благовестова прозвучал жестко, но уважительно. - Ты не на конюшне. Сам любишь пошутить, умей и других послушать. Ты мне дорог, капитан. Ты мне, как сын. Я бы хотел, чтобы сын у меня был такой, как ты. Но сына у меня нет. Теперь ступай, капитан, и подумай на досуге. Захочешь уйти - скатертью дорога! Я тебя не трону. Но и ты со мной не шали. Не люблю.
3
Второй день Алеша и Филипп Филиппович гужевались в совхозе «Маяк», что в Оренбургской области. Деловой поездке предшествовали хитроумные вычисления перспективных для бизнеса объектов на территории России, а также предварительные переговоры с некоторыми, довольно влиятельными железнодорожниками. В этих наиважнейших разработках Филипп Филиппович, как и следовало ожидать, оказался незаменим. Завалив комнату кипами всевозможных справочников, энциклопедий, газет и брошюр, он целую неделю колдовал над составлением каких-то мудреных графиков, разлиновывая их цветными карандашами на больших листах ватмана. Он так увлекся, что, кажется, напрочь забыл о сомнительном предприятии, в которое его втянули. Все эти дни у него был вид истинного ученого, готового наконец облагодетельствовать мир великим открытием. За редкими совместными трапезами даже Ванечка перестал над ним иронизировать, с грустью сказав матери:
– Был человек - и нет человека. Вот к чему ведет жажда легкой наживы.
В результате научных изысканий Филипп Филиппович со скромным торжеством на очередном заседании фирмы «Аякс» детально обосновал, какие конкретные хозяйства в ближайшие несколько месяцев наиболее выгодны для товарно-денежного обмена с Москвой и по каким именно параметрам, учитывая, естественно, ситуацию полного экономического распада страны. Одним из таких хозяйств был совхоз «Маяк» в Оренбургской области.
Богатейшие тут были угодья, промысловые и степные, с тучными полями, с рыбой и лесом; век за веком безбедно, в крепкой вере здесь бытовали посельчане, а окончательно разорены были уже при перестройке, объявленной Горбачевым. От обильных пастбищ, от племенных стад, от пасек, от знаменитой на всю Европу птицефермы, от скакового табуна, посылавшего своих питомцев аж в Ливерпуль, остались по сравнению с прежним жалкие воспоминания, но на стороннего человека, прибывшего из полуголодных российских краев, и эти остатки производили сильное, благоприятное впечатление.
Утром на второй день прибытия гости из Москвы, скромно позавтракав в буфете Дома крестьянина жареной свининой с яйцами, отправились на заранее договоренный прием к начальству.
Бессменным в течение сорока лет директором (а прежде, при колхозе председателем) тут был Вересай Давыдович Клепиков, переживший, как он любил повторять, войну, сталиншину, хрущевину, горбачевщину и ныне по мере убывающих сил готовящийся пережить нашествие бедуинов. Бедуинов он ожидал как раз со стороны Москвы. Накануне Алеша перехватил его в коридоре конторы и был ошарашен манерой общения этого ширококостного, низкорослого человека, внешностью похожего на сдвинувшийся с места земляной бугор. Когда Алеша остановил его в коридоре и попытался с ходу наладить хороший, деловой разговор, директор развернулся к нему всей приземистой тушей и радостно гугукнул:
– А я тебя знаю, милый, ты пингвин!
Алеша на всякий случай согласился, и довольный собой коротышка велел ему приходить на другой день с утра. Филипп Филиппович ожидал на улице, и Алеша ему сообщил:
– Придурок. Облапошим в два счета.
Филипп Филиппович поморщился. Он никого не хочет облапошивать и собирался вести дело солидно. В его министерском портфеле лежали заготовленные бланки всевозможных договоров.
Вечером они от скуки сходили в поселковый Дом культуры, где посмотрели старинный американский фильм про Чарли Чаплина и немного посмеялись. После кино в фойе молодежь затеяла дискотеку, и на ней Алеша познакомился с Надей Васильковой. Филипп Филиппович ушел спать, а он задержался, чтобы полюбоваться вольными играми поселян. Надю Василькову он приметил с первого захода. Грудастая девица в мечтательном одиночестве стояла у окна, делая вид, что забрела на танцы случайно. В ее облике не было ничего примечательного, но каждая черточка ее милого круглого личика выказывала нетерпеливое ожидание. Она так невзначай и умело выдвинула бедро, что ее сильное, откровенно обтянутое платьем тело обрело недвусмысленную завершенность цели. Из-за женщин с такой осанкой в зоне кровь проливалась ручьями. Алеша пригласил ее на модный танец, в котором надо было дергаться на большом расстоянии друг от друга. Девица только раз взглянула на него прямо - и чуток зарделась. Но не так уж она была молода - лет двадцати шести. Когда вернулись к окну передохнуть, разговорились.
– Первый раз в деревне, - признался Алеша, - а то все в городе.
– В Оренбурге?
– В Москве-матушке. Вы кто по профессии, Надя?
– На ферме работаю. А вы кто?
– Я деньги делаю из людского горя. Предприниматель.
Надя взглянула на него повнимательнее, краска на щеках пуще проступила. Алеша решил, что первая часть знакомства затянулась.
– Хорошо бы немного погулять, Надя. Это же моя давняя мечта. Ночное приволье, река, звезды, лесные чудища гукают.
– Идите погуляйте.
– Один боюсь.
– Вы со мной хотите погулять?
– Конечно, Надя.
– А разве потанцевать еще вы не хотите?
– Боже мой, да я уже на две жизни вперед натанцевался дома. Два раза ногу ломал на танцах. Я только из-за вас остался.
– Из-за меня?
– Увидел, какая вы одинокая и красивая, не смог уйти.
– А если у меня муж есть?
Алеша нашелся и тут:
– Его можно взять с собой.
Больше она не смогла сопротивляться укоряющему блеску его ярких глаз. Через трясущийся зал прошли, как сквозь строй.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70