Это был Кассули, и бирка с наилучшими пожеланиями служила прекрасным тому подтверждением. Но я все-таки надеялся, что и мне кое-что перепадет.
Зазвонил телефон, и я вздрогнул от неожиданности.
— Капитан Сендмен? Это говорит дежурный с первого этажа. Мисс Киров просила передать вам, что она заедет за вами на машине к семи часам. Она предлагает вам надеть костюм для официальных встреч, сэр.
— Хорошо. Спасибо.
Он пожелал мне приятно провести сегодняшний день. По телевизору показывали спортивную программу, и шум на стадионе стоял такой, что даже картинка на экране дрожала от воплей болельщиков. Я выключил телевизор и наполнил себе ванную. Просто сумасшествие приехать сюда из-за какой-то девчонки! Я чувствовал, как моя правая нога начинает дрожать, и боялся, что колено подвернется. Поэтому я лег в ванну и постарался уговорить себя, что причин для беспокойства нет, что все это — просто любопытное приключение и я рад в нем участвовать.
* * *
Ощущение нереальности усугубилось с приездом Джилл-Бет. Она подкатила на белом «БМВ» с откидывающимся верхом. На ней было шелковое вечернее платье черного цвета в белый горошек, на шее — колье из трех ниток жемчуга, а на плечах — кружевная шаль. Волосы ее блестели сильнее обычного, а щеки пылали ярче.
— Привет, Ник!
— Привет. — Я почувствовал робость.
Она рассмеялась:
— Я так и думала, что ты выберешь черный смокинг.
— Извини за примитивность.
— Да брось ты. Мне нравятся мужчины в черных смокингах. Ты же не хочешь выглядеть, как официант? — Она наклонилась и быстро поцеловала меня. — Я чувствую себя великолепно и тебе желаю того же — ведь мы едем на прием. — Джилл-Бет нажала на газ, и мы выехали из-под навеса. Вечер был жарким и душным, и хотя верх у машины был откинут, она включила кондиционер на полную мощность, так что вскоре ноги у меня заледенели, а лоб, наоборот, покрылся испариной.
— Но у меня не очень много денег, — предупредил я.
— Тысячи баксов будет достаточно. — Я скорчил такую мину, что она Засмеялась. — К черту, Ник! Ты — гость Кассули, идет?
— Идет, — уныло сказал я, хотя все время отдавал себе отчет в том, что именно Кассули вытащил меня сюда, а вовсе не любовь.
Джилл-Бет свернула к въезду в порт, и вооруженная охрана, узнав ее, открыла ворота.
Мы проехали мимо пришвартованных в ряд моторных катеров, каждый из которых был размером с минный тральщик и носил такелаж, сделавший бы честь любому фрегату.
— Ла-ла земля, — сказал я, и Джилл-Бет засмеялась, сразу же поняв намек.
— Ты видел эти папки?
— Только то, что мне сочли нужным показать.
— Ты не обиделся?
— А что, должен был?
— Черт побери, конечно нет. — Она помахала рукой человеку, стоящему на одном из катеров, и пренебрежительно бросила: — Догадываюсь, что Тони был не в восторге.
— Еще бы! Да, признаться, и я тоже.
— Круто. — Свернув, она направилась к стоянке напротив белого катера. Кинув передачу на нейтраль, Джилл-Бет кивком указала на яхту: — Нравится?
Я знал этот тип, и он мне очень нравился. Стоящая перед нами яхта называлась «Балерина» и была построена на верфях западного побережья Америки. Она представляла из себя сорокадвухфутовое одномачтовое парусное судно с кормой, как у каноэ, и бушпритом. Прочный и изящный корабль. Корпус был из стекловолокна, а палубы и привальный брус — из дорогого тикового дерева.
— Твоя? — догадался я.
— Моя. Ты знаешь, мне всегда хотелось быть балериной, но при моей комплекции это невозможно.
— А мне кажется, у тебя бы получилось.
Джилл-Бет улыбнулась моему комплименту.
— Я была чересчур длинная. Да и все равно — теперь я предпочитаю яхту.
— Да, яхта у тебя прекрасная, — согласился я. Всегда можно определить, что судно часто выходит в море: оно теряет показной лоск и приобретает новые детали, появление которых диктуется необходимостью. «Балерина» явно видала виды: крюй-совы и роульсы были изношены, дополнительные перлини, аккуратно скрученные, лежали на шпангоутах, а рядом со стареньким спасательным плотом громоздились связанные весла, шесты и багры. Тиковые доски и отделка вытерлись добела. Через пару месяцев и «Сикоракс» приобрела бы похожий вид. — Великолепное судно, — повторил я.
— И теперь уже полностью мое! — радостно сказала Джилл-Бет. — В прошлом месяце я сделала последний взнос. — Она выключила мотор и открыла дверцу. — Ну что, пошли?
Следом за ней я взошел по сходням и наблюдал, как она отсоединяет кабели и освобождает пружины.
— Мы куда-то плывем? — с удивлением спросил я.
— Конечно. А почему бы и нет?
Странная прихоть — управлять яхтой в вечерней одежде, но, очевидно, это входило в планы Джилл-Бет. Она завела мотор.
— Ник, может, ты хочешь вывести ее?
Длинный корпус «Балерины» затруднял маневрирование в столь ограниченном пространстве, и мне пришлось немало попотеть, прежде чем яхта наконец развернулась и вышла в канал. Джилл-Бет расчехлила грот и подняла его. Я никогда раньше не видел, как девушка в вечернем платье управляет яхтой.
— Весь фокус в том, — радостно сообщила она, — что это чертовски хорошее средство от пота. — Джилл-Бет спустилась в кубрик и уселась рядом со мной. — Шампанского?
— Я уж подумал, что его мне сегодня не полагается.
Вечер был такой же легкомысленный, как и мой безответственный перелет через Атлантику, и я испытывал счастье и удивительную легкость. На воде было прохладней, и нас обдувал ветерок от паруса на грот-мачте.
— А как она по сравнению с «Сикоракс»? — спросила Джилл-Бет.
— Ну, у «Сикоракс» больше оснастки на реях — всякие там блоки, фалы, марсели. Следовательно, в подводной части должно быть больше металла. Поэтому она такая и упрямая.
— Как ты?
— Как я. И точно так же не любит ходить по ветру. Так что в кругосветном путешествии нам придется повоевать. — Мимо нас прошло моторное круизное судно, на его крытых шканцах сидели празднично одетые люди. У них была вечеринка, и они приветствовали нас, подняв бокалы. На бледнеющем небе, рядом с белым шлейфом, оставленным самолетом, показались первые звезды. — Спасибо за билет, — произнес я.
— Nada, — усмехнулась Джилл-Бет. — Разве белым рыцарям не нужна награда?
— А это моя награда? — спросил я.
— А что же еще? — Она коснулась своим бокалом моего. «Балерину» качнуло, и шампанское пролилось на мои черные брюки. — Ты мне нравишься в смокинге — этакое элегантное уродство.
— Мне кажется, я надел галстук в первый раз с тех пор, как меня награждали медалью.
Мы миновали стоящий у причала катер, на шлюпбалке которого висела вяленая туша. Шкипер помахал нам вилкой, а мы в ответ подняли бокалы с шампанским. Господи, подумал я, как все-таки разительно отличается этот прелестный вечер от сводящей с ума безрадостной жизни Тони Беннистера, полной зависти, амбиций и подлых подозрений. Неудивительно, что его жене, американке, надоело такое существование. Хотелось ли ей вернуться на это счастливое побережье с его элегантной роскошью?
Как только ветер немного переменился, я подтолкнул бегунок парусов к грот-мачте. Мы шли на восток, мимо мелководий, держась в пределах фарватера, обозначенного буями. Еще два прогулочных катера обогнали нас, и на них тоже были люди в вечерней одежде.
— А где состоится вечер? — поинтересовался я.
— Там. — Джилл-Бет махнула рукой прямо по курсу, указывая на огромный белый дом, расположенный на песчаном мысу. От основной части суши он был отгорожен деревьями, а к частному пляжу и частному же причалу спускалась уступами широкая лужайка. Кругом ярко горели фонари, а у причала толпились катера. Дорогу гостям, не желающим ехать по суше, освещала гирлянда разноцветных лампочек, протянутая вдоль песчаной косы к мысу.
— Здание принадлежит жене Кассули, — сказала Джилл-Бет, — но ее самой здесь нет, а Кассули тут. Он хочет поблагодарить тебя.
— Поблагодарить? За что?
— За то, что ты спас меня.
Неожиданно я занервничал. Это случалось со мной всякий раз, когда я сталкивался с очень богатыми людьми. Как говорится, принципы растворяются в наличности, а я уже поступился своим уединением ради беннистерских денег и опасался, что сегодня вечером от меня потребуют гораздо большего. Я толкнул руль от себя.
— Почему бы нам просто не рвануть в Нантакет? Я уже сто лет там не бывал.
Джилл-Бет засмеялась и потянула ручку на себя.
— Ник, Яссир хочет видеть тебя. Он тебе понравится.
Сам я в этом сомневался, однако послушно повел яхту к причалу, где нас уже ожидали слуги, готовые пришвартовать судно. Из огромного парка доносились приглушенные звуки музыки. Я выбрал место с наветренной стороны, и тут же два человека перепрыгнули на борт, чтобы взять перлини.
Сад, куда мы попали, казалось, сошел со страниц арабских сказок. На одном из пляжей была вырыта яма, в которой тлели плавник и водоросли, и ароматный дым поднимался в вечернее небо, разнося дразнящие запахи омаров, моллюсков и сахарной кукурузы. Чуть повыше, на одной из террас, жарились стейки на вертеле. Гостей было не счесть, повсюду лилось шампанское и играла музыка. Судя по всему, мы очутились на важном светском приеме, и в толпе озабоченно рыскали фоторепортеры. Один из них сфотографировал нас и спросил мое имя, но я ответил, что не имею чести быть знаменитостью.
— Британия? — Газетчик был до крайности разочарован, но вдруг радостно встрепенулся: — Может, вы лорд?
Я сказал, что меня зовут Джон Браун, и он это даже записал, но было ясно, что сегодня вечером мне не суждено выступить в роли светского льва.
— Почему ты не назвал себя? — запротестовала Джилл-Бет.
— Я не отношусь к важным персонам.
— Глупости. Потанцуем?
Я сослался на больную спину, и мы уселись за столик, где к нам тут же присоединилась шумная группа. После взаимных представлений один мужчина рассказал мне, как он... Я вставлял вежливые междометия. Насколько я понял, многие из присутствующих работали на Кассули — в его банках, в его морских или нефтяных компаниях. Я поискал глазами самого хозяина, но человек, предложивший мне взаймы денег, сказал, что босс может и вообще не показаться.
— Яссир не любит банкетов, хотя обожает их устраивать, — пояснил он, оглядывая сад. — А вот и его сын, Чарли.
Я узнал Чарли по фотографиям, виденным мной у Беннистера, но совершенно растерялся, увидев, что сын великого человека сидит в инвалидном кресле. Чарльзу Кассули было всего двадцать с небольшим, а его усохшие ноги безвольно болтались на подножке кресла.
— Что с ним случилось? — спросил я своего нового знакомого.
— Мотоцикл, — лаконично ответил тот. — Много денег и мало здравого смысла. Чего еще ждать от богатых сынков?
Через несколько минут Джилл-Бет представила меня Чарли. Лицо его поражало красотой, но держался он холодно и неприветливо. Сначала я решил, что его накачали обезболивающими лекарствами до состояния полного отупения, но когда Джилл-Бет сказала ему, что я был матросом, он отреагировал чрезвычайно живо, хотя и достаточно грубо.
— Мореплаватели — сосунки! — с обидой в голосе заявил он и повернулся ко мне, чтобы посмотреть, буду ли я оскорблен. Я постарался сохранить невозмутимый вид. Если я что-то и чувствовал, так это жалость, поскольку передо мной был мальчик, рожденный для удовольствий этого богатейшего в мире общества, а все его блистательное будущее разрушил один неверный поворот руля. Правда, к этой жалости примешивалось и презрение. В больнице я встречал десятки людей, которые, не имея ни малейшего шанса вновь встать на ноги, встречали свой приговор так мужественно, что неполноценным ощущал себя я. Но Чарльз Кассули явно был из другого теста.
— А вы никогда не ходили под парусами? — спросил я его.
— Я уже сказал вам, мореходы — сосунки.
— У Чарльза есть моторный катер, — сказала Джилл-Бет, чтобы поддержать его.
— Ты танцуешь, Джей-Би?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54
Зазвонил телефон, и я вздрогнул от неожиданности.
— Капитан Сендмен? Это говорит дежурный с первого этажа. Мисс Киров просила передать вам, что она заедет за вами на машине к семи часам. Она предлагает вам надеть костюм для официальных встреч, сэр.
— Хорошо. Спасибо.
Он пожелал мне приятно провести сегодняшний день. По телевизору показывали спортивную программу, и шум на стадионе стоял такой, что даже картинка на экране дрожала от воплей болельщиков. Я выключил телевизор и наполнил себе ванную. Просто сумасшествие приехать сюда из-за какой-то девчонки! Я чувствовал, как моя правая нога начинает дрожать, и боялся, что колено подвернется. Поэтому я лег в ванну и постарался уговорить себя, что причин для беспокойства нет, что все это — просто любопытное приключение и я рад в нем участвовать.
* * *
Ощущение нереальности усугубилось с приездом Джилл-Бет. Она подкатила на белом «БМВ» с откидывающимся верхом. На ней было шелковое вечернее платье черного цвета в белый горошек, на шее — колье из трех ниток жемчуга, а на плечах — кружевная шаль. Волосы ее блестели сильнее обычного, а щеки пылали ярче.
— Привет, Ник!
— Привет. — Я почувствовал робость.
Она рассмеялась:
— Я так и думала, что ты выберешь черный смокинг.
— Извини за примитивность.
— Да брось ты. Мне нравятся мужчины в черных смокингах. Ты же не хочешь выглядеть, как официант? — Она наклонилась и быстро поцеловала меня. — Я чувствую себя великолепно и тебе желаю того же — ведь мы едем на прием. — Джилл-Бет нажала на газ, и мы выехали из-под навеса. Вечер был жарким и душным, и хотя верх у машины был откинут, она включила кондиционер на полную мощность, так что вскоре ноги у меня заледенели, а лоб, наоборот, покрылся испариной.
— Но у меня не очень много денег, — предупредил я.
— Тысячи баксов будет достаточно. — Я скорчил такую мину, что она Засмеялась. — К черту, Ник! Ты — гость Кассули, идет?
— Идет, — уныло сказал я, хотя все время отдавал себе отчет в том, что именно Кассули вытащил меня сюда, а вовсе не любовь.
Джилл-Бет свернула к въезду в порт, и вооруженная охрана, узнав ее, открыла ворота.
Мы проехали мимо пришвартованных в ряд моторных катеров, каждый из которых был размером с минный тральщик и носил такелаж, сделавший бы честь любому фрегату.
— Ла-ла земля, — сказал я, и Джилл-Бет засмеялась, сразу же поняв намек.
— Ты видел эти папки?
— Только то, что мне сочли нужным показать.
— Ты не обиделся?
— А что, должен был?
— Черт побери, конечно нет. — Она помахала рукой человеку, стоящему на одном из катеров, и пренебрежительно бросила: — Догадываюсь, что Тони был не в восторге.
— Еще бы! Да, признаться, и я тоже.
— Круто. — Свернув, она направилась к стоянке напротив белого катера. Кинув передачу на нейтраль, Джилл-Бет кивком указала на яхту: — Нравится?
Я знал этот тип, и он мне очень нравился. Стоящая перед нами яхта называлась «Балерина» и была построена на верфях западного побережья Америки. Она представляла из себя сорокадвухфутовое одномачтовое парусное судно с кормой, как у каноэ, и бушпритом. Прочный и изящный корабль. Корпус был из стекловолокна, а палубы и привальный брус — из дорогого тикового дерева.
— Твоя? — догадался я.
— Моя. Ты знаешь, мне всегда хотелось быть балериной, но при моей комплекции это невозможно.
— А мне кажется, у тебя бы получилось.
Джилл-Бет улыбнулась моему комплименту.
— Я была чересчур длинная. Да и все равно — теперь я предпочитаю яхту.
— Да, яхта у тебя прекрасная, — согласился я. Всегда можно определить, что судно часто выходит в море: оно теряет показной лоск и приобретает новые детали, появление которых диктуется необходимостью. «Балерина» явно видала виды: крюй-совы и роульсы были изношены, дополнительные перлини, аккуратно скрученные, лежали на шпангоутах, а рядом со стареньким спасательным плотом громоздились связанные весла, шесты и багры. Тиковые доски и отделка вытерлись добела. Через пару месяцев и «Сикоракс» приобрела бы похожий вид. — Великолепное судно, — повторил я.
— И теперь уже полностью мое! — радостно сказала Джилл-Бет. — В прошлом месяце я сделала последний взнос. — Она выключила мотор и открыла дверцу. — Ну что, пошли?
Следом за ней я взошел по сходням и наблюдал, как она отсоединяет кабели и освобождает пружины.
— Мы куда-то плывем? — с удивлением спросил я.
— Конечно. А почему бы и нет?
Странная прихоть — управлять яхтой в вечерней одежде, но, очевидно, это входило в планы Джилл-Бет. Она завела мотор.
— Ник, может, ты хочешь вывести ее?
Длинный корпус «Балерины» затруднял маневрирование в столь ограниченном пространстве, и мне пришлось немало попотеть, прежде чем яхта наконец развернулась и вышла в канал. Джилл-Бет расчехлила грот и подняла его. Я никогда раньше не видел, как девушка в вечернем платье управляет яхтой.
— Весь фокус в том, — радостно сообщила она, — что это чертовски хорошее средство от пота. — Джилл-Бет спустилась в кубрик и уселась рядом со мной. — Шампанского?
— Я уж подумал, что его мне сегодня не полагается.
Вечер был такой же легкомысленный, как и мой безответственный перелет через Атлантику, и я испытывал счастье и удивительную легкость. На воде было прохладней, и нас обдувал ветерок от паруса на грот-мачте.
— А как она по сравнению с «Сикоракс»? — спросила Джилл-Бет.
— Ну, у «Сикоракс» больше оснастки на реях — всякие там блоки, фалы, марсели. Следовательно, в подводной части должно быть больше металла. Поэтому она такая и упрямая.
— Как ты?
— Как я. И точно так же не любит ходить по ветру. Так что в кругосветном путешествии нам придется повоевать. — Мимо нас прошло моторное круизное судно, на его крытых шканцах сидели празднично одетые люди. У них была вечеринка, и они приветствовали нас, подняв бокалы. На бледнеющем небе, рядом с белым шлейфом, оставленным самолетом, показались первые звезды. — Спасибо за билет, — произнес я.
— Nada, — усмехнулась Джилл-Бет. — Разве белым рыцарям не нужна награда?
— А это моя награда? — спросил я.
— А что же еще? — Она коснулась своим бокалом моего. «Балерину» качнуло, и шампанское пролилось на мои черные брюки. — Ты мне нравишься в смокинге — этакое элегантное уродство.
— Мне кажется, я надел галстук в первый раз с тех пор, как меня награждали медалью.
Мы миновали стоящий у причала катер, на шлюпбалке которого висела вяленая туша. Шкипер помахал нам вилкой, а мы в ответ подняли бокалы с шампанским. Господи, подумал я, как все-таки разительно отличается этот прелестный вечер от сводящей с ума безрадостной жизни Тони Беннистера, полной зависти, амбиций и подлых подозрений. Неудивительно, что его жене, американке, надоело такое существование. Хотелось ли ей вернуться на это счастливое побережье с его элегантной роскошью?
Как только ветер немного переменился, я подтолкнул бегунок парусов к грот-мачте. Мы шли на восток, мимо мелководий, держась в пределах фарватера, обозначенного буями. Еще два прогулочных катера обогнали нас, и на них тоже были люди в вечерней одежде.
— А где состоится вечер? — поинтересовался я.
— Там. — Джилл-Бет махнула рукой прямо по курсу, указывая на огромный белый дом, расположенный на песчаном мысу. От основной части суши он был отгорожен деревьями, а к частному пляжу и частному же причалу спускалась уступами широкая лужайка. Кругом ярко горели фонари, а у причала толпились катера. Дорогу гостям, не желающим ехать по суше, освещала гирлянда разноцветных лампочек, протянутая вдоль песчаной косы к мысу.
— Здание принадлежит жене Кассули, — сказала Джилл-Бет, — но ее самой здесь нет, а Кассули тут. Он хочет поблагодарить тебя.
— Поблагодарить? За что?
— За то, что ты спас меня.
Неожиданно я занервничал. Это случалось со мной всякий раз, когда я сталкивался с очень богатыми людьми. Как говорится, принципы растворяются в наличности, а я уже поступился своим уединением ради беннистерских денег и опасался, что сегодня вечером от меня потребуют гораздо большего. Я толкнул руль от себя.
— Почему бы нам просто не рвануть в Нантакет? Я уже сто лет там не бывал.
Джилл-Бет засмеялась и потянула ручку на себя.
— Ник, Яссир хочет видеть тебя. Он тебе понравится.
Сам я в этом сомневался, однако послушно повел яхту к причалу, где нас уже ожидали слуги, готовые пришвартовать судно. Из огромного парка доносились приглушенные звуки музыки. Я выбрал место с наветренной стороны, и тут же два человека перепрыгнули на борт, чтобы взять перлини.
Сад, куда мы попали, казалось, сошел со страниц арабских сказок. На одном из пляжей была вырыта яма, в которой тлели плавник и водоросли, и ароматный дым поднимался в вечернее небо, разнося дразнящие запахи омаров, моллюсков и сахарной кукурузы. Чуть повыше, на одной из террас, жарились стейки на вертеле. Гостей было не счесть, повсюду лилось шампанское и играла музыка. Судя по всему, мы очутились на важном светском приеме, и в толпе озабоченно рыскали фоторепортеры. Один из них сфотографировал нас и спросил мое имя, но я ответил, что не имею чести быть знаменитостью.
— Британия? — Газетчик был до крайности разочарован, но вдруг радостно встрепенулся: — Может, вы лорд?
Я сказал, что меня зовут Джон Браун, и он это даже записал, но было ясно, что сегодня вечером мне не суждено выступить в роли светского льва.
— Почему ты не назвал себя? — запротестовала Джилл-Бет.
— Я не отношусь к важным персонам.
— Глупости. Потанцуем?
Я сослался на больную спину, и мы уселись за столик, где к нам тут же присоединилась шумная группа. После взаимных представлений один мужчина рассказал мне, как он... Я вставлял вежливые междометия. Насколько я понял, многие из присутствующих работали на Кассули — в его банках, в его морских или нефтяных компаниях. Я поискал глазами самого хозяина, но человек, предложивший мне взаймы денег, сказал, что босс может и вообще не показаться.
— Яссир не любит банкетов, хотя обожает их устраивать, — пояснил он, оглядывая сад. — А вот и его сын, Чарли.
Я узнал Чарли по фотографиям, виденным мной у Беннистера, но совершенно растерялся, увидев, что сын великого человека сидит в инвалидном кресле. Чарльзу Кассули было всего двадцать с небольшим, а его усохшие ноги безвольно болтались на подножке кресла.
— Что с ним случилось? — спросил я своего нового знакомого.
— Мотоцикл, — лаконично ответил тот. — Много денег и мало здравого смысла. Чего еще ждать от богатых сынков?
Через несколько минут Джилл-Бет представила меня Чарли. Лицо его поражало красотой, но держался он холодно и неприветливо. Сначала я решил, что его накачали обезболивающими лекарствами до состояния полного отупения, но когда Джилл-Бет сказала ему, что я был матросом, он отреагировал чрезвычайно живо, хотя и достаточно грубо.
— Мореплаватели — сосунки! — с обидой в голосе заявил он и повернулся ко мне, чтобы посмотреть, буду ли я оскорблен. Я постарался сохранить невозмутимый вид. Если я что-то и чувствовал, так это жалость, поскольку передо мной был мальчик, рожденный для удовольствий этого богатейшего в мире общества, а все его блистательное будущее разрушил один неверный поворот руля. Правда, к этой жалости примешивалось и презрение. В больнице я встречал десятки людей, которые, не имея ни малейшего шанса вновь встать на ноги, встречали свой приговор так мужественно, что неполноценным ощущал себя я. Но Чарльз Кассули явно был из другого теста.
— А вы никогда не ходили под парусами? — спросил я его.
— Я уже сказал вам, мореходы — сосунки.
— У Чарльза есть моторный катер, — сказала Джилл-Бет, чтобы поддержать его.
— Ты танцуешь, Джей-Би?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54