Дождь просачивался сквозь навес и капал на ложе из папоротника орляка. Вспышка молнии, озарившая небосвод, осветила щели над головой. Томас выполз из-под укрытия и отправился искать в потемках дверной проем. Не успел он выкрикнуть имя Женевьевы, как над холмами громыхнуло так близко и так громко, что Томас отпрянул, словно от удара боевого молота. Он вышел на порог босиком, в длинной полотняной рубашке, которая тотчас вымокла насквозь. Три зигзага молнии прорезали восточный небосклон, и в их свете Томас увидел лошадей, они дрожали и испуганно поводили глазами. Он подошел к ним, чтобы успокоить животных и проверить, прочна ли привязь, и позвал девушку.
— Женевьева! — крикнул лучник во тьму. — Женевьева!
И тут он увидел ее.
Или, скорее, в мгновенной вспышке молнии, прочертившей тьму, ему предстало видение. Это была женщина. Стройная в своей серебряной наготе, она стояла, воздев руки к полыхающему огнем небу. Молния погасла, однако светящийся образ удержался перед мысленным взором Томаса. Когда молния, ударив в восточные холмы, вспыхнула снова, Женевьева откинула голову назад. Волосы ее были распущены, и вода струилась с них капельками жидкого серебра.
Озаряемая молниями, она плясала обнаженная под грозой.
Женевьева не любила, когда он видел ее обнаженной. Она ненавидела шрамы, которые выжег на ее руках, ногах и спине отец Рубер, однако сейчас, нагая, подставив лицо ливню, танцевала медленный танец. Она возникала перед Томасом с каждой вспышкой молнии, и он, глядя на нее, подумал, что она и впрямь драга. Дикое, неистовое, непредсказуемое существо. Сгусток серебра во мраке, сияющая женщина, опасная, прекрасная, необычная и непостижимая. Томас присел и смотрел, не отрываясь, а сам думал, что губит свою душу, ибо отец Медоуз говорил, что драги есть творения дьявола. И все же он любил ее.
Затем над холмами прокатился оглушительный раскат грома, и он пригнулся, плотно закрыв глаза. «Я проклят, — подумал лучник, — проклят навек». Эта мысль наполняла его безнадежным отчаянием.
— Томас! — Женевьева склонилась к нему, нежно обняв ладонями его лицо. — Томас.
— Ты драга, — сказал он, не открывая глаз.
— И рада бы ею быть, но, увы! Хотелось бы мне, чтобы там, где я ступаю, распускались цветы. Но я не драга. Я просто танцевала в грозу, под молнией, и гром разговаривал со мной.
Томас поежился.
— И что он сказал?
Она положила руки ему на плечи, успокаивая его.
— Что все будет хорошо.
Он промолчал.
— Все будет хорошо, — повторила Женевьева, — потому что гром не лжет тем, кто для него танцует. Это обещание, любовь моя, правдивое обещание. Все будет хорошо.
* * *
Сэр Гийом послал одного из захваченных в плен ратников в Вера, чтобы сообщить графу о пленении его племянника и еще тринадцати воинов и предложить начать переговоры о выкупе. Жослен не утаил, что его дядя ездил в Астарак, и нормандец предположил, что старик давно вернулся в свой замок.
Но оказалось, что он не вернулся, ибо четыре дня спустя после ухода Томаса и Женевьевы явившийся в Кастийон-д'Арбизон странствующий торговец сказал, что графа Бера свалила лихорадка и, возможно, он при смерти. Сейчас он не у себя в замке, а в лазарете монастыря Святого Севера. Ратник, посланный в Бера, вернулся на следующий день с теми же новостями и вдобавок сообщил, что никто в Бера не может без графа вести переговоры об освобождении Жослена. Единственное, что мог сделать для Жослена командир гарнизона, шевалье Анри Куртуа, это отправить послание в Астарак и надеяться, что граф чувствует себя достаточно хорошо, чтобы во всем разобраться.
— И что же нам делать? — спросил Робби.
Чувствовалось, что он расстроен, очень уж ему не терпелось увидеть золото. Он и Жослен сидели в большом холле, перед горящим очагом. Стояла ночь. Они были одни.
Жослен промолчал.
Робби призадумался.
— Я мог бы перепродать тебя, — предложил он.
Такое делалось довольно часто. Если кто-то захватывал пленника, стоившего богатого выкупа, но не хотел ждать денег, он уступал пленника за чуть меньшую сумму другому человеку, который потом вел долгие переговоры, с тем чтобы получить свое сполна и с немалой выгодой.
Жослен кивнул.
— Мог бы, — согласился он, — но много ты за меня не выручишь.
— За наследника Бера и сеньора Безье? — насмешливо спросил Робби. — Ты стоишь большого выкупа.
— Безье — это поле для свиней, — презрительно сказал Жослен, — а наследник Бера не стоит ничего, зато графство Бера — это лакомый кусок. Очень лакомый.
Несколько мгновений рыцарь молча смотрел на Робби.
— Мой дядя глупец, — продолжил он, — но очень богатый. Он держит монеты в подвалах. Бочонки, доверху наполненные монетами, и два из них набиты генуэзскими цехинами.
Робби посмаковал эту мысль. Он представил себе монеты томящиеся в темноте, два бочонка, наполненные чудесными монетами Генуи, монетами из чистого золота. На один генуэзский цехин в год можно было прокормиться, одеться да еще заплатить за свое вооружение. А там таких цехинов целых два бочонка!
— Одна беда, — продолжил Жослен, — мой дядюшка страшно скуп. Выманить у него денежки до сих пор удавалось только церкви. Будь его воля, он предпочел бы, чтобы я умер в плену. Ему все равно, если наследником станет один из моих братьев, лишь бы его казна осталась в целости и сохранности. Иногда он ночью спускается с фонарем в подвалы замка, чтобы полюбоваться на свои деньги. Просто чтобы полюбоваться.
— Ты хочешь сказать, что за тебя не заплатят выкуп? — растерялся Робби.
— Я хочу сказать тебе, — ответил Жослен, — что пока графом Бера остается мой дядя, я так и буду сидеть у тебя в плену. Но что, если бы графом стал я?
— Ты?
Робби еще не понимал, к чему ведет Жослен, и голос его прозвучал озадаченно.
— Мой дядя болен, — подсказал Жослен. — Тяжело болен и, может быть, лежит при смерти.
Робби подумал и сообразил, к чему клонил пленник.
— И если бы ты стал графом, — медленно произнес он, — тогда ты сам вел бы переговоры о собственном выкупе?
— Если бы я стал графом, — сказал Жослен, — я бы выкупил и себя, и своих людей. Всех до единого. Причем без всяких проволочек.
И снова Робби задумался.
— Большие они, эти бочонки? — спросил он, помолчав.
Жослен показал рукой высоту в два-три фута над полом.
— Это самый большой запас золота в Гаскони, — сказал он. — Есть дукаты, экю, флорины, денье, цехины и мутоны.
— Мутоны?
— Золотые, — пояснил Жослен, — толстые и тяжелые. С избытком хватит, чтобы заплатить выкуп.
— Но твой дядя может поправиться, — сказал Робби.
— Об этом молятся, — с ханжеским лицемерием сказал Жослен, — но если ты позволишь мне послать двух человек в Астарак, они могут справиться там о его здоровье и сообщить нам о его состоянии. А заодно, если он в сознании, предложить ему подумать о выкупе.
— Но ты сказал, что он ни за что не заплатит.
Робби делал вид, будто не понимает, что именно предлагает Жослен. Или старался показать, будто ничего не понял.
— Может быть, он согласится, — сказал Жослен, — неужели в его сердце совсем не осталось родственного чувства? Ведь как-никак я его ближайший родственник и наследник. Но для этого я должен сам послать к нему своих людей.
— Двоих?
— А если у них ничего не выйдет, они, разумеется, вернутся, — с невинным видом заверил шотландца Жослен, — так что ты в любом случае ничего не теряешь. Но их, разумеется, нельзя отправить в путь безоружными. Особенно в здешних краях, где повсюду рыщут коредоры.
Робби пристально смотрел на Жослена, пытаясь прочесть в свете очага выражение его лица, и тут ему на ум пришел вопрос:
— Слушай, а что вообще понесло твоего дядюшку в этот Астарак?
Жослен рассмеялся.
— Глупый старый хрыч притащился в Астарак искать Святой Грааль. Он-то думал, будто я ничего не знаю, но один монах рассказал мне, в чем дело. Святой Грааль, черт его побери! Старикашка спятил. Он искренне верит, что, если найдет Грааль, Господь пошлет ему сына.
— Грааль?
— Бог знает, с чего ему это взбрело в голову? Он свихнулся. Свихнулся на почве благочестия.
Грааль, подумал Робби, опять Грааль! Порой он и сам сомневался в затеянных Томасом поисках и даже считал это своего рода безумием, а тут вдруг оказывается, что подобным безумием одержимы и другие люди, богатые и влиятельные. Это ли не признак того, что пресловутый Грааль действительно существует? А если так, то нельзя допустить, чтобы святыня попала в Англию. Куда угодно, но только не в Англию!
Жослен, по всей видимости, не понял, какое воздействие его слова оказали на Робби.
— Мы с тобой, — сказал он, — не должны быть по разные стороны. Мы оба враги Англии. Это ведь от них все беды, от англичан. Они первые явились сюда, — он постучал по столу, чтобы подчеркнуть свою мысль, — и начали убивать, а ради чего?
Ради Грааля, подумал Робби и представил себе, как увозит эту священную реликвию в Шотландию. А потом отважное воинство Шотландии, подкрепленное могуществом Грааля, не жалея вражеской крови, в победоносной войне одолеет Англию!
— Мы с тобой должны быть друзьями, — сказал Жослен, — и ты можешь дать мне доказательство твоей дружбы прямо сейчас.
Он поднял глаза на свой щит, который висел на стене перевернутым, так что красный кулак указывал вниз. Томас повесил щит таким образом в знак того, что его владелец взят в плен.
— Сними его, — с горечью в голосе попросил Жослен.
Робби глянул на Жослена, подошел к стене и с помощью меча отцепил щит, который, звякнув, упал на камни. Шотландец поднял его и прислонил к камням в правильном положении.
— Спасибо, — сказал Жослен, — и помни, Робби, что, когда я стану графом Бера, мне потребуются хорошие воины. Ты еще никому не принес обета?
— Нет.
— А графу Нортгемптону?
— Еще чего не хватало! — воскликнул Робби, вспомнив, как недружелюбно отнесся к нему граф.
— Так подумай о том, чтобы поступить на службу ко мне, — сказал Жослен. — Я умею быть щедрым, Робби. Черт, да я начну с того, что пошлю священника в Англию.
Робби заморгал, в недоумении от слов Жослена.
— Ты пошлешь священника в Англию? Зачем?
— Чтобы отвезти выкуп за тебя, конечно, — промолвил Жослен с улыбкой. — Ты будешь вольным человеком, Робби Дуглас. — Он помолчал, внимательно глядя на Робби. — Если я стану графом Бера, — добавил он, — то смогу это устроить.
— Если ты станешь графом Бера, — осторожно промолвил Робби.
— Я смогу выкупить всех здешних пленников, — разошелся Жослен, — выкупить тебя и нанять на службу столько твоих людей, сколько пожелают предложить мне свой меч. Только позволь мне послать в Астарак двоих моих людей.
На следующее утро Робби поговорил с сэром Гийомом, и нормандец согласился, не усмотрев в его предложении никаких причин для отказа: почему бы и впрямь двум пленным ратникам не съездить в Астарак для переговоров с графом, если они дадут слово, что вернутся в замок.
— Остается лишь надеяться, что он чувствует себя достаточно хорошо, чтобы выслушать их и понять, о чем речь, — сказал сэр Гийом.
Таким образом, Жослен послал в монастырь Виллесиля и его товарища, своих верных вассалов. Они отбыли в доспехах, с мечами и подробными инструкциями.
А Робби остался ждать, когда на него свалится богатство.
* * *
Небо прояснилось. От плотной завесы серых туч остались лишь длинные полоски, розовевшие в закатных лучах, а к следующему вечеру рассеялись и они. Ветер переменился, и с юга повеяло теплом.
Томас и Женевьева остались в разрушенной хижине и провели в ней два дня. Они высушили свои плащи, дали лошадям вдоволь нащипаться осенней травки и отдохнули сами. Томас не спешил скорее добраться до Астарака, ибо не очень рассчитывал что-либо там найти, но вот Женевьева была уверена, что местным жителям будет что рассказать и к их рассказам стоит прислушаться. А Томас был доволен и тем, что он и Женевьева в кои-то веки остались наедине, ведь в замке им никогда не удавалось уединиться по-настоящему.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60
— Женевьева! — крикнул лучник во тьму. — Женевьева!
И тут он увидел ее.
Или, скорее, в мгновенной вспышке молнии, прочертившей тьму, ему предстало видение. Это была женщина. Стройная в своей серебряной наготе, она стояла, воздев руки к полыхающему огнем небу. Молния погасла, однако светящийся образ удержался перед мысленным взором Томаса. Когда молния, ударив в восточные холмы, вспыхнула снова, Женевьева откинула голову назад. Волосы ее были распущены, и вода струилась с них капельками жидкого серебра.
Озаряемая молниями, она плясала обнаженная под грозой.
Женевьева не любила, когда он видел ее обнаженной. Она ненавидела шрамы, которые выжег на ее руках, ногах и спине отец Рубер, однако сейчас, нагая, подставив лицо ливню, танцевала медленный танец. Она возникала перед Томасом с каждой вспышкой молнии, и он, глядя на нее, подумал, что она и впрямь драга. Дикое, неистовое, непредсказуемое существо. Сгусток серебра во мраке, сияющая женщина, опасная, прекрасная, необычная и непостижимая. Томас присел и смотрел, не отрываясь, а сам думал, что губит свою душу, ибо отец Медоуз говорил, что драги есть творения дьявола. И все же он любил ее.
Затем над холмами прокатился оглушительный раскат грома, и он пригнулся, плотно закрыв глаза. «Я проклят, — подумал лучник, — проклят навек». Эта мысль наполняла его безнадежным отчаянием.
— Томас! — Женевьева склонилась к нему, нежно обняв ладонями его лицо. — Томас.
— Ты драга, — сказал он, не открывая глаз.
— И рада бы ею быть, но, увы! Хотелось бы мне, чтобы там, где я ступаю, распускались цветы. Но я не драга. Я просто танцевала в грозу, под молнией, и гром разговаривал со мной.
Томас поежился.
— И что он сказал?
Она положила руки ему на плечи, успокаивая его.
— Что все будет хорошо.
Он промолчал.
— Все будет хорошо, — повторила Женевьева, — потому что гром не лжет тем, кто для него танцует. Это обещание, любовь моя, правдивое обещание. Все будет хорошо.
* * *
Сэр Гийом послал одного из захваченных в плен ратников в Вера, чтобы сообщить графу о пленении его племянника и еще тринадцати воинов и предложить начать переговоры о выкупе. Жослен не утаил, что его дядя ездил в Астарак, и нормандец предположил, что старик давно вернулся в свой замок.
Но оказалось, что он не вернулся, ибо четыре дня спустя после ухода Томаса и Женевьевы явившийся в Кастийон-д'Арбизон странствующий торговец сказал, что графа Бера свалила лихорадка и, возможно, он при смерти. Сейчас он не у себя в замке, а в лазарете монастыря Святого Севера. Ратник, посланный в Бера, вернулся на следующий день с теми же новостями и вдобавок сообщил, что никто в Бера не может без графа вести переговоры об освобождении Жослена. Единственное, что мог сделать для Жослена командир гарнизона, шевалье Анри Куртуа, это отправить послание в Астарак и надеяться, что граф чувствует себя достаточно хорошо, чтобы во всем разобраться.
— И что же нам делать? — спросил Робби.
Чувствовалось, что он расстроен, очень уж ему не терпелось увидеть золото. Он и Жослен сидели в большом холле, перед горящим очагом. Стояла ночь. Они были одни.
Жослен промолчал.
Робби призадумался.
— Я мог бы перепродать тебя, — предложил он.
Такое делалось довольно часто. Если кто-то захватывал пленника, стоившего богатого выкупа, но не хотел ждать денег, он уступал пленника за чуть меньшую сумму другому человеку, который потом вел долгие переговоры, с тем чтобы получить свое сполна и с немалой выгодой.
Жослен кивнул.
— Мог бы, — согласился он, — но много ты за меня не выручишь.
— За наследника Бера и сеньора Безье? — насмешливо спросил Робби. — Ты стоишь большого выкупа.
— Безье — это поле для свиней, — презрительно сказал Жослен, — а наследник Бера не стоит ничего, зато графство Бера — это лакомый кусок. Очень лакомый.
Несколько мгновений рыцарь молча смотрел на Робби.
— Мой дядя глупец, — продолжил он, — но очень богатый. Он держит монеты в подвалах. Бочонки, доверху наполненные монетами, и два из них набиты генуэзскими цехинами.
Робби посмаковал эту мысль. Он представил себе монеты томящиеся в темноте, два бочонка, наполненные чудесными монетами Генуи, монетами из чистого золота. На один генуэзский цехин в год можно было прокормиться, одеться да еще заплатить за свое вооружение. А там таких цехинов целых два бочонка!
— Одна беда, — продолжил Жослен, — мой дядюшка страшно скуп. Выманить у него денежки до сих пор удавалось только церкви. Будь его воля, он предпочел бы, чтобы я умер в плену. Ему все равно, если наследником станет один из моих братьев, лишь бы его казна осталась в целости и сохранности. Иногда он ночью спускается с фонарем в подвалы замка, чтобы полюбоваться на свои деньги. Просто чтобы полюбоваться.
— Ты хочешь сказать, что за тебя не заплатят выкуп? — растерялся Робби.
— Я хочу сказать тебе, — ответил Жослен, — что пока графом Бера остается мой дядя, я так и буду сидеть у тебя в плену. Но что, если бы графом стал я?
— Ты?
Робби еще не понимал, к чему ведет Жослен, и голос его прозвучал озадаченно.
— Мой дядя болен, — подсказал Жослен. — Тяжело болен и, может быть, лежит при смерти.
Робби подумал и сообразил, к чему клонил пленник.
— И если бы ты стал графом, — медленно произнес он, — тогда ты сам вел бы переговоры о собственном выкупе?
— Если бы я стал графом, — сказал Жослен, — я бы выкупил и себя, и своих людей. Всех до единого. Причем без всяких проволочек.
И снова Робби задумался.
— Большие они, эти бочонки? — спросил он, помолчав.
Жослен показал рукой высоту в два-три фута над полом.
— Это самый большой запас золота в Гаскони, — сказал он. — Есть дукаты, экю, флорины, денье, цехины и мутоны.
— Мутоны?
— Золотые, — пояснил Жослен, — толстые и тяжелые. С избытком хватит, чтобы заплатить выкуп.
— Но твой дядя может поправиться, — сказал Робби.
— Об этом молятся, — с ханжеским лицемерием сказал Жослен, — но если ты позволишь мне послать двух человек в Астарак, они могут справиться там о его здоровье и сообщить нам о его состоянии. А заодно, если он в сознании, предложить ему подумать о выкупе.
— Но ты сказал, что он ни за что не заплатит.
Робби делал вид, будто не понимает, что именно предлагает Жослен. Или старался показать, будто ничего не понял.
— Может быть, он согласится, — сказал Жослен, — неужели в его сердце совсем не осталось родственного чувства? Ведь как-никак я его ближайший родственник и наследник. Но для этого я должен сам послать к нему своих людей.
— Двоих?
— А если у них ничего не выйдет, они, разумеется, вернутся, — с невинным видом заверил шотландца Жослен, — так что ты в любом случае ничего не теряешь. Но их, разумеется, нельзя отправить в путь безоружными. Особенно в здешних краях, где повсюду рыщут коредоры.
Робби пристально смотрел на Жослена, пытаясь прочесть в свете очага выражение его лица, и тут ему на ум пришел вопрос:
— Слушай, а что вообще понесло твоего дядюшку в этот Астарак?
Жослен рассмеялся.
— Глупый старый хрыч притащился в Астарак искать Святой Грааль. Он-то думал, будто я ничего не знаю, но один монах рассказал мне, в чем дело. Святой Грааль, черт его побери! Старикашка спятил. Он искренне верит, что, если найдет Грааль, Господь пошлет ему сына.
— Грааль?
— Бог знает, с чего ему это взбрело в голову? Он свихнулся. Свихнулся на почве благочестия.
Грааль, подумал Робби, опять Грааль! Порой он и сам сомневался в затеянных Томасом поисках и даже считал это своего рода безумием, а тут вдруг оказывается, что подобным безумием одержимы и другие люди, богатые и влиятельные. Это ли не признак того, что пресловутый Грааль действительно существует? А если так, то нельзя допустить, чтобы святыня попала в Англию. Куда угодно, но только не в Англию!
Жослен, по всей видимости, не понял, какое воздействие его слова оказали на Робби.
— Мы с тобой, — сказал он, — не должны быть по разные стороны. Мы оба враги Англии. Это ведь от них все беды, от англичан. Они первые явились сюда, — он постучал по столу, чтобы подчеркнуть свою мысль, — и начали убивать, а ради чего?
Ради Грааля, подумал Робби и представил себе, как увозит эту священную реликвию в Шотландию. А потом отважное воинство Шотландии, подкрепленное могуществом Грааля, не жалея вражеской крови, в победоносной войне одолеет Англию!
— Мы с тобой должны быть друзьями, — сказал Жослен, — и ты можешь дать мне доказательство твоей дружбы прямо сейчас.
Он поднял глаза на свой щит, который висел на стене перевернутым, так что красный кулак указывал вниз. Томас повесил щит таким образом в знак того, что его владелец взят в плен.
— Сними его, — с горечью в голосе попросил Жослен.
Робби глянул на Жослена, подошел к стене и с помощью меча отцепил щит, который, звякнув, упал на камни. Шотландец поднял его и прислонил к камням в правильном положении.
— Спасибо, — сказал Жослен, — и помни, Робби, что, когда я стану графом Бера, мне потребуются хорошие воины. Ты еще никому не принес обета?
— Нет.
— А графу Нортгемптону?
— Еще чего не хватало! — воскликнул Робби, вспомнив, как недружелюбно отнесся к нему граф.
— Так подумай о том, чтобы поступить на службу ко мне, — сказал Жослен. — Я умею быть щедрым, Робби. Черт, да я начну с того, что пошлю священника в Англию.
Робби заморгал, в недоумении от слов Жослена.
— Ты пошлешь священника в Англию? Зачем?
— Чтобы отвезти выкуп за тебя, конечно, — промолвил Жослен с улыбкой. — Ты будешь вольным человеком, Робби Дуглас. — Он помолчал, внимательно глядя на Робби. — Если я стану графом Бера, — добавил он, — то смогу это устроить.
— Если ты станешь графом Бера, — осторожно промолвил Робби.
— Я смогу выкупить всех здешних пленников, — разошелся Жослен, — выкупить тебя и нанять на службу столько твоих людей, сколько пожелают предложить мне свой меч. Только позволь мне послать в Астарак двоих моих людей.
На следующее утро Робби поговорил с сэром Гийомом, и нормандец согласился, не усмотрев в его предложении никаких причин для отказа: почему бы и впрямь двум пленным ратникам не съездить в Астарак для переговоров с графом, если они дадут слово, что вернутся в замок.
— Остается лишь надеяться, что он чувствует себя достаточно хорошо, чтобы выслушать их и понять, о чем речь, — сказал сэр Гийом.
Таким образом, Жослен послал в монастырь Виллесиля и его товарища, своих верных вассалов. Они отбыли в доспехах, с мечами и подробными инструкциями.
А Робби остался ждать, когда на него свалится богатство.
* * *
Небо прояснилось. От плотной завесы серых туч остались лишь длинные полоски, розовевшие в закатных лучах, а к следующему вечеру рассеялись и они. Ветер переменился, и с юга повеяло теплом.
Томас и Женевьева остались в разрушенной хижине и провели в ней два дня. Они высушили свои плащи, дали лошадям вдоволь нащипаться осенней травки и отдохнули сами. Томас не спешил скорее добраться до Астарака, ибо не очень рассчитывал что-либо там найти, но вот Женевьева была уверена, что местным жителям будет что рассказать и к их рассказам стоит прислушаться. А Томас был доволен и тем, что он и Женевьева в кои-то веки остались наедине, ведь в замке им никогда не удавалось уединиться по-настоящему.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60