Ударом ноги Томас выбил у мальчишки нож.
— Ты говоришь по-французски? — спросил лучник и получил в ответ смачный плевок.
Усмехнувшись, Томас забрал у него поводья и рывком поднял мальца на ноги. Наконечник шевельнулся в ране, и паренек заорал от боли. Томас бросил взгляд на уцелевших коредоров и увидел, что их боевой пыл угас. Их взоры были обращены к угодившему в руки врага раненому мальчишке.
Томас догадался, что паренек прибежал с теми тремя разбойниками, которые бросились к скалам, пока он прятался за валуном. Они наверняка надеялись украсть двух лошадей, чтобы хоть чем-то разжиться от неудачного похода. Стрелы Томаса заставили людей повернуть назад, но мальчишка, маленький, проворный и ловкий, добрался до скал и попытался показать себя героем. Теперь, похоже, он превратился в заложника, ибо один из коредоров, рослый мужчина в кожаном нагруднике и помятом саладе, нахлобученном на копну кудлатых волос, вытянул обе руки, показывая, что у него нет оружия, и медленно двинулся вперед.
Когда незнакомец приблизился шагов на тридцать, Томас швырнул мальчика наземь и поднял лук.
— Больше ни шагу! — предостерег он.
— Меня Филеном звать, — назвался подошедший.
Он был длинноногим, широкоплечим, с печальным, исхудалым лицом. Лоб его пересекал шрам, оставленный мечом или кинжалом. Оружия, кроме поясного ножа, при нем не имелось.
«Вроде бы разбойник разбойником», — подумалось Томасу, но что-то во взгляде Филена заставляло его подумать, что тот прежде знавал лучшие времена. Может быть, гораздо лучшие.
— Он мой сын, — добавил Филен, кивнув на мальчика.
Томас пожал плечами, показывая, что ему это безразлично.
Филен стянул треснутый шлем и скользнул быстрым взглядом по телам своих товарищей, лежащих на жухлой траве. Четверых длинные стрелы сразили наповал, двое раненых издавали стоны. Он снова перевел взгляд на Томаса.
— Ты англичанин?
— А что это, по-твоему? — спросил Томас, подняв лук. Длинные боевые луки использовали только англичане.
— Слышал я о ваших луках, — признал Филен. По-французски он говорил неуверенно, порой мешкая в попытке подобрать нужное слово. — Слышать-то слышал, но видеть до сего дня не видел ни одного.
— Ну вот и увидел, — язвительно произнес Томас.
— По-моему, твоя женщина ранена, — заметил Филен, кивнув в ту сторону, где укрывалась Женевьева.
— А по-моему, ты напрасно думаешь, будто я такой уж круглый дурак, — отозвался Томас.
Филен явно добивался, чтобы Томас отвернулся, утратил бдительность и дал возможность арбалетчикам подобраться поближе.
— Нет, — покачал головой Филен. — Я думаю о другом. О том, чтобы мой сын остался в живых.
— А что ты предлагаешь за него?
— Твою жизнь. Если ты его не отдашь, мы приведем сюда людей, много людей и будем ждать. Вы оба умрете. Если мой сын умрет, умрешь и ты, англичанин. Причем в таких мучениях, что будешь радоваться, когда попадешь наконец в ад. Но если Галдрик выживет, останетесь в живых и вы. Ты и твоя еретичка.
— Ты знаешь, кто она? — удивился Томас.
— Мы знаем обо всем, что происходит между Бера и горами, — ответил Филен.
Томас скользнул взглядом по скалам, но Женевьева не высовывалась. Он собирался позвать ее оттуда, но вместо этого отошел в сторону от мальчика.
— Хочешь, чтобы я извлек стрелу? — спросил он разбойника.
— Ее вытащат монахи в монастыре Святого Севера, — сказал Филен.
— А ты можешь пойти в монастырь?
— Аббат Планшар никогда не откажет в помощи раненому.
— Даже если это коредор?
Филен нахмурился.
— Мы просто безземельные люди. Выселенные. Обвиненные в преступлениях, которых мы не совершали. Ну, по крайней мере, некоторых. — Он неожиданно улыбнулся, и Томас чуть было не улыбнулся в ответ. — Некоторых мы и правда не совершали, ей-богу. И что, по-твоему, нам следовало сделать? Отправиться на галеры? Или прямиком на виселицу?
Томас опустился на колени рядом с мальчиком, положил лук рядом и достал свой нож. Мальчик хмуро воззрился на него. Филен испуганно вскрикнул, но, поняв, что лучник не собирается причинять ребенку зло, умолк. Томас отделил наконечник стрелы от древка, убрал драгоценный кусочек металла в торбу и встал.
— Поклянись жизнью своего сына, что сдержишь слово, — велел он Филену.
— Клянусь, — сказал Филен.
Томас указал на высокие скалы, где укрывалась Женевьева.
— Она драга, — сказал он. — Если нарушишь клятву, Филен, она изведет тебя.
— Я не причиню тебе вреда, — сказал Филен серьезно. — И они, — он глянул на остальных коредоров, — тоже ничего худого не сделают.
Томас понял: выбирать не из чего. Либо нужно довериться Филену, либо отсиживаться в скалах, где даже нет воды.
— Он твой, — промолвил лучник, шагнув в сторону от мальчика.
— Спасибо, — произнес Филен серьезно. — Но скажи мне...
Эти последние три слова остановили Томаса, уже повернувшегося, чтобы увести лошадей обратно к скалам.
— Скажи мне, англичанин, зачем ты сюда пришел? И почему один?
— Не ты ли говорил, что знаешь обо всем, что происходит между Бера и горами?
— Потому и знаю, что спрашиваю у людей, — ответил склонившийся над мальчиком Филен.
— Я такой же изгой, как и ты, Филен. Беглый преступник. Я действительно совершил то, в чем меня обвиняют.
— И в чем тебя обвиняют?
— В укрывательстве еретички.
Филен только пожал плечами; очевидно, в иерархии преступлений, превративших этих людей в изгоев и разбойников, такой поступок не числился среди первостепенных злодеяний.
— Если ты и впрямь ударился в бега, — сказал он, — подумай, может, тебе стоит присоединиться к нам. Но сперва позаботься о своей женщине. Я не солгал. Она ранена.
Он оказался прав. Томас отвел лошадей к скалам и позвал Женевьеву. Не дождавшись ответа, он взобрался к ущелью и нашел ее с арбалетной стрелой в левом плече. Стрела пробила ее серебряную кольчугу и раздробила ребро слева над грудью. Женевьева была бледна, дышала прерывисто, вокруг валялось много страшных черных стрел. Когда Томас приподнял ее, она заплакала.
— Я умираю, — пролепетала девушка, но крови изо рта не было.
Томас не раз видел такие раны. Многие после них выживали, хотя и умирали от них нередко.
Он отнес ее на руках вниз; для нее это было очень болезненно, но она крепилась и даже нашла в себе силы, чтобы с помощью Томаса сесть в седло. Сквозь кольчугу просачивалась тонкая струйка крови. Она сидела обмякшая, взгляд ее потускнел, а подошедшие поближе коредоры с любопытством ее разглядывали. Глазели они и на Томаса и боязливо крестились при виде огромного лука. Все они были худые и изможденные, сказывался неурожайный год; найти пропитание было нелегко, изгоям же приходилось особенно трудно. Сейчас, когда они по приказу Филена убрали оружие, в них не было ничего устрашающего, они вели себя миролюбиво и смотрели жалостливо. Филен поговорил с ними на местном языке, а потом, усадив сына на одну из костлявых лошадей, на которых коредоры преследовали Томаса и Женевьеву, он начал спускаться по склону холма к Астараку.
Томас пошел с ним, ведя под уздечку лошадь Женевьевы. Кровь на задней ляжке кобылы запеклась, и, хотя шаг ее был затрудненным, рана казалась не такой уж серьезной, и Томас решил, что извлечь стрелу можно будет и попозже.
— Ты их главарь? — спросил он Филена.
— Только тех людей, которых ты видел, — ответил разбойник, — да и то, наверное, уже нет.
— Уже нет?
— Коредоры любят успех, — ответил Филен, — и не любят, когда приходится хоронить своих мертвецов. Наверняка найдутся такие, кто решит, что он справится на моем месте лучше.
— А как остальные раненые? — спросил Томас, указав кивком головы вверх на холм. — Почему они не пошли в аббатство?
— Один не захотел, предпочел вернуться к своей женщине, а остальные... Они, вероятно, умрут. — Филен бросил взгляд на лук Томаса. — Некоторые не хотят идти из страха, что их выдадут и возьмут в плен. Но меня Планшар не предаст.
Женевьева нетвердо держалась в седле, и Томасу приходилось ехать рядом, чтобы поддерживать ее. Девушка молчала. Глаза ее оставались тусклыми, кожа бледной, а дыхание еле ощутимым, но она достаточно крепко держалась за луку седла, из чего следовало, что жизнь в ней еще теплится.
— Согласятся ли монахи ее лечить? — с беспокойством спросил он Филена.
— Планшар не отказывает никому, — ответил тот, — даже еретикам.
— Планшар — это здешний аббат?
— Да, — подтвердил Филен, — кроме того, он просто хороший человек. Когда-то я был у него монахом.
— Ты? — Томас не сумел скрыть удивления.
— Ну не то чтобы полноправным братом, просто послушником. А потом встретил девушку. Мы ставили палки в новом винограднике, она принесла ивовые прутья для лозы и...
Филен пожал плечами, как будто все прочее было настолько очевидным, что тут и говорить не о чем.
— Я был молод, — закончил он вместо этого, — и она тоже.
— Мать Галдрика? — догадался Томас.
Филен кивнул.
— Она уже умерла. Аббат тогда пожалел нас. Сказал, что у меня, видать, нет призвания, и освободил от обета. Мы стали арендаторами аббатства, арендовали маленькую усадьбу, но в деревне меня невзлюбили. Ее родные хотели выдать ее за другого человека, а меня считали человеком никчемным. Меня едва терпели, а когда она умерла, явились, чтобы сжечь мой дом и выгнать меня прочь. Я убил одного мотыгой, а они заявили, будто это я затеял стычку, и вышло, что я убийца. Мне оставалось либо бежать, либо дать отволочь себя в Бера и вздернуть на виселицу.
Он вел лошадь сына через маленькую, сбегавшую с холма речушку.
— Колесо Фортуны, кажется, так это называется. Вращается и вращается, то вверх, то вниз, но я, похоже, чаще оказываюсь внизу, чем вверху. Теперь вот и Дестрал свалит всю вину на меня.
— Дестрал?
— Наш главарь. Его имя означает «топор», и именно топором он и убивает.
— Его здесь нет?
— Он послал меня разведать, что происходит в Астараке, — ответил Филен. — В старый замок заявились люди и что-то копали. Дестрал думает, что там ищут клад.
«Грааль! — подумал Томас. — Там ищут Грааль. А вдруг его уже нашли?»
Впрочем, эту мысль он тут же отбросил: известие о такой находке мигом разлетелось бы по всей округе.
— Но до Астарака мы так и не добрались, — продолжил Филен. — Устроили привал в лесу и как раз собирались сниматься с лагеря, когда увидели вас.
— Поживиться решили?
— Мы бы выручили за тебя сорок монет, — признался Филен. — Сорок полновесных золотых.
— Ого, — заметил Томас. — Это на десять монет больше, чем получил Иуда. Причем с ним расплатились серебрениками.
Филен натянуто улыбнулся.
После полудня они добрались до монастыря. С севера налетали порывы холодного ветра, гоня дым кухонного очага к воротам, где их встретили два монаха. Филену кивнули и без лишних вопросов позволили отнести сына в лазарет, а вот Томаса не пропустили в ворота.
— Она нуждается в помощи, — сердито настаивал лучник.
— Она женщина, — возразил один из монахов, — и в мужскую обитель ей путь заказан.
— С другой стороны за обителью есть место, где ей помогут, промолвил второй монах и, накинув на голову капюшон, повел Томаса в обход монастырской ограды и оливковой рощи, туда, где за отдельным частоколом стояла кучка деревянных хижин.
— Брат Климент примет вас, — сказал монах и торопливо ушел.
Привязав лошадей к оливковому дереву, Томас взял Женевьеву на руки и пошел с ней к калитке. Он ткнул в калитку сапогом, немного подождал и ткнул еще раз. Калитка со скрипом отворилась. Перед ним предстал маленький монашек в белом одеянии, с морщинистым лицом и кудлатой бороденкой.
— Брат Климент?
Монах кивнул.
— Она нуждается в помощи, — сказал Томас.
Климент жестом пригласил его войти, и Томас внес Женевьеву на двор, походивший с первого взгляда на обычный хозяйственный двор сельской усадьбы, с крытыми соломой строениями, смахивающими на амбары или конюшни.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60