Томас услышал звук поворачивающегося ключа, потом снова послышались шаги аббата, и Планшар протянул ему деревянную шкатулку.
— Поднеси ее к свету, — сказал он, — и посмотри. Граф пытался украсть ее у меня, но, когда его привезли к нам в лихорадке, я снова забрал ее себе. Можешь рассмотреть?
Томас поднес шкатулку к слабому свету, который проникал сквозь лестничный проем, и увидел, что она очень старая, высохшая и некогда была окрашена изнутри и снаружи. Ему сразу бросились в глаза полустертые, но так хорошо знакомые слова. Слова, преследовавшие его с тех пор, как умер его отец.
«Calix meus inebrians».
— Говорят, — аббат забрал шкатулку у Томаса, — что ее нашли в часовне замка, принадлежавшего семейству Вексиев, она лежала на алтаре в драгоценной раке. Но когда ее обнаружили, она была пуста, Томас. Понимаешь? Пуста.
— Она была пуста, — повторил за ним Томас.
— Кажется, — сказал Планшар, — я знаю, что привело тебя, отпрыска рода Вексиев, в Астарак. Но здесь нет того, что ты ищешь. Ничего нет, Томас. Шкатулка была пуста.
Он положил шкатулку в сундук, запер массивную крышку и повел Томаса назад, наверх в церковь. Надежно заперев дверь сокровищницы, аббат жестом предложил англичанину присесть с ним на каменном уступе, проходившем по периметру пустого нефа.
— В шкатулке ничего не было, — настойчиво повторил аббат, — хотя ты, несомненно, думаешь, что прежде в ней что-то лежало. Как я догадываюсь, ты прибыл за той вещью, которая в ней хранилась.
Томас кивнул. Некоторое время он молча смотрел на двух послушников, подметавших широкие каменные плиты церковного пола шуршащими, жесткими буковыми вениками, а потом добавил:
— А еще я пришел, чтобы найти убийцу. Человека, который убил моего отца.
— Ты знаешь, кто это сделал?
— Мой кузен. Ги Вексий. Мне говорили, что он называет себя графом де Астарак.
— И ты думаешь, что он здесь? — с удивлением спросил Планшар. — Я никогда не слышал о таком человеке.
— Я думаю, он явится, как только узнает, что я здесь, — сказал Томас.
— И ты убьешь его?
— Допрошу его, — ответил Томас. — Я хочу узнать у него, почему он решил, что мой отец владел Граалем.
— А твой отец и вправду владел им?
— Не знаю, — откровенно признался Томас. — Мне кажется, сам он в это верил. Хотя временами у него случались приступы безумия.
— Безумия?
В голосе спрашивающего звучало искреннее сочувствие.
— Он не служил смиренно Богу, — пояснил Томас, — но сражался с ним. Не молился, а спорил, требовал, рыдал и кричал. Вообще он обо всем судил здраво, только с Богом выходила какая-то путаница.
— А у тебя? — спросил Планшар.
— Я лучник, — сказал Томас. — А для этого нужен ясный взгляд.
— А не кажется тебе, — спросил Планшар, — что твой отец открыл дверь к Богу и был ослеплен, тогда как ты держишь дверь закрытой?
— Может быть, и так, — ответил Томас, словно защищаясь.
— Итак, Томас, чего же ты надеешься достичь, обретя Грааль?
— Мира, — сказал Томас. — И справедливости.
Он сказал не то, что думал на самом деле, но зато это ставило точку в их разговоре.
— Солдат, который стремится к миру! — весело удивился Планшар. — Ты полон противоречий. Ты сжигаешь, убиваешь и грабишь, чтобы установить мир.
Планшар предупредительным жестом выставил раскрытую ладонь, не давая Томасу возразить.
— Должен сказать тебе, Томас, что, по-моему, лучше будет, если Грааль не найдут. Если бы я нечаянно на него наткнулся, то закинул бы его поглубже в море, туда, где обитают чудовища, и никому не обмолвился бы о своей находке. Но если его найдет кто-нибудь другой, то Грааль может стать просто очередным трофеем в нескончаемых войнах, которые ведут между собой честолюбцы. Короли будут сражаться за него, люди вроде тебя будут за него умирать, церкви — наживать на нем богатства, но никакого мира не наступит. Хотя почем мне знать, может быть, ты и прав. Может быть, Грааль ознаменует собой наступление века изобилия и всеобщего мира? Я молюсь, чтобы так оно и было. Однако обретение тернового венца не принесло таких благ, а почему Грааль должен обладать большим могуществом, чем шипы, терзавшие чело нашего Господа? В наших храмах, во Фландрии и в Англии, хранятся сосуды с Христовой кровью, однако они не приносят мира. Разве Грааль драгоценнее Его крови?
— Некоторые люди считают так, — неуверенно промолвил Томас.
— И эти люди будут убивать как звери, чтобы завладеть им, — сказал Планшар. — Они будут убивать, являя не больше жалости, чем волк, терзающий агнца, а ты говоришь мне, что Грааль принесет мир! — Аббат вздохнул. — Впрочем, может быть, ты и прав. Может быть, пришла пора найти Грааль. Мы нуждаемся в чуде.
— Чтобы воцарился мир?
Планшар покачал головой. Некоторое время он молчал, лишь смотрел на двух подметальщиков, и лицо его сделалось очень серьезным и невыразимо печальным.
— Я не рассказывал об этом никому, Томас, — заговорил он наконец, прервав затянувшееся молчание, — и тебе лучше тоже держать язык за зубами. Со временем, конечно, это узнают все, но зачем сеять в душах страх, если поделать ничего все равно нельзя? Так вот, не так давно я получил письмо из Ломбардии, от братьев одной из наших обителей, и знаю, что скоро в мире грядут такие перемены, что он неузнаваемо изменится.
— Из-за Грааля?
— Если бы! Нет, из-за заразы, идущей с востока. Из-за страшного морового поветрия, расползающегося, как дым, и губящего всякого, кого оно коснется. Это чума, Томас, которая ниспослана, чтобы перепахать людской род.
Планшар устремил взгляд перед собой, где в косом солнечном луче плясали пылинки.
— Такое поветрие должно быть делом рук дьявола, — продолжил аббат, осенив себя крестным знамением, — и дело это ужасно. Мой брат аббат сообщает, что в некоторых городах Умбрии умерло не менее половины населения, и он советует мне запереть ворота и не впускать путников. Но как я могу сделать это? Мы здесь, чтобы помогать людям, а не отгораживать их от Бога.
Он поднял глаза к потолочным балкам, словно ища там помощи свыше.
— Грядет тьма, Томас, — сказал он, — тьма столь великая, какой человечество еще не видело. Может быть, если ты найдешь Грааль, он рассеет эту тьму.
Перед мысленным взором Томаса предстал как видение образ Женевьевы, танцующей при блеске молний, — огонек, блистающий в кромешном мраке.
— Я всегда думал, — продолжил Планшар, — что поиски Грааля — безумие, охота за химерой, приносящая не благо, а только зло, но теперь вижу, что грядут великие и грозные перемены. Переменится все. Может быть, нам потребуется чудотворный символ Господней любви. — Он вздохнул. — У меня даже возникала искусительная мысль: вдруг надвигающийся мор ниспослан Господом? Может быть, Он испепелит нас, очистит землю от грешников, чтобы уцелевшие исполняли Его волю. Не знаю. — Он печально покачал головой. — Что ты будешь делать, когда твоя Женевьева поправится?
— Я пришел сюда, — сказал Томас, — чтобы выяснить все, что могу, об Астараке.
— О начале и конце трудов человека, — промолвил с улыбкой Планшар, — а им нет никакого конца. Ты не против, если я дам тебе совет?
— Конечно нет.
— Тогда уходи отсюда, Томас, — решительно сказал аббат, — уходи подальше. Я не знаю, кто убил графа Бера, но догадаться нетрудно. У него есть племянник, человек недалекий, но сильный, которого вы захватили в плен. Я очень сомневаюсь, что граф согласился бы заплатить за него выкуп, но теперь племянник сам стал графом и сам в состоянии за себя уплатить. И если этот человек стремится завладеть тем, что искал его дядя, то он убьет любого соперника, а значит, и тебя. Так что берегись, Томас! Ты должен уйти как можно скорее.
— Я здесь нежеланный гость?
— Ты весьма желанный, — настойчиво повторил Планшар, — вы оба. Но сегодня утром оруженосец графа отправился доложить о смерти своего господина, а этот паренек знает, что вы здесь. Ты и девушка. Может быть, имена ваши ему неизвестны, но вы двое... как бы получше выразиться... приметны. Поэтому, если кто-то хочет убить тебя, Томас, он будет знать, где тебя найти. Вот почему я предлагаю тебе уйти, поскорее и подальше. У нас тут и без того было достаточно смертоубийств, и я не хочу, чтобы случилось новое.
Он возложил на голову Томаса руку и, доброжелательно промолвив:
— Благослови тебя Бог, сын мой, — вышел из церкви.
А Томас почувствовал, как вокруг смыкается тьма.
* * *
Жослен стал графом де Бера.
Он снова и снова напоминал себе об этом, всякий раз ощущая прилив радостного возбуждения. Граф де Бера! Владелец бочонков с золотом!
Виллесиль с товарищем по возвращении из Астарака в присутствии сэра Гийома и Робби доложили Жослену, что граф скончался во сне еще до их прибытия в монастырь, но, оставшись со своим господином наедине, признались, что дело обернулось не так гладко и не обошлось без пролития крови.
— Ты дурак, — рявкнул Жослен. — Что я тебе говорил?
— Придушить старикашку.
— А ты, небось, заляпал кровищей всю его чертову комнату!
— Нам ничего другого не оставалось, — угрюмо ответил Виллесиль. — При нем находился ратник, и он оказал сопротивление. Да не все ли равно! Главное — старик мертв, не так ли?
Старик был мертв. Опостылевший дядюшка приказал долго жить, и это было самое главное. Четырнадцатый граф де Бера отправился на небеса или в преисподнюю, а все графство Бера со всеми замками, землями, городами, сервами, усадьбами и богатейшей казной перешло к пятнадцатому. То есть к Жослену.
При первой же встрече с сэром Гийомом и Робби, состоявшейся после замечательного события, он держался гораздо независимее, чем раньше, когда не был уверен, заплатит ли дядюшка выкуп или нет. Тогда Жослен де Безье старался быть как можно вежливее, будущее целиком зависело от доброго расположения этих людей. Граф Жослен де Бера хоть и не позволял себе откровенной грубости, но держался высокомерно, как и следовало ожидать от одного из богатейших и знатнейших магнатов Франции по отношению к каким-то наемникам.
— Мой выкуп, — невозмутимо заявил Жослен, — двадцать тысяч флоринов.
— Сорок, — тут же потребовал сэр Гийом.
— Но он мой пленник! — возмущенно указал Робби.
— И что? — рассердился сэр Гийом. — Ты согласишься на двадцать, когда он стоит сорока?
— Я соглашусь на двадцать, — подтвердил Робби.
И, по правде говоря, это был выкуп, достойный принца королевской крови. В пересчете на английские деньги сумма приближалась к трем тысячам фунтов, этого было вполне достаточно, чтобы прожить всю жизнь, купаясь в роскоши.
— И еще три тысячи флоринов за захваченных лошадей и моих ратников, — предложил Жослен.
— Договорились, — согласился Po66pi прежде, чем сэр Гийом успел возразить.
Сэру Гийому не понравилось, что Робби так легко согласился. Нормандец понимал, что двадцать тысяч флоринов — прекрасный выкуп, больше, чем он мог надеяться, когда следил за тем, как несколько всадников приближались к броду и ожидавшей их засаде, но все равно он считал, что Робби согласился слишком быстро. Обычно на такого рода торг уходили месяцы, гонцы сновали между резиденциями договаривающихся сторон с предложениями и отказами, посулами и угрозами, а Жослен с Робби пришли к соглашению в считанные минуты.
— Стало быть, — сказал сэр Гийом, глядя на Жослена, — пока не прибудут деньги, ты останешься здесь.
— В таком случае я останусь здесь навсегда, — спокойно указал Жослен и тут же пояснил: — Для того чтобы распорядиться деньгами, мне нужно сначала официально вступить в права наследования.
— Так что же ты предлагаешь — просто так взять да и отпустить тебя на все четыре стороны? — насмешливо спросил сэр Гийом.
— Я отправлюсь с ним, — сказал Робби.
Сэр Гийом посмотрел на шотландца, потом перевел взгляд на Жослена и понял, что они выступают как союзники. Нормандец еще раньше заметил, что перевернутый щит гасконца снят со стены, но он ничего не сказал, а сейчас подумал, что это, наверное, сделал Робби.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60