– Натертость на шее, – объяснил Слайдер. Он по-прежнему чувствовал огромную усталость, и на мгновение прикрыл глаза. – Один из моих людей определил ее как характерную для скрипачей, так что мы опросили все оркестры, показывая ее фотографию.
– Ах, вот как! Понимаю, – задумчиво произнес ветеринар. – Должно быть, не было никакого способа замаскировать эту натертость...
– Нет. – Слайдер открыл глаза. – Но зачем надо было резать ее ногу? Почему вы не придали ее смерти естественный вид, вид самоубийства, например?
Часть самообладания Хилдъярда покинула его. Он явно возбудился, глаза его сузились и в них мелькнул проблеск скрываемых чувств – может быть, это была злоба? Он сжал губы, как бы удерживая себя от неосторожного ответа, но через мгновение все же заговорил.
– Я любил Анн-Мари. Вы даже не представляете себе этого! Она была моим созданием. Она была моим неофитом. Я воспитал и взлелеял все, что в ней было...
Он замолчал столь же внезапно, как заговорил, и глаза его похолодели. Он отвернулся и безразличным голосом закончил:
– Приказам сверху необходимо повиноваться, что бы каждый индивидуум ни думал о них. И повиноваться без всяких вопросов. Иначе – хаос. В бизнесе точно так же, как на военной службе.
– Бизнес! – Слайдер зашевелился, вырываясь из теплых объятий кресла и пытаясь сесть прямо. – Как вы можете называть это бизнесом?! Если вы действительно знали ее всю ее жизнь, как вы могли хладнокровно убить ее и теперь ничего не чувствовать, да еще называть это бизнесом?
Хилдъярд резко поднялся и навис над ним как башня, но Слайдер зашел уже слишком далеко, чтобы почувствовать угрозу. Крепкие пальцы забрали стакан из его руки, и он услышал холодный голос.
– Проклятие, я не должен был наливать вам так много. Наверное, вы уже прилично выпили перед приездом ко мне. Давайте, возьмите себя в руки, пьяный дурак! Теперь я не могу отпустить вас отсюда. Вы вообще не должны были появляться здесь. Будь я проклят, не надо было мне впускать вас.
И он все еще ничего не подтвердил, подумал Слайдер. Не отрицал, но и не подтвердил прямо. У него не было сомнений в вине Хилдъярда; но даже если дело было прекращено, ничто из его предположений не получило подтверждения. Нет свидетелей. Нет свидетелей? Сильная рука все еще лежала на его плече, сжимая его как в стальных тисках, и Слайдер сделал запоздалую встревоженную попытку высвободиться. Он не хотел ощущать на себе те самые руки, которые совсем недавно затянули обрывок провода на шее Ронни Бреннера.
– Вы даже не обеспокоены, не так ли? – спросил он в туманящей мозг ярости, – Вы вообще не человек, вы – чудовище! Вы говорите, что любили Анн-Мари, но вы убили ее только потому, что вам так велели. И вот вы убили и Ронни Бреннера, а потом вернулись сюда и зажгли огонь в камине, как будто это была обыденная поденная работа.
Неожиданно его плечи освободились. Хилдъярд резко выпрямился и уставился на Слайдера с неприкрытой тревогой.
– Убил Ронни Бреннера? О чем вы говорите?
– Вы выследили меня до его дома сегодня вечером и, когда я ушел, вошли туда и убили его!
Вид Хилдъярда был странен.
– Нет, – проговорил он, – Я сегодня нигде не был. Я весь день был дома.
– Тогда кто...
– Тихо! Слушайте! – Хилдъярд неожиданно напрягся, все его тело стало жестким, он вскинул голову, вслушиваясь в тишину дома. – Вы слышали это? – прошептал он. Слайдер покачал головой, наконец поймав взгляд Хилдъярда и наблюдая любопытную картину: с желтого лица, казалось, схлынула вся кровь, и оно сначало побледнело, а потом приняло восковой зеленоватый оттенок. Глаза ветеринара выступили из орбит, а губы непроизвольно приоткрылись, обнажая длинные зубы. Никогда раньше Слайдер не видел выражения такого ужаса на человеческом лице. Подобное зрелище не доставляло удовольствия.
– Они следовали за вами сюда, – прошептал Хилдъярд. – О Иисусе!
– Кто? Как? – спросил Слайдер, но ветеринар махнул рукой, приказывая ему замолчать.
– Ждите здесь. И тихо! – прошептал Хилдъярд. Он бесшумно поставил на кресло стакан, который до этого забрал у Слайдера и до сих пор держал в руке, осторожно подошел к двери, приоткрыл ее и прислушался, а потом выскользнул наружу бесшумно, как кошка.
Слайдер ждал. В камине тихо потрескивало пламя. Через какое-то время он тяжело встал с кресла и пошел к двери, которую Хилдъярд оставил приоткрытой. Воздух в холле был холоднее, чем в комнате, он почувствовал это, подойдя вплотную к двери и сделав глубокий вдох. Он слышал медленное и тяжелое тиканье больших напольных часов, стоявших в холле, и больше ничего не нарушало вязкую и темную тишину пустого дома.
А потом, где-то вдалеке, раздался приглушенный грохот. Это был тот звук, который мог издать длинный, мягкий предмет, упавший с высоты на пол. Слайдер распахнул дверь шире и услышал со стороны хирургической пристройки звучный хруст ломающегося стекла.
Его ум внезапно освободился от летаргического оцепенения. Адреналин помчался по кровеносным сосудам, и он рванулся через холл, пинками распахивая двери, понимая без всяких слов, что означали этот удар и хруст стекла. Голос Диксона произнес внутри него: Они не терпят ошибок . Он пронесся через столовую, ушибая колени о стоявшие на пути стулья, проскочил через следующую дверь и оказался в пристроенной новой части здания, еще пахнувшей цементом. Он пересек еще один маленький холл, вбежал в приемную, пропахшую дезинфектантом, и через последнюю дверь ворвался в сам операционный отсек.
Запах бензина, осколки разбитого стекла вокруг, свирепое пламя и удушливый дым, уже заполняющий помещение. На полу – скорченное тело Хилдъярда, искаженным лицом вниз, затылок опытным ударом размозжен в розовое месиво из осколков костей, мозга и слипшихся от льющейся крови прядей жидких волос. Вся эта картина запечатлелась в мозгу Слайдера за долю секунды, а жар и дым в помещении были уже почти невыносимыми. Из глаз Слайдера неудержимо полились слезы, легкие разорвал кашель, он почувствовал острую режущую боль в груди и упал на колени. Надо было немедленно выбираться отсюда.
Он ухватился за воротник и рукав куртки ветеринара и попытался оттащить его назад к двери, но ему показалось, что вес обмякшего тела увеличился в несколько раз, а дверь оказалась невообразимо далеко. Его разум, казалось, покинул его и взирал на все происходящее откуда-то сверху, вне досягаемости пламени и дыма, холодно наблюдая за одинокой агонией своего владельца. Остатками сознания Слайдер все еще смутно понимал, что все это очень плохо, но уже не мог понять, почему, а он ведь так устал, и надвигающаяся тьма была такой манящей, что уже не хотелось делать никаких усилий...
Глава 17
Синдром бездомной собаки
– Алло?
– Привет, Джоанна.
– Билл! Я уже не думала, что когда-нибудь услышу твой голос!
– Уже не думала? – Голос его звучал пораженно.
– Прошло ведь очень много времени.
– Я звонил тебе раньше один или два раза, но попадал на твой автоответчик, а с ним мне не хотелось разговаривать.
– Хотелось бы мне, чтобы ты рассуждал тогда по-другому. По крайней мере я б хоть знала...
– Знала что?
– Что ты... Что ты еще здесь.
– На самом деле я не здесь. Не рядом, я имею в виду. Я сейчас далеко.
– А-а... – Она научилась не задавать вопросов. За те три недели ожидания, когда надежды становилось все меньше и меньше, она хорошо поняла, что она не тот человек, который имеет право спрашивать о нем.
– Ты не сердишься на меня, а? – спросил он после паузы.
– Сержусь? Нет, не сержусь. С чего бы это?
– Атертон звонил тебе?
– Он сказал мне, что ты в госпитале, но это не серьезно.
– И все? Больше ничего?
– Нет. А он должен был?..
– Я просил его дать тебе знать, что произошло. Наверное, он просто забыл. Там должна была быть чертова уйма работы, особенно когда я выбыл, а Райсбрук так и не вышел на службу.
Эта задница забыл, как бы не так, подумала Джоанна.
– Так где ты, Билл?
– Я у отца, в Эссексе. Мне дали длительный отпуск.
– Верхний Хокси, – вспомнила она.
– Да, отсюда я и звоню. Вот в чем суть – я подумал, не собираешься ли ты взять пару выходных дней на следующей неделе? Я думал, может, тебе захочется приехать сюда на денек? Здесь очень здорово – сельская местность и все в этом духе.
– А твой отец не будет против? – На самом деле имелось в виду: «А как насчет твоей жены?», и он прекрасно это понял и ответил на все сразу.
– Айрин здесь нет, она дома с детьми. Я не хотел, чтобы они пропускали занятия. И в любом случае мне прописаны покой и тишина. А с отцом я о тебе говорил.
– О-о! – Сердце Джоанны подпрыгнуло и провалилось.
– Он хороший человек. И я очень ценю его советы. Я сказал ему, что хотел бы пригласить тебя к нам, и он ответил, что ничего не имеет против. Я думаю, он и сам хотел бы встретиться с тобой и посмотреть на тебя, хотя вслух он этого не говорил. Ну, это такое поколение, ты же знаешь.
– Да.
– Джоанна, ты что-то неразговорчива.
– Я просто не знаю, что говорить.
– У тебя все в порядке?
– Не уверена. Я себя так чувствую, будто прошла через кошмар.
– Да, и я тоже. Так ты приедешь? Мне хотелось бы иметь возможность поговорить с тобой. Но если тебе не хочется, я пойму.
Нет, ни черта ты не можешь понять, ты, застенчивый стеснительный паршивец, подумала она.
– Да, я приеду, если ты этого хочешь. Могу приехать уже завтра.
– Это было бы чудесно.
– Тогда давай мне инструкции, как добираться.
* * *
Он ожидал ее в конце аллеи и посигналил рукой, чтобы она свернула на грязную боковую дорожку. Она повиновалась, вылезла из машины и встала рядом с ним, глядя на него и ощущая биение сердца в глотке. Бровей на его лице не было совсем, волосы спереди были острижены очень коротко, а ярко-розовая кожа в верхней части лба блестела, как пластик. Кисти рук Слайдера все еще были перебинтованы. Он выглядел сильно исхудавшим, чему немало способствовала очень короткая прическа, и у него смешно выделялись нос и уши, отчего он казался значительно моложе. Кроме того, почти ничто не выдавало, через какую передрягу он прошел. Одет он был в поношенный свитер, грубые рабочие брюки и великоватые «веллингтоновские» сапоги, и она отметила, что эта одежда идет ему гораздо больше, чем городская. Он был по своей сути сельским парнем, и по рождению и по крови, и здесь, на фоне высоких заборов и широких, плоских коричневых полей, он был у себя дома.
Отсутствие бровей придавало его лицу удивленное выражение, а улыбка получилась неуверенной и смущенной. Джоанну захлестнула волна любви к нему, но она не знала, что сказать, как приблизиться к нему, как будто не могла переступить какой-то воображаемый порог, разделявший их после вынужденной разлуки.
– Я думаю, – сказал он наконец, – тебе лучше бы оставить машину здесь, а то моя и отцовская машины заняли уже все свободное место. Она тут будет в безопасности, об этом можно не беспокоиться. Папа отлучился ненадолго. А обычно его не бывает целый день. Дом в нашем с тобой распоряжении до времени вечернего чая. Пойдем, выпьем чего-нибудь и соорудим ленч. Я не знаю, проголодалась ты или нет?
Он говорил слишком много и понимал это, но не мог остановиться, а ее молчание еще больше нервировало его. Он так долго думал о ней в больнице и здесь, у отца, что она стала для него в какой-то степени нереальной. А сейчас, видя ее вновь рядом, он никак не мог понять, было ли ему позволительно пригласить ее сюда и как она это расценила – как храбрость, или как глупость, или даже как эгоизм. Они смотрели друг на друга, так и не сделав еще ни шагу навстречу.
– Как ты сейчас? – спросила Джоанна после неловкой паузы, кивая на его забинтованные руки. – Это выглядит довольно пугающе.
Он покачал кистями в воздухе.
– О, они не так плохи, как выглядят. Все уже почти зажило, но я продолжаю их бинтовать, чтобы держать в чистоте.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51