Женщина за стойкой привыкла к разному портовому люду, поэтому ни вид, ни акцент раннего посетителя ее не заинтересовали. Главным, однако, было то, что платить за еду полагалось не сразу, а после подачи счета.
— Киитос! — на всякий случай по-фински поблагодарил Владимир Александрович. Стараясь не чавкать и не торопиться, он приступил к долгожданной трапезе.
А там, у причальной стенки, уже изрыгал из себя пестрые и шумные пассажирские потоки ошвартовавшийся «Профессор Теплухин» — два широченных металлических трапа вываливали людей на заасфальтированное пространство между бортом судна и павильонами иммиграционных властей.
Монолитная толпа перед границей дробилась после прохождения всех таможенных и паспортных формальностей на несколько притихших, обиженных, но очень целеустремленных ручейков. Периодически в поле зрения Виноградова возникал человек, которого он называл Суреном, — кого-то о чем-то спрашивал, озабоченно качал головой, улыбался… Видно было, что с течением времени матерчатая сумка его наполняется и заметно тяжелеет.
Легендарная все-таки личность! Непотопляемая, как авианосец «Миссури»…
Владимир Александрович завербовал его лет десять назад — скорее, для выполнения квартального плана, чем по необходимости. Берег, как и остальных своих негласных сотрудников, выручал по мелочи и до копейки выплачивал все, что в таких случаях полагалось.
Потом формальные отношения прекратились: Виноградова перевели на другую линию оперативного обслуживания, а ни с кем другим подопечный иметь дела не захотел. Расставание было без слез и взаимных претензий — изредка еще потом перезванивались, поздравляли друг друга с большими праздниками и днями рождения…
А по прошествии времени узнал от коллеги-смежника, что Сурен уехал с туристической группой в одну из скандинавских стран и попросил там политического убежища. Как потенциальная жертва коммунистического террора. Год местные власти добросовестно разбирались, но в Москве к этому времени уже во всю царил Михаил Сергеевич — и бедолагу депортировали обратно.
Никаких санкций со стороны ошалевших от перестройки спецслужб не последовало, и, поскучав немного о дармовом «социальном пособии» и шикарных по тогдашним российским меркам прилавках буржуазных супермаркетов, бывший негласный помощник милиции предпринял вторую попытку обосноваться на Западе. Момент был, казалось, беспроигрышный — августовский путч девяносто первого, вся Европа у телевизоров… Но, к огорчению Сурена, участников ГКЧП быстренько спрятали на нары следственного изолятора, а самого его опять выдворили за пределы благополучной Скандинавии — продолжать без помех строить новое общество на исторической родине.
И только с третьей попытки ему удалось победить бездушную бюрократическую машину. Прибыв, теперь уже нелегально, в столицу, он объявил властям, что является… активным гомосексуалистом. Проверить это эксперты иммиграционной службы не смогли — пришлось положиться на честное слово претендента и хорошо оплаченные показания его уже обосновавшихся на «социале» земляков.
Что же поделаешь, дали Сурену статус беженца. Со всеми вытекающими материальными благами… Почему? Да просто из-за крохотной разницы в уголовном законодательстве. Ибо, если за деяние, не считающееся в Европейском Сообществе преступным, человеку грозит преследование по законам страны, из которой он прибыл, то вопрос с убежищем решается почти автоматически. Скандинавы, известное дело, стараются «голубых» не обижать, а у нас в то время за мужеложство сажали.
Теперь, когда «правовой разрыв» устранен, есть, конечно, основания для высылки Сурена обратно — но кто будет возиться с маленьким человечком, просочившимся таки пару лет назад через иммиграционное Сито? Тут бы с новыми претендентами разобраться…
Разве что прихватят его полицейские в штатском на спекуляции русской водкой. Тогда — да… Считай, что уже депортировали. Но ведь это еще умудриться надо поймать!
А человек, прошедший школу нелегального бизнеса под суровым оком застойного ОБХСС, вряд ли так просто поддастся местным служителям закона.
— Я здесь, Сурен.
— Да, конечно!
Кроме них, посетителей в ресторанчике не было, но «беженец» на всякий случай повертел головой и только после этого подсел за столик майора.
— Конспирируешься, джан? — после завтрака Виноградов как всегда пребывал в состоянии сытого благодушия.
— Ваша школа, Владимир Саныч…
— Здесь-то чего бояться!
— О, не скажи-ите! — И собеседник поведал несколько леденящих кровь историй из быта мелких нарушителей здешней государственной монополии на алкоголь.
Впрочем, Виноградов и так понял, чем занимается Сурен: скупка у туристов по дешевке русской водки, продажа ее мелким оптом и в розницу местному криминалитету и просто экономным пьяницам… Сегодня, например, удалось скинуть все оптом заезжему ресторан-щику, в провинцию, — навар невелик, зато без хлопот и головной боли.
— На жизнь хватает?
— Когда как, — состорожничал собеседник. — Бывают пароходы удачные, бывают совсем пустые…
— Заказать тебе чего-нибудь? — с нахальным видом поинтересовался майор. — Может, выпьешь?
— Нет, спасибо! — сверкая зубами захохотал Сурен. — Насчет выпивки… Дорого здесь, у меня дешевле.
Отсмеявшись на пару с собеседником, Виноградов решил перейти прямо к делу:
— Слушай внимательно. Есть тема…
Следующие минут двадцать Владимир
Александрович занимался тем, что на языке современной молодежи называется «ездить по ушам». Процесс, видимо, шел вполне удачно — после событий последних дней майор был в ударе, и «беженцу» оставалось только возбужденно цокать языком и закатывать округлившиеся глаза. Более того, завороженный процессом беседы Сурен заказал-таки еще по чашке кофе обоим и, несмотря на решительные протесты Владимира Александровича, оплатил принесенный буфетчицей счет.
— Спасибо. Но в следующий раз — я угощаю!
— Владимир Саныч, ну какие могут быть между нами вопросы? — оттопырил ладошки собеседник. — Обижаете. Слава Богу, не первый год уже…
Все это до боли напоминало вечно живое произведение Ильфа и Петрова — только вместо наивных васюкинских шахматистов и перепуганного господина Кислярского напротив сидел вполне реальный персонаж современной криминальной драмы.
Впрочем, как и у классиков, желаемый эффект был в конце концов достигнут. Мысленно бывший негласный помощник милиции уже устанавливал под могучим прикрытием местных и российских спецслужб свою строгую, но справедливую диктатуру в сфере вино-водочной контрабанды и сбыта краденого. Виноградов под занавес хотел было посулить ему еще дополнительно звание подполковника Службы внешней разведки, но поостерегся — это все не кавказская кухня, в разговорах подобного рода главное не переперчить и не пережарить…
— Все, пора расходиться. Кстати! — Уже почти оторвавшись от стула, Владимир Александрович дотронулся до нагрудного кармана куртки: — Кстати… Сколько у тебя сейчас с собой налички?
Расслабленный собеседник неожиданно даже для самого себя назвал сумму — не то чтобы много, но на первое время хватит, учитывая более чем скромные потребности майора.
— Одолжи до встречи, — то ли попросил, то ли потребовал Виноградов. — А то у меня кредитная карточка «зависла», надо вечером идти к резиденту, разбираться.
— Все не могу, Саныч. Честное слово!
— Плохо… Ну хоть сотен шесть-семь? Остальные в посольстве займу, у наших.
Процесс расставания с деньгами проходил для Сурена мучительно и времени занял больше, чем ожидалось. Однако возобладали умело подпитанные Владимиром Александровичем амбиции. Сумма, по совести говоря, была даже с точки зрения «беженца»-спекулянта мизерной — а он к тому же рассчитывал компенсировать свое с лихвою из будущих фантастических барышей.
…Расходились, как и положено, по одному. В целях конспирации на следующую связь должен был выйти сам Виноградов — там же, на пристани, с соблюдением всех мер предосторожности.
А пока Сурену надлежало вести себя так, будто никакой встречи и не было. Не зарываться, не жадничать, избегать конфликтов с властями и деловыми партнерами, отказаться от сомнительных предложений и явного криминала.
— Понял, Саныч, — внимательно выслушав оперработника, кивнул виноградовский собеседник. — Есть!
— Береги себя, — протянул на прощание руку Владимир Александрович. И потом еще некоторое время глядел в сутулую спину удаляющегося по набережной человека.
Совесть его не мучила. Во-первых, майор при случае собирался отдать валютный долг — тут он не лукавил. А во-вторых, те простые советы, которые в качестве агентурного инструктажа получил Сурен, никоим образом повредить не могли, а любому нормальному человеку только пошли бы на пользу.
К тому же пропащая жизнь никому не нужного «голубоватого» беженца из России обретала теперь новый высокий смысл… Негласные сотрудники спецслужб — самые ранимые и романтические существа на свете. Именно из-за таких вот редких моментов полного и почти бескорыстного душевного единения с агентом и любил Виноградов оперативно-розыскную деятельность.
Впрочем, пора уже было покидать уютный ресторанчик…
Владимир Александрович вышел и направился в сторону, противоположную той, куда скрылся его окрыленный до невозможности собеседник.
Проверил — все чисто, никто не увязался следом. На всякий случай выполнив несколько простейших комбинаций по уходу от наружного наблюдения, Виноградов купил в киоске десяти ми путную карточку и подыскал у Старого рынка уличный таксофон поприличнее.
— Алле? Привет.
— Приве-ет… — отозвалась жена в квартире на окраине Веселого Поселка. Сегодня с утра по расписанию уроков не было, только заочники после обеда, поэтому она неспеша занималась домашним хозяйством. — Ты где?
— В телефоне-автомате… Как дела? Все в порядке?
— Да, все хорошо! А у тебя?
— Нормально. Звонить вот, правда, отсюда чертовски дорого.
— Скоро будешь? — Вопрос прозвучал так, что казалось, речь идет о возможном опоздании к ужину. Они уже давным-давно уговорились придерживаться относительно профессиональной деятельности главы семьи мудрого правила: «меньше знаешь — лучше спишь».
— Как получится… Может, даже в среду!
— Хорошо. Будем тебя ждать.
— Счастливо! Девицам привет, пусть держатся в рамках.
— Передам. Целую!
— Пока…
Значит, жене пока ничего не сообщили. Либо не думают, что он погиб вместе со всеми во время взрыва, либо, что значительно вероятнее, — торопливо готовят официальную легенду несчастного случая или геройской смерти при исполнении служебного долга.
Надо поторопиться!
Виноградов снова набрал код России, потом Петербург и семизначный номер абонента:
— Апле?
— Слушаю вас… — Очень приятный девичий голосок. Такой может быть и у дрессированной секретарши в современном брокерском офисе, и у школьницы-переростка, только что вышедшей из ванной коммунальной квартиры.
— Будьте добры Максима Ивановича.
— Кто его спрашивает?
— Знакомый. Он просил сообщить, как только завезут металлический рукав сечения восемь на семнадцать.
Произвольная фраза, лишенная смысла, — если не знать, что содержит она контрольное слово и личный шифр Владимира Александровича.
Далекая собеседница сверилась с чем-то. И после небольшой заминки сообщила:
— Максима Ивановича, к сожалению, нет в городе. Что-то передать?
— Девушка, передайте, если вдруг позвонит, что я нахожусь сейчас неподалеку от него и хотел бы непременно встретиться. И побыстрее… Буду связываться вечером, пусть назначает время и место. Ладно?
— Ладно…
— Всего доброго!
Виноградов опять повесил трубку и спрятал пластиковый прямоугольник таксофонной карты в карман.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50