Отец Аллен прекрасно понимал, что Филипп не станет рисковать — ведь шевалье де Гиз мог проболтаться о тайных переговорах.
Брат Луис не так ясно разбирался в мыслях и планах короля. Вера его была проста, но это было всепожирающее пламя:
— Инквизиция требует его, — повторил он. — Возможно, еще не поздно спасти его душу из бездны, в которую она пала.
Король даже не взглянул на него.
— Мы не станем спешить, — сказал он. — Вы полагаете, брат Луис, что этот человек и в самом деле Эль Боваллет. Меня не так просто убедить в этом. Я слышал все ваши невероятные рассказы, но они меня не убедили.
— Святая инквизиция, сир, действует мягко и бесконечно справедливо, — горячо возразил брат Луис. — Мы не делаем поспешных выводов, и истинный сын Божий не должен нас бояться. Если этот человек — шевалье, он не станет возражать против появления перед трибуналом, назначенным для расследования данного дела. Филипп молча выслушал его.
— Правда, — медленно произнес он. — Возражений быть не должно. Верному сыну Христа не пристало уклоняться от подобных испытаний.
Он замолчал и нахмурился. Ему было отлично известно, что после таких испытаний становилось ясным даже то, что лучше было бы скрыть — хотя бы для пользы его католического величества. Король решил не предпринимать, не обдумав все как следует. Он повторил свои же слова:
— Мы ничего не выиграем, приняв поспешное решение. Я знаю как мы поступим, если выяснится, что этот человек — не шевалье де Гиз. Пока я не получу сведений от мосье де Ловиньера, шевалье должен содержаться под стражей. — Он повернулся к Порресу. — Это будет вашей заботой, сеньор. Вы будете обращаться с шевалье со всем возможным вниманием, но он должен быть под охраной. — Король опять нахмурился. — Обращайтесь с ним очень вежливо, — медленно сказал он. — Он должен понимать всю сложность своего положения, однако мы не потерпим, чтобы с ним плохо обращались.
Дон Кристобаль был несколько озадачен.
— Простите, сир, я должен держать его взаперти, или же он может идти, куда хочет?
Такая непонятливость не понравилась Филиппу. Он нахмурился еще сильнее, но тут вмешался отец Аллен.
— Сир, если этот человек — Боваллет, мы не устережем его, как бы ни стерегли.
— Верно, — согласился король. — Мы должны думать и о безопасности нашей монархии. Нет ли у вас помещения, сеньоры, куда бы его можно было надежно поместить? Какой-нибудь комнаты, с одним-единственным входом? Мы не говорим о тюремных камерах…
— Да, сир, он ожидает милости вашего величества.
— Нет нужды унижать достоинство того, кто может оказаться невиновным, — изрек Филипп. — Достаточно будет замка и часового снаружи. Позаботьтесь об этом, сеньор. На вас мы возлагаем ответственность за размещение Бовал-лета и его охрану. Вы будете следить за его поведением и сразу доложите нам в случае попытки к бегству.
Дон Кристобаль низко поклонился.
— Я сделаю все, чтобы выполнить волю Вашего Величества, — ответил он и, кланяясь, вышел из кабинета.
Глава XVII
Доминику на допрос пока не вызывали. Дон Родригес, беспокойно ожидавший этого, рассказал дома, что, во-первых, шевалье будет содержаться под стражей до получения известий от французского посла; во-вторых, его величество не сказал ни слова по поводу Доминики, и в-третьих, дон Мигель де Тобар выехал в Мадрид раньше, чем ожидалось, и прибудет сюда в самое ближайшее время.
Донья Беатриса была вынуждена действовать. Охая и причитая, она заявила, что раз на Доминику не падает никакое подозрение, так почему бы им не покинуть Мадрид в ближайшую субботу?
Доминика выслушала это с отчаянием. Бог знает, на что она надеялась, но путешествие к северу, где ничто не будет связывать с Мадридом, наполняло ее душу и сердце смертельной тоской. Даже оставшись, она никак не смогла бы помочь Боваллету, но как же ей было уезжать, оставляя его в такой опасности?
Она слегка наклонила голову и попыталась принять безразличный вид. Это было нелегко. Она знала — люди, попавшие в лапы инквизиции, пропадали бесследно. Доминика дрожала и шептала про себя молитвы. Собственная судьба ее совсем не заботила… Ее даже перестало раздражать горделивое торжество кузена, что само по себе было недобрым знаком. Если Боваллет погибнет, они могли делать с ней все, что угодно.
Дон Диего собрался покинуть Мадрид на день раньше своей матери и кузины. Доминика безучастно выслушала его планы, но донья Беатриса протянула:
— Так вы не едете с нами?
Он живо ответил, что едет вперед, дабы подготовить все к их прибытия в Васконосу. Он был уверен, что стража дома Карвальо надежно защитит их экипаж.
Донья Беатриса взглянула на него, словно раздумывая о чем-то, но сказала только:
— Вы не очень-то галантны, сын мой.
За отъездом дона Диего наблюдал еще кое-кто. Джошуа, горя желанием перекинуться хоть словечком с Доминикой, бродил вокруг Каса Карвальо и видел, как в пятницу дон Диего выехал куда-то в сопровождении камердинера и двух лакеев, которые вели вьючных лошадей. Тонкий нюх слуги тут же почуял неладное. Он лениво слонялся вдоль пропеченной солнцем стены, но его глаза под низко надвинутой шляпой цепко следили за всем происходящим. Случайное слово, оброненное лакеем, который навьючивал лошадь, объяснило Джошуа цель путешествия. Он и сам уже догадывался о чем-то подобном. Джошуа видел, как дон Диего вскочил в седло, слышал, как он наставлял лакеев ехать как можно быстрее. Поразмыслив, Джошуа сделал свои выводы.
— Ах, негодяй, торопись, торопись! — презрительно фыркнул он. — Не теряй времени, скоро Сумасшедший Ник пустится за тобой вдогонку! Черт бы все побрал! Ах, ты, сладкоежка, юный мерзавец! Вот я порадуюсь, когда кто-нибудь прищемит тебе нос! Надо будет посоветовать это хозяину, — он тяжко вздохнул. — Ох, хозяин, вы хорошо сделаете, если поскорее вырветесь из своей тюрьмы. Здесь явно что-то замышляется. Если бы только я мог поговорить с миледи и узнать, что они затевают! Черт бы побрал всех женщин!
Час спустя его терпение было вознаграждено. На улицу вышла Доминика в сопровождении своей камеристки и направилась, как верно угадал Джошуа, послушать мессу в ближайшую церковь. Проходя мимо, она бросила на него безразличный взгляд и не узнала. Да и не удивительно — как можно было узнать горделивого слугу сэра Николаса в этом скромном, чисто выбритом обывателе? На нем было темное платье, превратившее его в нуждающегося клерка, воинственные усы исчезли с его лица; пропала даже борода, которую сэр Николас, бывало, называл pique de vent. Смиренными шажками он проследовал за Доминикой в церковь, держась на почтительном расстоянии.
Она выбрала свободную скамью неподалеку от входа. Джошуа подождал, пока старая Кармелита займется своими четками и утонет в набожном экстазе, а сам проскользнул на ту же скамью и стал продвигаться к миледи.
Глаза ее были широко открыты, она смотрела прямо перед собой. Заметив Джошуа, она резко повернула голову. Похоже, его приближение рассердило ее. Глядя на девушку в упор, он медленно приложил палец к губам и тихонько поманил ее поближе.
Она и сейчас не узнала его и напряженно замерла. Джошуа даже растерялся на минуту — он не смел приближаться из опасения, что камеристка выйдет из своего религиозного оцепенения. Быстро окинув взглядом полупустую церковь, он наклонил голову и прошипел:
— Леди, «НЕ ОТСТУПАТЬ!»
Девушка вздрогнула и пристально посмотрела на него. Он снова поманил ее поближе. Доминика уронила молитвенник, наклонилась, чтобы подобрать его и, воспользовавшись этим, немного пододвинулась.
Делая вид, что бормочет молитвы, Джошуа зашептал:
— Леди, неужели вы меня не узнаете. Я — Джошуа Диммок, только я бороду сбрил! Что вы делаете? Осторожно! Да тише вы!
Девушка узнала его и чуть не вскочила от волнения. Склонив голову, она закрыла лицо руками.
— Ты! Ты что-нибудь знаешь?
— Он под стражей. Смелее, сеньорита! Я пришел, чтобы узнать, какие у вас планы. Когда вы уезжаете — во вторник, как и решили?
— В субботу, — прошептала она. — Завтра. Это он послал тебя? Тебе удалось поговорить с ним?
— Нет. Мужайтесь, леди и верьте ему. Он выберется!
Она порывисто вздохнула.
— Это я привела его к гибели.
С этим утверждением Джошуа был полностью согласен. Мало того, было совершенно ясно, любил рассказывать он потом, что ей не было никакого дела до того, что и я стоял на краю гибели. Как бы то ни было, тогда я не стал возражать.
На самом деле, его собственное достоинство не разрешало Джошуа позволить даме думать, будто это она во всем виновата. Вот что он прошептал ей в ответ суровым тоном:
— Да будет вам известно, сеньорита, мой хозяин руководствуется только своими собственными желаниями. Оставим это. Теперь я знаю ваши планы, мне остается только сообщить их сэру Николасу.
Она быстро взглянула на него.
— Это возможно? Тебе это удастся?
— Это будет не просто, — сурово ответил Джошуа, — но я, конечно, это сделаю. Бодритесь, верьте мне и моему хозяину. Довольно, это слишком опасно. — Он отодвинулся на дальний конец скамьи, оставив Доминику шептать молитвы.
Странно, но этот короткий разговор успокоил девушку. Слуга говорил с уверенностью, которой на самом деле у него не было, но Доминике незачем было это знать. Она еще сомневалась, но теперь у нее появилась надежда — ведь если Джошуа был так спокоен, она тоже могла рассчитывать на счастливый исход дела.
Джошуа, разумеется, был совсем не так спокоен, но, как человек робкий и боязливый (а именно таким он себя считал), он на редкость хладнокровно действовал в минуту опасности. Грязная таверна в самой бедной части города стала его новым пристанищем; и, если он о чем-то сожалел сейчас, так это о потере воинственно закрученных усов.
— Увы! — горестно говорил он сам себе. — Я, который был таким привлекательным, выгляжу теперь как выскочка-голодранец. — Он сплюнул в сточную канаву. — Однако хватит об этом. Довольно оплакивать мои славные усы. У них были почетные похороны. А вот потерю моей доброй бороды я перенесу легче — можно списать все на тяготы войны. Усы — совсем другое дело, тут все гораздо серьезнее. В какой-то мере, это честь имени, честь самого Боваллета. Я так лихо носил их! Чума бы забрала все эти выбритые губы и выскобленные подбородки! Впрочем, хватит! Я ни на что не ропщу и не жалуюсь. — Он шагал по направлению к своей таверне. — И что же теперь, спрашиваю я? Неужели вы выберетесь из крепости, хозяин? Нет, надо признать, это просто исключено. — Спустя несколько секунд он надулся и пошел несколько величавее. — Ха! Да мы такого слова не знаем! У нас, может, еще остались в запасе кое-какие штучки, чтобы обвести вокруг пальца этих напыщенных испанцев. — Тут Джошуа спохватился и вернулся к прежней семенящей походке неуверенного в себе чиновника. — Все-таки, я человек очень робкий и боязливый, а теперь уж и подавно. Хотя, с другой стороны, хозяин почти что обещал мне сбежать, если его схватят. Может, мы и хвастались немного… немного… Он слегка покачал головой. — Ох, хозяин, если бы я только знал, как оттуда выбраться! А теперь вот что! Мне приказано залечь на дно и держать ушки на макушке. Все остальное может нарушить его планы, а их у него предостаточно, будьте уверены. Смелей, Джошуа!
Еще одним вопросом, всецело занимавшим деятельный ум слуги, был отъезд Доминики. Джошуа инстинктивно чувствовал какой-то подвох и ощетинивался при одной только мысли о доне Диего.
— Запомните мои слова, мы еще с вами разделаемся, дон Чертополох! Ах, сэр Николас, может, вам стоит поскорее показать сторожам, на что вы способны? Давайте подумаем… Сколько времени понадобится карете, чтобы добраться до Васконосы? Дороги у них плохие, это мы знаем, но последнее время было сухо, это им на руку. Лошадей, как я узнал, они будут менять на каждой станции, значит, путь займет не меньше десяти дней.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41
Брат Луис не так ясно разбирался в мыслях и планах короля. Вера его была проста, но это было всепожирающее пламя:
— Инквизиция требует его, — повторил он. — Возможно, еще не поздно спасти его душу из бездны, в которую она пала.
Король даже не взглянул на него.
— Мы не станем спешить, — сказал он. — Вы полагаете, брат Луис, что этот человек и в самом деле Эль Боваллет. Меня не так просто убедить в этом. Я слышал все ваши невероятные рассказы, но они меня не убедили.
— Святая инквизиция, сир, действует мягко и бесконечно справедливо, — горячо возразил брат Луис. — Мы не делаем поспешных выводов, и истинный сын Божий не должен нас бояться. Если этот человек — шевалье, он не станет возражать против появления перед трибуналом, назначенным для расследования данного дела. Филипп молча выслушал его.
— Правда, — медленно произнес он. — Возражений быть не должно. Верному сыну Христа не пристало уклоняться от подобных испытаний.
Он замолчал и нахмурился. Ему было отлично известно, что после таких испытаний становилось ясным даже то, что лучше было бы скрыть — хотя бы для пользы его католического величества. Король решил не предпринимать, не обдумав все как следует. Он повторил свои же слова:
— Мы ничего не выиграем, приняв поспешное решение. Я знаю как мы поступим, если выяснится, что этот человек — не шевалье де Гиз. Пока я не получу сведений от мосье де Ловиньера, шевалье должен содержаться под стражей. — Он повернулся к Порресу. — Это будет вашей заботой, сеньор. Вы будете обращаться с шевалье со всем возможным вниманием, но он должен быть под охраной. — Король опять нахмурился. — Обращайтесь с ним очень вежливо, — медленно сказал он. — Он должен понимать всю сложность своего положения, однако мы не потерпим, чтобы с ним плохо обращались.
Дон Кристобаль был несколько озадачен.
— Простите, сир, я должен держать его взаперти, или же он может идти, куда хочет?
Такая непонятливость не понравилась Филиппу. Он нахмурился еще сильнее, но тут вмешался отец Аллен.
— Сир, если этот человек — Боваллет, мы не устережем его, как бы ни стерегли.
— Верно, — согласился король. — Мы должны думать и о безопасности нашей монархии. Нет ли у вас помещения, сеньоры, куда бы его можно было надежно поместить? Какой-нибудь комнаты, с одним-единственным входом? Мы не говорим о тюремных камерах…
— Да, сир, он ожидает милости вашего величества.
— Нет нужды унижать достоинство того, кто может оказаться невиновным, — изрек Филипп. — Достаточно будет замка и часового снаружи. Позаботьтесь об этом, сеньор. На вас мы возлагаем ответственность за размещение Бовал-лета и его охрану. Вы будете следить за его поведением и сразу доложите нам в случае попытки к бегству.
Дон Кристобаль низко поклонился.
— Я сделаю все, чтобы выполнить волю Вашего Величества, — ответил он и, кланяясь, вышел из кабинета.
Глава XVII
Доминику на допрос пока не вызывали. Дон Родригес, беспокойно ожидавший этого, рассказал дома, что, во-первых, шевалье будет содержаться под стражей до получения известий от французского посла; во-вторых, его величество не сказал ни слова по поводу Доминики, и в-третьих, дон Мигель де Тобар выехал в Мадрид раньше, чем ожидалось, и прибудет сюда в самое ближайшее время.
Донья Беатриса была вынуждена действовать. Охая и причитая, она заявила, что раз на Доминику не падает никакое подозрение, так почему бы им не покинуть Мадрид в ближайшую субботу?
Доминика выслушала это с отчаянием. Бог знает, на что она надеялась, но путешествие к северу, где ничто не будет связывать с Мадридом, наполняло ее душу и сердце смертельной тоской. Даже оставшись, она никак не смогла бы помочь Боваллету, но как же ей было уезжать, оставляя его в такой опасности?
Она слегка наклонила голову и попыталась принять безразличный вид. Это было нелегко. Она знала — люди, попавшие в лапы инквизиции, пропадали бесследно. Доминика дрожала и шептала про себя молитвы. Собственная судьба ее совсем не заботила… Ее даже перестало раздражать горделивое торжество кузена, что само по себе было недобрым знаком. Если Боваллет погибнет, они могли делать с ней все, что угодно.
Дон Диего собрался покинуть Мадрид на день раньше своей матери и кузины. Доминика безучастно выслушала его планы, но донья Беатриса протянула:
— Так вы не едете с нами?
Он живо ответил, что едет вперед, дабы подготовить все к их прибытия в Васконосу. Он был уверен, что стража дома Карвальо надежно защитит их экипаж.
Донья Беатриса взглянула на него, словно раздумывая о чем-то, но сказала только:
— Вы не очень-то галантны, сын мой.
За отъездом дона Диего наблюдал еще кое-кто. Джошуа, горя желанием перекинуться хоть словечком с Доминикой, бродил вокруг Каса Карвальо и видел, как в пятницу дон Диего выехал куда-то в сопровождении камердинера и двух лакеев, которые вели вьючных лошадей. Тонкий нюх слуги тут же почуял неладное. Он лениво слонялся вдоль пропеченной солнцем стены, но его глаза под низко надвинутой шляпой цепко следили за всем происходящим. Случайное слово, оброненное лакеем, который навьючивал лошадь, объяснило Джошуа цель путешествия. Он и сам уже догадывался о чем-то подобном. Джошуа видел, как дон Диего вскочил в седло, слышал, как он наставлял лакеев ехать как можно быстрее. Поразмыслив, Джошуа сделал свои выводы.
— Ах, негодяй, торопись, торопись! — презрительно фыркнул он. — Не теряй времени, скоро Сумасшедший Ник пустится за тобой вдогонку! Черт бы все побрал! Ах, ты, сладкоежка, юный мерзавец! Вот я порадуюсь, когда кто-нибудь прищемит тебе нос! Надо будет посоветовать это хозяину, — он тяжко вздохнул. — Ох, хозяин, вы хорошо сделаете, если поскорее вырветесь из своей тюрьмы. Здесь явно что-то замышляется. Если бы только я мог поговорить с миледи и узнать, что они затевают! Черт бы побрал всех женщин!
Час спустя его терпение было вознаграждено. На улицу вышла Доминика в сопровождении своей камеристки и направилась, как верно угадал Джошуа, послушать мессу в ближайшую церковь. Проходя мимо, она бросила на него безразличный взгляд и не узнала. Да и не удивительно — как можно было узнать горделивого слугу сэра Николаса в этом скромном, чисто выбритом обывателе? На нем было темное платье, превратившее его в нуждающегося клерка, воинственные усы исчезли с его лица; пропала даже борода, которую сэр Николас, бывало, называл pique de vent. Смиренными шажками он проследовал за Доминикой в церковь, держась на почтительном расстоянии.
Она выбрала свободную скамью неподалеку от входа. Джошуа подождал, пока старая Кармелита займется своими четками и утонет в набожном экстазе, а сам проскользнул на ту же скамью и стал продвигаться к миледи.
Глаза ее были широко открыты, она смотрела прямо перед собой. Заметив Джошуа, она резко повернула голову. Похоже, его приближение рассердило ее. Глядя на девушку в упор, он медленно приложил палец к губам и тихонько поманил ее поближе.
Она и сейчас не узнала его и напряженно замерла. Джошуа даже растерялся на минуту — он не смел приближаться из опасения, что камеристка выйдет из своего религиозного оцепенения. Быстро окинув взглядом полупустую церковь, он наклонил голову и прошипел:
— Леди, «НЕ ОТСТУПАТЬ!»
Девушка вздрогнула и пристально посмотрела на него. Он снова поманил ее поближе. Доминика уронила молитвенник, наклонилась, чтобы подобрать его и, воспользовавшись этим, немного пододвинулась.
Делая вид, что бормочет молитвы, Джошуа зашептал:
— Леди, неужели вы меня не узнаете. Я — Джошуа Диммок, только я бороду сбрил! Что вы делаете? Осторожно! Да тише вы!
Девушка узнала его и чуть не вскочила от волнения. Склонив голову, она закрыла лицо руками.
— Ты! Ты что-нибудь знаешь?
— Он под стражей. Смелее, сеньорита! Я пришел, чтобы узнать, какие у вас планы. Когда вы уезжаете — во вторник, как и решили?
— В субботу, — прошептала она. — Завтра. Это он послал тебя? Тебе удалось поговорить с ним?
— Нет. Мужайтесь, леди и верьте ему. Он выберется!
Она порывисто вздохнула.
— Это я привела его к гибели.
С этим утверждением Джошуа был полностью согласен. Мало того, было совершенно ясно, любил рассказывать он потом, что ей не было никакого дела до того, что и я стоял на краю гибели. Как бы то ни было, тогда я не стал возражать.
На самом деле, его собственное достоинство не разрешало Джошуа позволить даме думать, будто это она во всем виновата. Вот что он прошептал ей в ответ суровым тоном:
— Да будет вам известно, сеньорита, мой хозяин руководствуется только своими собственными желаниями. Оставим это. Теперь я знаю ваши планы, мне остается только сообщить их сэру Николасу.
Она быстро взглянула на него.
— Это возможно? Тебе это удастся?
— Это будет не просто, — сурово ответил Джошуа, — но я, конечно, это сделаю. Бодритесь, верьте мне и моему хозяину. Довольно, это слишком опасно. — Он отодвинулся на дальний конец скамьи, оставив Доминику шептать молитвы.
Странно, но этот короткий разговор успокоил девушку. Слуга говорил с уверенностью, которой на самом деле у него не было, но Доминике незачем было это знать. Она еще сомневалась, но теперь у нее появилась надежда — ведь если Джошуа был так спокоен, она тоже могла рассчитывать на счастливый исход дела.
Джошуа, разумеется, был совсем не так спокоен, но, как человек робкий и боязливый (а именно таким он себя считал), он на редкость хладнокровно действовал в минуту опасности. Грязная таверна в самой бедной части города стала его новым пристанищем; и, если он о чем-то сожалел сейчас, так это о потере воинственно закрученных усов.
— Увы! — горестно говорил он сам себе. — Я, который был таким привлекательным, выгляжу теперь как выскочка-голодранец. — Он сплюнул в сточную канаву. — Однако хватит об этом. Довольно оплакивать мои славные усы. У них были почетные похороны. А вот потерю моей доброй бороды я перенесу легче — можно списать все на тяготы войны. Усы — совсем другое дело, тут все гораздо серьезнее. В какой-то мере, это честь имени, честь самого Боваллета. Я так лихо носил их! Чума бы забрала все эти выбритые губы и выскобленные подбородки! Впрочем, хватит! Я ни на что не ропщу и не жалуюсь. — Он шагал по направлению к своей таверне. — И что же теперь, спрашиваю я? Неужели вы выберетесь из крепости, хозяин? Нет, надо признать, это просто исключено. — Спустя несколько секунд он надулся и пошел несколько величавее. — Ха! Да мы такого слова не знаем! У нас, может, еще остались в запасе кое-какие штучки, чтобы обвести вокруг пальца этих напыщенных испанцев. — Тут Джошуа спохватился и вернулся к прежней семенящей походке неуверенного в себе чиновника. — Все-таки, я человек очень робкий и боязливый, а теперь уж и подавно. Хотя, с другой стороны, хозяин почти что обещал мне сбежать, если его схватят. Может, мы и хвастались немного… немного… Он слегка покачал головой. — Ох, хозяин, если бы я только знал, как оттуда выбраться! А теперь вот что! Мне приказано залечь на дно и держать ушки на макушке. Все остальное может нарушить его планы, а их у него предостаточно, будьте уверены. Смелей, Джошуа!
Еще одним вопросом, всецело занимавшим деятельный ум слуги, был отъезд Доминики. Джошуа инстинктивно чувствовал какой-то подвох и ощетинивался при одной только мысли о доне Диего.
— Запомните мои слова, мы еще с вами разделаемся, дон Чертополох! Ах, сэр Николас, может, вам стоит поскорее показать сторожам, на что вы способны? Давайте подумаем… Сколько времени понадобится карете, чтобы добраться до Васконосы? Дороги у них плохие, это мы знаем, но последнее время было сухо, это им на руку. Лошадей, как я узнал, они будут менять на каждой станции, значит, путь займет не меньше десяти дней.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41