— И делу конец, — ввернул Келп.
— Конец, — хмуро проговорил Дортмундер.
— И теперь мы можем ехать к моему кладу, — добавил Том.
— Да, — отозвался Келп.
— И все же, — пробормотал Дортмундер, обращаясь главным образом к самому себе, — что-то говорит мне, что мы еще встретимся с этим «фордом».
21
«Форд-фэйрлейн» возвращался в Дадсон-Сентр.
— Мама, — произнесла Миртл, вглядываясь в сгущавшиеся сумерки. — Мама, ты должна все мне рассказать.
— Ничего не видно, — отозвалась Эдна. — Следи за дорогой.
— Я слежу за дорогой! Мама, прошу тебя. В конце концов я имею право узнать о своем собственном отце.
— Право! — Это слово было произнесено со злостью, необычной даже для Эдны. — Имела ли я право знакомиться с ним? Мне казалось, что да, но я ошибалась. Однако ему было плевать, и в итоге на свет появилась ты.
— Ты ничего мне о нем не рассказывала. — Миртл злилась на Эдну за то, что та молчала все эти годы, злилась на себя за свое блаженное неведение, за то, что никогда не задавала вопросов и даже не задумывалась. — Неужели он действительно такой мерзавец? — спросила Миртл, ожидая, что мать просто скажет «нет».
Но Эдна сказала:
— Он еще хуже. Уж поверь моему слову.
— Как я могу верить тебе на слово, если ты ничего мне не говоришь? Мама, я всегда старалась быть тебе хорошей дочерью, я всегда...
— Это верно, — неожиданно спокойно отозвалась Эдна, и Миртл рискнула на мгновение обратить к ней взор. Глаза Эдны бегали по приборной панели, словно там было начертано изречение: «Mene, mene tekel uphrasin». Миртл была удивлена и даже растрогана умиротворенным выражением, появившимся на лице матери. В неверном сумрачном свете оно вдруг утратило свою обычную воинственность.
Но все тут же вернулось на круги своя.
— Смотри на дорогу!
Взгляд Миртл устремился вперед. Двухполосная асфальтовая дорога пробегала мимо мексиканского ресторанчика к окраине Дадсон-Сентр; они были в пятнадцати минутах езды от дома.
Миртл вовсе не желала прекращать преследование. Она видела, что люди на заднем сиденье то и дело оглядываются, а их машина описывает круги; не было никаких сомнений в том, что преследуемые заметили слежку и вовсе не намерены направляться к намеченной цели до тех пор, пока не избавятся от «хвоста». Но все это не имело никакого значения. Миртл было безразлично, куда они едут. Ей не хотелось знать, кто эти люди; на самом деле, ее интересовал лишь один из них — ее отец. Миртл рассуждала так: если следовать за ними достаточно долго, чтобы ее присутствие стало очевидным и неизбежным, то они либо куда-нибудь приедут, либо где-нибудь остановятся, и тогда она сможет выйти из автомобиля, подойти к их машине, заговорить с ними! Поговорить с ним!
Но Эдна рассудила иначе.
— Нас засекли, — прошипела она уголком рта, являя новое, доселе неизвестное свойство своей натуры. — Хватит, Миртл. Возвращаемся домой.
— Но они так близко! Если мы их упустим...
— Куда он денется, этот сукин сын! — мрачно сказала Эдна. — Если он действительно вернулся — а он вернулся, чтоб его черти взяли, — то в самое ближайшее время этот ублюдок опять появится поблизости, вот увидишь. Это лишь вопрос времени. Если они сейчас свернут налево, поезжай прямо!
«Кадиллак» действительно свернул налево, а Миртл, послушная девочка и хорошая дочь, поехала прямо. И вот они уже совсем близко к дому; их приключение подходило к концу, по сути, даже и не начавшись. Миртл не разделяла убежденности матери в том, что ее отец в ближайшее время «опять появится поблизости»: какой смысл возвращаться после стольких лет отсутствия?
А он был так близко!
«Сейчас мать вылезет из машины, — подумала Миртл, — и правда канет навсегда».
— Прошу тебя, — сказала она так тихо, что даже не знала, услышала ли ее Эдна.
В ответ донесся вздох — очередное неожиданное проявление слабости со стороны матери.
— Не проси меня об этом, Миртл, — неузнаваемо мягким голосом отозвалась Эдна.
— Это так больно ничего не знать, — в тон матери произнесла Миртл.
— До сих пор тебя это не волновало, — сказала Эдна, опять в своей обычной язвительной манере.
— А теперь волнует, — настаивала Миртл. — И мне очень обидно, что ты не желаешь об этом говорить.
— Ради бога, Миртл, — взмолилась Эдна. — Ты не подумала, как это тяжело для меня? Ты не подумала, что именно поэтому я не желаю говорить об этом мерзком человеке?
— Должно быть, ты очень его любила, — мягко и осторожно произнесла Миртл, как это бывает в кинофильмах. Миртл и в голову не приходило, что в один прекрасный день ей придется самой участвовать в таком эпизоде.
— Бог его знает, — с горечью отозвалась Эдна. — Должна признаться, в то время мне казалось, что... — Она покачала головой и, сверкнув глазами, отрывисто добавила: — И что я получила взамен?
— Ты получила меня, — напомнила Миртл, силясь выдавить улыбку. — Не так уж и плохо, правда?
— Тогда в этом не было ничего хорошего, — ответила Эдна, улыбаясь уголком рта, отчего лицо ее перекосилось. — Особенно в Норт-Дадсоне.
— Я даже представить себе такое не могу.
Миртл остановила машину у красного светофора на Мэйн-стрит, и Эдна покосилась на дочь. Впереди в сумраке сияли желтые окна библиотеки.
— Я и не сомневалась в этом, — сказала она. — Мне кажется, я сделала для тебя все, что возможно.
— Что ты сделала?
— Зеленый свет включился, — заметила Эдна.
Миртл посмотрела на светофор и нажала педаль газа, почувствовав нетерпение и раздражение, что случалось с ней крайне редко. Проезжая перекресток, Миртл едва не заглушила мотор «форда», но затем овладела собой и повела машину как полагается.
Погруженная в свои мысли, Эдна, казалось, не обратила внимания на «козлиные прыжки» автомобиля, которые при обычных обстоятельствах наверняка дали бы ей повод позлорадствовать. Все же она сказала:
— Я учила тебя быть осторожной, осмотрительной, послушной...
Миртл неловко рассмеялась:
— Ну прямо девочкой-скаутом!
— Ты и есть девочка-скаут, — сердито отозвалась Эдна. — Меня воспитывали по-другому, — продолжала она. — Меня учили быть независимой, всегда полагаться только на себя. И что я получила в итоге? Тома Джимсона. Поэтому я выбрала для тебя иной путь.
— Том Джимсон? — встрепенулась Миртл. — Его зовут Том Джимсон?
— Даже в этом я не уверена, — ответила Эдна. — Том Джимсон лишь одно из имен, которые он мне называл. Впрочем, его он произносил чаще других, так что, возможно, это и есть его настоящее имя.
— Что он был за человек? — спросила Миртл.
— Сущий дьявол.
— Ну, мама... — Миртл снисходительно улыбнулась. Ей все было ясно. Эдна по уши втрескалась в... Тома Джимсона... а тот обесчестил ее и бросил, и эта рана до сих пор не зажила. Сейчас Эдна называет его дьяволом, а раньше любила. Действительно ли он был таким уж дурным человеком?
Миртл свернула на улицу Вязов, а затем — на Олбани-стрит. Впереди маячила Спринг-стрит, а за ней начиналась Миртл-стрит.
— Миртл Джимсон, — тихонько произнесла Миртл, словно пробуя звук на вкус.
— Ха! — фыркнула Эдна. — Об этом даже речи не шло, уж поверь мне!
— Интересно, куда они поехали? — гадала Миртл.
— Уж конечно, не в церковь, — ответила Эдна. — Это я могу сказать наверняка!
22
В лучах заката церковь выглядела просто восхитительно. Крытое дранкой маленькое белоснежное здание с изящным шпилем колокольни уютно примостилось неподалеку от деревни, словно бриллиант в складках зеленой ткани. За ним возвышался холм, покрытый зелеными деревьями, среди которых порой попадались буки, березы и дубы. У подножия холма расстилались ухоженные лужайки, толстым ковром окружавшие опрятное белое здание с овальными витражами в окнах боковых фасадов.
Вьющаяся среди холмов дорога Черч-лэйн брала свое начало на государственном шоссе номер 112 и заканчивалась здесь, у порога унитарного реформистского конгрегационного мемориального храма Святой Елизаветы церковного прихода Паткинс. Здесь уживались одновременно пять церквей пяти различных направлений — все, что осталось от приходов, затопленных водохранилищем либо растерявших своих прихожан. Черч-лэйн заканчивалась здесь, попросту расширяясь до размеров просторной автостоянки, от которой к церкви вела асфальтированная дорожка. И никогда еще белизна храма, глубокая синева, золото и оливковые цвета ее витражей, обрамленные зеленью лужаек и холмов всевозможных отливов, оттененные бездонной чернотой асфальта, не выглядели столь красиво, как в эти предзакатные часы чудесного солнечного дня.
Тягаться с красотой храма и его окружением могла лишь невеста, смущенно зардевшаяся под своей белоснежной фатой и выходившая из машины в сопровождении родителей и младшей сестры. Они приехали первыми, за полчаса до начала церемонии. Отец, донельзя нелепый в своем плохо сидящем темном костюме и неловко повязанном красном галстуке, сестра, на пухлой загорелой мордашке которой сияла возбужденная улыбка, мать, благоухающая лавандой и непрерывно прикладывающая к заплаканным глазам платочек.
— Я же говорила тебе, не гуляй до свадьбы, потаскуха ты эдакая! Говорила же, не позволяй ему прикасаться к тебе! Ах, как мне хотелось справить свадьбу в июне, — укоряла она свою дочь.
— Но, мама, к июню будет слишком заметно! — возражала та нарочито жалобным голосом.
— Ладно, давайте с этим покончим, — скомандовал отец и тяжелым шагом направился к церкви.
Потом появились хихикающие кузены и кузины невесты — кому-то из них предстояло играть роль шаферов, кому-то — девушек с цветами, остальные приехали просто поглазеть. Вместе с ними прибыли двое грузных парней в толстых шерстяных куртках. Они вызвались подежурить на стоянке и проследить, чтобы всем гостям хватило места.
За десять минут до начала площадку перед церковью заполонили родственники невесты — неуклюжие мосластые простолюдины, одетые в свои «лучшие» костюмы, приберегаемые на случай свадеб, похорон, пасхальных торжеств и походов в суд. Вскоре потянулись родственники жениха — все как один худощавые, низкорослые, с постными физиономиями, тонкими носами и тощими задницами, в жилетах и синтетических рубашках, виниловых брюках и пластиковой обуви, словно они были не людьми, а манекенами. В их толпе мелькали утепленные куртки и отглаженные джинсы приятелей жениха — прыщавых юнцов, терзаемых нервным смехом, поминутно озиравшихся по сторонам и прекрасно понимающих, что им самим вскоре предстоит нечто подобное. Затем подкатили несколько машин, под завязку набитых подружками невесты, которые тотчас собрались в тесную кучку, словно намагниченные железные опилки, и принялись демонстрировать миру ухватки суперзвезд самых свежих телесериалов, являя собой пример самонадеянности и самоуверенности. Жених, шустрый дергунчик во взятом напрокат смокинге, с бледным лицом, на котором выделялись громадные глаза, со стриженными ежиком волосами и оттопыренными ушами, вылез из машины в сопровождении родителей, бросавших во все стороны мрачно-подозрительные взгляды, и направился к церкви с нарочитой беспечностью преступника, которого ведут на электрический стул. Дверь церкви захлопнулась за ним с особенно глухим звуком, какого до сих пор не удавалось извлечь никому.
Наконец перед самым началом появилось еще несколько машин, в которых сидели препирающиеся супруги, валившие друг на друга вину за опоздание. Добровольные сторожа принялись распихивать вновь прибывшие автомобили по оставшимся на площадке местам.
И вот пробил час! Добровольцы обменялись улыбками, довольные хорошо выполненной работой, и уже собирались отправиться в церковь, когда яркий свет фар возвестил о прибытии еще одной машины.
— Похоже, не успеют, — сообщил один из сторожей своему приятелю. Оба парня выбежали на дорогу и принялись неистово махать опаздывающим, призывая их добавить ходу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70