– продолжал Смайли. – Так или нет? – Ему пришлось повторить вопрос.
– Я назвал ему имя Хайек, – в конце концов сказал Джим. – Владимир Хайек, чешский журналист, работающий в Париже. Хозяин спросил, сколько времени эти документы могут считаться хорошими. «Этого никто не может сказать, – ответил я. – Иногда они „горят“ после первой же поездки». – Он вдруг заговорил громче, будто потеряв какую-то нить в своем рассказе. – Он иногда становился глух, как пень, если хотел этого.
– Ну а потом он сообщил, что от тебя требуется, – предположил Смайли.
– Сначала мы обсудили кое-какие спорные моменты. Он сказал, что, если меня схватят, мне следует вообще забыть, кто такой Хозяин. Мол, это все штучки «головорезов», что-то вроде частной инициативы. Уже тогда я подумал: какой идиот этому поверит? Каждое слово, которое он произносил, он будто от сердца отрывал, – сказал Джим. – От начала и до конца этого инструктажа я чувствовал, что он предпочел бы вообще ничего мне не говорить. Он хотел, чтобы я ничего не знал и в то же время ясно понял свою задачу. "Мне предложили одну услугу, – говорит Хозяин. – Высокопоставленный чиновник, условное имя «Свидетель». – «Чешский чиновник?» – спрашиваю я. «Военный, – отвечает он. – Ты ведь хорошо разбираешься в военных вопросах, Джим. Вы оба должны здорово с этим справиться». Вот такая у нас была беседа, черт возьми.
Я тогда подумал: ну ладно, ты не хочешь мне чего-то говорить – не надо, но хоть мозги мне не пудри.
Поводив его за нос еще немного, продолжал Джим, Хозяин объявил, что «Свидетель» – чешский генерал артиллерии. Зовут его Штевчек; в пражских военных кругах он известен как просоветски настроенный «ястреб» со всеми вытекающими отсюда последствиями; одно время он работал в Москве, занимался вопросами взаимодействия и вообще был одним из очень немногих чехов, которые пользовались у русских доверием. Через посредника, с которым Хозяин лично встречался в Австрии, Штевчек передал свою готовность встретиться с высокопоставленным офицером Цирка и обсудить с ним вопросы, представляющие взаимный интерес. Этот эмиссар должен знать чешский и быть наделенным полномочиями для принятия решений. 20 октября, в пятницу, Штевчек будет инспектировать научно-исследовательский центр по вооружению в Тишнове, рядом с Брно, около ста миль к северу от австрийской границы. После этого на выходные остановится в охотничьем домике, и там он будет один. Это место расположено глубоко в лесу неподалеку от Рачице. Он хотел бы встретиться с эмиссаром именно там, вечером в субботу, 21-го. Он также готов обеспечить сопровождение от Брно и обратно.
Смайли спросил:
– У Хозяина были какие-то предположения насчет того, какие у Штевчека имелись мотивы?
– Любимая девушка, – сказал Джим. – Студентка, с которой он встречался.
Поздняя любовь, двадцать лет разницы и все такое, сказал Хозяин. Она погибла во время восстания летом 68-го. До того, как это произошло, Штевчек из карьеристских соображений заглушал в себе антипатию к русским. Смерть девушки положила этому конец: его просто разрывало от желания отомстить.
Четыре года он, затаившись, вел себя довольно спокойно и запасался информацией, чтобы потом нанести по-настоящему сокрушительный удар. И теперь, как только мы предоставили бы ему гарантии и договорились о каналах доставки, он был готов начать продавать нам эту информацию.
– Хозяин проверял все это?
– То, что было возможно. Штевчек действительно имел широкий доступ к документации. Крайне честолюбивый штабной генерал с длинным послужным списком. Технократ. В промежутках между курсами, сулившими ему новое назначение, он оттачивал полученные навыки за рубежом: Варшава, Москва, один год в Пекине, некоторое время работал военным атташе в Африке, потом снова Москва. Довольно молод для своего чина.
– Хозяин говорил, какого рода информации следует от него ожидать?
– Материалы оборонного значения. Ракетная техника. Вопросы баллистики.
– Еще что-нибудь? – Смайли передал ему бутылку, – Кое-что из области политики.
– Еще что-нибудь?
Уже не в первый раз у Смайли возникло отчетливое ощущение, что он натыкается не на неосведомленность Джима, но на явные признаки решительного нежелания вспоминать некоторые вещи. В темноте его дыхание казалось особенно тяжелым и жадным. Он поднял руки, положил их сверху на руль, опустил на них подбородок и отрешенно уставился на замерзшее лобовое стекло.
– Как долго их промучили, прежде чем расстрелять? – снова стал допытываться Джим.
– Боюсь, намного дольше, чем тебя, – признался Смайли.
– Боже праведный, – сказал Придо. Носовым платком, вытащенным из рукава, он вытер пот, блестевший у него на лице, если это вообще был пот.
– Да, так насчет разведданных, которые Хозяин надеялся получить от Штевчека… – как можно мягче напомнил Смайли.
– Вот об этом-то они и спрашивали меня во время допроса.
– В Саррате?
Джим отрицательно помотал своей косматой головой:
– Там, – и кивнул куда-то в направлении холмов. – Они знали, что эта операция разработана Хозяином от начала до конца. Я ничем не смог убедить их, что она моя. Они только смеялись в ответ.
И снова Смайли терпеливо ждал, когда Джим будет готов продолжать.
– Штевчек, – сказал Джим. – У Хозяина был какой-то пунктик в отношении его: с помощью Штевчека мы получим ответ, с помощью Штевчека мы получим разгадку. «Какую разгадку? – спрашивал я. – Какую такую разгадку?» У него был с собой портфель, эта его старая черная папка для нот. Достал оттуда какие-то таблицы, схемы, там и сям помеченные его почерком. Цветными чернилами, карандашами. «Шпаргалка для тебя, – говорит он. – Здесь все об этом субъекте, с которым тебе предстоит встретиться». Там была выстроена вся карьера этого Штевчека, год за годом: он провел меня через все военные академии, медали, через его жен. «Он любитель лошадей, – говорит Хозяин. – Ты ведь и сам любишь покататься верхом, а, Джим? Кое-что общее между вами неплохо бы запомнить». Я подумал: «Забавно, наверное, сидеть в Чехии, когда на тебя устроят облаву, и болтать о том, как правильно объезжать породистых скакунов». – Он немного неестественно засмеялся, и Смайли ничего не оставалось, как засмеяться в ответ.
– Назначения, помеченные красным, касались работы Штевчека в Москве, по вопросам взаимодействия. Зеленым была отмечена его служба в разведке. У него везде, оказывается, была своя рука. Четвертый человек в чешской армейской разведке, главный спец по вопросам вооружения, секретарь комитета национальной безопасности, военный советник какого-то ранга в Президиуме, начальник англоамериканского отдела в военной разведке Чехословакии. Потом Хозяин перешел к тому отрезку в середине шестидесятых, когда Штевчек во второй раз был в Москве, и там было примерно поровну помечено красным и зеленым. Официально он был направлен в группу по вопросам взаимодействия вооруженных сил стран Организации Варшавского Договора в чине генерал-полковника, но Хозяин сказал, что это просто прикрытие. В этой группе делать ему было нечего. Его настоящая работа была в английском отделе Московского Центра. Он действовал под оперативным псевдонимом Минин, и его задача заключалась в том, чтобы согласовывать направления работы чешской разведки с Центром. «Это просто бесценный клад для нас, – сказал Хозяин. – Что Штевчек действительно хочет продать нам, так это имя „крота“ Московского Центра, работающего в Цирке».
Это может быть всего одно слово, подумал Смайли, вспомнив Макса, и снова почувствовал прилив какого-то смутного опасения. В конце концов, он знал, все будет так, как и должно было быть: имя «крота» Джералда, пронзительный вопль в темноте.
– «Это гнилое яблоко, Джим, – сказал Хозяин, – оно перепортит все остальные». – Джим продолжал говорить не останавливаясь. Его голос стал жестче, и вообще он весь как-то посуровел. – Хозяин все рассказывал о том, какую он проделал работу, каждый раз возвращаясь назад и двигаясь затем в другом направлении, применяя метод исключения, изучил всех и теперь оказался почти у цели. Осталось всего пять возможных кандидатов, сказал он. Только не спрашивай, как именно он до этого докопался. «Это один из нашей верхней пятерки, – сказал он. – Как пять пальцев на руке». Он налил мне, и мы сели, как парочка школьников, играющих в войну и придумывающих систему паролей и шифров. Мы воспользовались этой детской считалкой – «Кузнец, Скорняк…». И вот, значит, сидим мы так, пьем этот дешевый кипрский херес, которым любил угощать Хозяин, и продумываем всякие ситуации. Если я даже не смогу выбраться, говорит он, если после моей встречи со Штевчеком начнется какая-то возня, если мне придется уйти в подполье, одно слово ему, Хозяину, я обязан передать любым способом. Если нужно, пусть я даже приеду в Прагу и напишу это слово мелом на двери посольства или позвоню нашему резиденту в Праге и прокричу ему в трубку это слово. Кузнец, Скорняк, Солдат, Моряк.
Аллелайн был Кузнец, Хейдон – Скорняк, Бланд – Солдат, а Тоби Эстерхейзи – Нищий. Мы не использовали слово «Моряк», потому что на слух оно очень похоже на «Скорняк». Ты был Попрошайка, – сказал Джим.
– Да ну, неужели? И как тебе все это понравилось? Вся эта затея Хозяина? Небось произвела впечатление?
– Чертовски глупо. Просто бред собачий.
– Почему?
– Просто чертовски глупо, – повторил Джим с характерной упертостью военного человека. – Подумать только, кто-то из вас – «крот»! Полный идиотизм!
– Но ты поверил?
– Да нет же! Господи праведный, ты издеваешься, что ли, почему ты…
– Но почему нет? Мы же всегда трезво рассуждали, что рано или поздно это произойдет. Мы всегда предостерегали друг друга: будь начеку. Мы перевербовали довольно много народу из других разведок: русских, поляков, чехов, французов. Даже как-то случайно одного американца. Почему нельзя перевербовать англичанина, в конце концов?
Чувствуя неприятие Джимом такой постановки вопроса, Смайли открыл дверцу и впустил немного холодного воздуха.
– Как насчет того, чтобы пройтись? – сказал он. – По-моему, глупо сидеть взаперти, если можно прогуляться.
Движение, как и предполагал Смайли, подействовало на Джима благотворно; у него снова развязался язык.
Они находились у западной оконечности плато, где росло совсем мало деревьев, а некоторые из них лежали срубленными. Им попалась покрытая инеем скамейка, но они не обратили на нее внимания. Стояла совершенно безветренная погода, и звезды хорошо были видны в ясном небе. Джим продолжил свой рассказ, и они стали прохаживаться бок о бок, то удаляясь от машины, то снова приближаясь к ней, причем Джиму приходилось постоянно подстраиваться под шаги Смайли. Иногда они останавливались и стояли плечом к плечу, вглядываясь в перспективу горной долины.
Сначала Джим рассказал, как он договорился с Максом и на какие пошел ухищрения, чтобы скрыть свою миссию от всего остального Цирка. Он пустил слух, будто у него появилась возможность попробовать «зацепить» одного советского шифровальщика в Стокгольме, который любит шататься по разным злачным местам; и потом он заказал себе билет до Копенгагена на свой старый псевдоним Эллис. Вместо этого, однако, он улетел в Париж, там поменял документы и превратился в Хайека, и в десять утра в субботу приземлился в Праге. Таможенный и пограничный контроль прошел как по маслу. В здании вокзала Джим еще раз проверил по расписанию время отхода своего поезда и затем решил немного погулять: у него в запасе было еще несколько часов, и он подумал, что неплохо бы, перед тем как ехать в Брно, устроить небольшую проверку на наличие «хвоста». В ту осень погода выдалась мерзкая и капризная. На земле уже лежал снег, и он продолжал идти не переставая.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66
– Я назвал ему имя Хайек, – в конце концов сказал Джим. – Владимир Хайек, чешский журналист, работающий в Париже. Хозяин спросил, сколько времени эти документы могут считаться хорошими. «Этого никто не может сказать, – ответил я. – Иногда они „горят“ после первой же поездки». – Он вдруг заговорил громче, будто потеряв какую-то нить в своем рассказе. – Он иногда становился глух, как пень, если хотел этого.
– Ну а потом он сообщил, что от тебя требуется, – предположил Смайли.
– Сначала мы обсудили кое-какие спорные моменты. Он сказал, что, если меня схватят, мне следует вообще забыть, кто такой Хозяин. Мол, это все штучки «головорезов», что-то вроде частной инициативы. Уже тогда я подумал: какой идиот этому поверит? Каждое слово, которое он произносил, он будто от сердца отрывал, – сказал Джим. – От начала и до конца этого инструктажа я чувствовал, что он предпочел бы вообще ничего мне не говорить. Он хотел, чтобы я ничего не знал и в то же время ясно понял свою задачу. "Мне предложили одну услугу, – говорит Хозяин. – Высокопоставленный чиновник, условное имя «Свидетель». – «Чешский чиновник?» – спрашиваю я. «Военный, – отвечает он. – Ты ведь хорошо разбираешься в военных вопросах, Джим. Вы оба должны здорово с этим справиться». Вот такая у нас была беседа, черт возьми.
Я тогда подумал: ну ладно, ты не хочешь мне чего-то говорить – не надо, но хоть мозги мне не пудри.
Поводив его за нос еще немного, продолжал Джим, Хозяин объявил, что «Свидетель» – чешский генерал артиллерии. Зовут его Штевчек; в пражских военных кругах он известен как просоветски настроенный «ястреб» со всеми вытекающими отсюда последствиями; одно время он работал в Москве, занимался вопросами взаимодействия и вообще был одним из очень немногих чехов, которые пользовались у русских доверием. Через посредника, с которым Хозяин лично встречался в Австрии, Штевчек передал свою готовность встретиться с высокопоставленным офицером Цирка и обсудить с ним вопросы, представляющие взаимный интерес. Этот эмиссар должен знать чешский и быть наделенным полномочиями для принятия решений. 20 октября, в пятницу, Штевчек будет инспектировать научно-исследовательский центр по вооружению в Тишнове, рядом с Брно, около ста миль к северу от австрийской границы. После этого на выходные остановится в охотничьем домике, и там он будет один. Это место расположено глубоко в лесу неподалеку от Рачице. Он хотел бы встретиться с эмиссаром именно там, вечером в субботу, 21-го. Он также готов обеспечить сопровождение от Брно и обратно.
Смайли спросил:
– У Хозяина были какие-то предположения насчет того, какие у Штевчека имелись мотивы?
– Любимая девушка, – сказал Джим. – Студентка, с которой он встречался.
Поздняя любовь, двадцать лет разницы и все такое, сказал Хозяин. Она погибла во время восстания летом 68-го. До того, как это произошло, Штевчек из карьеристских соображений заглушал в себе антипатию к русским. Смерть девушки положила этому конец: его просто разрывало от желания отомстить.
Четыре года он, затаившись, вел себя довольно спокойно и запасался информацией, чтобы потом нанести по-настоящему сокрушительный удар. И теперь, как только мы предоставили бы ему гарантии и договорились о каналах доставки, он был готов начать продавать нам эту информацию.
– Хозяин проверял все это?
– То, что было возможно. Штевчек действительно имел широкий доступ к документации. Крайне честолюбивый штабной генерал с длинным послужным списком. Технократ. В промежутках между курсами, сулившими ему новое назначение, он оттачивал полученные навыки за рубежом: Варшава, Москва, один год в Пекине, некоторое время работал военным атташе в Африке, потом снова Москва. Довольно молод для своего чина.
– Хозяин говорил, какого рода информации следует от него ожидать?
– Материалы оборонного значения. Ракетная техника. Вопросы баллистики.
– Еще что-нибудь? – Смайли передал ему бутылку, – Кое-что из области политики.
– Еще что-нибудь?
Уже не в первый раз у Смайли возникло отчетливое ощущение, что он натыкается не на неосведомленность Джима, но на явные признаки решительного нежелания вспоминать некоторые вещи. В темноте его дыхание казалось особенно тяжелым и жадным. Он поднял руки, положил их сверху на руль, опустил на них подбородок и отрешенно уставился на замерзшее лобовое стекло.
– Как долго их промучили, прежде чем расстрелять? – снова стал допытываться Джим.
– Боюсь, намного дольше, чем тебя, – признался Смайли.
– Боже праведный, – сказал Придо. Носовым платком, вытащенным из рукава, он вытер пот, блестевший у него на лице, если это вообще был пот.
– Да, так насчет разведданных, которые Хозяин надеялся получить от Штевчека… – как можно мягче напомнил Смайли.
– Вот об этом-то они и спрашивали меня во время допроса.
– В Саррате?
Джим отрицательно помотал своей косматой головой:
– Там, – и кивнул куда-то в направлении холмов. – Они знали, что эта операция разработана Хозяином от начала до конца. Я ничем не смог убедить их, что она моя. Они только смеялись в ответ.
И снова Смайли терпеливо ждал, когда Джим будет готов продолжать.
– Штевчек, – сказал Джим. – У Хозяина был какой-то пунктик в отношении его: с помощью Штевчека мы получим ответ, с помощью Штевчека мы получим разгадку. «Какую разгадку? – спрашивал я. – Какую такую разгадку?» У него был с собой портфель, эта его старая черная папка для нот. Достал оттуда какие-то таблицы, схемы, там и сям помеченные его почерком. Цветными чернилами, карандашами. «Шпаргалка для тебя, – говорит он. – Здесь все об этом субъекте, с которым тебе предстоит встретиться». Там была выстроена вся карьера этого Штевчека, год за годом: он провел меня через все военные академии, медали, через его жен. «Он любитель лошадей, – говорит Хозяин. – Ты ведь и сам любишь покататься верхом, а, Джим? Кое-что общее между вами неплохо бы запомнить». Я подумал: «Забавно, наверное, сидеть в Чехии, когда на тебя устроят облаву, и болтать о том, как правильно объезжать породистых скакунов». – Он немного неестественно засмеялся, и Смайли ничего не оставалось, как засмеяться в ответ.
– Назначения, помеченные красным, касались работы Штевчека в Москве, по вопросам взаимодействия. Зеленым была отмечена его служба в разведке. У него везде, оказывается, была своя рука. Четвертый человек в чешской армейской разведке, главный спец по вопросам вооружения, секретарь комитета национальной безопасности, военный советник какого-то ранга в Президиуме, начальник англоамериканского отдела в военной разведке Чехословакии. Потом Хозяин перешел к тому отрезку в середине шестидесятых, когда Штевчек во второй раз был в Москве, и там было примерно поровну помечено красным и зеленым. Официально он был направлен в группу по вопросам взаимодействия вооруженных сил стран Организации Варшавского Договора в чине генерал-полковника, но Хозяин сказал, что это просто прикрытие. В этой группе делать ему было нечего. Его настоящая работа была в английском отделе Московского Центра. Он действовал под оперативным псевдонимом Минин, и его задача заключалась в том, чтобы согласовывать направления работы чешской разведки с Центром. «Это просто бесценный клад для нас, – сказал Хозяин. – Что Штевчек действительно хочет продать нам, так это имя „крота“ Московского Центра, работающего в Цирке».
Это может быть всего одно слово, подумал Смайли, вспомнив Макса, и снова почувствовал прилив какого-то смутного опасения. В конце концов, он знал, все будет так, как и должно было быть: имя «крота» Джералда, пронзительный вопль в темноте.
– «Это гнилое яблоко, Джим, – сказал Хозяин, – оно перепортит все остальные». – Джим продолжал говорить не останавливаясь. Его голос стал жестче, и вообще он весь как-то посуровел. – Хозяин все рассказывал о том, какую он проделал работу, каждый раз возвращаясь назад и двигаясь затем в другом направлении, применяя метод исключения, изучил всех и теперь оказался почти у цели. Осталось всего пять возможных кандидатов, сказал он. Только не спрашивай, как именно он до этого докопался. «Это один из нашей верхней пятерки, – сказал он. – Как пять пальцев на руке». Он налил мне, и мы сели, как парочка школьников, играющих в войну и придумывающих систему паролей и шифров. Мы воспользовались этой детской считалкой – «Кузнец, Скорняк…». И вот, значит, сидим мы так, пьем этот дешевый кипрский херес, которым любил угощать Хозяин, и продумываем всякие ситуации. Если я даже не смогу выбраться, говорит он, если после моей встречи со Штевчеком начнется какая-то возня, если мне придется уйти в подполье, одно слово ему, Хозяину, я обязан передать любым способом. Если нужно, пусть я даже приеду в Прагу и напишу это слово мелом на двери посольства или позвоню нашему резиденту в Праге и прокричу ему в трубку это слово. Кузнец, Скорняк, Солдат, Моряк.
Аллелайн был Кузнец, Хейдон – Скорняк, Бланд – Солдат, а Тоби Эстерхейзи – Нищий. Мы не использовали слово «Моряк», потому что на слух оно очень похоже на «Скорняк». Ты был Попрошайка, – сказал Джим.
– Да ну, неужели? И как тебе все это понравилось? Вся эта затея Хозяина? Небось произвела впечатление?
– Чертовски глупо. Просто бред собачий.
– Почему?
– Просто чертовски глупо, – повторил Джим с характерной упертостью военного человека. – Подумать только, кто-то из вас – «крот»! Полный идиотизм!
– Но ты поверил?
– Да нет же! Господи праведный, ты издеваешься, что ли, почему ты…
– Но почему нет? Мы же всегда трезво рассуждали, что рано или поздно это произойдет. Мы всегда предостерегали друг друга: будь начеку. Мы перевербовали довольно много народу из других разведок: русских, поляков, чехов, французов. Даже как-то случайно одного американца. Почему нельзя перевербовать англичанина, в конце концов?
Чувствуя неприятие Джимом такой постановки вопроса, Смайли открыл дверцу и впустил немного холодного воздуха.
– Как насчет того, чтобы пройтись? – сказал он. – По-моему, глупо сидеть взаперти, если можно прогуляться.
Движение, как и предполагал Смайли, подействовало на Джима благотворно; у него снова развязался язык.
Они находились у западной оконечности плато, где росло совсем мало деревьев, а некоторые из них лежали срубленными. Им попалась покрытая инеем скамейка, но они не обратили на нее внимания. Стояла совершенно безветренная погода, и звезды хорошо были видны в ясном небе. Джим продолжил свой рассказ, и они стали прохаживаться бок о бок, то удаляясь от машины, то снова приближаясь к ней, причем Джиму приходилось постоянно подстраиваться под шаги Смайли. Иногда они останавливались и стояли плечом к плечу, вглядываясь в перспективу горной долины.
Сначала Джим рассказал, как он договорился с Максом и на какие пошел ухищрения, чтобы скрыть свою миссию от всего остального Цирка. Он пустил слух, будто у него появилась возможность попробовать «зацепить» одного советского шифровальщика в Стокгольме, который любит шататься по разным злачным местам; и потом он заказал себе билет до Копенгагена на свой старый псевдоним Эллис. Вместо этого, однако, он улетел в Париж, там поменял документы и превратился в Хайека, и в десять утра в субботу приземлился в Праге. Таможенный и пограничный контроль прошел как по маслу. В здании вокзала Джим еще раз проверил по расписанию время отхода своего поезда и затем решил немного погулять: у него в запасе было еще несколько часов, и он подумал, что неплохо бы, перед тем как ехать в Брно, устроить небольшую проверку на наличие «хвоста». В ту осень погода выдалась мерзкая и капризная. На земле уже лежал снег, и он продолжал идти не переставая.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66