– Мы это уже проходили.
– Я это снова прохожу прямо сейчас, – резко оборвал его Гиллем, – Какой оперативный псевдоним у Макелвора?
– Ради Бога, – вздохнул Tapp и назвал его.
Когда ирландский паром отчаливал, было еще темно. Повсюду стояли солдаты и полицейские: как в эту войну, как в прошлую, как в ту, что была перед ней. С моря дул неистовый ветер, и отплывающий паром сильно качало.
Как только его огни пропали во мраке, маленькую толпу провожающих на пристани охватило мимолетное чувство товарищества. Где-то заплакала женщина, где-то веселился пьяный.
Назад Питер ехал медленно, пытаясь разобраться в самом себе; этот новый Гиллем стал вздрагивать от внезапных шумов, мучиться ночными кошмарами, он не только не может удержать возле себя любимую девушку, но еще и выдумывает совершенно идиотские поводы для недоверия. Недавно он вызвал Камиллу на разговор о Санде, о тех часах, которые она проводила без него, Гиллема, и о ее скрытности вообще. Выслушав его с застывшим взглядом своих серьезных карих глаз, она назвала его дураком и ушла. «Какой ты меня себе представляешь, такая я и есть», – сказала она, забирая свои вещи из спальни.
Из своей опустевшей квартиры он позвонил Тоби Эстсрхейзн и пригласил его на дружескую беседу в тот же вечер.
Глава 33
Смайли сидел рядом с Лейконом на заднем сиденье министерского «роллс-ройса». В семье Энн эту машину ненавидели за ее вызывающий блеск и называли не иначе как черным горшком. Шофера отправили где-нибудь позавтракать. Министр сел впереди, и все трое молча смотрели вдоль длинного капота на неясно различаемые в тумане по ту сторону реки башни Баттерсийской электростанции. Волосы Министра были зачесаны назад, вокруг ушей они слиплись в маленькие черные рожки.
– Если вы правы, – произнес наконец Министр после гробового молчания, – я не утверждаю обратного, но если вы правы, сколько посуды он нам может перебить напоследок?
Смайли не совсем понял, – Я говорю о скандале. Джералд уезжает в Москву. Ладно, что происходит дальше? Он вылезет на трибуну и будет смеяться до посинения, рассказывая всему миру о том, кого он здесь водил все это время за нос? Господи, да ведь мы все здесь замешаны, разве нет? Я не понимаю, почему мы должны его отпускать, рискуя, что он на прощание обрушит нам наголову крышу и похоронит нас под ней, а паршивая конкурсная комиссия загребет весь банк.
Спустя минуту он попробовал сделать новый заход:
– Я имею в виду вот что: пусть русские теперь знают наши секреты, но это вовсе не означает, что их должны узнать все остальные. У нас, кроме них, полно всякой другой добычи кругом прыгает, разве не так? Как насчет всех этих черномазых: им что, обязательно нужно будет через неделю прочитать в какой-нибудь своей «Мумбо-юмбо ньюс» все кровавые подробности этой истории?
«Да и твоим избирателям это совершенно ни к чему», – подумал Смайли.
– По-моему, русские всегда были готовы принять такую точку зрения, – сказал Лейкон. – В конце концов, если ты выставляешь своего противника дураком, ты лишаешься всякого оправдания для того, чтобы тратить на него время и деньги. – Он помолчал и добавил:
– Они ведь никогда в подобных ситуациях не злоупотребляют такими возможностями, не правда ли? В общем, сделайте так, чтобы они не выходили за рамки приличий. Изложите все в письменном виде. Хотя нет, не надо. Но, по крайней мере, дайте им понять, что правила одинаковы для всех. Наша пресса ведь не исходит слюной, комментируя разгромные приказы Московского Центра, так пусть и они, паразиты такие, хоть раз сыграют по-честному.
Смайли отказался от предложения подвезти его, заметив, что пешая прогулка пойдет ему на пользу.
* * *
В этот день пришла очередь дежурить Тэрсгуду, и от этого его настроение с самого утра было скверным. По его мнению, директор должен быть выше таких низменных проблем, как дежурство; ему следует сохранять свой мозг ясным для выработки общей политики и стратегического руководства. Его не способен был утешить даже эффектный блеск его кембриджской мантии; стоя в спортивном зале, он наблюдал, как мальчишки собираются на утреннее построение, и сверлил их мрачным, если не сказать откровенно, враждебным взглядом.
Окончательно добил, однако, Марджорибэнкс.
– Он сказал, что это из-за матери, – пояснил он, еле слышно бормоча Тэрсгуду в левое ухо. – Он получил телеграмму и тут же навострился ехать.
Даже не остался на утренний чай. Я пообещал передать вам.
– Это чудовищно, просто чудовищно, – только и мог вымолвить Тэрсгуд.
– Я возьму его французский, если хотите. Мы можем объединить пятый и шестой классы.
– Я просто взбешен, – сказал Тэрсгуд. – Я так взбешен, что просто ничего не соображаю.
– А Ирвинг говорит, что может отсудить финал по регби.
– Отчеты надо писать, экзамены на носу, опять-таки финалы по регби. Что там стряслось с этой женщиной? Просто грипп, наверное, обыкновенный сезонный грипп. Мы все болеем, не только наши матери. Где она живет?
– Я только слышал, как он говорил Сью, что она при смерти.
– Ну, ладно, это единственная отговорка, которой он не сможет воспользоваться второй раз, – ответил Тэрсгуд, так и не смягчившись.
Свирепым окриком он оборвал шум и начал делать перекличку. – Роуч?
– Болен, сэр.
Это стало последней каплей. Самый богатый ученик в его школе заработал нервный срыв из-за своих проклятых родителей, а ведь его папаша уже давно угрожал перевести сына в другую школу…
Глава 34
Было уже почти четыре часа пополудни того самого дня. «Да, знавал я явочные квартиры на своем веку», – подумал Гиллем, оглядывая унылые комнаты.
Он мог бы написать о них книгу наподобие тех, что коммивояжеры пишут о гостиницах: от пятизвездочных зеркальных апартаментов в Белгрейвии с веджвудскими пилястрами и позолоченными резными дубовыми листьями до этого двухкомнатного сарая на Лексэм-Гарденс, числящегося на балансе «головорезов», где все пропахло пылью и канализацией и где в темной прихожей висел метровой длины огнетушитель. На каминной полке стояла статуэтка – рыцари в доспехах, пьющие из оловянных кружек. На каждом из серии разнокалиберных столиков кто-то заботливо расставил пепельницы из морских раковин, а в серой кухне висела анонимная инструкция, написанная аршинными буквами: Перед уходом не забудьте закрыть оба газовых крана!" Гиллем как раз шел в комнату из коридора, когда раздался звонок в дверь, точно в назначенное время. Он включил переговорное устройство и услышал искаженный завываниями голос Тоби, после чего нажал на кнопку, и электрический замок звонко щелкнул, отдавшись эхом на лестничной клетке. Он открыл входную Дверь, но не снял цепочку, пока не убедился, что Тоби пришел один.
– Как поживаем? – добродушно сказал Гиллем, впуская его.
– Хорошо, на самом деле, Питер, – ответил Тоби, стаскивая с себя пальто и перчатки.
На подносе в комнате стоял чай; Гиллем приготовил две чашки. Явочным квартирам присущи некие стандарты по части угощений. Либо ты делаешь вид, что живешь здесь, и заранее знаешь, как себя вести, либо тебе надо все время думать, как поступать и что говорить. В нашем ремесле естественное поведение становится искусством, решил Гиллем. Камилла этого попросту не могла оценить.
– На самом деле, довольно странная погода, – заметил Эстерхейзи, будто всерьез оценивая ее. Разговоры о житейских пустяках на явочных квартирах редко отличались большой содержательностью. – Пару шагов сделаешь и уже выбиваешься из сил. Итак, значит, мы ожидаем поляка? – сказал он, садясь в кресло. – Поляка – торговца мехом, который, ты думаешь, может работать для нас связным?
– Должен прийти с минуты на минуту.
– Мы его знаем? Мои люди искали такое имя, но не нашли никакого следа.
Мои люди, подумал Гиллем: надо будет запомнить, чтобы ввернуть при случае.
– Участники «Свободной Польши» пробовали пару месяцев назад подобраться к нему, но он стал от них бегать, – сказал Гиллем. – А потом Карл Стак закадрил его в районе оптовых складов и подумал, что он мог бы стать полезным для «головорезов». – Он пожал плечами. – Он мне понравился, но разве в этом дело? Мы даже своих людей не можем занять как следует, – Питер, ты очень великодушен, – почтительно отозвался Эстерхейзи, и у Гиллема возникло какое-то дурацкое ощущение, будто он только что дал ему на чай.
К его облегчению, раздался звонок в дверь, и Фон занял свое место в прихожей.
– Прошу прощения, Тоби, – сказал Смайли, слегка запыхавшись от подъема по лестнице. – Питер, где я могу повесить пальто?
Гиллем повернул Тоби лицом к стене, без всякого сопротивления подняв ему руки, и неторопливо обыскал на предмет оружия, которого у Тоби не оказалось.
– Он пришел один? – спросил Гиллем. – Или его там ждет такой приятель небольшого роста?
– Мне показалось, все чисто, – ответил Фон. Смайли стоял у окна, вглядываясь в глубину улицы.
– Выключи, пожалуйста, на минутку свет, – сказал он.
– Подожди в прихожей, – приказал Гиллем Фону, и тот удалился, унося пальто Смайли. – Видишь что-нибудь? – спросил он Джорджа, присоединившись к нему у окна.
День в Лондоне уже клонился к сумеркам; тут и там в тумане зажигались розоватые и желтоватые огни. Площадь была застроена жилыми особняками в викторианском стиле, а в центре нее располагался обнесенный железной оградой сад, уже погрузившийся в темноту.
– Я думаю, просто тень, – проворчал Смайли и снова обернулся к Эстерхейзи.
Часы на каминной полке пробили четыре. Должно быть, их перед этим завел Фон.
* * *
– Я хочу прочитать тебе, Тоби, своеобразный доклад. Так сказать, свою версию по поводу происходящего. Можно?
Эстерхейзи даже бровью не повел. Его маленькие ручки покоились на деревянных подлокотниках. Он устроился довольно удобно, но выглядел слегка настороженным, поставив ноги в своих полированных туфлях вместе.
– Тебе вообще не нужно будет ничего говорить. Слушая, ты ведь ничем не рискуешь, так?
– Может быть.
– Это насчет того, что произошло два года назад. Итак, Перси Аллелайн хочет заполучить место Хозяина, но в Цирке видного положения не занимает.
Хозяин об этом позаботился как следует. В то же время Хозяин болен, и, вообще говоря, лучшие его годы уже далеко позади, но Перси его сместить не в состоянии. Помнишь то время?
Эстерхейзи осторожно кивнул.
– Один из наших обычных мертвых сезонов, – продолжал Смайли спокойным, рассудительным тоном. – Настоящей оперативной работы мало, и мы начинаем плести интриги внутри своей службы, шпионя друг за другом. В одно прекрасное утро Перси сидит в своем кабинете, и делать ему нечего. У него есть письменное подтверждение того, что он назначен на должность руководителя оперативной службы, но на деле он не более чем промежуточный штамп в отчетах региональных секторов Хозяину, и это в лучшем случае. В этот момент открывается дверь и в кабинет входит некто. Назовем его, к примеру, Джералд.
«Перси, – говорит он, – я тут наткнулся на чертовски заманчивый русский источник. Это может стать золотой жилой». Хотя, возможно, он ничего этого не говорит, пока они не выйдут куда-нибудь наружу, потому как Джералд-то ведь старый опытный оперативный волк, он не любит говорить на такие темы, когда кругом стены и телефоны. Может быть, они пошли прогуляться по парку или поехали покататься на машине. Может быть, они зашли куда-нибудь пообедать, – неважно, главное, что в этот момент Перси ничего больше не оставалось делать, кроме как слушать. У Перси ведь очень маленький опыт в делах, происходящих в Европе, ты же знаешь, и меньше всего он разбирается в том, что случается в Чехии или на Балканах. Он съел зубы на Южной Америке и после этого обрабатывал наши старые владения – Индию, Ближний Восток. Он не знает почти ничего о русских или, скажем, о тех же чехах, он склонен видеть там лишь то, что лежит на поверхности.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66