Подключать к этой истории детективов он не хотел, а заниматься поисками самому у него не было времени.
Но он знал, кто тут мог оказаться полезным – практикантка Черил Игер, в числе прочих студентов-юристов прикомандированная к прокуратуре. В отличие от прочих практикантов, она была чернокожей, и, значит, дело об убийстве Даррила Уитлока имело для нее дополнительный интерес – на успехи юноши она, должно быть, равнялась. Черил была девушкой тихой, серьезной и не болтливой, из тех, кто больше слушает, чем говорит. Отец ее был доктором, мать преподавала английский в колледже Свортмор. Осенью, во время беседы с Питером, девушка призналась, что не очень хочет становиться прокурором, а практику здесь проходит потому, что считает необходимым досконально изучить работу прокуратуры, если собирается успешно защищать людей. На Питера такая откровенность произвела впечатление, и он уже тогда подумал, что работать девушка станет хорошо. За первую же неделю своей практики она доказала это столь убедительно, что стала нарасхват: Питер редко получал возможность претендовать на ее время, настолько загружали ее работой другие прокуроры. Но тем не менее, когда задание следовало выполнить особенно хорошо, он поручал его Черил Игер. Как и сейчас, когда он доверил ей поиски миссис Бэнкс. Черил, видимо, станет помалкивать о задании, и, что еще важнее, Хоскинса вряд ли заинтересует, чем там занимается какая-то практикантка. Он ее и не заметит.
Приемные часы в больнице оканчивались в пять, и, значит, навестить мать еще раз он не сможет. Но он забрал из парковочного гаража свою машину и направился к родительскому дому. Может быть, ему удастся перекусить с отцом и перекинуться с ним парой слов. Он нажал на газ с внезапным остервенением, в новом приступе ярости, ставшей для него обычной. Как же подобострастно вел он себя с Маструдом! Надо было овладеть ситуацией, подчинить ее себе, а не рыскать с фонариком по темным закоулкам сознания, не желая этого делать! И Хоскинсу он позволяет бог знает как с собой обращаться – самому противно! Да он, Питер, стоит десятка таких, как Хоскинс! Овладеть ситуацией! Чтобы щелкнуть пальцами и все замирали в ожидании следующей команды. Неужели ему это не дано? Схватить, сжать в ладони и не выпускать, знать, что это твое! Он хочет вернуть Дженис, хочет обрести власть над нею и ее чувствами, чтобы и она была в кои-то веки счастлива и довольна. Он всей душой хочет заставить ее забыть о ее несчастном детстве, хочет заново переписать историю, уничтожить самую память обо всем том, что испортило ее детство, возродить ее счастливой и цельной, без изъяна, такой, какой он желает ее видеть. И с этим чудищем Эпплом с его гигантским… надо поступить точно так же – подчинить себе ситуацию и, возможно, показать ему, черт побери, кто в доме хозяин! Как сложилось бы все, не случись в его постели Кассандры? Так неужели из-за такой малости, из-за того, что кто-то некстати воспользовался его ключом, пустить псу под хвост еще сорок лет жизни с любимой женщиной!
На подъездной аллее возле дома никаких машин не было. Он открыл дверь своим ключом и едва вошел в гостиную, как услышал телефонный звонок. Он снял трубку в отцовском кабинете. Звонил Бобби.
– Ты дома? А я вот сидел тут и думал, как бы позвонить – узнать, как там мама.
– Папы нет. А я только что вошел. Ну, насчет мамы ты знаешь.
– Папа сказал, волноваться нечего…
– Вот и не волнуйся. – Питеру хотелось успокоить брата.
– Кэрол посмотрел другой гинеколог. В весе она прибавляет нормально.
– Она молодец, Бобби.
– Я только одного боюсь.
– Врожденных аномалий?
– Нет. Этого я, конечно, тоже боюсь. Но я имел в виду другое.
– Что именно?
– Я боюсь увидеть, как ей будет больно. Говорят, что, сколько бы ни учился всей этой чуши на курсах по подготовке, все равно будешь орать как резаная и…
Голос затих – трубку передали из рук в руки.
– Не слушай его, – раздался приятный смех Кэрол. – Боли я буду только радоваться. Я столько лет этого ждала…
– Ну конечно же, Кэрол!
– Как Дженис?
– Я ее почти не вижу.
– Бедный, бедный Питер. Ты ведь просто не можешь без Дженис! – Смех Кэрол зазвенел колокольчиком, и Питер лишний раз убедился, как прав брат, считая Кэрол безумно привлекательной. – Скажи ей, что я велела ей, когда придет, сделать тебе массаж спины.
– Ладно, – еле слышно буркнул он.
– А теперь Бобби хочет еще что-то сказать.
– Значит, на востоке все в порядке? У всех у вас все нормально?
– Не волнуйся, Бобби. И думай о ребенке.
Он повесил трубку и откинулся на спинку отцовского кресла, ненавидя себя за то, что лгал брату, и зная, что поступить иначе он не мог. Лучше пусть ложь, чем стыд. От кресла пахло отцовским запахом. Сколько раз наблюдал он отца сидящим в этом кресле, склонившимся с карандашом в руке над этим столом с разложенными на нем финансовыми документами! Все эти счета, бумаги ему самому теперь так знакомы, что даже грустно – дистанция между ним и отцом сократилась, он и сам теперь то и дело выписывает чеки, просматривает банковские отчеты, хранит аптечные и телефонные счета, биржевые ведомости, бланки страховок, договоры о кредитах, сообщения о пенсионных отчислениях, бессмысленные рекламы новых хозяйственных приспособлений, стопки использованных чеков, сохраняемых на случай финансовой инспекции. Он вытянул средний ящик стола: ключи, марки, ручки, какие-то письма, скрепки, сломанный пульт от гаражной двери, старый спичечный коробок, ворох семейных фото. Все эти бумаги, некогда заключавшие в себе нечто таинственное, теперь стали мостиком между миром реальности и их семейным островком.
Он заметил чековую книжку родителей и от нечего делать взял ее в руки. Он пролистал ее с конца к началу: все те же повторяющиеся чеки оплаты за газ, за продукты, страховка и так далее. Чеки аккуратным почерком выписывала мать, но каждую неделю отец подводил баланс, выводя общую цифру расходов, обычно колеблющуюся в районе трех тысяч долларов. В конце месяца напротив каждого чека появлялась птичка – отец сверял записи с банковскими. Так продолжалось годами, неизменная устойчивая гармония чеков и подсчетов, свидетельство полного доверия и стабильности.
Он пролистал несколько страниц и наткнулся на имя Дженис.
Вот оно – такая прозаическая запись, сделанная материнской рукой. Чек на десять тысяч долларов, выписанный четыре дня назад. Далее следовал депозит на ту же сумму, говоривший о том, что деньги, взятые для этой цели, по-видимому, были сняты с накопительного счета. Дата в точности совпадала с решением Дженис отказаться от его денег. Пролистав, теперь уже внимательно, каждую страничку, других выплат Дженис он в книжке не увидел. Оба документа выглядели так буднично – простые записи, простые цифры, – словно ничего и не случилось, словно это нормально для свекра и свекрови помогать невестке бросить их сына, тем самым предавая его так, как его еще никто и ни разу в жизни не предавал.
Он укрылся, возможно, от пережитого шока в нише холодного анализа, обычно возвращавшего ему равновесие, хоть и отрывавшего от его жизни еще кусочек. Надо было обдумать мотивацию решения этих троих, каждого порознь и всех троих вместе, обмануть человека, столь ими любимого. Итак, Дженис пообщалась с матерью. Дженис из гордости и четкого понимания, что хорошо и что плохо, вряд ли стала бы ей звонить. Мать неоднократно справлялась о Дженис, после чего, что вполне в ее духе, решила действовать самостоятельно и, возможно, даже наведалась к ней в приют в дневные часы. Просить денег Дженис не стала бы, но, должно быть, с матерью говорила в открытую. Выпытывать у него подробности их ссоры мать не захотела, не желая встревать в его личную жизнь. Если Дженис решила его оставить, следовательно, как могла заключить мать, зная характер Дженис, решение это продуманное и взвешенное. Матери известно, что Дженис не могла бы сделать столь серьезный шаг сгоряча. Как женщина умная и решительная, мать прекрасно поняла, в чем нуждается Дженис и на что она рассчитывает, и захотела ей помочь, решив, что если уж дело дошло до развода, то пусть он пройдет максимально гладко и безболезненно для всех заинтересованных лиц. Не надо злобы и ожесточения – просто наступает новая жизненная фаза. Возможно, мать думала при этом: таким образом я извинюсь за сына и за все его грехи в отношении тебя…
Потом Питер обдумал и другие варианты. Он мог либо вспылить и тем осложнить отношения, либо как ни в чем не бывало продолжать свою игру. А когда он убедит Дженис вернуться и вся эта история с деньгами выплывет наружу, он заработает себе дополнительные очки, изобразив невозмутимость и понимание. Может быть, когда-нибудь они и посмеются все вместе над тем, как мать помогла Дженис уйти от него, чтобы проучить. Эдакая порка для сына. Муж, получающий суровый урок. Ха! Ему захотелось сжечь этот кабинет со всеми бумагами в придачу, но вместо этого он, человек сдержанный, владеющий собой и ситуацией – не правда ли? – положил на место чековую книжку, взял с кухонного стола свои ключи и вышел.
Въехав в Деланси, он увидел, как напротив его дома паркуется Кассандра. Она вылезла из машины, суровая, опасная, в длинном черном пальто.
– Питер!
Выглядела она сногсшибательно, и невольно, а возможно, и вольно Питер вспомнил, как эти ноги обвивались вокруг него.
Стараясь не глядеть ей в глаза, он замотал головой:
– Я в ужасном настроении!
Она сделала шаг к нему.
– Нет, Кассандра, нет, черт возьми! Не хочу! Мы с женой собирались лечь в постель. Мы были… вместе, так близко, как нам с тобой даже не снилось, а тут ты явилась со своей проклятой сигаретой и испортила мне жизнь! Это же совершенно непростительно, аморально…
Морозный воздух донес до него слова:
– И все-таки я здесь, Питер.
Да что она, ненормальная? Даже интересно…
– Забудь! – Минуя ее, он метнулся к двери. – Меня не прошибешь! – Он понимал ее суть и не хотел уподобляться им, становиться таким же – одинокой тенью в ряду других теней, охотников за жизнью, несущих в себе смерть. – Давай, убирайся, оставь меня в покое! Займись какой-нибудь ерундой – лей слезы над любовными романами, мастурбируй, чтобы отомстить мужикам, которые никогда тебя не любили! Мне все равно, только чтобы духу твоего здесь не было!
Дома он включил отопление, сделал себе сандвичи. Надо было как-то успокоить нервы. Кассандра разбудила в нем самые дурные чувства.
Зазвонил телефон, и он услышал в трубке густой, скучающе-неторопливый голос Винни:
– Привет, видел в газете интервью с тобой насчет того парня, которого застрелили.
– Грустная история.
– Ага. Очень грустная. – Плевать Винни на все это.
– Слушай, я тебе пари проиграл.
– Ладно, не трепыхайся. Я звоню не за этим.
– Наскреб что-нибудь на Джона Эппла?
На другом конце явно заколебались.
– По этому поводу мне и надо с тобой поговорить, Питер. Думаю, сделать это будет непросто, хлопотно, займет много времени, а времени у меня в обрез…
– Словом, игра не стоит свеч.
– Знаешь, Питер, в целом ты прав. Дело не во мне, мне-то что… Но приходится привлекать ребят, задействовать службы…
Такой оборот дела Питеру не понравился.
– Это будет стоить денег, Питер. И немалых, потому что ребята, которые будут тут задействованы, это ребята экстра-класса. Ты сейчас в городе очень на виду, так что службу к этому приходится подключать самую серьезную. Десять тысяч будет разумной ценой. На том и порешим.
– Так пошли к черту этих ребят экстра-класса!
Он бросил трубку, бесясь от собственной глупости. Телефон зазвонил снова.
– Питер, не вздумай больше вешать трубку! Неуважения к себе я не потерплю от кого бы то ни было. Никогда больше так не делай!
– Винни, если ты надумал меня разорить на расследовании, которое стоит всего лишь три доллара в час компьютерного времени, то забудь об этом расследовании.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65
Но он знал, кто тут мог оказаться полезным – практикантка Черил Игер, в числе прочих студентов-юристов прикомандированная к прокуратуре. В отличие от прочих практикантов, она была чернокожей, и, значит, дело об убийстве Даррила Уитлока имело для нее дополнительный интерес – на успехи юноши она, должно быть, равнялась. Черил была девушкой тихой, серьезной и не болтливой, из тех, кто больше слушает, чем говорит. Отец ее был доктором, мать преподавала английский в колледже Свортмор. Осенью, во время беседы с Питером, девушка призналась, что не очень хочет становиться прокурором, а практику здесь проходит потому, что считает необходимым досконально изучить работу прокуратуры, если собирается успешно защищать людей. На Питера такая откровенность произвела впечатление, и он уже тогда подумал, что работать девушка станет хорошо. За первую же неделю своей практики она доказала это столь убедительно, что стала нарасхват: Питер редко получал возможность претендовать на ее время, настолько загружали ее работой другие прокуроры. Но тем не менее, когда задание следовало выполнить особенно хорошо, он поручал его Черил Игер. Как и сейчас, когда он доверил ей поиски миссис Бэнкс. Черил, видимо, станет помалкивать о задании, и, что еще важнее, Хоскинса вряд ли заинтересует, чем там занимается какая-то практикантка. Он ее и не заметит.
Приемные часы в больнице оканчивались в пять, и, значит, навестить мать еще раз он не сможет. Но он забрал из парковочного гаража свою машину и направился к родительскому дому. Может быть, ему удастся перекусить с отцом и перекинуться с ним парой слов. Он нажал на газ с внезапным остервенением, в новом приступе ярости, ставшей для него обычной. Как же подобострастно вел он себя с Маструдом! Надо было овладеть ситуацией, подчинить ее себе, а не рыскать с фонариком по темным закоулкам сознания, не желая этого делать! И Хоскинсу он позволяет бог знает как с собой обращаться – самому противно! Да он, Питер, стоит десятка таких, как Хоскинс! Овладеть ситуацией! Чтобы щелкнуть пальцами и все замирали в ожидании следующей команды. Неужели ему это не дано? Схватить, сжать в ладони и не выпускать, знать, что это твое! Он хочет вернуть Дженис, хочет обрести власть над нею и ее чувствами, чтобы и она была в кои-то веки счастлива и довольна. Он всей душой хочет заставить ее забыть о ее несчастном детстве, хочет заново переписать историю, уничтожить самую память обо всем том, что испортило ее детство, возродить ее счастливой и цельной, без изъяна, такой, какой он желает ее видеть. И с этим чудищем Эпплом с его гигантским… надо поступить точно так же – подчинить себе ситуацию и, возможно, показать ему, черт побери, кто в доме хозяин! Как сложилось бы все, не случись в его постели Кассандры? Так неужели из-за такой малости, из-за того, что кто-то некстати воспользовался его ключом, пустить псу под хвост еще сорок лет жизни с любимой женщиной!
На подъездной аллее возле дома никаких машин не было. Он открыл дверь своим ключом и едва вошел в гостиную, как услышал телефонный звонок. Он снял трубку в отцовском кабинете. Звонил Бобби.
– Ты дома? А я вот сидел тут и думал, как бы позвонить – узнать, как там мама.
– Папы нет. А я только что вошел. Ну, насчет мамы ты знаешь.
– Папа сказал, волноваться нечего…
– Вот и не волнуйся. – Питеру хотелось успокоить брата.
– Кэрол посмотрел другой гинеколог. В весе она прибавляет нормально.
– Она молодец, Бобби.
– Я только одного боюсь.
– Врожденных аномалий?
– Нет. Этого я, конечно, тоже боюсь. Но я имел в виду другое.
– Что именно?
– Я боюсь увидеть, как ей будет больно. Говорят, что, сколько бы ни учился всей этой чуши на курсах по подготовке, все равно будешь орать как резаная и…
Голос затих – трубку передали из рук в руки.
– Не слушай его, – раздался приятный смех Кэрол. – Боли я буду только радоваться. Я столько лет этого ждала…
– Ну конечно же, Кэрол!
– Как Дженис?
– Я ее почти не вижу.
– Бедный, бедный Питер. Ты ведь просто не можешь без Дженис! – Смех Кэрол зазвенел колокольчиком, и Питер лишний раз убедился, как прав брат, считая Кэрол безумно привлекательной. – Скажи ей, что я велела ей, когда придет, сделать тебе массаж спины.
– Ладно, – еле слышно буркнул он.
– А теперь Бобби хочет еще что-то сказать.
– Значит, на востоке все в порядке? У всех у вас все нормально?
– Не волнуйся, Бобби. И думай о ребенке.
Он повесил трубку и откинулся на спинку отцовского кресла, ненавидя себя за то, что лгал брату, и зная, что поступить иначе он не мог. Лучше пусть ложь, чем стыд. От кресла пахло отцовским запахом. Сколько раз наблюдал он отца сидящим в этом кресле, склонившимся с карандашом в руке над этим столом с разложенными на нем финансовыми документами! Все эти счета, бумаги ему самому теперь так знакомы, что даже грустно – дистанция между ним и отцом сократилась, он и сам теперь то и дело выписывает чеки, просматривает банковские отчеты, хранит аптечные и телефонные счета, биржевые ведомости, бланки страховок, договоры о кредитах, сообщения о пенсионных отчислениях, бессмысленные рекламы новых хозяйственных приспособлений, стопки использованных чеков, сохраняемых на случай финансовой инспекции. Он вытянул средний ящик стола: ключи, марки, ручки, какие-то письма, скрепки, сломанный пульт от гаражной двери, старый спичечный коробок, ворох семейных фото. Все эти бумаги, некогда заключавшие в себе нечто таинственное, теперь стали мостиком между миром реальности и их семейным островком.
Он заметил чековую книжку родителей и от нечего делать взял ее в руки. Он пролистал ее с конца к началу: все те же повторяющиеся чеки оплаты за газ, за продукты, страховка и так далее. Чеки аккуратным почерком выписывала мать, но каждую неделю отец подводил баланс, выводя общую цифру расходов, обычно колеблющуюся в районе трех тысяч долларов. В конце месяца напротив каждого чека появлялась птичка – отец сверял записи с банковскими. Так продолжалось годами, неизменная устойчивая гармония чеков и подсчетов, свидетельство полного доверия и стабильности.
Он пролистал несколько страниц и наткнулся на имя Дженис.
Вот оно – такая прозаическая запись, сделанная материнской рукой. Чек на десять тысяч долларов, выписанный четыре дня назад. Далее следовал депозит на ту же сумму, говоривший о том, что деньги, взятые для этой цели, по-видимому, были сняты с накопительного счета. Дата в точности совпадала с решением Дженис отказаться от его денег. Пролистав, теперь уже внимательно, каждую страничку, других выплат Дженис он в книжке не увидел. Оба документа выглядели так буднично – простые записи, простые цифры, – словно ничего и не случилось, словно это нормально для свекра и свекрови помогать невестке бросить их сына, тем самым предавая его так, как его еще никто и ни разу в жизни не предавал.
Он укрылся, возможно, от пережитого шока в нише холодного анализа, обычно возвращавшего ему равновесие, хоть и отрывавшего от его жизни еще кусочек. Надо было обдумать мотивацию решения этих троих, каждого порознь и всех троих вместе, обмануть человека, столь ими любимого. Итак, Дженис пообщалась с матерью. Дженис из гордости и четкого понимания, что хорошо и что плохо, вряд ли стала бы ей звонить. Мать неоднократно справлялась о Дженис, после чего, что вполне в ее духе, решила действовать самостоятельно и, возможно, даже наведалась к ней в приют в дневные часы. Просить денег Дженис не стала бы, но, должно быть, с матерью говорила в открытую. Выпытывать у него подробности их ссоры мать не захотела, не желая встревать в его личную жизнь. Если Дженис решила его оставить, следовательно, как могла заключить мать, зная характер Дженис, решение это продуманное и взвешенное. Матери известно, что Дженис не могла бы сделать столь серьезный шаг сгоряча. Как женщина умная и решительная, мать прекрасно поняла, в чем нуждается Дженис и на что она рассчитывает, и захотела ей помочь, решив, что если уж дело дошло до развода, то пусть он пройдет максимально гладко и безболезненно для всех заинтересованных лиц. Не надо злобы и ожесточения – просто наступает новая жизненная фаза. Возможно, мать думала при этом: таким образом я извинюсь за сына и за все его грехи в отношении тебя…
Потом Питер обдумал и другие варианты. Он мог либо вспылить и тем осложнить отношения, либо как ни в чем не бывало продолжать свою игру. А когда он убедит Дженис вернуться и вся эта история с деньгами выплывет наружу, он заработает себе дополнительные очки, изобразив невозмутимость и понимание. Может быть, когда-нибудь они и посмеются все вместе над тем, как мать помогла Дженис уйти от него, чтобы проучить. Эдакая порка для сына. Муж, получающий суровый урок. Ха! Ему захотелось сжечь этот кабинет со всеми бумагами в придачу, но вместо этого он, человек сдержанный, владеющий собой и ситуацией – не правда ли? – положил на место чековую книжку, взял с кухонного стола свои ключи и вышел.
Въехав в Деланси, он увидел, как напротив его дома паркуется Кассандра. Она вылезла из машины, суровая, опасная, в длинном черном пальто.
– Питер!
Выглядела она сногсшибательно, и невольно, а возможно, и вольно Питер вспомнил, как эти ноги обвивались вокруг него.
Стараясь не глядеть ей в глаза, он замотал головой:
– Я в ужасном настроении!
Она сделала шаг к нему.
– Нет, Кассандра, нет, черт возьми! Не хочу! Мы с женой собирались лечь в постель. Мы были… вместе, так близко, как нам с тобой даже не снилось, а тут ты явилась со своей проклятой сигаретой и испортила мне жизнь! Это же совершенно непростительно, аморально…
Морозный воздух донес до него слова:
– И все-таки я здесь, Питер.
Да что она, ненормальная? Даже интересно…
– Забудь! – Минуя ее, он метнулся к двери. – Меня не прошибешь! – Он понимал ее суть и не хотел уподобляться им, становиться таким же – одинокой тенью в ряду других теней, охотников за жизнью, несущих в себе смерть. – Давай, убирайся, оставь меня в покое! Займись какой-нибудь ерундой – лей слезы над любовными романами, мастурбируй, чтобы отомстить мужикам, которые никогда тебя не любили! Мне все равно, только чтобы духу твоего здесь не было!
Дома он включил отопление, сделал себе сандвичи. Надо было как-то успокоить нервы. Кассандра разбудила в нем самые дурные чувства.
Зазвонил телефон, и он услышал в трубке густой, скучающе-неторопливый голос Винни:
– Привет, видел в газете интервью с тобой насчет того парня, которого застрелили.
– Грустная история.
– Ага. Очень грустная. – Плевать Винни на все это.
– Слушай, я тебе пари проиграл.
– Ладно, не трепыхайся. Я звоню не за этим.
– Наскреб что-нибудь на Джона Эппла?
На другом конце явно заколебались.
– По этому поводу мне и надо с тобой поговорить, Питер. Думаю, сделать это будет непросто, хлопотно, займет много времени, а времени у меня в обрез…
– Словом, игра не стоит свеч.
– Знаешь, Питер, в целом ты прав. Дело не во мне, мне-то что… Но приходится привлекать ребят, задействовать службы…
Такой оборот дела Питеру не понравился.
– Это будет стоить денег, Питер. И немалых, потому что ребята, которые будут тут задействованы, это ребята экстра-класса. Ты сейчас в городе очень на виду, так что службу к этому приходится подключать самую серьезную. Десять тысяч будет разумной ценой. На том и порешим.
– Так пошли к черту этих ребят экстра-класса!
Он бросил трубку, бесясь от собственной глупости. Телефон зазвонил снова.
– Питер, не вздумай больше вешать трубку! Неуважения к себе я не потерплю от кого бы то ни было. Никогда больше так не делай!
– Винни, если ты надумал меня разорить на расследовании, которое стоит всего лишь три доллара в час компьютерного времени, то забудь об этом расследовании.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65