А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  

 


Рассеянно кружа по городу, Питер пришел к выводу, что выбрал его Хоскинс для этого дела по причинам, прямо противоположным тем, которые он назвал ему наутро после убийств. Хвалил, ободрял! Как мог не заметить Хоскинс, в каком удрученном состоянии находился Питер все эти последние месяцы! То и дело глупые ошибки, обращения за помощью к Берджеру, домашние неурядицы. Начальник Питера далеко не глуп, и опыта у него побольше, чем у Питера.
Хоскинс решил все так, как он решил, надеясь манипулировать обвиняемым. Не знай он о Джонетте Генри в момент, когда с утра пораньше кинулся звонить Питеру, последнее могло бы служить доказательством, что и ему не все обстоятельства были известны, по крайней мере первоначально. Но Хоскинс совершил ошибку: он ни разу не вспылил, не возмутился тем, что его ввели в заблуждение, доложив об одном убийстве, а не о двух. Такое упущение должно было вызвать у него ярость. А он это проглотил, ни слова не сказал, не стал распекать. Из чего можно было сделать вывод, что он закрывает глаза на различия в почерке двух убийств и не ждет от Питера предположений, что совершить эти убийства могли разные люди и по разным причинам. Возможно ли, что Хоскинс, подозревая в Питере рассеянность, на это и полагался, надеясь, что Питер, наслаждаясь вниманием прессы, вызванным столь быстрым обнаружением преступника, не станет углубляться и заглядывать за фасад, а удовлетворится версией, представленной полицией? Неужели именно поэтому и был отвергнут Берджер? Похоже, что Хоскинс перехитрил их обоих – подстроил так, чтобы в день убийства Берджер оказался в Гаррисберге, а сам тем временем всячески его поносил, может быть даже намекая насчет кокаина, который тот нюхает, отсюда и замечание, брошенное детективом, осматривавшим место преступления. Но это значило бы, что Хоскинсу было известно о готовившемся убийстве. Предположение совершенно нереальное, так как Каротерс действовал спонтанно. Вероятнее, что Хоскинс, которому мэр позвонил наутро после убийства, усмотрел для себя шанс как в отлучке Берджера, так и в нервном состоянии Питера.
Проворачивая в мозгу одно за другим разные предположения, соображения и логические построения, Питер сделал круг, обогнув Ратушу, и по Маркет-стрит направился к Деланси. Нет, не может он пока разобраться в том, что произошло, решил он. Дом его был неосвещен, и машины Кассандры возле дома он не увидел. Ночь, подобная прошедшей, для Кассандры дело обычное; отыщет себе, наверное, других мужиков. А он не станет возобновлять членство в клубе, когда кончится карточка, и больше никогда ее не увидит. Ну а кольцо, должно быть, не вернешь, если только она не отрыгнет его вместе с густой рвотной массой, что вряд ли.
Напротив своего дома он увидел машину и в ней мужчин. За ветровым стеклом темные силуэты их были слаборазличимы.
Эти неизвестно кто следили за ним, желая удостовериться, что он сделает то, чего желают они. Отступив в тень, он вернулся в машину и направился в промышленный район возле реки Делавэр, где, припарковавшись, прошел пешком вдоль высокой проволочной ограды. Он знал точно, куда идти, чтобы добыть то, что было ему так нужно. Если не здесь, значит, где-нибудь еще, может быть, в каком-нибудь ночном баре. Он шел, подняв плотный воротник пальто, прикрывая щеки, низко нахлобучив на лоб шляпу от «Л.Л. Бина». В тени кирпичного склада стояли две машины. Когда Питер подошел, одна из машин тронулась с места и отъехала. Привыкнув к полумраку, Питер разглядел двух мужчин; развалившись на багажнике, они курили. Питер проверил в кармане деньги.
– Ну? – так приветствовал Питера один из мужчин, заподозрив его, как покупателя, в бесперспективности. – Мы как раз товар получили, мистер. От Вэйнмейкера, Стробриджа и Клосьера. – И мужчина шлепнул рукой в перчатке по руке партнера.
– Ах ты, паршивец! – улыбнулся второй. – Дай-ка мне этой штуки. – Асфальт вокруг был усыпан разноцветными капсулами крэка.
– Что вы можете мне предложить? – спросил Питер и сам не узнал своего голоса, таким тусклым, мертвенным он ему показался.
– Смотря что вам надо. Белье, например, на четвертом этаже.
Питер выждал, пока стихнет хохот.
– Что-нибудь поминиатюрнее.
Мужчина отпер багажник, открыл его.
– Хорошо, хорошо.
Вытащив из кармана пальто маленький фонарик, он осветил им деревянный ящик. Внутри лежали несколько десятков разновидностей ручного оружия самых различных моделей. Пистолеты и винтовки-полуавтоматы «АК-47» китайского производства, «узи», «МАС-10», полуавтоматы с разборным стволом, револьверы, патронные обоймы. Хватило бы на целую армию. Мужчина вытащил боевое ружье.
– Президент говорил, что импорт таких красавцев – вещь незаконная, – хохотнул он, – но мы не импортом занимаемся. Мы просто поддерживаем рынок. – Он поднял пистолет. – Пули от таких вот, например, прошибают пуленепробиваемые жилеты полицейских. Кирпичные стены, даже муниципальные мусоровозы.
– Нет, – мотнул головой Питер.
– Черт тебя дери, парень! Эта штука выпускает две сотни ядреных пуль в минуту! – Он вытащил из ящика револьвер. – Вот. Полуавтоматический. Спусковой механизм отличный. Стоит сорок. С обоймой – сорок пять.
Питер молчал.
– Ну, что еще знать хотите? – В голосе продавца он уловил раздражение. – Выстрелит как надо.
– Как насчет безопасности? Предохранитель имеется?
– Нет. А если вам безопасность нужна, нечего с оружием чикаться!
Оба мужчины так и покатились со смеху. Казалось, смешнее они в жизни ничего не слышали. Питер вручил мужчинам две двадцатки и добавил пятерку. Второй, порывшись в ящике поменьше, извлек оттуда несколько обойм, примерил, пока не подобрал нужную, зарядил револьвер и протянул его Питеру стволом вниз.
– Порекомендуйте нас друзьям! – крикнул первый вслед удалявшемуся Питеру, и долго еще до него доносился их смех.
Сунув под сиденье револьвер, он с тяжелой от недосыпа головой принялся анализировать ситуацию, так как чувствовал в этом необходимость. Окружной прокурор – должность выборная, и потому снять прокурора мэр не может. Окружной был добродушным велеречивым мужчиной лет сорока с лишним, любителем золотых галстучных зажимов и периодически давал проверенные заявления для прессы. Возможно, по окончании его срока Хоскинс хотел бы занять его место. Как глава отдела убийств, он имел на это все шансы. Но если он рвался в политику, то должен был учитывать влияние черных в городе, так как именно оно обеспечивало перевес голосов. Ситуация была непростая. Среди чернокожих существовали ветераны, крутившиеся в политике не первый год, хорошо знавшие своих избирателей, лидеры, пользовавшиеся огромным уважением. А рядом были лидеры молодые, вроде мэра, неспешно, но верно менявшие политический расклад и соотношение сил в городе. Едва победив всеми правдами и неправдами своих внутрипартийных соперников в первом туре предвыборной гонки, мэр, как и ожидалось, сумел использовать на всю катушку махину черного демократического большинства. Его назначенцы были повсюду. Он обладал четко слаженной организацией и, судя по всему, опирался на мощных, хотя и теневых, финансовых спонсоров. Он излучал силу и быстро стал центром притяжения, вокруг которого завертелось все в городе. Мэр вполне мог позаботиться о том, чтобы иметь в окружной прокуратуре своего человека, так как прокуратура традиционно действовала независимо и даже в противовес администрации мэра. Словом, причин наладить отношения с кем-то наподобие Хоскинса, имевшего прочные связи и со всеми юристами города, и со всеми крупными корпорациями, у мэра было предостаточно. Можно было предположить, что и в выборах на должность окружного прокурора мэр поддержит кандидата, лишь для вида состязающегося с Хоскинсом. Или, что более вероятно, после того, как действующий окружной прокурор выйдет в отставку, Хоскинс не станет баллотироваться на эту должность сам, но сможет протолкнуть того, кого выдвинет для этого республиканская партия. Допуская виновность мэра, пускай косвенную, все вышеизложенное выглядело как в высшей степени разумным, так и скоропалительным, организованным мгновенно, как только мэру стало известно об убийствах. Ранний утренний звонок, быстро принятое решение и – звонок Хоскинсу. А возможности для закулисных действий – безграничные. Оба – и мэр, и Хоскинс – останутся во власти на весь обозримый период времени.
Если Питер поделится с окружным прокурором тем, что стало ему известно, перед прокурором встанет дилемма – верить или не верить ему. А если он поверит, то им предстоит решение – действовать либо бездействовать. Если они снимут с Каротерса обвинение в убийстве девушки, им придется объясняться с мэром, полицией и прессой, которая ухватится за этот факт, как за интереснейший поворот темы, подразумевающий, что девушку убил кто-то другой. Выглядит все это маловероятным, особенно при наличии отпечатков пальцев, свидетельских показаний, заключения баллистической экспертизы о соответствии и явного мотива к убийству у отвергнутого любовника. Полицейское начальство, также не страдающее отсутствием честолюбия, моментально узнает о том, что прокуратура что-то нащупала, и подобный публичный конфуз может очень его расстроить. Мэр, среди прочих талантов которого значилось и умение перебирать струны массмедийных инструментов, мгновенно почувствует, насколько близко к его семье подошло следствие и как опасна подобная близость. Мэр может тогда начать апеллировать к политическим амбициям окружного прокурора. Короче, снятие с Каротерса на глазах у всего города обвинения во втором убийстве при явной нехватке доказательств могло бы пошатнуть общественное положение прокурора.
Следовательно, прокурору, если бы он поверил Питеру, оставалось лишь одно – верить его словам, но игнорировать их, что означало для Питера необходимость решать, сможет ли он впредь оставаться в прокуратуре. Оставаться, в свою очередь, значило обвинить человека в преступлении, которого он не совершал. Стайн, которого он уважал, стал бы тогда рвать и метать, он бросился бы в суд и, так как терять ему было бы нечего, вполне мог бы раззвонить там об их тайной встрече. Питера либо подвергли бы остракизму коллеги, либо во время его обвинительной речи всем уже было бы ясно, что он обвиняет невиновного, а это, похоже, верный способ проиграть процесс и, в довершение беды, – погубить собственную душу. Обвинение во втором убийстве, присовокупленное к первому обвинению, меняет приговор с пожизненного заключения, которое так или иначе получит Каротерс, на электрический стул… Потому что два убийства, одно из которых – убийство добропорядочного и многообещающего молодого человека наутро после вооруженного ограбления, были равносильны последней точке в подписании себе смертного приговора. Обвинение в убийствах и обвинение в ограблении станут рассматривать отдельно, но думать, что присяжные не будут осведомлены об обоих преступлениях – полное идиотство. Однако, отделив одно убийство от другого и добившись выделения каждого из них в отдельное производство, а также убедительно доказав, что появление Каротерса в Западном Филли было его немедленным ответом на мольбу о помощи, можно было бы совершенно видоизменить всю картину. Тогда убийство Уитлока становилось результатом аффекта, превращаясь, таким образом, в убийство второй степени.
Он все ехал. Может быть, стоит выйти в отставку еще до начала процесса. Каротерса пусть обвиняет кто-нибудь другой, возможно, даже сам Хоскинс, а Питер будет посиживать дома. Но это дезертирство: спасая свою шкуру, он не спасает Каротерса. А зачем его спасать? И вправду – нужно ли? Ведь Уитлока-то парень убил и в вооруженном ограблении замешан, то есть тюрьма по нему все равно плачет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65