Далее полицейский сценарий вступает в противоречие со всем, что упорно утверждает Ники. Она как безумная бегала по парку, толкая перед собой коляску.
Триш вспомнила все, что видела или слышала про Ники, и попыталась извлечь из этого что-нибудь – что угодно, – что опровергло бы предположение Джорджа. Ей так этого хотелось!
– А как же камеры наблюдения? В этом районе Лондона их, наверное, миллионы. Разве полиция не просмотрела записи? Должна найтись хоть одна, где можно увидеть Ники, идущую в парк с живой Шарлоттой. Это сразу же разбило бы данную теорию.
– Разбило бы. Но, к несчастью, на обычном маршруте Ники и Шарлотты от дома до парка нет ни одной камеры. Хотя есть запись, где Ники уже позже бегает по парку с коляской, а вот пленки, зафиксировавшей ее появление в парке с Шарлоттой или без нее, нет.
– Черт.
– Вот именно. И это создает большие сложности.
– Но послушай, я не могу поверить, что Ники придумала такой умный – нет, не умный, – хитрый способ избавиться от тела. Я не хочу сказать, что она глупа, но она показалась мне простоватой для подобного спектакля.
– Она могла действовать по чьему-либо сценарию, Триш, и… он убедил ее, что стоит рискнуть.
– Ты говоришь о Роберте Хите?
– По всему, что я читал об этом деле, и по тому, что стояло за вопросами, которые задавала Ники полиция, он кажется наиболее подозрительным. Ты должна достаточно хорошо его знать, Триш. Как по-твоему, мог он придумать такой план?
– С легкостью. Но так ли это? Я все думаю, нет ли у них с Ники романа, но даже если и так, я совсем не уверена, что он стал бы защищать ее после убийства Шарлотты, даже случайного, во время эпилептического припадка.
– Есть другие причины, по которым он может в этом участвовать и которые не связаны с эпилепсией Ники.
– Ох! Давай выкладывай.
– Под половицей в комнате Ники полиция нашла некоторое количество порнографических журналов.
– Что?! – От изумления Триш взвизгнула, как щенок, которому тяжелым башмаком отдавили лапу. – В это невозможно поверить. Что за порнография?
– Весьма неприятная. – Джордж взял с пола кружку и сделал глоток чаю. – В основном с участием и взрослых, и детей. Ты, как и я, прекрасно знаешь, о чем я говорю. И для полного «счастья», там найдено много фотографий обнаженной Шарлотты Уэблок. Ники говорит, что все фотографируют своих детей в таком виде в ванне или на пляже и что она никогда в жизни не видела этих журналов… но…
– Это говорит она, – без труда закончила предложение Триш.
– Вот именно! Поэтому я и заинтересовался, когда ты вроде бы упомянула, что Ники разговаривала с тобой о педофилии.
– А, понятно, – рассеянно отозвалась Триш, вспомнив нелепое предположение Роберта, что полиция пытается подтасовать улики против Ники. – Журналы могли ей подложить?
– Могли. Но мне кажется более вероятным, что Роберт убедил девушку спрятать их для него или, что вполне понятно, спрятал их там без ее ведома, потому что вряд ли кто-то стал бы искать журналы у нее.
– Что означает: он возбуждается при мысли о сексе с детьми и мог попробовать что-нибудь такое с Шарлоттой.
– Совершенно верно, – сказал Джордж, вид у него был измученный, и у Триш не лучше. – Если они все же принадлежат ему. Мы этого не знаем.
Триш рассказала о снах про червяков, с грустью добавив:
– Думаешь, она именно об этом пыталась рассказать мне в тот вечер?
– Этого нельзя исключить, не так ли?
– А я подшучивала над ней и сказала, что она все придумывает и что бояться нечего. О боже! Если это правда, я же могла помочь ей, Джордж! Могла, но не сделала этого.
– Триш… я… Если она пыталась рассказать тебе, то вряд ли только тебе одной. В конце концов, ты сама сказала, что до этого вы были не очень близко знакомы. Кроме того, мы можем ошибаться. Ты должна признать, что это не слишком однозначное описание пениса.
– О да! Но как еще она могла это сделать? Ей было всего четыре, Джордж. Вероятно, у нее не было слов для более подходящего описания. И брата у нее не было. Полагаю, она знакома с какими-то мальчиками на детской площадке, но даже если она видела, как они показывают свои пиписьки, у них не могло быть эрекции. Она могла не увидеть связи. «Огромные шевелящиеся розовые червяки» – вот единственные слова, которыми она могла описать то, что ее напугало.
– Возможно. И если она начала рассказывать об этом, – заметил Джордж, – тогда ее могли заставить замолчать.
Несмотря на свою решимость рассуждать логически и не делать истерических, необоснованных заключений, Триш больше не могла владеть собой. Ужас Шарлотты стал ее собственным ужасом.
– Да все могло быть совсем не так, Триш. Не надо… не надо…
– Волноваться? – резко спросила она. – Расстраиваться?
– Больше, чем ты способна воспринять, – рассудительно закончил он. – Это не поможет ни Шарлотте, ни тебе, никому.
– Это верно. – Триш попыталась подчинить эмоции рассудку. Отхлебнула остывшего кофе и сморщилась. – Фу! Мне надо чего-нибудь другого. Хочешь еще чаю?
– Нет, спасибо. Чай был отличный, но уже достаточно.
– Я быстро.
– Я могу пойти с тобой?
– Конечно. – Она пошла первой, показывая путь на кухню и говоря: – Предположим, Ники действительно бегала по парку с телом Шарлотты в коляске, но что она сделала с ним потом?
– Отвезла куда-нибудь, где ее наверняка никто не видел, куда-нибудь подальше от дома своей хозяйки, выбросила тело и привезла коляску домой. На месте Роберта я бы велел ей бросить его в мусорный контейнер, в реку или даже подложить в чей-нибудь мешок с мусором. Мешок, пожалуй, предпочтительней. Вряд ли кто станет развязывать пакет, выставив его мусорщикам, а те просто швыряют их в грузовик. После этого мешки вместе с их содержимым уничтожают или вывозят на свалку, где на них наваливают следующую партию. Вот так тело маленького ребенка может запросто исчезнуть, и никто ничего не узнает. Я совсем не удивлюсь, если полиция его так и не найдет.
– Картина логичная, но я все равно не могу заставить себя в это поверить, – сказала Триш, не сознавая, что наморщила лоб, пока Джордж не провел большим пальцем по складке между бровями.
– Не надо так терзаться, Триш!
– Да, я терзаюсь, – сказала она. – Шарлотта была – есть – чудесный ребенок.
Джордж придвинулся и стал разглаживать ее лоб. Триш не знала, как на это реагировать или как справиться с заполнившими ее ощущениями. Через несколько секунд она отвернулась, чтобы приготовить кофе, и продолжила, глядя на чайник:
– Если твоя теория насчет Роберта верна, то эпилепсия Ники к делу не относится.
– Да. Если это правда.
– Так что нам делать дальше? – спросила она, прислонившись к стойке и крепко сжимая в руках кружку с кофе.
– Подождать, пока Ники предъявят обвинение или отпустят. Нет смысла думать о будущем, пока мы не будем знать хотя бы этого.
Зазвонил телефон, зачирикав, как голодный птенец. Триш смотрела на него, жалея, что обратилась к Джорджу за помощью. Если Ники и Роберт действительно сделали то, что предполагал Джордж, не нужно, чтобы он возглавлял их защиту. Если Ники виновна, пусть она очутится за решеткой, а не избежит наказания благодаря умным адвокатам, сыгравшим на юридических тонкостях.
– Ты не собираешься отвечать? – спросил Джордж так мягко, словно понимал, о чем она думает. Триш покачала головой:
– Подключится автоответчик, а я потом разберусь, кто бы ни звонил.
– Мне нужно скоро уходить, Триш, но мне не хочется оставлять тебя в таком состоянии. Ты не должна изводить себя из-за того, чего еще, может быть, и не было.
– Да. Но я начинаю жалеть, что попросила тебя встретиться с Ники. Если она…
– Знаю, – сказал Джордж, подходя к Триш и обнимая ее. – Но ты это сделала, а ведь есть шанс, что она невиновна, как ты надеешься. О, Триш, я бы сделал что угодно, чтобы спасти тебя от того, чего ты больше всего боишься. Я… Знаешь, все это время, со дня нашей ссоры, я набирался мужества позвонить тебе, но не мог. Когда сегодня утром Пенни сказала, что ты на линии, я чуть не запел.
Она прильнула к нему, пораженная, что среди всего этого ужаса, связанного с Шарлоттой, она способна испытывать такой покой.
– Триш, – проговорил он, целуя ее волосы.
– Джордж, у меня очень негативный опыт в подобного рода вещах. – Она высвободилась из его рук и почувствовала, как он напрягся. Триш улыбнулась, стараясь показать, как она смущена и как ей приятны его объятия.
Его лицо расслабилось, и морщинки тревоги – или злости – вокруг глаз и рта быстро превратились в морщинки смеха.
– Тогда нас двое, Триш. Банально, правда?
– Почему?
– Мы можем кого угодно заговорить до смерти на любую тему, кроме этой. Почему у тебя такой опыт?
– Тоже вполне банально, – ответила она, даже не улыбнувшись, потому что вспомнила взбесивший ее диагноз Беллы Уэблок касательно ее собственного психического здоровья. – Мой отец бросил нас с мамой, когда мне было восемь. С тех пор мне трудно доверять людям. Видимо, я немного сдвинута на этом вопросе. Каждый раз, когда мне казалось, что я влюбилась, я обязательно начинала искать доказательства обратного, и, как правило, находила. Теперь я более или менее отучилась от этого; это было несправедливо по отношению к моим любовникам… да и меня изматывало.
– Тогда это не так уж банально, – к удивлению Триш, сказал Джордж. Он снова погладил ее по переносице. – Беспокойство, что ты несправедлива, гораздо больше похоже на тебя, чем боязнь душевной боли… которая служит обычной причиной в подобных ситуациях, не так ли?
– И этого было сполна, – сказала она, не обратив внимания на комплимент. – Но, понимаешь, я слишком похожа на своего отца, чтобы чувствовать себя спокойно. Я просто вылитая его копия, я унаследовала его жуткий характер. И сколько бы я ни влюблялась, очень скоро мне начинает недоставать свободы. – Она поежилась и быстро добавила: – Мне ни с кем не хотелось бы поступить так, как он поступил с нами. А теперь твоя очередь. Какая причина у тебя?
– Я не встречал никого, кто захотел бы поймать и приручить Большого Медведя, – сказал он с напускной серьезностью. Заметив румянец, выступивший на щеках Триш, рассмеялся. – Да ладно, Триш, ты могла догадаться, что я знаю об этом прозвище. Я всегда воспринимал это как комплимент. Это ведь ты придумала?
Ее румянец сделался гуще, а морщинки смеха вокруг рта и глаз углубились.
– Кажется, я. Я рада, что ты это правильно воспринял.
– Я тоже рад. Нам нужно многое друг другу сказать, Триш.
– Знаю, – быстро отозвалась она. – Но не сейчас, пока Шарлотта… – Он взял ее лицо в ладони. – У меня тоже отвратительный характер, ты знаешь. Так что твой меня не испугает.
Вычурные дедовы часы, единственная старинная вещь во всей квартире, напугали их обоих, начав отбивать четыре часа со всей торжественностью похоронного колокола.
– Черт! Мне действительно пора, Триш. Можно тебе позвонить?
– В любое время, – сказала она. – Ты был… – Ей хотелось оставить это его воображению, но Джордж воспротивился.
– Попытайся, Триш, – подбодрил он. – Это ни к чему тебя не обязывает, но будет приятно, если ты сможешь это произнести. Или хоть бы часть.
– Ты замечательный, и мне понравилось, как ты меня обнимал. И я… Мне кажется, я почти готова рискнуть снова… с тобой.
Тут он поцеловал ее, схватил кейс и убежал, оставив ее на кухне с предощущением счастья – впервые за долгое время. За очень долгое время.
Позже, пока она занималась всякой ерундой – собирала кружки и разглядывала в зеркало свое лицо, проверяла, не слишком ли грязными были ее босые ноги, – ей пришло в голову, что откровения этого дня почти оправдали ее годичный отпуск. Возможно, оставив на время работу, она обрела способность лучше понимать себя и других людей. Возможно, она медленно восстанавливает силы.
Обхватив себя руками, Триш вспоминала, как это приятно, когда тебя обнимают и ты можешь немного расслабиться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44
Триш вспомнила все, что видела или слышала про Ники, и попыталась извлечь из этого что-нибудь – что угодно, – что опровергло бы предположение Джорджа. Ей так этого хотелось!
– А как же камеры наблюдения? В этом районе Лондона их, наверное, миллионы. Разве полиция не просмотрела записи? Должна найтись хоть одна, где можно увидеть Ники, идущую в парк с живой Шарлоттой. Это сразу же разбило бы данную теорию.
– Разбило бы. Но, к несчастью, на обычном маршруте Ники и Шарлотты от дома до парка нет ни одной камеры. Хотя есть запись, где Ники уже позже бегает по парку с коляской, а вот пленки, зафиксировавшей ее появление в парке с Шарлоттой или без нее, нет.
– Черт.
– Вот именно. И это создает большие сложности.
– Но послушай, я не могу поверить, что Ники придумала такой умный – нет, не умный, – хитрый способ избавиться от тела. Я не хочу сказать, что она глупа, но она показалась мне простоватой для подобного спектакля.
– Она могла действовать по чьему-либо сценарию, Триш, и… он убедил ее, что стоит рискнуть.
– Ты говоришь о Роберте Хите?
– По всему, что я читал об этом деле, и по тому, что стояло за вопросами, которые задавала Ники полиция, он кажется наиболее подозрительным. Ты должна достаточно хорошо его знать, Триш. Как по-твоему, мог он придумать такой план?
– С легкостью. Но так ли это? Я все думаю, нет ли у них с Ники романа, но даже если и так, я совсем не уверена, что он стал бы защищать ее после убийства Шарлотты, даже случайного, во время эпилептического припадка.
– Есть другие причины, по которым он может в этом участвовать и которые не связаны с эпилепсией Ники.
– Ох! Давай выкладывай.
– Под половицей в комнате Ники полиция нашла некоторое количество порнографических журналов.
– Что?! – От изумления Триш взвизгнула, как щенок, которому тяжелым башмаком отдавили лапу. – В это невозможно поверить. Что за порнография?
– Весьма неприятная. – Джордж взял с пола кружку и сделал глоток чаю. – В основном с участием и взрослых, и детей. Ты, как и я, прекрасно знаешь, о чем я говорю. И для полного «счастья», там найдено много фотографий обнаженной Шарлотты Уэблок. Ники говорит, что все фотографируют своих детей в таком виде в ванне или на пляже и что она никогда в жизни не видела этих журналов… но…
– Это говорит она, – без труда закончила предложение Триш.
– Вот именно! Поэтому я и заинтересовался, когда ты вроде бы упомянула, что Ники разговаривала с тобой о педофилии.
– А, понятно, – рассеянно отозвалась Триш, вспомнив нелепое предположение Роберта, что полиция пытается подтасовать улики против Ники. – Журналы могли ей подложить?
– Могли. Но мне кажется более вероятным, что Роберт убедил девушку спрятать их для него или, что вполне понятно, спрятал их там без ее ведома, потому что вряд ли кто-то стал бы искать журналы у нее.
– Что означает: он возбуждается при мысли о сексе с детьми и мог попробовать что-нибудь такое с Шарлоттой.
– Совершенно верно, – сказал Джордж, вид у него был измученный, и у Триш не лучше. – Если они все же принадлежат ему. Мы этого не знаем.
Триш рассказала о снах про червяков, с грустью добавив:
– Думаешь, она именно об этом пыталась рассказать мне в тот вечер?
– Этого нельзя исключить, не так ли?
– А я подшучивала над ней и сказала, что она все придумывает и что бояться нечего. О боже! Если это правда, я же могла помочь ей, Джордж! Могла, но не сделала этого.
– Триш… я… Если она пыталась рассказать тебе, то вряд ли только тебе одной. В конце концов, ты сама сказала, что до этого вы были не очень близко знакомы. Кроме того, мы можем ошибаться. Ты должна признать, что это не слишком однозначное описание пениса.
– О да! Но как еще она могла это сделать? Ей было всего четыре, Джордж. Вероятно, у нее не было слов для более подходящего описания. И брата у нее не было. Полагаю, она знакома с какими-то мальчиками на детской площадке, но даже если она видела, как они показывают свои пиписьки, у них не могло быть эрекции. Она могла не увидеть связи. «Огромные шевелящиеся розовые червяки» – вот единственные слова, которыми она могла описать то, что ее напугало.
– Возможно. И если она начала рассказывать об этом, – заметил Джордж, – тогда ее могли заставить замолчать.
Несмотря на свою решимость рассуждать логически и не делать истерических, необоснованных заключений, Триш больше не могла владеть собой. Ужас Шарлотты стал ее собственным ужасом.
– Да все могло быть совсем не так, Триш. Не надо… не надо…
– Волноваться? – резко спросила она. – Расстраиваться?
– Больше, чем ты способна воспринять, – рассудительно закончил он. – Это не поможет ни Шарлотте, ни тебе, никому.
– Это верно. – Триш попыталась подчинить эмоции рассудку. Отхлебнула остывшего кофе и сморщилась. – Фу! Мне надо чего-нибудь другого. Хочешь еще чаю?
– Нет, спасибо. Чай был отличный, но уже достаточно.
– Я быстро.
– Я могу пойти с тобой?
– Конечно. – Она пошла первой, показывая путь на кухню и говоря: – Предположим, Ники действительно бегала по парку с телом Шарлотты в коляске, но что она сделала с ним потом?
– Отвезла куда-нибудь, где ее наверняка никто не видел, куда-нибудь подальше от дома своей хозяйки, выбросила тело и привезла коляску домой. На месте Роберта я бы велел ей бросить его в мусорный контейнер, в реку или даже подложить в чей-нибудь мешок с мусором. Мешок, пожалуй, предпочтительней. Вряд ли кто станет развязывать пакет, выставив его мусорщикам, а те просто швыряют их в грузовик. После этого мешки вместе с их содержимым уничтожают или вывозят на свалку, где на них наваливают следующую партию. Вот так тело маленького ребенка может запросто исчезнуть, и никто ничего не узнает. Я совсем не удивлюсь, если полиция его так и не найдет.
– Картина логичная, но я все равно не могу заставить себя в это поверить, – сказала Триш, не сознавая, что наморщила лоб, пока Джордж не провел большим пальцем по складке между бровями.
– Не надо так терзаться, Триш!
– Да, я терзаюсь, – сказала она. – Шарлотта была – есть – чудесный ребенок.
Джордж придвинулся и стал разглаживать ее лоб. Триш не знала, как на это реагировать или как справиться с заполнившими ее ощущениями. Через несколько секунд она отвернулась, чтобы приготовить кофе, и продолжила, глядя на чайник:
– Если твоя теория насчет Роберта верна, то эпилепсия Ники к делу не относится.
– Да. Если это правда.
– Так что нам делать дальше? – спросила она, прислонившись к стойке и крепко сжимая в руках кружку с кофе.
– Подождать, пока Ники предъявят обвинение или отпустят. Нет смысла думать о будущем, пока мы не будем знать хотя бы этого.
Зазвонил телефон, зачирикав, как голодный птенец. Триш смотрела на него, жалея, что обратилась к Джорджу за помощью. Если Ники и Роберт действительно сделали то, что предполагал Джордж, не нужно, чтобы он возглавлял их защиту. Если Ники виновна, пусть она очутится за решеткой, а не избежит наказания благодаря умным адвокатам, сыгравшим на юридических тонкостях.
– Ты не собираешься отвечать? – спросил Джордж так мягко, словно понимал, о чем она думает. Триш покачала головой:
– Подключится автоответчик, а я потом разберусь, кто бы ни звонил.
– Мне нужно скоро уходить, Триш, но мне не хочется оставлять тебя в таком состоянии. Ты не должна изводить себя из-за того, чего еще, может быть, и не было.
– Да. Но я начинаю жалеть, что попросила тебя встретиться с Ники. Если она…
– Знаю, – сказал Джордж, подходя к Триш и обнимая ее. – Но ты это сделала, а ведь есть шанс, что она невиновна, как ты надеешься. О, Триш, я бы сделал что угодно, чтобы спасти тебя от того, чего ты больше всего боишься. Я… Знаешь, все это время, со дня нашей ссоры, я набирался мужества позвонить тебе, но не мог. Когда сегодня утром Пенни сказала, что ты на линии, я чуть не запел.
Она прильнула к нему, пораженная, что среди всего этого ужаса, связанного с Шарлоттой, она способна испытывать такой покой.
– Триш, – проговорил он, целуя ее волосы.
– Джордж, у меня очень негативный опыт в подобного рода вещах. – Она высвободилась из его рук и почувствовала, как он напрягся. Триш улыбнулась, стараясь показать, как она смущена и как ей приятны его объятия.
Его лицо расслабилось, и морщинки тревоги – или злости – вокруг глаз и рта быстро превратились в морщинки смеха.
– Тогда нас двое, Триш. Банально, правда?
– Почему?
– Мы можем кого угодно заговорить до смерти на любую тему, кроме этой. Почему у тебя такой опыт?
– Тоже вполне банально, – ответила она, даже не улыбнувшись, потому что вспомнила взбесивший ее диагноз Беллы Уэблок касательно ее собственного психического здоровья. – Мой отец бросил нас с мамой, когда мне было восемь. С тех пор мне трудно доверять людям. Видимо, я немного сдвинута на этом вопросе. Каждый раз, когда мне казалось, что я влюбилась, я обязательно начинала искать доказательства обратного, и, как правило, находила. Теперь я более или менее отучилась от этого; это было несправедливо по отношению к моим любовникам… да и меня изматывало.
– Тогда это не так уж банально, – к удивлению Триш, сказал Джордж. Он снова погладил ее по переносице. – Беспокойство, что ты несправедлива, гораздо больше похоже на тебя, чем боязнь душевной боли… которая служит обычной причиной в подобных ситуациях, не так ли?
– И этого было сполна, – сказала она, не обратив внимания на комплимент. – Но, понимаешь, я слишком похожа на своего отца, чтобы чувствовать себя спокойно. Я просто вылитая его копия, я унаследовала его жуткий характер. И сколько бы я ни влюблялась, очень скоро мне начинает недоставать свободы. – Она поежилась и быстро добавила: – Мне ни с кем не хотелось бы поступить так, как он поступил с нами. А теперь твоя очередь. Какая причина у тебя?
– Я не встречал никого, кто захотел бы поймать и приручить Большого Медведя, – сказал он с напускной серьезностью. Заметив румянец, выступивший на щеках Триш, рассмеялся. – Да ладно, Триш, ты могла догадаться, что я знаю об этом прозвище. Я всегда воспринимал это как комплимент. Это ведь ты придумала?
Ее румянец сделался гуще, а морщинки смеха вокруг рта и глаз углубились.
– Кажется, я. Я рада, что ты это правильно воспринял.
– Я тоже рад. Нам нужно многое друг другу сказать, Триш.
– Знаю, – быстро отозвалась она. – Но не сейчас, пока Шарлотта… – Он взял ее лицо в ладони. – У меня тоже отвратительный характер, ты знаешь. Так что твой меня не испугает.
Вычурные дедовы часы, единственная старинная вещь во всей квартире, напугали их обоих, начав отбивать четыре часа со всей торжественностью похоронного колокола.
– Черт! Мне действительно пора, Триш. Можно тебе позвонить?
– В любое время, – сказала она. – Ты был… – Ей хотелось оставить это его воображению, но Джордж воспротивился.
– Попытайся, Триш, – подбодрил он. – Это ни к чему тебя не обязывает, но будет приятно, если ты сможешь это произнести. Или хоть бы часть.
– Ты замечательный, и мне понравилось, как ты меня обнимал. И я… Мне кажется, я почти готова рискнуть снова… с тобой.
Тут он поцеловал ее, схватил кейс и убежал, оставив ее на кухне с предощущением счастья – впервые за долгое время. За очень долгое время.
Позже, пока она занималась всякой ерундой – собирала кружки и разглядывала в зеркало свое лицо, проверяла, не слишком ли грязными были ее босые ноги, – ей пришло в голову, что откровения этого дня почти оправдали ее годичный отпуск. Возможно, оставив на время работу, она обрела способность лучше понимать себя и других людей. Возможно, она медленно восстанавливает силы.
Обхватив себя руками, Триш вспоминала, как это приятно, когда тебя обнимают и ты можешь немного расслабиться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44