После чего, поскольку говорить было больше не о чем, а Бен так и не появился, Триш поехала домой, а Белла отправилась за Дейзи.
Вернувшись в свою квартиру, Триш набрала номер Антонии, полная решимости сделать еще одну попытку, несмотря на поздний час.
– Да? – раздался ее встревоженный голос.
– Привет, это я, Триш, – быстро проговорила она. – Ты получила мое сообщение?
– Я получила их все. Поскольку нам практически не о чем говорить, я решила не тратить время на ответные звонки.
– Антония, прошу тебя, – взмолилась Триш, страдая от враждебности кузины. – Пожалуйста, если наши отношения хоть когда-нибудь что-то для тебя значили, скажи мне, что не ты рассказала полиции всю эту чушь, будто я причиняла травмы детям, за которыми присматривала.
– Я не понимаю, о чем ты говоришь. Какие дети? Триш, чем ты занималась?
– Я ничем не занималась. В том-то и дело. Но кто-то сказал полиции, что занималась.
– И ты решила, что это я? Триш, как ты могла? – Негодование ее казалось почти искренним. – Я ни слова им не сказала, кроме первого дня, когда объяснила, что ты бываешь в этом доме и что ты моя троюродная сестра.
– Разве они не спрашивали обо мне и Шарлотте? Про тот вечер, когда я отвела ее в постель?
– Ах, это, – с удивлением проговорила Антония. – Да, конечно. И я рассказала им все, что знала, совсем немногое. Что ты вызвалась отвести ее назад в спальню и оставалась с ней двадцать минут.
– Они спросили, что я делала?
– Конечно, спросили. И разумеется, я сказала им, что ты не делала ничего из того, что они предполагают. Триш, как ты можешь? В разгар всего этого? По-моему, мне и так достаточно.
– Антония, прости! Я не хотела тебя обидеть. Я просто хотела убедиться, что ты не думаешь, будто я могла… причинить Шарлотте вред.
– Может, заткнешься? – заорала она. – Я слышать этого не могу! Вы без конца пристаете ко мне, все вы, убеждая, что не причинили ей вреда. Все мы знаем, что кто-то это сделал. Я не могу доверять никому из вас. Это невыносимо! Я больше не хочу разговаривать!
– Антония! Антония! – Триш услышала ровный гудок, означавший, что на том конце положили трубку. Гнев ее отступил, но боль осталась. Мысль о том, что Антония, которая так давно ее знает, могла посчитать ее способной причинить вред Шарлотте – ребенку вообще, – была нестерпима. И в то же время картина горя Антонии, когда рядом только изменник Роберт и Ники, тоже была ужасной. Если бы Триш не была абсолютно уверена, что Антония сильно рассердится, то немедленно прыгнула бы в машину и помчалась бы в Кенсингтон.
Глава двадцать четвертая
На следующее утро Триш снова разбудил почтальон. Он, казалось, был разочарован при виде ее длинной, измятой футболки с изображением женщины на вершине горы и надписью «Женщина наверху» и вручил ей еще один тяжелый пакет от исполненного надежд издателя.
– Спасибо, – сказала Триш, моргая заспанными глазами.
Спалось ей лучше, возможно благодаря заключенному с Беллой миру, а возможно, просто потому, что организм в конце концов востребовал необходимый ему сон. В результате Триш пошатывало и очень хотелось пить.
Две большие кружки чая, а потом долгий, горячий душ – и она начала толком просыпаться. Одевшись, она сразу же вскрыла пакет Криса и обнаружила там новые, еще более страшные свидетельства жестокостей, совершенных над детьми взрослыми, которым они доверяли. Не в силах заниматься этим именно сейчас, Триш сложила материалы рядом с кипами других бумаг на своем длинном, захламленном столе и принялась анализировать собственные, так долго подавляемые страхи.
Через некоторое время она набрала Эммин номер, в глубине души надеясь попасть на автоответчик, но в этот раз трубку сняла сама Эмма.
– О, все не так плохо, – сказала она в ответ на первый вопрос Триш. – Нам предложили за эту квартиру столько, что у меня еще останутся деньги на депозит за собственное жилье. И иногда мне даже нравится быть одной.
– Ну и хорошо!
– Но потом я срываюсь. Я могу тебе чем-то помочь, Триш?
– Эмма, ты помнишь день, когда ездила к Антонии проводить тест на полиграфе?
– Конечно.
– Когда ты потом приехала сюда, ты сказала одну странную вещь: что мне бы следовало волноваться из-за Антонии, а не из-за Ники. Что ты имела в виду?
– Не помню. А я так сказала?
– Да.
Последовало краткое молчание, прежде чем Эмма осторожно произнесла:
– Пожалуй, она мне не понравилась. И я подумала, что резкая тирада, с которой она налетела на Ники, была недоброй и довольно глупой, но потом я напомнила себе, что она ничего не знает про детекторы лжи и не могла понимать, насколько контрпродуктивно ведет себя. Кажется, это все. Она показалась мне очень неприятной женщиной.
– А! Значит, ты не имела в виду, что она могла что-то сделать с Шарлоттой?
– Боже мой, Триш, нет, конечно! Она мать Шарлотты. Да и вообще, она же была за границей.
– Да. У меня уже ум за разум заходит, Эмма. Не обращай внимания.
– Мне кажется, ты уже плохо владеешь собой, Триш. Ничего удивительного. Это, должно быть, ужасно.
– Да. Спасибо, Эмма. Послушай, мне надо ехать.
– Ладно. Обращайся, если еще что-то потребуется.
– Обязательно. Пока.
Триш положила трубку, понимая, что не может это так оставить. Придется все-таки поговорить с Антонией. Она купит цветы и сделает вид, что извиняется за поздний ночной звонок. С этого она начнет, а потом просто заставит Антонию говорить. Что-нибудь придумает.
Рядом с домом хороших цветочных магазинов не было, поэтому Триш остановилась на полпути в Кенсингтон у своего любимого магазина, где подобрала ярко-красные и ярко-синие цветы, из которых составили тугой, округлый букет, связав его рафией. Осторожно положив на переднее сиденье завернутые в жесткий прозрачный целлофан цветы, Триш пробралась по раздражающе забитым улицам к дому Антонии, припарковалась у счетчика и позвонила в дверь.
Звук пылесоса внутри был настолько громким, что ей пришлось позвонить второй раз, а потом постучать, прежде чем ее услышали. В конце концов рев агрегата резко оборвался, послышалось бормотание по-испански и звук тяжелых шагов. Дверь чуть-чуть приоткрылась.
– Да? – отозвалась Мария, выглядывая в щелочку, ее темные глаза блестели. Узнав Триш, она захлопнула дверь, чтобы снять цепочку, а потом широко распахнула ее.
– Мисс Антония нет. Вы ждать?
– Да. Спасибо, Мария. Поставь это в воду, пожалуйста.
– Ладно.
– Ники здесь?
– Нет. И мистер Антония. Никого дома.
– Ладно. Я подожду в гостиной, хорошо? – спросила Триш, проходя вперед, несмотря на неразборчивые протесты Марии.
Смысл их стал ясен Триш, как только она вошла в комнату. Повсюду лежали орудия труда Марии – тряпки, метелки из перьев для смахивания пыли, полироль, куски ткани и, наконец, пылесос.
– Наверх чисто, – сурово сказала Мария.
– Хорошо, – согласилась Триш, не веря своей удаче. – Я подожду там, можно?
Мария энергично закивала и так замахала руками и дорогими цветами, словно хотела физически вытолкать Триш из гостиной. Та послушно поднялась по идеально чистой лестнице и задумалась, откуда начать.
Стол в кабинете Антонии составлял яркий контраст с ее собственным, что вызвало у Триш прилив стыда. Компьютер аккуратно прикрыт, а немногие документы разложены по лоткам из красного дерева. В такой же подставке для канцелярских принадлежностей лежали скрепки, несколько карандашей и фломастеров. Помимо чистой промокательной бумаги, на столе находилась еще только большая фотография Шарлотты в возрасте примерно двух лет. Девочка широко улыбалась в камеру влажными губами, и темные глаза светились удивительно озорным блеском.
Как мог кто-нибудь покуситься на такого ребенка? Триш прошла в комнату Шарлотты и остановилась, оглядывая все уголки, которые обыскивала на предмет страшных червяков. Не было только кукольной коляски, которую Триш обыскала с особой тщательностью. Желто-белая коробка с игрушками по-прежнему стояла слева от камина, а большущий медведь, которого подарил девочке ее крестный-банкир, величественно восседал в плетеном кресле у окна. Он был огромен, слишком велик, чтобы его мог удержать ребенок.
Облака рассеялись, позволив солнцу залить комнату ярким светом, от которого заблестел рыжеватый мех медведя, а от его стеклянных глаз заиграли блики. Они показались Триш разными.
Секунду спустя Триш стояла на коленях перед медведем, вглядываясь в его глаза и понимая, что левый очень напоминает объектив камеры.
Она с самого начала недоумевала, почему Антония, увидев синяки на руках Шарлотты и заподозрив, что виновата Ники, – заподозрив до такой степени, что приезжала днем домой, чтобы застать няню врасплох, – не установила видеокамер. Теперь не приходилось сомневаться, что она это сделала. Триш пошла в ванную комнату при детской и нашла еще одну камеру, прикрепленную к стенке водонагревателя. Третья пряталась в причудливой резной раме уродливого зеркала, висевшего на стене в спальне Ники, и в его объектив идеально попадала узкая кровать.
Что увидела на этих пленках Антония? – спросила себя Триш, отодвигая зеркало от стены, чтобы посмотреть, как прикрепляется камера.
– Здравствуй, Триш. И чем это, скажи на милость, ты занимаешься?
Триш отпустила зеркало, которое, покачиваясь, вернулось на прежнее место, и повернулась. Лицо Антонии было искажено яростью и даже, как с тревогой отметила Триш, ненавистью.
– Ты их видела, да? – сказала Триш. – Ники и Роберта, резвящихся на ее кровати в разгар рабочего дня, когда он должен был находиться на работе, а она – с Шарлоттой. Не удивительно, что ты так злилась на них обоих.
– Не понимаю, о чем ты говоришь.
– О нет, прекрасно понимаешь! Я удивилась, когда ты сказала, что приезжала домой, чтобы накрыть Ники, когда во всех газетах пишут про подобные камеры. Я подумала, что если бы ты действительно волновалась, ты бы их установила. Но мне и в голову не приходило, что ты могла их установить и утаить это от полиции. Почему, Антония? Что там было такого, чего не должна была узнать полиция?
– Не смеши меня!
– Почему ты не позволила им узнать про Ники и Роберта? Этого я понять не могу.
Антония отвернулась:
– Я не обязана выслушивать эту чушь. Мария сказала, что ты наверху, и я решила выяснить, что ты задумала. А теперь я выяснила и хочу, чтобы ты покинула мой дом.
– Я не оставлю тебя, пока ты не скажешь мне, что именно происходит, Антония.
– Какого черта – не уйдешь? Ты сделаешь то, что тебе говорят. От тебя и так куча неприятностей. Все это время ты притворялась, что ты на моей стороне, а сама была заодно с Ники. Ты с самого начала приняла ее сторону, верно? А потом, когда я убедила полицию присмотреться к ней повнимательней, ты раздобыла ей лучшего лондонского адвоката, чтобы она перестала отвечать на вопросы. Как ты могла оказаться такой коварной?
– Антония, прости, если я заставила тебя так думать. Все это время моей единственной целью было выяснить, что все же случилось с Шарлоттой и – если получится, – найти…
Заметив в глазах Антонии нечто, напоминающее удовольствие, Триш умолкла. Ее мозг заработал как калькулятор, складывая, вычитая, умножая, и выдал ответ.
– Но ты не хотела, чтобы кто-нибудь узнал, что в действительности произошло, так?
– Ты ненормальная, – отрезала Антония в тот момент, когда внизу зазвонил телефон. – И больная.
– Потому что это ты все организовала, чтобы наказать Ники и Роберта за их роман, верно? Ты хотела, чтобы заподозрили их, но не желала, чтобы это явно шло от тебя: все эти искусные протесты, что ты якобы уверена в их невиновности, служили для отвода глаз, да? Хотя ты ясно дала мне понять – и, видимо, полиции тоже, – что серьезно подозреваешь эту пару. Что ты сделала с Шарлоттой? Вреда ты ей не причинила, я в этом уверена. Даже ты не могла…
– Мисс Антония, – прокричала снизу Мария.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44
Вернувшись в свою квартиру, Триш набрала номер Антонии, полная решимости сделать еще одну попытку, несмотря на поздний час.
– Да? – раздался ее встревоженный голос.
– Привет, это я, Триш, – быстро проговорила она. – Ты получила мое сообщение?
– Я получила их все. Поскольку нам практически не о чем говорить, я решила не тратить время на ответные звонки.
– Антония, прошу тебя, – взмолилась Триш, страдая от враждебности кузины. – Пожалуйста, если наши отношения хоть когда-нибудь что-то для тебя значили, скажи мне, что не ты рассказала полиции всю эту чушь, будто я причиняла травмы детям, за которыми присматривала.
– Я не понимаю, о чем ты говоришь. Какие дети? Триш, чем ты занималась?
– Я ничем не занималась. В том-то и дело. Но кто-то сказал полиции, что занималась.
– И ты решила, что это я? Триш, как ты могла? – Негодование ее казалось почти искренним. – Я ни слова им не сказала, кроме первого дня, когда объяснила, что ты бываешь в этом доме и что ты моя троюродная сестра.
– Разве они не спрашивали обо мне и Шарлотте? Про тот вечер, когда я отвела ее в постель?
– Ах, это, – с удивлением проговорила Антония. – Да, конечно. И я рассказала им все, что знала, совсем немногое. Что ты вызвалась отвести ее назад в спальню и оставалась с ней двадцать минут.
– Они спросили, что я делала?
– Конечно, спросили. И разумеется, я сказала им, что ты не делала ничего из того, что они предполагают. Триш, как ты можешь? В разгар всего этого? По-моему, мне и так достаточно.
– Антония, прости! Я не хотела тебя обидеть. Я просто хотела убедиться, что ты не думаешь, будто я могла… причинить Шарлотте вред.
– Может, заткнешься? – заорала она. – Я слышать этого не могу! Вы без конца пристаете ко мне, все вы, убеждая, что не причинили ей вреда. Все мы знаем, что кто-то это сделал. Я не могу доверять никому из вас. Это невыносимо! Я больше не хочу разговаривать!
– Антония! Антония! – Триш услышала ровный гудок, означавший, что на том конце положили трубку. Гнев ее отступил, но боль осталась. Мысль о том, что Антония, которая так давно ее знает, могла посчитать ее способной причинить вред Шарлотте – ребенку вообще, – была нестерпима. И в то же время картина горя Антонии, когда рядом только изменник Роберт и Ники, тоже была ужасной. Если бы Триш не была абсолютно уверена, что Антония сильно рассердится, то немедленно прыгнула бы в машину и помчалась бы в Кенсингтон.
Глава двадцать четвертая
На следующее утро Триш снова разбудил почтальон. Он, казалось, был разочарован при виде ее длинной, измятой футболки с изображением женщины на вершине горы и надписью «Женщина наверху» и вручил ей еще один тяжелый пакет от исполненного надежд издателя.
– Спасибо, – сказала Триш, моргая заспанными глазами.
Спалось ей лучше, возможно благодаря заключенному с Беллой миру, а возможно, просто потому, что организм в конце концов востребовал необходимый ему сон. В результате Триш пошатывало и очень хотелось пить.
Две большие кружки чая, а потом долгий, горячий душ – и она начала толком просыпаться. Одевшись, она сразу же вскрыла пакет Криса и обнаружила там новые, еще более страшные свидетельства жестокостей, совершенных над детьми взрослыми, которым они доверяли. Не в силах заниматься этим именно сейчас, Триш сложила материалы рядом с кипами других бумаг на своем длинном, захламленном столе и принялась анализировать собственные, так долго подавляемые страхи.
Через некоторое время она набрала Эммин номер, в глубине души надеясь попасть на автоответчик, но в этот раз трубку сняла сама Эмма.
– О, все не так плохо, – сказала она в ответ на первый вопрос Триш. – Нам предложили за эту квартиру столько, что у меня еще останутся деньги на депозит за собственное жилье. И иногда мне даже нравится быть одной.
– Ну и хорошо!
– Но потом я срываюсь. Я могу тебе чем-то помочь, Триш?
– Эмма, ты помнишь день, когда ездила к Антонии проводить тест на полиграфе?
– Конечно.
– Когда ты потом приехала сюда, ты сказала одну странную вещь: что мне бы следовало волноваться из-за Антонии, а не из-за Ники. Что ты имела в виду?
– Не помню. А я так сказала?
– Да.
Последовало краткое молчание, прежде чем Эмма осторожно произнесла:
– Пожалуй, она мне не понравилась. И я подумала, что резкая тирада, с которой она налетела на Ники, была недоброй и довольно глупой, но потом я напомнила себе, что она ничего не знает про детекторы лжи и не могла понимать, насколько контрпродуктивно ведет себя. Кажется, это все. Она показалась мне очень неприятной женщиной.
– А! Значит, ты не имела в виду, что она могла что-то сделать с Шарлоттой?
– Боже мой, Триш, нет, конечно! Она мать Шарлотты. Да и вообще, она же была за границей.
– Да. У меня уже ум за разум заходит, Эмма. Не обращай внимания.
– Мне кажется, ты уже плохо владеешь собой, Триш. Ничего удивительного. Это, должно быть, ужасно.
– Да. Спасибо, Эмма. Послушай, мне надо ехать.
– Ладно. Обращайся, если еще что-то потребуется.
– Обязательно. Пока.
Триш положила трубку, понимая, что не может это так оставить. Придется все-таки поговорить с Антонией. Она купит цветы и сделает вид, что извиняется за поздний ночной звонок. С этого она начнет, а потом просто заставит Антонию говорить. Что-нибудь придумает.
Рядом с домом хороших цветочных магазинов не было, поэтому Триш остановилась на полпути в Кенсингтон у своего любимого магазина, где подобрала ярко-красные и ярко-синие цветы, из которых составили тугой, округлый букет, связав его рафией. Осторожно положив на переднее сиденье завернутые в жесткий прозрачный целлофан цветы, Триш пробралась по раздражающе забитым улицам к дому Антонии, припарковалась у счетчика и позвонила в дверь.
Звук пылесоса внутри был настолько громким, что ей пришлось позвонить второй раз, а потом постучать, прежде чем ее услышали. В конце концов рев агрегата резко оборвался, послышалось бормотание по-испански и звук тяжелых шагов. Дверь чуть-чуть приоткрылась.
– Да? – отозвалась Мария, выглядывая в щелочку, ее темные глаза блестели. Узнав Триш, она захлопнула дверь, чтобы снять цепочку, а потом широко распахнула ее.
– Мисс Антония нет. Вы ждать?
– Да. Спасибо, Мария. Поставь это в воду, пожалуйста.
– Ладно.
– Ники здесь?
– Нет. И мистер Антония. Никого дома.
– Ладно. Я подожду в гостиной, хорошо? – спросила Триш, проходя вперед, несмотря на неразборчивые протесты Марии.
Смысл их стал ясен Триш, как только она вошла в комнату. Повсюду лежали орудия труда Марии – тряпки, метелки из перьев для смахивания пыли, полироль, куски ткани и, наконец, пылесос.
– Наверх чисто, – сурово сказала Мария.
– Хорошо, – согласилась Триш, не веря своей удаче. – Я подожду там, можно?
Мария энергично закивала и так замахала руками и дорогими цветами, словно хотела физически вытолкать Триш из гостиной. Та послушно поднялась по идеально чистой лестнице и задумалась, откуда начать.
Стол в кабинете Антонии составлял яркий контраст с ее собственным, что вызвало у Триш прилив стыда. Компьютер аккуратно прикрыт, а немногие документы разложены по лоткам из красного дерева. В такой же подставке для канцелярских принадлежностей лежали скрепки, несколько карандашей и фломастеров. Помимо чистой промокательной бумаги, на столе находилась еще только большая фотография Шарлотты в возрасте примерно двух лет. Девочка широко улыбалась в камеру влажными губами, и темные глаза светились удивительно озорным блеском.
Как мог кто-нибудь покуситься на такого ребенка? Триш прошла в комнату Шарлотты и остановилась, оглядывая все уголки, которые обыскивала на предмет страшных червяков. Не было только кукольной коляски, которую Триш обыскала с особой тщательностью. Желто-белая коробка с игрушками по-прежнему стояла слева от камина, а большущий медведь, которого подарил девочке ее крестный-банкир, величественно восседал в плетеном кресле у окна. Он был огромен, слишком велик, чтобы его мог удержать ребенок.
Облака рассеялись, позволив солнцу залить комнату ярким светом, от которого заблестел рыжеватый мех медведя, а от его стеклянных глаз заиграли блики. Они показались Триш разными.
Секунду спустя Триш стояла на коленях перед медведем, вглядываясь в его глаза и понимая, что левый очень напоминает объектив камеры.
Она с самого начала недоумевала, почему Антония, увидев синяки на руках Шарлотты и заподозрив, что виновата Ники, – заподозрив до такой степени, что приезжала днем домой, чтобы застать няню врасплох, – не установила видеокамер. Теперь не приходилось сомневаться, что она это сделала. Триш пошла в ванную комнату при детской и нашла еще одну камеру, прикрепленную к стенке водонагревателя. Третья пряталась в причудливой резной раме уродливого зеркала, висевшего на стене в спальне Ники, и в его объектив идеально попадала узкая кровать.
Что увидела на этих пленках Антония? – спросила себя Триш, отодвигая зеркало от стены, чтобы посмотреть, как прикрепляется камера.
– Здравствуй, Триш. И чем это, скажи на милость, ты занимаешься?
Триш отпустила зеркало, которое, покачиваясь, вернулось на прежнее место, и повернулась. Лицо Антонии было искажено яростью и даже, как с тревогой отметила Триш, ненавистью.
– Ты их видела, да? – сказала Триш. – Ники и Роберта, резвящихся на ее кровати в разгар рабочего дня, когда он должен был находиться на работе, а она – с Шарлоттой. Не удивительно, что ты так злилась на них обоих.
– Не понимаю, о чем ты говоришь.
– О нет, прекрасно понимаешь! Я удивилась, когда ты сказала, что приезжала домой, чтобы накрыть Ники, когда во всех газетах пишут про подобные камеры. Я подумала, что если бы ты действительно волновалась, ты бы их установила. Но мне и в голову не приходило, что ты могла их установить и утаить это от полиции. Почему, Антония? Что там было такого, чего не должна была узнать полиция?
– Не смеши меня!
– Почему ты не позволила им узнать про Ники и Роберта? Этого я понять не могу.
Антония отвернулась:
– Я не обязана выслушивать эту чушь. Мария сказала, что ты наверху, и я решила выяснить, что ты задумала. А теперь я выяснила и хочу, чтобы ты покинула мой дом.
– Я не оставлю тебя, пока ты не скажешь мне, что именно происходит, Антония.
– Какого черта – не уйдешь? Ты сделаешь то, что тебе говорят. От тебя и так куча неприятностей. Все это время ты притворялась, что ты на моей стороне, а сама была заодно с Ники. Ты с самого начала приняла ее сторону, верно? А потом, когда я убедила полицию присмотреться к ней повнимательней, ты раздобыла ей лучшего лондонского адвоката, чтобы она перестала отвечать на вопросы. Как ты могла оказаться такой коварной?
– Антония, прости, если я заставила тебя так думать. Все это время моей единственной целью было выяснить, что все же случилось с Шарлоттой и – если получится, – найти…
Заметив в глазах Антонии нечто, напоминающее удовольствие, Триш умолкла. Ее мозг заработал как калькулятор, складывая, вычитая, умножая, и выдал ответ.
– Но ты не хотела, чтобы кто-нибудь узнал, что в действительности произошло, так?
– Ты ненормальная, – отрезала Антония в тот момент, когда внизу зазвонил телефон. – И больная.
– Потому что это ты все организовала, чтобы наказать Ники и Роберта за их роман, верно? Ты хотела, чтобы заподозрили их, но не желала, чтобы это явно шло от тебя: все эти искусные протесты, что ты якобы уверена в их невиновности, служили для отвода глаз, да? Хотя ты ясно дала мне понять – и, видимо, полиции тоже, – что серьезно подозреваешь эту пару. Что ты сделала с Шарлоттой? Вреда ты ей не причинила, я в этом уверена. Даже ты не могла…
– Мисс Антония, – прокричала снизу Мария.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44