Надев опять противогаз, он знаком дал понять товарищу, чтобы тот передал ему рукав, зажал наконечник под мышкой и протиснулся в дверь, чтобы продолжить единоборство с пламенем. Огонь злобно зашипел, через дверь наружу вырвались клубы пара. Но дыма стало заметно меньше, люди явно брали верх в поединке с огнем.
Последние черные от копоти, мокрые мешки упали на землю возле крыльца. Мы живо оттащили их в сторонку.
– Последний!..– выдохнул один из пожарников, выбираясь на волю с мешком, в котором лежал один из спинакеров «Конни».
Освободив его от ноши, я забросил мешок на самый верх скопившейся горы. Он поблагодарил меня взглядом и перенес свое внимание на кучу мокрых полотенец. Я от души сочувствовал ему.
Билл и Мартин сели на один мешок, чтобы отдышаться. Слезы от едкого дыма прочертили дорожки на их закопченных щеках. Билл протер глаза рукавом, и на одной щеке чистые дорожки исчезли под свежей порцией грима.
– Что скажешь, Морган? – спросил он.
– Тысяча чертей.
– Но паруса все же спасли, – устало произнес Билл.
– Вот только Георг… – тихо сказал Мартин. Билл молча поднялся и на время оставил нас. Я тоже молчал, уподобляясь страусу, который прячет голову в песок, чтобы не видеть опасность. Не в силах ничем помочь Георгу, я заставлял себя вообще не думать о нем.
– Сигарета найдется? – спросил я Мартина.
Он извлек из кармана джинсов помятую пачку и протянул мне кривую сигарету.
– Как ты думаешь, ему здорово досталось? – тихо спросил он.
Я даже не стал отвечать и направился к Биллу, который разговаривал с пожарниками.
– Полиция из Кунгэльва уже едет сюда, – сообщил один из них.
– Хорошо еще, Георг раньше нас успел вытащить столько мешков, – сказал другой, повыше ростом.
Я узнал его, встречался с ним раньше здесь в Мар-странде. Он явно был знаком с Георгом.
– Что вызвало пожар? – спросил я.
– А черт его знает. Приедет полиция, вместе посмотрим, может, что-нибудь выяснится. Но похоже, что сперва загорелось около окна.
– У окна? – переспросил Билл.
– Ну да, в фанерном, ящике, где лежала промасленная ветошь. Георг мог обронить там сигарету или еще что-нибудь, и пошло…
Я кивнул. Звучит вполне логично. Я знал, о каком ящике речь. Оттуда пламя могло переброситься на старые выцветшие занавески. И в несколько секунд Георг очутился в аду.
– Георг сказал, что пойдет заваривать концы… – произнес незаметно подошедший к нам Мартин.
– Своей зажигалкой?..– спросил Билл.
– Наверно, – отозвался я, зная излюбленный способ Георга.
– Я встретил его, – продолжал Мартин, – когда шел из табачной лавки в гостиницу обедать.
Мы посмотрели на почерневшую стену курзала. Из двери и разбитых окон еще вырывались редкие струйки дыма.
Отойдя в сторонку, я сел на ближайший мешок. Почувствовал вдруг, как устал. После горячки со спасанием парусов наступила реакция. Все окружающее казалось до жути нереальным. Хотелось поскорей подняться в гостиницу и лечь в постель, отключиться от всего на свете. Я смотрел в пустоту, замкнувшись в себе.
Знакомый голос вернул меня к действительности:
– Спросите Моргана Линдберга.
Подняв глаза, я увидел перед собой Билла Маккэя и молодого полицейского в кожанке, который держал в руке записную книжку.
– Вы ведь работали вместе с пострадавшим… – вежливо обратился он ко мне.
Я кивнул и встал.
– Пострадавший пользовался огнем для заваривания тросов?
Я еще раз кивнул.
– Всегда?
– Пожалуй что да.
– Спички, зажигалка, что-нибудь в этом роде?
Я кивнул. Было очевидно, что Билл уже рассказал полицейскому, как вообще накладывают марки. От меня он хотел услышать подтверждение.
– Наверно, синтетический трос легко загорается, когда его оплавляют? – Он говорил приветливо, дружелюбно, понимая, что мы тревожимся за Георга.
– Да, легко, – согласился я.
– И с него падают расплавленные капли?
– Точно, падают.
Полицейский записывал все мои ответы, хотя по сути они лишь подтверждали то, что ему уже было известно.
– Что ж, у меня все, спасибо за информацию. – С довольным видом он убрал свою записную книжку, козырнул и зашагал к пожарищу. Его товарищ, постарше возрастом, беседовал там с командиром пожарников.
Пока я сидел на мешках, размышляя, огонь совсем потушили. Последние струйки дыма стелились над газоном. Пожарники приготовились уходить. Они с честью выполнили свои обязанности. Быстро прибыли на место и спасли все, что можно было спасти. Я знал, что многие снисходительно посмеиваются над добровольными пожарными дружинами и их учениями. Впредь мне не быть в числе насмешников.
Вернулся Билл.
– Пошли, Морган, – сказал он, положив руку мне на плечо. – Работа ждет.
Мы проследовали в парусную мастерскую. Там стоял запах дыма, но огонь туда не проник. Только кладовка пострадала от пожара. Мартин притащил со склада огромный брезент. Втроем мы вышли на газон и накрыли гору мешков. Края брезента придавили к земле тяжелыми каменюгами, чтобы его не унесло ветром.
Полицейские сочли свою задачу выполненной и собрались возвращаться в Кунгэльв, чтобы там написать рапорт. Поборов нежелание думать и говорить о Георге, я осторожно взял молодого полицейского за рукав:
– Вам известно что-нибудь о пострадавшем?
– Знаем только, что врачи колдуют над ним в больнице.
Билл, Мартин и я направились в гостиницу. Члены экипажей и супруги Стефенс молча ждали нас в конце Долгой улицы. Они наблюдали пожар на почтительном расстоянии. Уже знали, что нам удалось спасти паруса. И что Георга отвезли в больницу.
Ева и Андерс предложили нам горячий кофе. Супруги Стефенс добавили по рюмке коньяку.
Ночью, в двадцать минут третьего, наш друг Георг умер, не приходя в сознание.
13
На другой день все тренировки были отменены. Смерть Георга выбила нас из колеи. «Маменькины сынки» и «Папенькины мальчики» бесцельно бродили по городу в одиночку и маленькими группами. Время от времени хождение прерывалось и мы заходили в кондитерскую или на гостиничную веранду выпить чашку кофе. Говорили мало, тщательно избегая касаться того, о чем все думали.
Швейные машины в мастерской не стрекотали, мастера сидели дома. Кронпринц утром спустился к флагштоку возле статуи Оскара II и поднял флаг до середины. Потом на «Бустере» сходил к барже и так же поднял флаг на испытательной мачте. Выше флага развевались привязанные к грота-фалу две черные ленты.
Захватив пачку сигарет, я уединился со своими мрачными мыслями на скалах к западу от крепости.
Через несколько часов, продолжая размышлять над безумной затеей, именуемой «Операция „Отче Наш“, я взял курс обратно на гостиницу. Наше предприятие потеряло для меня всякий смысл. Слишком высокой оказалась цена Кубка „Америки“.
Надо было собраться с духом и навестить Астрид. Много ли ей проку от моего участия? И все же я должен побороть себя и пойти к ней.
По пути к ее дому – самому тяжелому в моей жизни пути, мимо верфи и рыбозавода, вверх по вымощенной шифером дорожке – я зашел в овощной магазин и купил одиннадцать белых тюльпанов.
Астрид сама открыла дверь. Каменное лицо, опухшие от слез глаза. Она смотрела на меня невидящим взором. Я пытался что-то сказать, но не нашел нужных слов. Молча протянул ей тюльпаны. Астрид взяла их не глядя.
– Спасибо, Морган… – еле слышно произнесла она.
На большее ей недостало сил. Я и вовсе оставался нем. Астрид медленно затворила дверь, и я спустился по каменным ступеням крыльца.
Дойдя до гостиницы, я закрылся в своем номере, выпил бокал коньяка и погрузился в сон.
На другое утро я проснулся голодный как волк, поскольку проспал вчерашний обед. Быстро оделся и спустился вниз.
Доска объявлений призывала в военном стиле:
10.00 Общий сбор в аудитории.
Билл
Я позавтракал вместе с братьями Таннберг и Эриком Турселлем.
– Что-то нас ждет теперь… – произнес Ян Таннберг, срезая макушку яйца.
Яйцо оказалось «трехминутное», в его вкусе. Новая зарубка на ножке стола.
– А черт его знает, – отозвался Эрик. – Скоро услышим все от Билла.
– Теперь тебе одному маяться с парусами, – сказал Пер Таннберг.
– Мог бы не напоминать, – огрызнулся я.
Мой голос прозвучал достаточно резко, и разговор на этом оборвался. Мы молча одолели завтрак. Смерть Георга омрачила наше содружество.
Все были в сборе в аудитории, когда ровно в десять туда вошел Билл. Лицо его выдавало глубокую усталость, под глазами были темные круги. И в голосе появились нотки, каких я раньше не слышал. Хотя Билл говорил медленно, сдержанно, чувствовалась какая-то приглушенная агрессия. Вместо обычного «Олл райт, парни» сегодня свою речь он начал обращением «Товарищи-парусники». Помолчав, продолжил, поочередно обводя нас взглядом:
– От нас ушел парусник… Не говорю ни «друг», ни «товарищ», потому что для меня в слове «парусник» содержится и то и другое. Операция «Отче Наш» понесла тяжелую утрату. В наших рядах образовалась зияющая пустота. Не собираюсь произносить длинную речь, но хочу поделиться с вами своим убеждением. А именно, я убежден, что Георг мечтал завоевать Кубок «Америки». Вот почему, парни, мы просто обязаны выиграть этот Кубок… Чтобы этим отдать почесть Георгу. Вы согласны со мной?
– Согласны… – ответили мы негромко и не очень решительно.
– С этой минуты Георг включен в экипаж «Викинг Леди», и он будет рядом с нами вплоть до победного финиша в Америке. Завтра в восемь утра возобновляем совместные тренировки на дистанции. Побьем американцев ради Георга?
– Побьем!..– На сей раз наш ответ прозвучал громко и энергично.
Билл взял Георга на «Леди» незримым членом экипажа. Георгу предстояло стать оружием, которое принесет нам победу, если исход поединка между американской двенадцатиметровкой и «Викинг Леди» будет зависеть от нашей воли и наших побуждений.
На другой день «Конни» и «Леди» встретил в море шквалистый ветер с дождем. Дул зюйд-вест, шесть – восемь метров в секунду. Синоптики обещали прояснение в середине дня.
Многих членов экипажей преследовал бич парусников – потрескавшиеся губы и облезшие носы. Из-за цинковой мази можно было подумать, что мы метали друг в друга торты и не успели стереть с лица крем.
На дистанции Билл увалился, подошел почти вплотную к «Конни» и стал в левентик с заполаскивающими парусами. Жестом показал Петеру, чтобы тот шел параллельным курсом.
Ветер трубил в паруса наших красавиц яхт.
– Все наверх!..– крикнул Билл в рупор ладоней.
– Все наверх!..– подхватил Петер на «Конни». Шкотовые выбрались на палубу.
– Построение у правого борта! – скомандовал Билл.
Мы выстроились в шеренгу на ватервейсе. То же сделал экипаж «Конни».
– Смирно!..– раздалась непривычная для нас военная команда.
Мы невольно вытянулись в струнку.
– Минута молчания в память о Георге!..– Голос Билла прорезал шум ветра.
Плеск волн, хлопанье парусов, шлепки форштевней по воде, посвистывание ветра в высоком такелаже – шестьдесят секунд длилась траурная музыка в исполнении моря и лодок. Плавно покачивалась палуба под ногами. Я зацепился взглядом за какую-то точку на горизонте. Нескончаемый далекий окоем… Navigare necesse est… vivere non est necesse. Крылатые слова, призывающие плыть, непременно плыть, хотя бы ценою жизни. До чего же фальшивыми казались они сейчас. Минута памяти о моем друге Георге. Шестьдесят быстротечных секунд.
– По местам!..– разбила тишину новая команда.
«Маменькины сынки» и «Папенькины мальчики» молча заняли свои места. Вырванная из потока времени минута растаяла над морем.
– Старт через десять минут у подветренного буя! – крикнул Билл.
Мы вернулись к действительности.
Выбирая шкоты, затренькали «велосипеды», запели блоки. Перестали хлопать паруса. Зато все громче бурлила носовая волна. Красавицы яхты набирали скорость.
В этот день Билл увеличил темп.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39