– Почему?
– Возможно, мне просто не повезло. – Рикмен повернулся к Мэйли. – Вы проверяли сданную кровь? Есть недостача?
Прежде чем ответить, Мэйли взглянул на Хинчклифа, затем произнес:
– В вашей порции не хватает примерно пятидесяти миллилитров. С пятьюдесятью миллилитрами крови можно наделать много гадостей.
– А то я не знаю, – произнес Рикмен с горечью. – Еще какие-нибудь контейнеры с кровью повреждены?
– Мы сейчас проверяем, – ответил Мэйли. – Некоторые должны были уже использовать.
Рикмен посмотрел на Хинчклифа:
– Восстановите меня.
– Полицейский участок Хай-Парк-стрит. Завтра же с утра.
Рикмен покачал головой:
– Нет.
Хинчклиф прищурился. Прежде чем он успел разозлиться на такое грубое нарушение субординации, Рикмен продолжил:
– Видите ли, сэр, я должен закончить это расследование.
– Не может быть и речи, – отрезал Хинчклиф.
Мэйли начал подниматься со стула:
– Мне нужно… – Он махнул в сторону двери.
– Сядь, Тони, – сказал Хинчклиф.
Мэйли бросил на Рикмена извиняющийся взгляд и сел.
– Сэр, – настойчиво продолжил Рикмен, – если вы направите меня на другую работу, вы тем самым подтвердите, что все-таки что-то было в этой… – Он пренебрежительно взмахнул рукой – … улике и что я с помощью какой-то уловки сумел вывернуться. – Он посмотрел Хинчклифу прямо в глаза. – Будут думать, что вы мне не доверяете.
Он шел на риск, при свидетеле заявляя начальнику, что тот не прав и как ни трудно старшему инспектору изменить свое решение, но, отодвинув проблему сейчас, он получит еще большую в будущем.
– Восстановите меня, – еще раз повторил Рикмен.
Он ждал ответа тридцать мучительных секунд.
Рикмен заглянул в свой кабинет. Хинчклиф добросовестно переориентировал его работу. Лоток для входящих был пуст, в нем лежал только один лист с указанием, набранным крупным шрифтом: «Всю корреспонденцию, пришедшую на имя инспектора-детектива Рикмена, следует переправлять в кабинет старшего инспектора-детектива Хинчклифа».
Фостер оторвался от позднего ланча, состоявшего из сандвича с ветчиной и хрустящего картофеля в пакетике, и поднял глаза.
– Все в порядке? – спросил он.
Обычно эта фраза служила универсальным приветствием. Сегодня это был вопрос.
Рикмен усмехнулся:
– Больше, чем в порядке. – Он повесил пальто за дверью, затем взял из лотка памятную записку и, скатав в шарик, бросил в корзину. – Я хотел бы назначить срочное совещание. Собери всех, кого только сможешь. Не хочу, чтобы мое возвращение выглядело так, будто я тайком пробрался через заднюю дверь.
Первыми Фостер оповестил офицеров, работавших в тот момент в отделе. Одного из детективов он послал на кухню – посмотреть, не шатается ли там кто-нибудь. Потом поручил обзвонить офицеров, занятых на опросах и других направлениях расследования.
Совещание было запланировано на шестнадцать часов, и реакция последовала исключительная. Прибыла почти вся дневная смена: никто не хотел пропустить развязку этой маленькой драмы.
Рикмен подождал еще несколько минут после назначенного времени. Он знал, что Фостер не объяснял причину столь раннего сбора, поэтому представлял, сколько слухов незамедлительно возникнет – как о его отставке, так и о реабилитации. Уж Рикмен-то знал копов. Он только надеялся, что о реабилитации будут болтать с большим энтузиазмом.
Он вошел, и воцарилась тишина. Проходя через комнату, заметил несколько удивленных взглядов. Рикмен знал, что ему придется найти способ еще раз объединить участников этого дела в команду, сплоченность которой нарушена спорами, был ли он виновен или произошло недоразумение. Ему необходимо было привести их к согласию. Быстрый осмотр комнаты подсказал Рикмену тему для обсуждения. Пакет с вещдоком был засунут под один из стульев, рапорты валялись на столах, хотя им давно надлежало быть подшитыми и заархивированными. Повсюду пластиковые стаканчики, пакетики из-под сластей и картофеля, корзины переполнены картонками из-под сандвичей и выброшенными бумагами.
– В этом помещении, – произнес он выразительно, – ужасающий бардак.
На лицах некоторых офицеров он увидел негодование. Это те, предположил он, кто поставил против него.
– Мы проводим расследование особо важного дела, сидя в комнате, напоминающей спальню тинейджера.
Люди начали переглядываться. Даже те, кто был у него в чести, почувствовали себя пристыженными. Ну что ж, ладно. Значит, они не будут злорадствовать над товарищами и делиться на группы.
– Вещественные доказательства должны быть упакованы, подписаны, зарегистрированы и сданы в хранилище сразу же по прибытии. Никаких отклонений, никаких проволочек. Рапорты должны быть написаны немедленно по возвращении в офис и сданы диспетчеру группы «Холмс». Все понятно?
Им было понятно.
Он затребовал устный отчет о проведенной работе за этот день. Служба поддержки беженцев продолжала гнуть свою линию, утверждая, что они не в состоянии работать быстрее по идентификации девушки, поэтому чиновник по связям с общественностью попросил помощи у землячеств: возможно, удастся таким способом достичь некоторого прогресса.
– Хорошо, – сказал Рикмен. – Я организую пресс-конференцию, покажем портрет девушки, выполненный художником, в выпуске региональных новостей. Быть может, это поспособствует пробуждению чьей-нибудь памяти.
– Сэр? – Рикмен узнал слегка пришепетывающий ланкаширский акцент Танстолла. – Не хочу выглядеть глупо, сэр, но почему бы просто не предъявить ее фото?
– Потому что не хочу расстраивать показом фотографии мертвой девушки всех этих мамочек-папочек, смотрящих телик вместе с детьми во время вечернего чая.
Танстолл не уловил сарказма в голосе Рикмена.
– А-а, – проговорил он довольно. – Понятно.
Рикмен колебался. Он не знал, как объяснить факт своего возвращения к этому расследованию. Он не хотел, чтобы его слова прозвучали как попытка обороны, но и не желал, чтобы эта история осталась предметом дальнейших кривотолков.
– Сэр? – Это снова Танстолл. – Вы навсегда вернулись, сэр?
– Да, Танстолл, – сказал Рикмен.
– Просто мы слышали, что ваш брат совсем больной, сэр.
Рикмен не мог сказать, был ли этот человек превосходным актером или непроходимым тупицей: в его голосе не было ни капли иронии, а на лице – ни тени ухмылки. Зато все остальные шутку прекрасно поняли.
Перед ним была дилемма: сохранять достоинство и выглядеть при этом идиотом либо воспринять все с юмором. Рикмен ответил, как будто вопрос был ироническим:
– Скажем так, произошло чудесное исцеление.
Улыбок мало. Смех, выдаваемый за кашель.
Танстолл, единственный, кто шутки не понял, не унимался:
– Ну а что за штука с этой донорской кровью, сэр?
Рикмен не ожидал такой наглости. Он заметил, что некоторые неловко заерзали, считая, что товарищ слишком далеко зашел. Посмотрев в лицо Танстоллу, он увидел лишь кроткое смущение. Тот понял, что допустил ляп, но не знал где и как. Что ж, это давало Рикмену возможность разрядить атмосферу.
– Кровь была похищена из донорской партии, – начал он, тщательно подбирая слова. Поднявшийся ропот изумления заставил его повысить голос: – Служба внутренней безопасности ведет расследование, но я хотел бы предложить и вам опросить весь персонал, работавший на донорском пункте в тот день, я подчеркиваю – всех, от регистратора до водителя. – Эти слова встретили всеобщее одобрение, и Рикмен кожей почувствовал, что выигрывает. – Где детектив Харт?
– Здесь, босс, – откликнулась Наоми.
Она назвала его «босс», принимая его восстановление в качестве руководителя расследования и ясно показывая остальным, что она думает по этому поводу.
– Я хотел бы, чтобы вы возглавили расследование этой маленькой грязной аферы.
– Есть. – Она выглядела довольной.
Это самое малое, подумал Рикмен, что он может сделать для нее за то, что она всегда была на его стороне.
Глава 16
– Тебе не кажется, что ты пьешь слишком много кофе? – спросила Грейс.
В пять часов они с Натальей устроили небольшой перерыв.
– Я столько курю, что не стоит переживать о лишней чашечке кофе. – Наталья встряхнула головой, отбрасывая волосы назад, и искоса посмотрела на Грейс. – А вот тебе взбодриться кофеином не помешало бы.
Грейс взяла карту следующего пациента:
– Возможно, ты и права.
Джефф спал плохо, вскочил в три утра и в постель уже не вернулся. За завтраком он заметно нервничал, словно ожидая, что вот-вот что-то произойдет. Они так и не поговорили.
Она вздохнула и потянулась к телефону сообщить в регистратуру, что ее кофе-брейк закончился.
Следующей пациенткой была чешская цыганка. В ее медицинской карте значилось, что ей двадцать семь, но выглядела она гораздо старше: усталое, изнуренное лицо испещрено морщинами, волнистые иссиня-черные волосы собраны в пучок. Пока она говорила – с Натальиным переводом, гладким и ненавязчивым, как всегда, – Грейс заметила, что женщина избегает смотреть на нее. Цыганка обращалась к Наталье, немного отвернувшись от Грейс. «Словно хочет от меня спрятаться», – подумала Грейс.
– Они живут ввосьмером в доме с двумя спальнями, – переводила Наталья с чешского. – Там нет воды. Ее малышка болеет.
– Ребенок здесь? – спросила Грейс. Чехи часто приходили на прием целыми семьями. – Я могла бы ее посмотреть.
Наталья перевела, и женщина, нервно потирая ладони, что-то ответила по-чешски.
– Она говорит, что пришла сюда не из-за ребенка.
Грейс ждала, и женщина заговорила снова.
– Она пришла из-за своего жилья. Оно совсем не годится для восьми человек, – перевела Наталья.
Грейс удивленно подняла брови.
– Если ваш ребенок болеет, я могу помочь вам заставить домовладельца улучшить ваши условия – сделать ремонт, например, – сказала Грейс. – Но, простите, обеспечение жильем – не моя работа.
Женщина слушала Наталью с возрастающим раздражением. Наталья, похоже, не хотела переводить последовавшую реплику.
– Смелее, – подбодрила Грейс. – Я толстокожая.
– Это было оскорбление.
Грейс продолжила:
– Представители Службы поддержки беженцев будут здесь завтра. Вам стоило бы переговорить с ними. – Она подождала, пока Наталья переведет. – Если вы болеете, я буду вас лечить. Вот это моя работа.
Пока Наталья переводила последнюю фразу Грейс, цыганка смотрела на доктора с укоризной, в ее черных глазах блестела горькая обида.
Затем она что-то сказала уже Наталье, и та сердито ответила. Женщина подхватилась и живо направилась к двери.
– Подождите. – Грейс поняла, что не давало ей покоя во время приема. Ей была знакома эта женщина.
Та остановилась и повернулась, глядя с откровенным презрением.
– Спроси, у нее есть сын шести лет? – сказала Грейс.
Женщина слушала Наталью, и выражение ее глаз менялось: теперь во взгляде сквозил страх.
– Как Томаш? – спросила Грейс, адресуя вопрос женщине напрямую.
Услышав имя, та побледнела.
– Простите, – сказала она по-английски. – Вы ошибаетесь. – Цыганка быстро направилась к двери и поспешно вышла.
Грейс вскочила, готовая догнать, но ее остановила Наталья.
– Оставь ее, Грейс, – попросила она.
– Не помнишь ее? – Грейс возбужденно схватила «мышку» и стала просматривать в компьютере файл пациенток со ссылками на анамнезы детей. – Она была здесь в прошлом году. Но только под другим именем. Заявление о предоставлении убежища было отклонено, и их выслали на родину.
Наталья выхватила у нее «мышку».
– Ну и что с того, что она бывала здесь раньше? – спросила она нервно и продолжила, понизив голос: – Цыганам нужно пробыть здесь всего несколько месяцев, чтобы заработать денег на сельскохозяйственных работах. Что в этом такого? Больше желающих-то нет.
Раньше чешские цыгане могли приезжать в Англию на несколько месяцев в летне-осенний период для работы на фермах за плату ниже узаконенной минимальной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55
– Возможно, мне просто не повезло. – Рикмен повернулся к Мэйли. – Вы проверяли сданную кровь? Есть недостача?
Прежде чем ответить, Мэйли взглянул на Хинчклифа, затем произнес:
– В вашей порции не хватает примерно пятидесяти миллилитров. С пятьюдесятью миллилитрами крови можно наделать много гадостей.
– А то я не знаю, – произнес Рикмен с горечью. – Еще какие-нибудь контейнеры с кровью повреждены?
– Мы сейчас проверяем, – ответил Мэйли. – Некоторые должны были уже использовать.
Рикмен посмотрел на Хинчклифа:
– Восстановите меня.
– Полицейский участок Хай-Парк-стрит. Завтра же с утра.
Рикмен покачал головой:
– Нет.
Хинчклиф прищурился. Прежде чем он успел разозлиться на такое грубое нарушение субординации, Рикмен продолжил:
– Видите ли, сэр, я должен закончить это расследование.
– Не может быть и речи, – отрезал Хинчклиф.
Мэйли начал подниматься со стула:
– Мне нужно… – Он махнул в сторону двери.
– Сядь, Тони, – сказал Хинчклиф.
Мэйли бросил на Рикмена извиняющийся взгляд и сел.
– Сэр, – настойчиво продолжил Рикмен, – если вы направите меня на другую работу, вы тем самым подтвердите, что все-таки что-то было в этой… – Он пренебрежительно взмахнул рукой – … улике и что я с помощью какой-то уловки сумел вывернуться. – Он посмотрел Хинчклифу прямо в глаза. – Будут думать, что вы мне не доверяете.
Он шел на риск, при свидетеле заявляя начальнику, что тот не прав и как ни трудно старшему инспектору изменить свое решение, но, отодвинув проблему сейчас, он получит еще большую в будущем.
– Восстановите меня, – еще раз повторил Рикмен.
Он ждал ответа тридцать мучительных секунд.
Рикмен заглянул в свой кабинет. Хинчклиф добросовестно переориентировал его работу. Лоток для входящих был пуст, в нем лежал только один лист с указанием, набранным крупным шрифтом: «Всю корреспонденцию, пришедшую на имя инспектора-детектива Рикмена, следует переправлять в кабинет старшего инспектора-детектива Хинчклифа».
Фостер оторвался от позднего ланча, состоявшего из сандвича с ветчиной и хрустящего картофеля в пакетике, и поднял глаза.
– Все в порядке? – спросил он.
Обычно эта фраза служила универсальным приветствием. Сегодня это был вопрос.
Рикмен усмехнулся:
– Больше, чем в порядке. – Он повесил пальто за дверью, затем взял из лотка памятную записку и, скатав в шарик, бросил в корзину. – Я хотел бы назначить срочное совещание. Собери всех, кого только сможешь. Не хочу, чтобы мое возвращение выглядело так, будто я тайком пробрался через заднюю дверь.
Первыми Фостер оповестил офицеров, работавших в тот момент в отделе. Одного из детективов он послал на кухню – посмотреть, не шатается ли там кто-нибудь. Потом поручил обзвонить офицеров, занятых на опросах и других направлениях расследования.
Совещание было запланировано на шестнадцать часов, и реакция последовала исключительная. Прибыла почти вся дневная смена: никто не хотел пропустить развязку этой маленькой драмы.
Рикмен подождал еще несколько минут после назначенного времени. Он знал, что Фостер не объяснял причину столь раннего сбора, поэтому представлял, сколько слухов незамедлительно возникнет – как о его отставке, так и о реабилитации. Уж Рикмен-то знал копов. Он только надеялся, что о реабилитации будут болтать с большим энтузиазмом.
Он вошел, и воцарилась тишина. Проходя через комнату, заметил несколько удивленных взглядов. Рикмен знал, что ему придется найти способ еще раз объединить участников этого дела в команду, сплоченность которой нарушена спорами, был ли он виновен или произошло недоразумение. Ему необходимо было привести их к согласию. Быстрый осмотр комнаты подсказал Рикмену тему для обсуждения. Пакет с вещдоком был засунут под один из стульев, рапорты валялись на столах, хотя им давно надлежало быть подшитыми и заархивированными. Повсюду пластиковые стаканчики, пакетики из-под сластей и картофеля, корзины переполнены картонками из-под сандвичей и выброшенными бумагами.
– В этом помещении, – произнес он выразительно, – ужасающий бардак.
На лицах некоторых офицеров он увидел негодование. Это те, предположил он, кто поставил против него.
– Мы проводим расследование особо важного дела, сидя в комнате, напоминающей спальню тинейджера.
Люди начали переглядываться. Даже те, кто был у него в чести, почувствовали себя пристыженными. Ну что ж, ладно. Значит, они не будут злорадствовать над товарищами и делиться на группы.
– Вещественные доказательства должны быть упакованы, подписаны, зарегистрированы и сданы в хранилище сразу же по прибытии. Никаких отклонений, никаких проволочек. Рапорты должны быть написаны немедленно по возвращении в офис и сданы диспетчеру группы «Холмс». Все понятно?
Им было понятно.
Он затребовал устный отчет о проведенной работе за этот день. Служба поддержки беженцев продолжала гнуть свою линию, утверждая, что они не в состоянии работать быстрее по идентификации девушки, поэтому чиновник по связям с общественностью попросил помощи у землячеств: возможно, удастся таким способом достичь некоторого прогресса.
– Хорошо, – сказал Рикмен. – Я организую пресс-конференцию, покажем портрет девушки, выполненный художником, в выпуске региональных новостей. Быть может, это поспособствует пробуждению чьей-нибудь памяти.
– Сэр? – Рикмен узнал слегка пришепетывающий ланкаширский акцент Танстолла. – Не хочу выглядеть глупо, сэр, но почему бы просто не предъявить ее фото?
– Потому что не хочу расстраивать показом фотографии мертвой девушки всех этих мамочек-папочек, смотрящих телик вместе с детьми во время вечернего чая.
Танстолл не уловил сарказма в голосе Рикмена.
– А-а, – проговорил он довольно. – Понятно.
Рикмен колебался. Он не знал, как объяснить факт своего возвращения к этому расследованию. Он не хотел, чтобы его слова прозвучали как попытка обороны, но и не желал, чтобы эта история осталась предметом дальнейших кривотолков.
– Сэр? – Это снова Танстолл. – Вы навсегда вернулись, сэр?
– Да, Танстолл, – сказал Рикмен.
– Просто мы слышали, что ваш брат совсем больной, сэр.
Рикмен не мог сказать, был ли этот человек превосходным актером или непроходимым тупицей: в его голосе не было ни капли иронии, а на лице – ни тени ухмылки. Зато все остальные шутку прекрасно поняли.
Перед ним была дилемма: сохранять достоинство и выглядеть при этом идиотом либо воспринять все с юмором. Рикмен ответил, как будто вопрос был ироническим:
– Скажем так, произошло чудесное исцеление.
Улыбок мало. Смех, выдаваемый за кашель.
Танстолл, единственный, кто шутки не понял, не унимался:
– Ну а что за штука с этой донорской кровью, сэр?
Рикмен не ожидал такой наглости. Он заметил, что некоторые неловко заерзали, считая, что товарищ слишком далеко зашел. Посмотрев в лицо Танстоллу, он увидел лишь кроткое смущение. Тот понял, что допустил ляп, но не знал где и как. Что ж, это давало Рикмену возможность разрядить атмосферу.
– Кровь была похищена из донорской партии, – начал он, тщательно подбирая слова. Поднявшийся ропот изумления заставил его повысить голос: – Служба внутренней безопасности ведет расследование, но я хотел бы предложить и вам опросить весь персонал, работавший на донорском пункте в тот день, я подчеркиваю – всех, от регистратора до водителя. – Эти слова встретили всеобщее одобрение, и Рикмен кожей почувствовал, что выигрывает. – Где детектив Харт?
– Здесь, босс, – откликнулась Наоми.
Она назвала его «босс», принимая его восстановление в качестве руководителя расследования и ясно показывая остальным, что она думает по этому поводу.
– Я хотел бы, чтобы вы возглавили расследование этой маленькой грязной аферы.
– Есть. – Она выглядела довольной.
Это самое малое, подумал Рикмен, что он может сделать для нее за то, что она всегда была на его стороне.
Глава 16
– Тебе не кажется, что ты пьешь слишком много кофе? – спросила Грейс.
В пять часов они с Натальей устроили небольшой перерыв.
– Я столько курю, что не стоит переживать о лишней чашечке кофе. – Наталья встряхнула головой, отбрасывая волосы назад, и искоса посмотрела на Грейс. – А вот тебе взбодриться кофеином не помешало бы.
Грейс взяла карту следующего пациента:
– Возможно, ты и права.
Джефф спал плохо, вскочил в три утра и в постель уже не вернулся. За завтраком он заметно нервничал, словно ожидая, что вот-вот что-то произойдет. Они так и не поговорили.
Она вздохнула и потянулась к телефону сообщить в регистратуру, что ее кофе-брейк закончился.
Следующей пациенткой была чешская цыганка. В ее медицинской карте значилось, что ей двадцать семь, но выглядела она гораздо старше: усталое, изнуренное лицо испещрено морщинами, волнистые иссиня-черные волосы собраны в пучок. Пока она говорила – с Натальиным переводом, гладким и ненавязчивым, как всегда, – Грейс заметила, что женщина избегает смотреть на нее. Цыганка обращалась к Наталье, немного отвернувшись от Грейс. «Словно хочет от меня спрятаться», – подумала Грейс.
– Они живут ввосьмером в доме с двумя спальнями, – переводила Наталья с чешского. – Там нет воды. Ее малышка болеет.
– Ребенок здесь? – спросила Грейс. Чехи часто приходили на прием целыми семьями. – Я могла бы ее посмотреть.
Наталья перевела, и женщина, нервно потирая ладони, что-то ответила по-чешски.
– Она говорит, что пришла сюда не из-за ребенка.
Грейс ждала, и женщина заговорила снова.
– Она пришла из-за своего жилья. Оно совсем не годится для восьми человек, – перевела Наталья.
Грейс удивленно подняла брови.
– Если ваш ребенок болеет, я могу помочь вам заставить домовладельца улучшить ваши условия – сделать ремонт, например, – сказала Грейс. – Но, простите, обеспечение жильем – не моя работа.
Женщина слушала Наталью с возрастающим раздражением. Наталья, похоже, не хотела переводить последовавшую реплику.
– Смелее, – подбодрила Грейс. – Я толстокожая.
– Это было оскорбление.
Грейс продолжила:
– Представители Службы поддержки беженцев будут здесь завтра. Вам стоило бы переговорить с ними. – Она подождала, пока Наталья переведет. – Если вы болеете, я буду вас лечить. Вот это моя работа.
Пока Наталья переводила последнюю фразу Грейс, цыганка смотрела на доктора с укоризной, в ее черных глазах блестела горькая обида.
Затем она что-то сказала уже Наталье, и та сердито ответила. Женщина подхватилась и живо направилась к двери.
– Подождите. – Грейс поняла, что не давало ей покоя во время приема. Ей была знакома эта женщина.
Та остановилась и повернулась, глядя с откровенным презрением.
– Спроси, у нее есть сын шести лет? – сказала Грейс.
Женщина слушала Наталью, и выражение ее глаз менялось: теперь во взгляде сквозил страх.
– Как Томаш? – спросила Грейс, адресуя вопрос женщине напрямую.
Услышав имя, та побледнела.
– Простите, – сказала она по-английски. – Вы ошибаетесь. – Цыганка быстро направилась к двери и поспешно вышла.
Грейс вскочила, готовая догнать, но ее остановила Наталья.
– Оставь ее, Грейс, – попросила она.
– Не помнишь ее? – Грейс возбужденно схватила «мышку» и стала просматривать в компьютере файл пациенток со ссылками на анамнезы детей. – Она была здесь в прошлом году. Но только под другим именем. Заявление о предоставлении убежища было отклонено, и их выслали на родину.
Наталья выхватила у нее «мышку».
– Ну и что с того, что она бывала здесь раньше? – спросила она нервно и продолжила, понизив голос: – Цыганам нужно пробыть здесь всего несколько месяцев, чтобы заработать денег на сельскохозяйственных работах. Что в этом такого? Больше желающих-то нет.
Раньше чешские цыгане могли приезжать в Англию на несколько месяцев в летне-осенний период для работы на фермах за плату ниже узаконенной минимальной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55