Им этого было достаточно, чтобы по возвращении содержать семью в течение всей зимы. Но теперь законы изменились: цыгане должны были подавать прошение о предоставлении убежища, иначе их, как положено, высылали домой.
– Я знаю, для чего они едут, Наталья.
Гнев сверкал в темных глазах подруги, поэтому Грейс добавила:
– Я ничего не имею против нее.
– Тогда почему ты ее травишь?
Грейс ушам своим не поверила.
– Я? Травлю? – повторила она. – Боже праведный, ты же не думаешь, что я донесу на нее в иммиграционную службу?
Наталья, похоже, смутилась, но пересилила себя и, расправив плечи, осведомилась:
– Тогда к чему все эти вопросы?
– А к тому, – проговорила Грейс, чувствуя, что сама закипает, – что у ее сына Томаша диабет. Если Томаш не получит нужного лечения, он может умереть.
Пораженная, Наталья прижала руку к груди.
– Прости меня, – сказала она. – Это все из-за… той убитой девушки…
Сердце екнуло. Грейс показалось, что она на грани какого-то признания, но Наталья, видимо, передумала продолжать.
В сознании Грейс опять пронеслось как вспышка: полудетское лицо, пустые пугающие зеленые глаза, густая кровь, выползающая из бака.
– При чем здесь она? – спросила Грейс, подавляя подступившую тошноту.
Наталья опустила голову:
– Полагаю, меня это выбило из колеи.
У Грейс появилось ощущение, что та старательно уходит от другой, более страшной темы.
– Но почему на тебя это так подействовало?
– Вечно тебе надо все знать! – взорвалась Наталья.
Грейс была ошеломлена этим упреком:
– Наталья, да разве я когда-нибудь лезла тебе в душу?!
– Пойду покурю. – Наталья, не отвечая на упрек Грейс, схватила свою куртку и сумочку.
Следующих двух пациентов Грейс приняла, объясняясь с помощью мимики и простейших английских слов. Она никогда раньше не видела, чтобы Наталья так нервничала. Та несколько раз, пока курила на морозе, звонила кому-то по мобильному телефону. Грейс слышала приглушенные обрывки фраз на сербскохорватском.
Грейс сделала запись для патронажной сестры, чтобы та дозвонилась до цыганской семьи и осмотрела детей. Понадобится переводчик, но, видимо, Наталья тут им не помощница.
Грейс задумалась о людях, которых ежедневно видела у себя на приеме. Что заставляет их идти на риск, всеми правдами и неправдами ища способа остаться здесь вместе с семьями? Через какой ужас должна была пройти Наталья, когда убили ее родителей? И еще она размышляла о Джеффе. Что могло произойти между братьями, если сейчас он не желал помочь попавшему в беду Саймону?
Джефф Рикмен, перед тем как уйти домой, сдал под расписку телефон спецсвязи. Было девять тридцать вечера, он был измучен недосыпом и нервным напряжением, но как все же замечательно снова оказаться на работе! Теперь ему предстоит налаживать отношения с Грейс, потому что утром он был еще в вынужденном отпуске, а когда Хинчклиф вызвал его в участок, уехал, не оставив ей ни записки, ни сообщения.
– Что вы успели сделать? – Он разговаривал с невозможно юным детективом со здоровым румянцем на лице и двухдневной «щетиной», представлявшей собой не более чем пушок на верхней губе и подбородке.
– Массу звонков, босс. Но все они говорят одно и то же. – Он протянул Рикмену пачку бумаги. На каждом листе дата, время звонка, пол, имя и телефон абонента.
Рикмен бегло просмотрел полдюжины первых. Таксисты, проститутки, жители квартир и домов в районе Хоуп-стрит – все утверждали, что жертва искала клиентов.
– Это заставляет нас вернуться на улицы, – сказал он, возвращая записи.
«Это заставляет нас вернуться на улицы», – думал он за рулем по дороге домой. Уличная жизнь, уличные ценности, девицы, зарабатывающие на улице. Мужчины, грабящие этих девиц. И это заставляет его… вернуться к себе. К тому вечеру два месяца назад, когда он потерял контроль над собой и уже почти утратил представление о том, кто он такой. Или порочное бездумное животное, каким он стал в тот вечер, это и есть его истинное «я»? Эта мысль неотступно преследовала его с тех пор, потому что все годы, прошедшие со времени детства, он твердил самому себе, что сможет изменить себя, что ярость не будет управлять им, что правоту нельзя доказывать кулаками.
Он бросил ключи в низкую вазу у зеркала в прихожей, а пальто – на перила лестницы. В доме было тихо.
– Грейс? – крикнул он наверх.
Он нашел ее спящей на диване в гостиной. Медицинский журнал лежал на коленях. Она была бледной, какой-то взъерошенной и выглядела ранимой и беззащитной. Иногда она хмурила брови, когда мимолетное сновидение тревожило ее.
Камин еле горел. Он добавил дров и сел на пол рядом с диваном, глядя, как отблески огня играют на ее лице, смягчая его черты. Он почувствовал обжигающую любовь и страстное желание защитить, хотя он и не знал от чего.
Через какое-то время она завозилась и застонала.
– Ш-ш-ш, – прошептал он, убирая упавший локон у нее со лба. – Все хорошо.
Грейс открыла глаза, и блики огня заплясали в них, как будто она смеялась.
– Привет, – сонно пробормотала она.
– И тебе привет. – Он поцеловал ее, и поначалу она ответила, но затем, словно опомнившись, оттолкнула его, сонная и хмурая.
– Не прикасайся ко мне, Рикмен.
– Что? – спросил он, округлив глаза.
– Сам знаешь что. – Она приподнялась на локте. – Я жду объяснений, Джефф.
– Меня восстановили… – Он надеялся увести ее от более трудных тем.
Она хмыкнула:
– Что, ваш маленький заговор с Ли Фостером увенчался успехом?
Он смотрел на огонь.
– Ну?! – воскликнула она, уже полностью проснувшись. – Почему ты не можешь быть со мной откровенным?
– Потому, – начал он, еще не в силах смотреть на нее, – что я не могу быть с тобой откровенным.
– Я сдаюсь, – сказала она. – Я всего лишь любитель. А у тебя годы учебы у профессиональных трепачей и лгунов.
Он поморщился:
– Я никогда не лгал тебе, Грейс.
– Ну, значит, ты был не вполне правдив.
Он не мог с этим спорить. Он не был правдив. Для этого были причины, но ни одну из них он не мог обсуждать с Грейс.
– Я пытаюсь защитить тебя, Грейс, – выдавил он наконец.
– Это от чего же?
Что тут скажешь? От того, чего он и сам стыдится? От грязной стороны его работы? А может, в конечном счете от самого себя.
Она отлично его знала и будто читала его мысли.
– Работа, – сказала Грейс. – Мужское дело.
Он не ответил. Если это худшее, что она о нем думает, то, вероятно, он еще легко отделался. Они надолго замолчали. Огонь с радостным треском плясал в камине, а он мучился, думая, что же сказать, чтобы не увеличивать расстояние между ними.
Грейс села, спустила ноги на пол и, засунув руки под бедра, пристально разглядывала его профиль, словно внушая рассказать ей все.
– Ты в самом деле не собираешься мне ничего объяснить?
– Это рабочие моменты, – с неохотой произнес он. – Я не могу их обсуждать.
– Ладно, но тогда ты хоть для себя реши: это конфиденциальная информация или ты хочешь защитить меня. – Ее светло-голубые глаза темнели, когда она злилась, вот и сейчас они стали серо-голубыми.
– Извини, Грейс, я и не думал…
– Мне лгать? – подсказала она.
– Я хотел сказать «держать тебя в неведении».
Наконец Грейс вздохнула:
– Твой брат звонил сегодня вечером.
– Вот как. – Его голос вдруг упал до шепота.
Она строго смотрела на него, ожидая продолжения. Он не мог поднять на нее глаза.
– Мог бы и спросить, как он себя чувствует!
– Грейс…
– Он душевно страдает, он сбит с толку. Не понимает, почему брат не хочет его видеть.
– Я был у него, – с трудом выдавил Рикмен. – Дважды.
– Но ты этого не хотел.
Он горько усмехнулся:
– Ну, это совсем другой вопрос.
– У нас впереди уйма времени, – сказала она тихим и печальным голосом, проникшим прямо в его сердце.
Он заговорил, пытаясь рассеять ее обиду:
– Все очень сложно… Я пока не понимаю, как ко всему этому относиться. Я не знаю, о чем стоит говорить, а о чем лучше забыть навсегда.
– Ты полагаешь, нужно отмерять и взвешивать каждое слово, прежде чем мне его сказать?
– Грейс, я не о том. – Он протянул руку, чтобы дотронуться до ее лица, но она уже встала и уходила прочь, теперь на ее щеках полыхал румянец ярости.
– Проблема в том, Джефф, что ты мне совсем ничего не говоришь.
– Я всю жизнь прятал это глубоко в себе, Грейс.
Она остановилась в дверном проеме спиной к нему, но он ощущал, что она внимательно ловит каждое его слово.
– Я даже вспоминать не хочу свое детство, – сказал Рикмен. – Я справился с этим, сбросил с себя, а теперь мой брат, который, между прочим, ушел двадцать пять лет назад, вдруг желает об этом поговорить. Вот только чертовски поздно!
Грейс повернулась к нему:
– Я не твой брат, Джефф.
Он чувствовал неловкость и не мог смотреть ей в глаза.
– Думаешь, я буду шокирована? – спросила она. – Джефф, я изо дня день работаю с несчастными семьями и их несчастными детьми. Моя работа – помогать людям.
– Я не твой пациент, Грейс. – Он закрыл глаза: «Боже, почему я такой кретин?» – Я хочу сказать, что мне нужна твоя любовь, а не… – Он чуть было не сказал: «… а не твоя профессиональная забота», но это тоже прозвучало бы грубо, а он в самом деле не хотел причинять ей боль.
Но ее прелестное лицо было искажено болью, и она с трудом заставила себя выговорить:
– Я живу… Я люблю тебя. А люди, которые любят друг друга, друг другу и помогают.
Рикмен начал было отвечать, но она уже ушла, закрыв за собой дверь.
Глава 17
Грейс присела на корточки рядом с ревущей девчонкой и попыталась ее успокоить. Вокруг них шумело отделение экстренной помощи: раздавались телефонные звонки, слышались слова ободрения и поддержки, четкие инструкции врачей и сестер, иногда крики боли и рыдания облегчения.
Кирсти Брукс загремела с велосипеда по дороге в школу и выбила передние зубы. Ей было шестнадцать, и в списке ее увлечений – если б, конечно, кому-то вдруг пришла в голову идея попросить ее составить такой список – были парни, косметика, шмотки, поп-музыка… и еще раз парни. Именно в такой последовательности. Энди Картер, старшеклассник, околачивается у дверей школы, потому что хочет проводить ее домой.
Спрашивает, можно ли присесть к ней за столик в школьной столовой. На нее обращают внимание. У Энди есть мотоцикл. И вот теперь, на грани несомненного признания, на пороге искушения, жизнь ее рухнула.
– Я выгляжу как кошмарная уродина! – выкрикнула она, голос сорвался на визг. Губы и язык распухли, и любое произнесенное слово вызывало боль. Она страдала, стонала и закрывала лицо руками.
Мать Кирсти стала извиняться, но Грейс покачала головой. Она держала Кирсти за руку и говорила мягко, но настойчиво, объясняя, что произойдет, когда придет машина «скорой помощи» и отвезет ее в Стоматологический центр.
– Мы собрали выбитые зубы, – утешала Грейс. – Там смогут поставить их на место.
– Ага, сейчас! – Слезы боли и жалости к себе исчертили щеки Кирсти.
– Когда опухоль спадет, тебе поставят скобки, чтобы зубы были прямыми.
– Скобки! О боже…
Слезы полились ручьем, и Грейс, желая подбодрить ее, сказала:
– Прекрати, готова спорить, половина ребят в вашем классе носят скобки.
Кирсти пожала плечами, не желая вникать в смысл. Энди Картер станет гулять с девчонкой, которая носит скобки на зубах? Ни за что!
– Вам не понять! – рыдала она.
На стоянку въехала «скорая помощь». Грейс подняла глаза, но регистратор сделала знак, что еще рано.
– Том Круз носит на зубах скобки, – сообщила Грейс.
– Не может быть!
– Еще как может, – уверила Грейс. – С тех пор как поставил новые коронки.
Глаза Кирсти стали круглыми от удивления.
– Коронки?
– А почему, ты думаешь, голливудские звезды щеголяют безукоризненными улыбками?
Девочка на минутку над этим задумалась, прикладывая салфетку то к глазам, то ко рту.
– Я считала, что они… это… ну, рождены шикарными.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55
– Я знаю, для чего они едут, Наталья.
Гнев сверкал в темных глазах подруги, поэтому Грейс добавила:
– Я ничего не имею против нее.
– Тогда почему ты ее травишь?
Грейс ушам своим не поверила.
– Я? Травлю? – повторила она. – Боже праведный, ты же не думаешь, что я донесу на нее в иммиграционную службу?
Наталья, похоже, смутилась, но пересилила себя и, расправив плечи, осведомилась:
– Тогда к чему все эти вопросы?
– А к тому, – проговорила Грейс, чувствуя, что сама закипает, – что у ее сына Томаша диабет. Если Томаш не получит нужного лечения, он может умереть.
Пораженная, Наталья прижала руку к груди.
– Прости меня, – сказала она. – Это все из-за… той убитой девушки…
Сердце екнуло. Грейс показалось, что она на грани какого-то признания, но Наталья, видимо, передумала продолжать.
В сознании Грейс опять пронеслось как вспышка: полудетское лицо, пустые пугающие зеленые глаза, густая кровь, выползающая из бака.
– При чем здесь она? – спросила Грейс, подавляя подступившую тошноту.
Наталья опустила голову:
– Полагаю, меня это выбило из колеи.
У Грейс появилось ощущение, что та старательно уходит от другой, более страшной темы.
– Но почему на тебя это так подействовало?
– Вечно тебе надо все знать! – взорвалась Наталья.
Грейс была ошеломлена этим упреком:
– Наталья, да разве я когда-нибудь лезла тебе в душу?!
– Пойду покурю. – Наталья, не отвечая на упрек Грейс, схватила свою куртку и сумочку.
Следующих двух пациентов Грейс приняла, объясняясь с помощью мимики и простейших английских слов. Она никогда раньше не видела, чтобы Наталья так нервничала. Та несколько раз, пока курила на морозе, звонила кому-то по мобильному телефону. Грейс слышала приглушенные обрывки фраз на сербскохорватском.
Грейс сделала запись для патронажной сестры, чтобы та дозвонилась до цыганской семьи и осмотрела детей. Понадобится переводчик, но, видимо, Наталья тут им не помощница.
Грейс задумалась о людях, которых ежедневно видела у себя на приеме. Что заставляет их идти на риск, всеми правдами и неправдами ища способа остаться здесь вместе с семьями? Через какой ужас должна была пройти Наталья, когда убили ее родителей? И еще она размышляла о Джеффе. Что могло произойти между братьями, если сейчас он не желал помочь попавшему в беду Саймону?
Джефф Рикмен, перед тем как уйти домой, сдал под расписку телефон спецсвязи. Было девять тридцать вечера, он был измучен недосыпом и нервным напряжением, но как все же замечательно снова оказаться на работе! Теперь ему предстоит налаживать отношения с Грейс, потому что утром он был еще в вынужденном отпуске, а когда Хинчклиф вызвал его в участок, уехал, не оставив ей ни записки, ни сообщения.
– Что вы успели сделать? – Он разговаривал с невозможно юным детективом со здоровым румянцем на лице и двухдневной «щетиной», представлявшей собой не более чем пушок на верхней губе и подбородке.
– Массу звонков, босс. Но все они говорят одно и то же. – Он протянул Рикмену пачку бумаги. На каждом листе дата, время звонка, пол, имя и телефон абонента.
Рикмен бегло просмотрел полдюжины первых. Таксисты, проститутки, жители квартир и домов в районе Хоуп-стрит – все утверждали, что жертва искала клиентов.
– Это заставляет нас вернуться на улицы, – сказал он, возвращая записи.
«Это заставляет нас вернуться на улицы», – думал он за рулем по дороге домой. Уличная жизнь, уличные ценности, девицы, зарабатывающие на улице. Мужчины, грабящие этих девиц. И это заставляет его… вернуться к себе. К тому вечеру два месяца назад, когда он потерял контроль над собой и уже почти утратил представление о том, кто он такой. Или порочное бездумное животное, каким он стал в тот вечер, это и есть его истинное «я»? Эта мысль неотступно преследовала его с тех пор, потому что все годы, прошедшие со времени детства, он твердил самому себе, что сможет изменить себя, что ярость не будет управлять им, что правоту нельзя доказывать кулаками.
Он бросил ключи в низкую вазу у зеркала в прихожей, а пальто – на перила лестницы. В доме было тихо.
– Грейс? – крикнул он наверх.
Он нашел ее спящей на диване в гостиной. Медицинский журнал лежал на коленях. Она была бледной, какой-то взъерошенной и выглядела ранимой и беззащитной. Иногда она хмурила брови, когда мимолетное сновидение тревожило ее.
Камин еле горел. Он добавил дров и сел на пол рядом с диваном, глядя, как отблески огня играют на ее лице, смягчая его черты. Он почувствовал обжигающую любовь и страстное желание защитить, хотя он и не знал от чего.
Через какое-то время она завозилась и застонала.
– Ш-ш-ш, – прошептал он, убирая упавший локон у нее со лба. – Все хорошо.
Грейс открыла глаза, и блики огня заплясали в них, как будто она смеялась.
– Привет, – сонно пробормотала она.
– И тебе привет. – Он поцеловал ее, и поначалу она ответила, но затем, словно опомнившись, оттолкнула его, сонная и хмурая.
– Не прикасайся ко мне, Рикмен.
– Что? – спросил он, округлив глаза.
– Сам знаешь что. – Она приподнялась на локте. – Я жду объяснений, Джефф.
– Меня восстановили… – Он надеялся увести ее от более трудных тем.
Она хмыкнула:
– Что, ваш маленький заговор с Ли Фостером увенчался успехом?
Он смотрел на огонь.
– Ну?! – воскликнула она, уже полностью проснувшись. – Почему ты не можешь быть со мной откровенным?
– Потому, – начал он, еще не в силах смотреть на нее, – что я не могу быть с тобой откровенным.
– Я сдаюсь, – сказала она. – Я всего лишь любитель. А у тебя годы учебы у профессиональных трепачей и лгунов.
Он поморщился:
– Я никогда не лгал тебе, Грейс.
– Ну, значит, ты был не вполне правдив.
Он не мог с этим спорить. Он не был правдив. Для этого были причины, но ни одну из них он не мог обсуждать с Грейс.
– Я пытаюсь защитить тебя, Грейс, – выдавил он наконец.
– Это от чего же?
Что тут скажешь? От того, чего он и сам стыдится? От грязной стороны его работы? А может, в конечном счете от самого себя.
Она отлично его знала и будто читала его мысли.
– Работа, – сказала Грейс. – Мужское дело.
Он не ответил. Если это худшее, что она о нем думает, то, вероятно, он еще легко отделался. Они надолго замолчали. Огонь с радостным треском плясал в камине, а он мучился, думая, что же сказать, чтобы не увеличивать расстояние между ними.
Грейс села, спустила ноги на пол и, засунув руки под бедра, пристально разглядывала его профиль, словно внушая рассказать ей все.
– Ты в самом деле не собираешься мне ничего объяснить?
– Это рабочие моменты, – с неохотой произнес он. – Я не могу их обсуждать.
– Ладно, но тогда ты хоть для себя реши: это конфиденциальная информация или ты хочешь защитить меня. – Ее светло-голубые глаза темнели, когда она злилась, вот и сейчас они стали серо-голубыми.
– Извини, Грейс, я и не думал…
– Мне лгать? – подсказала она.
– Я хотел сказать «держать тебя в неведении».
Наконец Грейс вздохнула:
– Твой брат звонил сегодня вечером.
– Вот как. – Его голос вдруг упал до шепота.
Она строго смотрела на него, ожидая продолжения. Он не мог поднять на нее глаза.
– Мог бы и спросить, как он себя чувствует!
– Грейс…
– Он душевно страдает, он сбит с толку. Не понимает, почему брат не хочет его видеть.
– Я был у него, – с трудом выдавил Рикмен. – Дважды.
– Но ты этого не хотел.
Он горько усмехнулся:
– Ну, это совсем другой вопрос.
– У нас впереди уйма времени, – сказала она тихим и печальным голосом, проникшим прямо в его сердце.
Он заговорил, пытаясь рассеять ее обиду:
– Все очень сложно… Я пока не понимаю, как ко всему этому относиться. Я не знаю, о чем стоит говорить, а о чем лучше забыть навсегда.
– Ты полагаешь, нужно отмерять и взвешивать каждое слово, прежде чем мне его сказать?
– Грейс, я не о том. – Он протянул руку, чтобы дотронуться до ее лица, но она уже встала и уходила прочь, теперь на ее щеках полыхал румянец ярости.
– Проблема в том, Джефф, что ты мне совсем ничего не говоришь.
– Я всю жизнь прятал это глубоко в себе, Грейс.
Она остановилась в дверном проеме спиной к нему, но он ощущал, что она внимательно ловит каждое его слово.
– Я даже вспоминать не хочу свое детство, – сказал Рикмен. – Я справился с этим, сбросил с себя, а теперь мой брат, который, между прочим, ушел двадцать пять лет назад, вдруг желает об этом поговорить. Вот только чертовски поздно!
Грейс повернулась к нему:
– Я не твой брат, Джефф.
Он чувствовал неловкость и не мог смотреть ей в глаза.
– Думаешь, я буду шокирована? – спросила она. – Джефф, я изо дня день работаю с несчастными семьями и их несчастными детьми. Моя работа – помогать людям.
– Я не твой пациент, Грейс. – Он закрыл глаза: «Боже, почему я такой кретин?» – Я хочу сказать, что мне нужна твоя любовь, а не… – Он чуть было не сказал: «… а не твоя профессиональная забота», но это тоже прозвучало бы грубо, а он в самом деле не хотел причинять ей боль.
Но ее прелестное лицо было искажено болью, и она с трудом заставила себя выговорить:
– Я живу… Я люблю тебя. А люди, которые любят друг друга, друг другу и помогают.
Рикмен начал было отвечать, но она уже ушла, закрыв за собой дверь.
Глава 17
Грейс присела на корточки рядом с ревущей девчонкой и попыталась ее успокоить. Вокруг них шумело отделение экстренной помощи: раздавались телефонные звонки, слышались слова ободрения и поддержки, четкие инструкции врачей и сестер, иногда крики боли и рыдания облегчения.
Кирсти Брукс загремела с велосипеда по дороге в школу и выбила передние зубы. Ей было шестнадцать, и в списке ее увлечений – если б, конечно, кому-то вдруг пришла в голову идея попросить ее составить такой список – были парни, косметика, шмотки, поп-музыка… и еще раз парни. Именно в такой последовательности. Энди Картер, старшеклассник, околачивается у дверей школы, потому что хочет проводить ее домой.
Спрашивает, можно ли присесть к ней за столик в школьной столовой. На нее обращают внимание. У Энди есть мотоцикл. И вот теперь, на грани несомненного признания, на пороге искушения, жизнь ее рухнула.
– Я выгляжу как кошмарная уродина! – выкрикнула она, голос сорвался на визг. Губы и язык распухли, и любое произнесенное слово вызывало боль. Она страдала, стонала и закрывала лицо руками.
Мать Кирсти стала извиняться, но Грейс покачала головой. Она держала Кирсти за руку и говорила мягко, но настойчиво, объясняя, что произойдет, когда придет машина «скорой помощи» и отвезет ее в Стоматологический центр.
– Мы собрали выбитые зубы, – утешала Грейс. – Там смогут поставить их на место.
– Ага, сейчас! – Слезы боли и жалости к себе исчертили щеки Кирсти.
– Когда опухоль спадет, тебе поставят скобки, чтобы зубы были прямыми.
– Скобки! О боже…
Слезы полились ручьем, и Грейс, желая подбодрить ее, сказала:
– Прекрати, готова спорить, половина ребят в вашем классе носят скобки.
Кирсти пожала плечами, не желая вникать в смысл. Энди Картер станет гулять с девчонкой, которая носит скобки на зубах? Ни за что!
– Вам не понять! – рыдала она.
На стоянку въехала «скорая помощь». Грейс подняла глаза, но регистратор сделала знак, что еще рано.
– Том Круз носит на зубах скобки, – сообщила Грейс.
– Не может быть!
– Еще как может, – уверила Грейс. – С тех пор как поставил новые коронки.
Глаза Кирсти стали круглыми от удивления.
– Коронки?
– А почему, ты думаешь, голливудские звезды щеголяют безукоризненными улыбками?
Девочка на минутку над этим задумалась, прикладывая салфетку то к глазам, то ко рту.
– Я считала, что они… это… ну, рождены шикарными.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55