Возбуждение быстро спало, когда стало ясно, что ожоги слишком свежие, а парнишки не подходят по возрасту.
Есть ли хоть крупица истины в домыслах прессы? – размышляла Грейс. Действительно ли существуют головорезы, избравшие своей мишенью национальные меньшинства города? В газетах все это окрестили вендеттой. Преступления-де имеют признаки кровной мести, в первую очередь – картинные методы убийства: София умирала долго и мучительно в мусорном контейнере от потери крови, четверо мужчин были заживо сожжены. Но это может быть и борьба за власть между иммигрантами: кто-то решил заявить о своем первенстве в среде беженцев. Но во внутренние разборки был вовлечен посторонний – белый английский мальчик, а это не имело никакого смысла.
Она была уверена, что Наталья что-то знает о Софии. Наталья работала переводчицей не только в клинике, но еще и в Городском совете и ряде благотворительных организаций. Следовательно, если даже она и не была лично знакома с Софией, то могла знать людей, которые с той встречались.
Один за другим поступили несколько жертв ДТП. Начавшаяся оттепель превратила дороги в идеальный каток.
Были и тяжелые: девушка с многочисленными ранениями, восемнадцатилетний юноша с открытым переломом. Затем столкновение автобуса с грузовиком доставило им сразу двадцать пострадавших. Закончив возиться с ними, Грейс вышла на улицу для короткой передышки.
– Ты в порядке, док?
– Ли?
Заботливый взгляд сержанта Фостера заставил ее улыбнуться: уж очень он был непохож на его обычный радостный цинизм.
– Бывают времена, когда я думаю, что жизнь была бы намного приятнее, если б я работала укладчицей товара в супермаркете. Тогда в моей жизни не было бы ничего страшнее необходимости объявить людям, что запасы их любимой крупы закончились, – поведала Грейс.
Он засмеялся – больше для того, чтобы подбодрить ее.
– Замучилась? – пожалел он Грейс и добавил раньше, чем смог остановиться: – Однако должен заметить: хирургическая роба тебе к лицу.
Она шлепнула его ладонью по руке, а он подчеркнуто картинно вздрогнул.
– Хотя, если серьезно, не понимаю, как вы тут работаете, – вздохнул Фостер.
– И это я слышу от человека, который расследует изнасилования, ограбления и убийства с целью наживы?
– Правда, у тебя есть уютный кабинет с чудными пациентами среднего класса, тебе не нужно распределять свое время между местом кровопролития и стадом беженцев.
– Мы работаем и с беженцами, спасаем людей, – сухо ответила Грейс. – Беженцы – люди, Ли. Все очень разные, интересные и достойные уважения.
– Ну да, – согласился он, сконфуженный тем, что Грейс подловила его на предрассудках. – Само собой разумеется. У тебя тяжелая работа.
Она улыбнулась:
– Здесь, в неотложке, мы спасаем от смерти больных, израненных, изувеченных – это ни с чем не сравнимое ощущение, когда ты вытащил человека с того света.
– Да, это здорово, – признал Фостер.
– Это не просто здорово, Ли, это счастье. – Она пожала плечами. – Но здесь оказываешь помощь и отправляешь в реанимацию, в другие отделения и можешь больше никогда не встретиться со спасенным человеком. А своих амбулаторных пациентов я хорошо знаю, знакома с их родственниками, детьми. Они приходят и делятся своими бедами и добрыми новостями: рождение, свадьба, получение вида на жительство. Я чувствую с ними связь, и это доставляет мне удовольствие.
– Ну, мне это не грозит. В нашем деле вряд ли возникнет желание познакомиться с родственниками убийц и насильников.
Грейс кивнула с пониманием:
– Мы заговорились, но ты ведь не для беседы со мной пришел.
– Я присутствовал на повторном вскрытии. У патологоанатомов нет уверенности, что именно послужило причиной смерти Софии, – сказал он, понимая, что лучше не употреблять прозвище «Кэрри» за пределами отдела, – наркотики или рана на бедре.
Грейс подавила тошноту – образ голого тела девушки промелькнул как на экране перед глазами.
– А поджарен… – Он вовремя спохватился и поправил себя. – Сегодня они начинают работать с жертвами поджога.
– Тебе тоже надо присутствовать?
Он кивнул:
– Небольшой перерыв, и назад – в мясную лавку.
– Ужасная работа. Твое присутствие обязательно на всех вскрытиях?
– Господи, – Фостер заметно побледнел, – хорошо бы не на всех. Зависит от того, насколько выдохся босс. – Тут он снова взбодрился. – Сейчас он переживает кражу со взломом, к которой я причастен.
Грейс улыбнулась, качая головой.
– Ладно, – сказал Фостер, – я побежал… – Он махнул в направлении морга.
Грейс остановила его вопросом:
– У Джеффа теперь все в порядке на работе?
– О чем ты?
– Это так ужасно для него – подозрение в убийстве.
– А он и не был под подозрением. Я же позаботился.
Грейс почувствовала оттенок неодобрения в его словах – Ли расценил ее вопрос как неверие в собственные возможности, – но не смогла остановиться и сказала с обидой:
– Тебе-то он доверяет.
– Ты хочешь узнать, не была ли это подстава?
– А была?
– Да, – ответил Фостер.
– Что же он от меня скрывает? – Сейчас, когда Ли кое-что ей рассказал, Грейс надеялась, что может добиться от него всей правды.
Но Фостер смотрел в сторону:
– Ты знаешь его лучше, чем кто-либо, док.
– Беда в том, что я в этом уже не уверена, – с горечью сказала Грейс. – У него есть брат, о котором я не знала, двое племянников… – Ужасная мысль пришла ей на ум, и она спросила: – Ли, а ты знал?…
– Нет, Грейс, – твердо сказал Фостер. – Я не знал о существовании его брата. – Должно быть, он разглядел недоверие на ее лице, потому что добавил: – Тебе надо понять, док: служба у нас такая – мы видим много дерьма. Людского дерьма. И каждый из нас нуждается в друге, который не предаст, прикроет тебя со спины.
Грейс нахмурилась:
– Значит, ты ничего мне не скажешь?…
Фостер не отвечал, но Грейс ждала, сурово и напряженно глядя ему в лицо.
Фостер в смущении запустил пятерню в волосы:
– Говорил же я, что ему лучше быть с тобой откровенным.
– Ли, договаривай, раз уж начал!…
Фостер покачал головой:
– Тебе бы самой у него спросить.
– Я пыталась. Много раз.
Он шумно выдохнул:
– Могу одно сказать: он не сделал ничего дурного. Джефф просто немного… ну, не знаю… старомоден, что ли. Считает, что женщин нужно защищать.
Грейс поняла его по-своему:
– Я сама о себе позабочусь, Ли. Так и передай, если хочешь.
Глава 24
– Ты сегодня сама не своя, – заговорила Наталья.
Дневной прием шел уже около часа: простуды, воспаления, вывихи… Они были так заняты, что едва ли словом обменялись со времени Натальиной вспышки накануне. Грейс показалось, что в голосе подруги она слышит намек на извинение.
– Тяжелый день. Авария на дороге. Ребенок умер… – Она проглотила комок в горле. – Ему было два годика.
Наталья вздрогнула, как будто увидела трагедию воочию.
– Это ужасно, Грейс, мне так жаль.
– Да, это трагедия, – вздохнула Грейс, но разговаривать было некогда – за дверью ее помощи ожидала очередь пациентов, – и она спросила: – Кто следующий?
– Еще минутку. Можно?… – попросила Наталья.
Грейс посмотрела на подругу. Ее лицо, казалось, осунулось со вчерашнего дня, чудные миндалевидные глаза запали.
– По поводу вчерашнего… – начала Наталья. – Мне не следовало так кричать на тебя.
– Ты хочешь поговорить об этом? – спросила Грейс, принимая невысказанные извинения.
– Я встречалась с Мирко Андричем вчера вечером. – Наталья покраснела и поспешила добавить: – Мы просто поговорили. Думаю, теперь все будет хорошо.
– Вы пришли к взаимопониманию?
– Взаимопониманию… – повторила Наталья. – Да, пришли.
Следующим пациентом был неулыбчивый молодой литовец, Якубас Пятраускас, очень плохо владевший английским. Он сел и схватился за сиденье стула обеими руками. Грейс представила Наталью и объяснила, что та будет переводить с русского. Найти знающих литовский язык было трудно, а большинство литовцев худо-бедно говорили по-русски. Якубас согласно кивнул, избегая смотреть доктору в глаза.
– Чем могу вам помочь? – спросила Грейс.
– Я здесь два года, – начал он по-русски.
Грейс слушала Натальин перевод, это была тщательно подготовленная речь, и, пока он ее произносил, нервно ерзал на месте.
– Он пробыл здесь два года, хотел получить статус беженца, – переводила Наталья. – Говорит, что подчинялся всем правилам: ходил на уроки английского, не работал.
Якубас был предупрежден своим солиситором, что ему следует готовиться к репатриации. Грейс знала, что за этим последует, и знала, что ничем помочь не сможет. Это была история, которую она слышала множество раз с незначительными вариациями: люди терпеливо ждали иногда по четыре года, только чтобы получить отказ в ответ на свое прошение о предоставлении убежища. Они шли к Грейс в надежде найти медицинскую лазейку, чтобы остаться в стране.
– Извините, – сказала она. – Я не могу изменить закон. Я не могу вам помочь.
Наталья перевела.
Пятраускас заспорил с ней. Наталья уставилась на мужчину, а Грейс удивилась: он что, угрожает?
Наталья повернулась к Грейс:
– Он говорит, что вы можете.
– Я всего лишь врач, – стала терпеливо объяснять Грейс. – Если у вас заболевание, которое невозможно вылечить в Литве, либо оно мешает вам выехать…
Молодой человек, не отрываясь, смотрел на Наталью, а та опустила глаза в блокнот, покрывшись лихорадочным румянцем и прерывисто дыша. Она явно не все перевела.
Грейс нахмурилась:
– Объясни ему…
Но Якубас перебил ее, заговорив быстро и резко, забыв, что он пришел к врачу, и обращаясь только к Наталье.
Она сердито отвечала, а изумленная Грейс переводила взгляд с одного на другого. Наконец она смогла вставить:
– Достаточно. Это медицинское учреждение. Если вы больны, я постараюсь вам помочь. Если же нет, я должна буду попросить вас удалиться.
Якубас резко встал, пробормотав еще несколько слов на русском, затем перевел взгляд на Грейс:
– Спросите ее, почему она еще здесь. – Его английский, хоть и с сильным акцентом, был, оказывается, довольно беглым. – Почему она в Англии, когда ей уже неопасно возвращаться на Балканы?
– Выйдите, пожалуйста, – потребовала Грейс спокойно, но твердо.
Мужчина сверлил ее взглядом, на его лице появилось презрительное выражение, и на мгновение она испугалась. Но он развернулся и вышел. По пути сорвал со стены один из плакатов, скомкал в руках и швырнул на пол. Грейс подошла к двери и заперла ее.
Наталья продолжала сидеть, глядя в чистый лист блокнота.
– О чем он тебе говорил? – спросила Грейс, чувствуя, что дрожит.
– Я переводила. – Она не поднимала глаз.
– Явно не все.
– Мне нужно покурить, – сказала Наталья и встала, но Грейс ее остановила.
– Останься, нечего от меня сбегать.
Та насупилась:
– Я хочу курить.
– Это отговорка. О чем вы спорили?
Наталья смотрела в сторону, сжав губы так, будто боялась, что вопреки ее желанию они выболтают секрет.
– Что он имел в виду, говоря про возвращение на Балканы?
Наталья улыбнулась. Улыбка была печальной.
– У нас на Балканах есть поговорка: «Правда – истинная ложь». – Она вздохнула. – Я не хочу лгать тебе, Грейс. Пожалуйста, не задавай вопросы, на которые я не могу ответить.
Была уже середина дня, когда Джефф Рикмен выкроил время, чтобы осуществить свой план по «ограничению домыслов в прессе», о котором он говорил Фостеру. После появления Мирко Андрича в телепередаче все захотели взять интервью у красивого серба, говорившего так искренне. Местные газеты напечатали его фото с доброжелательными комментариями, а в радиовыпуске новостей он был назван выразителем интересов беженцев.
Рикмен разыскал его квартиру на верхнем этаже дома у пристани Альберта. Он въехал в ворота и повернул налево, на засыпанную гравием автостоянку. Солнце стояло низко над перестроенными пакгаузами, обрамляющими центральный причал, но между строениями он увидел свет, внезапно вспыхнувший на воде.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55
Есть ли хоть крупица истины в домыслах прессы? – размышляла Грейс. Действительно ли существуют головорезы, избравшие своей мишенью национальные меньшинства города? В газетах все это окрестили вендеттой. Преступления-де имеют признаки кровной мести, в первую очередь – картинные методы убийства: София умирала долго и мучительно в мусорном контейнере от потери крови, четверо мужчин были заживо сожжены. Но это может быть и борьба за власть между иммигрантами: кто-то решил заявить о своем первенстве в среде беженцев. Но во внутренние разборки был вовлечен посторонний – белый английский мальчик, а это не имело никакого смысла.
Она была уверена, что Наталья что-то знает о Софии. Наталья работала переводчицей не только в клинике, но еще и в Городском совете и ряде благотворительных организаций. Следовательно, если даже она и не была лично знакома с Софией, то могла знать людей, которые с той встречались.
Один за другим поступили несколько жертв ДТП. Начавшаяся оттепель превратила дороги в идеальный каток.
Были и тяжелые: девушка с многочисленными ранениями, восемнадцатилетний юноша с открытым переломом. Затем столкновение автобуса с грузовиком доставило им сразу двадцать пострадавших. Закончив возиться с ними, Грейс вышла на улицу для короткой передышки.
– Ты в порядке, док?
– Ли?
Заботливый взгляд сержанта Фостера заставил ее улыбнуться: уж очень он был непохож на его обычный радостный цинизм.
– Бывают времена, когда я думаю, что жизнь была бы намного приятнее, если б я работала укладчицей товара в супермаркете. Тогда в моей жизни не было бы ничего страшнее необходимости объявить людям, что запасы их любимой крупы закончились, – поведала Грейс.
Он засмеялся – больше для того, чтобы подбодрить ее.
– Замучилась? – пожалел он Грейс и добавил раньше, чем смог остановиться: – Однако должен заметить: хирургическая роба тебе к лицу.
Она шлепнула его ладонью по руке, а он подчеркнуто картинно вздрогнул.
– Хотя, если серьезно, не понимаю, как вы тут работаете, – вздохнул Фостер.
– И это я слышу от человека, который расследует изнасилования, ограбления и убийства с целью наживы?
– Правда, у тебя есть уютный кабинет с чудными пациентами среднего класса, тебе не нужно распределять свое время между местом кровопролития и стадом беженцев.
– Мы работаем и с беженцами, спасаем людей, – сухо ответила Грейс. – Беженцы – люди, Ли. Все очень разные, интересные и достойные уважения.
– Ну да, – согласился он, сконфуженный тем, что Грейс подловила его на предрассудках. – Само собой разумеется. У тебя тяжелая работа.
Она улыбнулась:
– Здесь, в неотложке, мы спасаем от смерти больных, израненных, изувеченных – это ни с чем не сравнимое ощущение, когда ты вытащил человека с того света.
– Да, это здорово, – признал Фостер.
– Это не просто здорово, Ли, это счастье. – Она пожала плечами. – Но здесь оказываешь помощь и отправляешь в реанимацию, в другие отделения и можешь больше никогда не встретиться со спасенным человеком. А своих амбулаторных пациентов я хорошо знаю, знакома с их родственниками, детьми. Они приходят и делятся своими бедами и добрыми новостями: рождение, свадьба, получение вида на жительство. Я чувствую с ними связь, и это доставляет мне удовольствие.
– Ну, мне это не грозит. В нашем деле вряд ли возникнет желание познакомиться с родственниками убийц и насильников.
Грейс кивнула с пониманием:
– Мы заговорились, но ты ведь не для беседы со мной пришел.
– Я присутствовал на повторном вскрытии. У патологоанатомов нет уверенности, что именно послужило причиной смерти Софии, – сказал он, понимая, что лучше не употреблять прозвище «Кэрри» за пределами отдела, – наркотики или рана на бедре.
Грейс подавила тошноту – образ голого тела девушки промелькнул как на экране перед глазами.
– А поджарен… – Он вовремя спохватился и поправил себя. – Сегодня они начинают работать с жертвами поджога.
– Тебе тоже надо присутствовать?
Он кивнул:
– Небольшой перерыв, и назад – в мясную лавку.
– Ужасная работа. Твое присутствие обязательно на всех вскрытиях?
– Господи, – Фостер заметно побледнел, – хорошо бы не на всех. Зависит от того, насколько выдохся босс. – Тут он снова взбодрился. – Сейчас он переживает кражу со взломом, к которой я причастен.
Грейс улыбнулась, качая головой.
– Ладно, – сказал Фостер, – я побежал… – Он махнул в направлении морга.
Грейс остановила его вопросом:
– У Джеффа теперь все в порядке на работе?
– О чем ты?
– Это так ужасно для него – подозрение в убийстве.
– А он и не был под подозрением. Я же позаботился.
Грейс почувствовала оттенок неодобрения в его словах – Ли расценил ее вопрос как неверие в собственные возможности, – но не смогла остановиться и сказала с обидой:
– Тебе-то он доверяет.
– Ты хочешь узнать, не была ли это подстава?
– А была?
– Да, – ответил Фостер.
– Что же он от меня скрывает? – Сейчас, когда Ли кое-что ей рассказал, Грейс надеялась, что может добиться от него всей правды.
Но Фостер смотрел в сторону:
– Ты знаешь его лучше, чем кто-либо, док.
– Беда в том, что я в этом уже не уверена, – с горечью сказала Грейс. – У него есть брат, о котором я не знала, двое племянников… – Ужасная мысль пришла ей на ум, и она спросила: – Ли, а ты знал?…
– Нет, Грейс, – твердо сказал Фостер. – Я не знал о существовании его брата. – Должно быть, он разглядел недоверие на ее лице, потому что добавил: – Тебе надо понять, док: служба у нас такая – мы видим много дерьма. Людского дерьма. И каждый из нас нуждается в друге, который не предаст, прикроет тебя со спины.
Грейс нахмурилась:
– Значит, ты ничего мне не скажешь?…
Фостер не отвечал, но Грейс ждала, сурово и напряженно глядя ему в лицо.
Фостер в смущении запустил пятерню в волосы:
– Говорил же я, что ему лучше быть с тобой откровенным.
– Ли, договаривай, раз уж начал!…
Фостер покачал головой:
– Тебе бы самой у него спросить.
– Я пыталась. Много раз.
Он шумно выдохнул:
– Могу одно сказать: он не сделал ничего дурного. Джефф просто немного… ну, не знаю… старомоден, что ли. Считает, что женщин нужно защищать.
Грейс поняла его по-своему:
– Я сама о себе позабочусь, Ли. Так и передай, если хочешь.
Глава 24
– Ты сегодня сама не своя, – заговорила Наталья.
Дневной прием шел уже около часа: простуды, воспаления, вывихи… Они были так заняты, что едва ли словом обменялись со времени Натальиной вспышки накануне. Грейс показалось, что в голосе подруги она слышит намек на извинение.
– Тяжелый день. Авария на дороге. Ребенок умер… – Она проглотила комок в горле. – Ему было два годика.
Наталья вздрогнула, как будто увидела трагедию воочию.
– Это ужасно, Грейс, мне так жаль.
– Да, это трагедия, – вздохнула Грейс, но разговаривать было некогда – за дверью ее помощи ожидала очередь пациентов, – и она спросила: – Кто следующий?
– Еще минутку. Можно?… – попросила Наталья.
Грейс посмотрела на подругу. Ее лицо, казалось, осунулось со вчерашнего дня, чудные миндалевидные глаза запали.
– По поводу вчерашнего… – начала Наталья. – Мне не следовало так кричать на тебя.
– Ты хочешь поговорить об этом? – спросила Грейс, принимая невысказанные извинения.
– Я встречалась с Мирко Андричем вчера вечером. – Наталья покраснела и поспешила добавить: – Мы просто поговорили. Думаю, теперь все будет хорошо.
– Вы пришли к взаимопониманию?
– Взаимопониманию… – повторила Наталья. – Да, пришли.
Следующим пациентом был неулыбчивый молодой литовец, Якубас Пятраускас, очень плохо владевший английским. Он сел и схватился за сиденье стула обеими руками. Грейс представила Наталью и объяснила, что та будет переводить с русского. Найти знающих литовский язык было трудно, а большинство литовцев худо-бедно говорили по-русски. Якубас согласно кивнул, избегая смотреть доктору в глаза.
– Чем могу вам помочь? – спросила Грейс.
– Я здесь два года, – начал он по-русски.
Грейс слушала Натальин перевод, это была тщательно подготовленная речь, и, пока он ее произносил, нервно ерзал на месте.
– Он пробыл здесь два года, хотел получить статус беженца, – переводила Наталья. – Говорит, что подчинялся всем правилам: ходил на уроки английского, не работал.
Якубас был предупрежден своим солиситором, что ему следует готовиться к репатриации. Грейс знала, что за этим последует, и знала, что ничем помочь не сможет. Это была история, которую она слышала множество раз с незначительными вариациями: люди терпеливо ждали иногда по четыре года, только чтобы получить отказ в ответ на свое прошение о предоставлении убежища. Они шли к Грейс в надежде найти медицинскую лазейку, чтобы остаться в стране.
– Извините, – сказала она. – Я не могу изменить закон. Я не могу вам помочь.
Наталья перевела.
Пятраускас заспорил с ней. Наталья уставилась на мужчину, а Грейс удивилась: он что, угрожает?
Наталья повернулась к Грейс:
– Он говорит, что вы можете.
– Я всего лишь врач, – стала терпеливо объяснять Грейс. – Если у вас заболевание, которое невозможно вылечить в Литве, либо оно мешает вам выехать…
Молодой человек, не отрываясь, смотрел на Наталью, а та опустила глаза в блокнот, покрывшись лихорадочным румянцем и прерывисто дыша. Она явно не все перевела.
Грейс нахмурилась:
– Объясни ему…
Но Якубас перебил ее, заговорив быстро и резко, забыв, что он пришел к врачу, и обращаясь только к Наталье.
Она сердито отвечала, а изумленная Грейс переводила взгляд с одного на другого. Наконец она смогла вставить:
– Достаточно. Это медицинское учреждение. Если вы больны, я постараюсь вам помочь. Если же нет, я должна буду попросить вас удалиться.
Якубас резко встал, пробормотав еще несколько слов на русском, затем перевел взгляд на Грейс:
– Спросите ее, почему она еще здесь. – Его английский, хоть и с сильным акцентом, был, оказывается, довольно беглым. – Почему она в Англии, когда ей уже неопасно возвращаться на Балканы?
– Выйдите, пожалуйста, – потребовала Грейс спокойно, но твердо.
Мужчина сверлил ее взглядом, на его лице появилось презрительное выражение, и на мгновение она испугалась. Но он развернулся и вышел. По пути сорвал со стены один из плакатов, скомкал в руках и швырнул на пол. Грейс подошла к двери и заперла ее.
Наталья продолжала сидеть, глядя в чистый лист блокнота.
– О чем он тебе говорил? – спросила Грейс, чувствуя, что дрожит.
– Я переводила. – Она не поднимала глаз.
– Явно не все.
– Мне нужно покурить, – сказала Наталья и встала, но Грейс ее остановила.
– Останься, нечего от меня сбегать.
Та насупилась:
– Я хочу курить.
– Это отговорка. О чем вы спорили?
Наталья смотрела в сторону, сжав губы так, будто боялась, что вопреки ее желанию они выболтают секрет.
– Что он имел в виду, говоря про возвращение на Балканы?
Наталья улыбнулась. Улыбка была печальной.
– У нас на Балканах есть поговорка: «Правда – истинная ложь». – Она вздохнула. – Я не хочу лгать тебе, Грейс. Пожалуйста, не задавай вопросы, на которые я не могу ответить.
Была уже середина дня, когда Джефф Рикмен выкроил время, чтобы осуществить свой план по «ограничению домыслов в прессе», о котором он говорил Фостеру. После появления Мирко Андрича в телепередаче все захотели взять интервью у красивого серба, говорившего так искренне. Местные газеты напечатали его фото с доброжелательными комментариями, а в радиовыпуске новостей он был назван выразителем интересов беженцев.
Рикмен разыскал его квартиру на верхнем этаже дома у пристани Альберта. Он въехал в ворота и повернул налево, на засыпанную гравием автостоянку. Солнце стояло низко над перестроенными пакгаузами, обрамляющими центральный причал, но между строениями он увидел свет, внезапно вспыхнувший на воде.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55