Она оделась, досушила волосы, и они разъехались из дома каждый на своей машине в дружелюбном, пусть и настороженном молчании.
В следственном отделе яблоку было негде упасть. Было еще только семь тридцать, поэтому наскоро поглощались бутерброды, сандвичи и шоколад. Две-три женщины предпочли более здоровый рацион – фрукты. Столы были заставлены чашками, издававшими специфический запах плохого кофе, купленного в автоматах. Рикмен нервничал. Бессонная ночь, крепкий кофе чашка за чашкой и адреналин в избытке – вот с чего он начинал руководить первым в своей жизни расследованием особо важного дела.
Уровень шума повысился по сравнению со вчерашним вечером, что Рикмен посчитал добрым знаком. Это означало, что его сотрудники воодушевлены, а энтузиазм – залог высокой результативности. Это также значило, что люди, познакомившиеся лишь вчера, постепенно превращаются из разношерстной толпы в коллег. Они уже больше не выясняли, кто из каких подразделений откомандирован, и не доказывали друг другу, что каждый знает больше фактов дела. Сегодня они были игроками одной команды.
В дальнем углу комнаты Рикмен увидел компанию довольно мрачных и невыспавшихся полицейских. Это были те, кто во главе с Фостером совершили набег на восьмой округ Ливерпуля с целью опроса ночных бабочек. Они проработали далеко за полночь и сейчас угрюмо зыркали покрасневшими глазами.
Надо начать с группы Фостера, поддержать их, дать понять, что проведенный ими поиск хоть и оказался бесплодным, но был очень важен, и таким образом сразу изгнать с совещания негативный настрой. Он подозвал Фостера.
– Большой жирный нуль, босс, – доложил Фостер. Спал он меньше пяти часов, тем не менее был гладко выбрит, а волосы тщательно уложены – как всегда. На нем была свежая, тщательно отглаженная рубашка с коротким рукавом, призванная демонстрировать его загар и незаурядные бицепсы. – Девчонка всего несколько дней как появилась на панели. И ни черта не преуспела в ремесле – была слишком застенчива. Никто из девиц ее толком не знал. Никогда не видели ее с сутенером. Никогда не спрашивали, откуда она. И ни одна не видела ее в ночь убийства…
– Короче, вы бились головами в кирпичную стену.
– Причем с громким стуком. Но я не думаю, что девицы заранее сговорились молчать. Как считаете, Наоми?
Ли Фостер ни в чьей поддержке не нуждался, но Рикмен понял, в чем дело: сержант подбивал клинья под детектива Харт. Спрашивая ее мнение, он делал некий дружеский жест в надежде на нечто большее, чем дружба.
– Она никогда ни с кем из них и словом не перекинулась, сэр, – сказала Харт. – Ни разу рта не раскрыла.
– По крайней мере для того, чтоб заговорить, – вмешался Фостер – он просто не мог удержаться от грязных намеков.
Это вызвало смешки, однако Рикмен заметил, что Ли потерял несколько очков, которые заработал накануне вечером у Наоми Харт.
Она глянула на Фостера с неприязнью и добавила:
– Я подумала: может, она была глухонемой?
Рикмен согласился:
– Стоит навести справки в школе для глухонемых, в социальных клубах. Вдруг они ее признают. Вон там есть целая куча фотографий. Пусть каждый возьмет по нескольку штук.
Офицер, обложенный пачками фотографий, принялся сортировать их, раскладывая на кучки.
– Что-нибудь уже известно по поводу крови Кэрри, босс? – спросил молоденький детектив.
Рикмен резко повернулся к нему:
– Что вы сказали?
Тот, встревоженный, оглянулся на товарищей:
– Я поинтересовался анализами ДНК, босс.
– Как вы назвали ее? – спросил Рикмен, и в комнате установилась тишина – затишье перед бурей.
Офицерик поерзал на стуле:
– Кэрри, босс.
Рикмен внимательно посмотрел на него:
– Ваше имя?
– Детектив Рейд, босс. – Он облизнул губы.
– Так вот, детектив Рейд, нам неизвестно имя этой девушки. Неизвестен и возраст. Мы лишь полагаем, что, вероятно, она была еще почти подростком. И эту девочку выбросили как мусор на помойку, где она медленно и мучительно скончалась от потери крови. – Ему вспомнились слова и слезы Грейс накануне вечером.
Среди команды царила стыдливая тишина: видимо, юный детектив был не единственным, кто называл жертву «Кэрри».
– Как мусор, – с намеренным нажимом повторил Джефф. – Сейчас мы уже ничего не можем изменить, но мы должны хотя бы с элементарным уважением относиться к человеческому достоинству, которого лишили ее убийцы.
Рейд принес свои извинения, и через некоторое время народ угомонился.
– Отвечая на ваш вопрос, – продолжил Рикмен, – могу сказать, что ДНК-профиль жертвы не обнаружен в базе данных. Результаты анализов других пятен крови из лаборатории пока еще не поступали. Есть и хорошая новость: с девяти ноль-ноль текущего дня нас подключают к программе «Холмс-два» в режиме реального времени.
Поднялся приглушенный одобрительный ропот, даже группа Фостера слегка посветлела. В подразделении «Холмс» работали квалифицированные специалисты: классификаторы, аналитики, поисковики, программисты. В базу данных «Холмс-2» заносились многочисленные результаты оперативной работы, которые затем обрабатывались компьютером. В считанные секунды регистрировались и сортировались тысячи версий расследования, обрабатывались тысячи перекрестных ссылок. Младшим чинам это нравилось, потому что программа в приоритетном порядке просеивала такую массу данных, от которой человеческий мозг давно бы закипел. К тому же каждый понимал: раз используется «Холмс-2», значит, ты задействован на важняке, а такие дела светили продвижением по службе.
– Все рапорты, оформленные в установленном порядке, – он взял в руки копию отчета в четырех экземплярах, – должны передаваться непосредственно диспетчеру подразделения «Холмс» в комнату двести восемь.
– Кто сегодня распределяет задачи, босс? – спросил кто-то.
– На сегодняшний день – сержант Фостер. Команда «Холмс» уже загружена обработкой данных, поэтому, если у вас будет что-то требующее, по вашему мнению, срочного внимания, обращайтесь к Фостеру, а также сигнализируйте диспетчеру «Холмс». Что касается завтрашнего дня, то за мероприятия будет отвечать прикрепленный к нам диспетчер «Холмс».
Он подождал и, поскольку вопросов больше не было, предоставил слово сержанту-детективу Фостеру. Сержант одним духом выпалил первые три задачи еще до того, как Рикмен вышел из комнаты.
Фостер дождался, пока инспектор-детектив Рикмен отойдет за пределы слышимости, и повернулся к молоденькому детективу:
– Рейд, ты должен составить список всех социальных клубов для глухих. Пусть это будет тебе уроком, чтоб язык не распускал.
– Да все зовут ее Кэрри, – начал оправдываться Рейд с видом оскорбленной невинности. – Еще как Танстолл сказал…
– Ага, – Фостер уставил на него палец. – Да только никто не называет ее Кэрри в разговоре с боссом, правда ведь?
– Так точно, сержант, – пробормотал Рейд.
Фостер ухмыльнулся:
– Если бы ты действительно видел этот фильм, то знал бы: в самом конце единственная оставшаяся в живых думает, что пойдет на кладбище и покроет ущерб, если повинится перед Кэрри, но девчушка выскакивает из могилки и хватает ее за ноги.
Глава 9
Грейс прижала пальцы к векам и на минуту замерла в неподвижности. День был долгий, тяжелый; в сознании то и дело возникали обрывки снов, мучивших ее накануне: она видела снова и снова, как падает эта девушка. Во сне Грейс стояла рядом с бункером, бросалась вперед, пытаясь спасти девушку от удара при падении. И каждый раз опаздывала.
Наталья протянула руку и сжала ей плечо.
– Это пройдет, – сказала она.
Грейс открыла глаза, но Наталья уже отвернулась и собирала вещи, готовясь уходить. В этом была вся Наталья: она пребывала в постоянном движении – поймай, если сможешь. Она никогда не рассказывала о своей жизни в Хорватии во время войны и никогда не общалась с другими югославами.
Зазвонил внутренний телефон, и Грейс взяла трубку.
– Простите, доктор Чэндлер. – Голос принадлежал работавшей в регистратуре девушке по имени Хелен. – У нас в приемной женщина. Приехала из госпиталя. Говорит, что ее направили к доктору Грейс.
– Я уже приняла последнего пациента…
– Она в шоковом состоянии, доктор…
Грейс взглянула на Наталью. Та пожала плечами – она не против.
– Что с ней, Хелен? – поинтересовалась Грейс.
– Ничего понять не могу… – Голос Хелен стал приглушенным, и Грейс сообразила, что та повернулась к женщине, прикрыв трубку ладонью. – Она почти не говорит по-английски. Только все твердит о докторе Грейс.
Грейс вздохнула:
– Пропустите ее.
Минуту спустя в дверь ворвалась женщина, что-то быстро говоря, явно не в себе. Округлая выпуклость живота под тонким жакетом с очевидностью указывала на то, что она месяце на четвертом-пятом.
– Ее необходимо успокоить, – сказала Грейс, беря женщину под руку и усаживая ее на стул.
– Ираки? – начала Наталья. – Ирани? Фарси?
Женщина в ответ что-то прошептала, и Наталья повернулась к Грейс:
– Она иранка.
– Она говорит на фарси?
Наталья кивнула.
Наталья усваивала языки с феноменальной легкостью. Помимо родного сербскохорватского она бегло говорила на французском и английском, немного на албанском и русском. Языку фарси она научилась от бывшего бойфренда, а навыки приобрела в процессе работы. Женщина говорила быстро, слова вылетали хриплыми очередями.
– Вы должны успокоиться, – говорила на фарси Наталья, произнося это твердо и четко. – Вы должны успокоиться ради ребенка.
Женщина несколько раз судорожно вздохнула и положила руку на живот.
Ее звали, как выяснилось, Ануша Табризи. В Соединенном Королевстве она находится около двух недель. Грейс подала ей стакан воды и перекатила свое кресло вокруг стола, чтобы сесть рядом с пациенткой.
– Ну вот, теперь рассказывайте, что с вами случилось.
Пока Наталья переводила, Грейс сидела, держа миссис Табризи за руку. Она не отводила взгляда от лица женщины, ясно давая понять, что говорит с ней, а не о ней. Она уже давно работала с Натальей, и обычные формальности перевода – все эти паузы и инструкции «скажи ей» – были не нужны, они обходились без этих помех, поэтому вопросы Грейс и ответы миссис Табризи непринужденно, почти естественно чередовались, будто они говорили на одном языке.
Семья Табризи проживала во временном жилье, пока рассматривалось их прошение о предоставлении убежища. Миссис Табризи почувствовала себя плохо. Поначалу решила, что съела что-то не то, но потом у нее открылось кровотечение. Наталья внимательно выслушала, затем перевела:
– Мужа не было дома, он находился на занятиях английского языка. Она не могла с ним связаться, поэтому отправилась в госпиталь одна.
Миссис Табризи казалась очень юной. Ее личико, туго обвязанное шарфом, скрывавшим волосы, было бледным и тревожным.
Она заговорила снова, запнулась на середине фразы от душивших ее рыданий. Закончив говорить, разрыдалась опять.
– Говорит, что ей отказали в госпитале, – озадаченно проговорила Наталья. – Сказали, что она должна обратиться в другое место. Грейс, она утверждает, что там ей сказали, будто у нее… будто она не сможет родить ребенка.
Грейс почувствовала смутную тревогу:
– Куда ей рекомендовали обратиться вместо госпиталя?
Наталья перевела вопрос, и женщина, освободив руку, продолжала говорить, роясь в сумочке.
– Ей посоветовали найти переводчика. Она растерялась, но друзья порекомендовали ей пойти сюда, – перевела Наталья.
Наконец миссис Табризи, найдя сложенный листок бумаги, протянула его Грейс дрожащей рукой.
– Вот куда, сказали ей в госпитале, она должна обратиться, – пояснила Наталья.
Грейс развернула бумажку и уставилась в нее. Ее охватили противоречивые чувства: потрясение, сострадание к молодой женщине – и бешенство. Как мог человек, называющий себя врачом, выставить эту девочку, не дав ей внятных объяснений?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55
В следственном отделе яблоку было негде упасть. Было еще только семь тридцать, поэтому наскоро поглощались бутерброды, сандвичи и шоколад. Две-три женщины предпочли более здоровый рацион – фрукты. Столы были заставлены чашками, издававшими специфический запах плохого кофе, купленного в автоматах. Рикмен нервничал. Бессонная ночь, крепкий кофе чашка за чашкой и адреналин в избытке – вот с чего он начинал руководить первым в своей жизни расследованием особо важного дела.
Уровень шума повысился по сравнению со вчерашним вечером, что Рикмен посчитал добрым знаком. Это означало, что его сотрудники воодушевлены, а энтузиазм – залог высокой результативности. Это также значило, что люди, познакомившиеся лишь вчера, постепенно превращаются из разношерстной толпы в коллег. Они уже больше не выясняли, кто из каких подразделений откомандирован, и не доказывали друг другу, что каждый знает больше фактов дела. Сегодня они были игроками одной команды.
В дальнем углу комнаты Рикмен увидел компанию довольно мрачных и невыспавшихся полицейских. Это были те, кто во главе с Фостером совершили набег на восьмой округ Ливерпуля с целью опроса ночных бабочек. Они проработали далеко за полночь и сейчас угрюмо зыркали покрасневшими глазами.
Надо начать с группы Фостера, поддержать их, дать понять, что проведенный ими поиск хоть и оказался бесплодным, но был очень важен, и таким образом сразу изгнать с совещания негативный настрой. Он подозвал Фостера.
– Большой жирный нуль, босс, – доложил Фостер. Спал он меньше пяти часов, тем не менее был гладко выбрит, а волосы тщательно уложены – как всегда. На нем была свежая, тщательно отглаженная рубашка с коротким рукавом, призванная демонстрировать его загар и незаурядные бицепсы. – Девчонка всего несколько дней как появилась на панели. И ни черта не преуспела в ремесле – была слишком застенчива. Никто из девиц ее толком не знал. Никогда не видели ее с сутенером. Никогда не спрашивали, откуда она. И ни одна не видела ее в ночь убийства…
– Короче, вы бились головами в кирпичную стену.
– Причем с громким стуком. Но я не думаю, что девицы заранее сговорились молчать. Как считаете, Наоми?
Ли Фостер ни в чьей поддержке не нуждался, но Рикмен понял, в чем дело: сержант подбивал клинья под детектива Харт. Спрашивая ее мнение, он делал некий дружеский жест в надежде на нечто большее, чем дружба.
– Она никогда ни с кем из них и словом не перекинулась, сэр, – сказала Харт. – Ни разу рта не раскрыла.
– По крайней мере для того, чтоб заговорить, – вмешался Фостер – он просто не мог удержаться от грязных намеков.
Это вызвало смешки, однако Рикмен заметил, что Ли потерял несколько очков, которые заработал накануне вечером у Наоми Харт.
Она глянула на Фостера с неприязнью и добавила:
– Я подумала: может, она была глухонемой?
Рикмен согласился:
– Стоит навести справки в школе для глухонемых, в социальных клубах. Вдруг они ее признают. Вон там есть целая куча фотографий. Пусть каждый возьмет по нескольку штук.
Офицер, обложенный пачками фотографий, принялся сортировать их, раскладывая на кучки.
– Что-нибудь уже известно по поводу крови Кэрри, босс? – спросил молоденький детектив.
Рикмен резко повернулся к нему:
– Что вы сказали?
Тот, встревоженный, оглянулся на товарищей:
– Я поинтересовался анализами ДНК, босс.
– Как вы назвали ее? – спросил Рикмен, и в комнате установилась тишина – затишье перед бурей.
Офицерик поерзал на стуле:
– Кэрри, босс.
Рикмен внимательно посмотрел на него:
– Ваше имя?
– Детектив Рейд, босс. – Он облизнул губы.
– Так вот, детектив Рейд, нам неизвестно имя этой девушки. Неизвестен и возраст. Мы лишь полагаем, что, вероятно, она была еще почти подростком. И эту девочку выбросили как мусор на помойку, где она медленно и мучительно скончалась от потери крови. – Ему вспомнились слова и слезы Грейс накануне вечером.
Среди команды царила стыдливая тишина: видимо, юный детектив был не единственным, кто называл жертву «Кэрри».
– Как мусор, – с намеренным нажимом повторил Джефф. – Сейчас мы уже ничего не можем изменить, но мы должны хотя бы с элементарным уважением относиться к человеческому достоинству, которого лишили ее убийцы.
Рейд принес свои извинения, и через некоторое время народ угомонился.
– Отвечая на ваш вопрос, – продолжил Рикмен, – могу сказать, что ДНК-профиль жертвы не обнаружен в базе данных. Результаты анализов других пятен крови из лаборатории пока еще не поступали. Есть и хорошая новость: с девяти ноль-ноль текущего дня нас подключают к программе «Холмс-два» в режиме реального времени.
Поднялся приглушенный одобрительный ропот, даже группа Фостера слегка посветлела. В подразделении «Холмс» работали квалифицированные специалисты: классификаторы, аналитики, поисковики, программисты. В базу данных «Холмс-2» заносились многочисленные результаты оперативной работы, которые затем обрабатывались компьютером. В считанные секунды регистрировались и сортировались тысячи версий расследования, обрабатывались тысячи перекрестных ссылок. Младшим чинам это нравилось, потому что программа в приоритетном порядке просеивала такую массу данных, от которой человеческий мозг давно бы закипел. К тому же каждый понимал: раз используется «Холмс-2», значит, ты задействован на важняке, а такие дела светили продвижением по службе.
– Все рапорты, оформленные в установленном порядке, – он взял в руки копию отчета в четырех экземплярах, – должны передаваться непосредственно диспетчеру подразделения «Холмс» в комнату двести восемь.
– Кто сегодня распределяет задачи, босс? – спросил кто-то.
– На сегодняшний день – сержант Фостер. Команда «Холмс» уже загружена обработкой данных, поэтому, если у вас будет что-то требующее, по вашему мнению, срочного внимания, обращайтесь к Фостеру, а также сигнализируйте диспетчеру «Холмс». Что касается завтрашнего дня, то за мероприятия будет отвечать прикрепленный к нам диспетчер «Холмс».
Он подождал и, поскольку вопросов больше не было, предоставил слово сержанту-детективу Фостеру. Сержант одним духом выпалил первые три задачи еще до того, как Рикмен вышел из комнаты.
Фостер дождался, пока инспектор-детектив Рикмен отойдет за пределы слышимости, и повернулся к молоденькому детективу:
– Рейд, ты должен составить список всех социальных клубов для глухих. Пусть это будет тебе уроком, чтоб язык не распускал.
– Да все зовут ее Кэрри, – начал оправдываться Рейд с видом оскорбленной невинности. – Еще как Танстолл сказал…
– Ага, – Фостер уставил на него палец. – Да только никто не называет ее Кэрри в разговоре с боссом, правда ведь?
– Так точно, сержант, – пробормотал Рейд.
Фостер ухмыльнулся:
– Если бы ты действительно видел этот фильм, то знал бы: в самом конце единственная оставшаяся в живых думает, что пойдет на кладбище и покроет ущерб, если повинится перед Кэрри, но девчушка выскакивает из могилки и хватает ее за ноги.
Глава 9
Грейс прижала пальцы к векам и на минуту замерла в неподвижности. День был долгий, тяжелый; в сознании то и дело возникали обрывки снов, мучивших ее накануне: она видела снова и снова, как падает эта девушка. Во сне Грейс стояла рядом с бункером, бросалась вперед, пытаясь спасти девушку от удара при падении. И каждый раз опаздывала.
Наталья протянула руку и сжала ей плечо.
– Это пройдет, – сказала она.
Грейс открыла глаза, но Наталья уже отвернулась и собирала вещи, готовясь уходить. В этом была вся Наталья: она пребывала в постоянном движении – поймай, если сможешь. Она никогда не рассказывала о своей жизни в Хорватии во время войны и никогда не общалась с другими югославами.
Зазвонил внутренний телефон, и Грейс взяла трубку.
– Простите, доктор Чэндлер. – Голос принадлежал работавшей в регистратуре девушке по имени Хелен. – У нас в приемной женщина. Приехала из госпиталя. Говорит, что ее направили к доктору Грейс.
– Я уже приняла последнего пациента…
– Она в шоковом состоянии, доктор…
Грейс взглянула на Наталью. Та пожала плечами – она не против.
– Что с ней, Хелен? – поинтересовалась Грейс.
– Ничего понять не могу… – Голос Хелен стал приглушенным, и Грейс сообразила, что та повернулась к женщине, прикрыв трубку ладонью. – Она почти не говорит по-английски. Только все твердит о докторе Грейс.
Грейс вздохнула:
– Пропустите ее.
Минуту спустя в дверь ворвалась женщина, что-то быстро говоря, явно не в себе. Округлая выпуклость живота под тонким жакетом с очевидностью указывала на то, что она месяце на четвертом-пятом.
– Ее необходимо успокоить, – сказала Грейс, беря женщину под руку и усаживая ее на стул.
– Ираки? – начала Наталья. – Ирани? Фарси?
Женщина в ответ что-то прошептала, и Наталья повернулась к Грейс:
– Она иранка.
– Она говорит на фарси?
Наталья кивнула.
Наталья усваивала языки с феноменальной легкостью. Помимо родного сербскохорватского она бегло говорила на французском и английском, немного на албанском и русском. Языку фарси она научилась от бывшего бойфренда, а навыки приобрела в процессе работы. Женщина говорила быстро, слова вылетали хриплыми очередями.
– Вы должны успокоиться, – говорила на фарси Наталья, произнося это твердо и четко. – Вы должны успокоиться ради ребенка.
Женщина несколько раз судорожно вздохнула и положила руку на живот.
Ее звали, как выяснилось, Ануша Табризи. В Соединенном Королевстве она находится около двух недель. Грейс подала ей стакан воды и перекатила свое кресло вокруг стола, чтобы сесть рядом с пациенткой.
– Ну вот, теперь рассказывайте, что с вами случилось.
Пока Наталья переводила, Грейс сидела, держа миссис Табризи за руку. Она не отводила взгляда от лица женщины, ясно давая понять, что говорит с ней, а не о ней. Она уже давно работала с Натальей, и обычные формальности перевода – все эти паузы и инструкции «скажи ей» – были не нужны, они обходились без этих помех, поэтому вопросы Грейс и ответы миссис Табризи непринужденно, почти естественно чередовались, будто они говорили на одном языке.
Семья Табризи проживала во временном жилье, пока рассматривалось их прошение о предоставлении убежища. Миссис Табризи почувствовала себя плохо. Поначалу решила, что съела что-то не то, но потом у нее открылось кровотечение. Наталья внимательно выслушала, затем перевела:
– Мужа не было дома, он находился на занятиях английского языка. Она не могла с ним связаться, поэтому отправилась в госпиталь одна.
Миссис Табризи казалась очень юной. Ее личико, туго обвязанное шарфом, скрывавшим волосы, было бледным и тревожным.
Она заговорила снова, запнулась на середине фразы от душивших ее рыданий. Закончив говорить, разрыдалась опять.
– Говорит, что ей отказали в госпитале, – озадаченно проговорила Наталья. – Сказали, что она должна обратиться в другое место. Грейс, она утверждает, что там ей сказали, будто у нее… будто она не сможет родить ребенка.
Грейс почувствовала смутную тревогу:
– Куда ей рекомендовали обратиться вместо госпиталя?
Наталья перевела вопрос, и женщина, освободив руку, продолжала говорить, роясь в сумочке.
– Ей посоветовали найти переводчика. Она растерялась, но друзья порекомендовали ей пойти сюда, – перевела Наталья.
Наконец миссис Табризи, найдя сложенный листок бумаги, протянула его Грейс дрожащей рукой.
– Вот куда, сказали ей в госпитале, она должна обратиться, – пояснила Наталья.
Грейс развернула бумажку и уставилась в нее. Ее охватили противоречивые чувства: потрясение, сострадание к молодой женщине – и бешенство. Как мог человек, называющий себя врачом, выставить эту девочку, не дав ей внятных объяснений?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55