Хрустальную рюмку, принесенную из серванта, он тоже проигнорировал. Пришлось Саше доставать из мойки обычный стакан.
- А себе? - спросил дядя Миша.
- Нет, что вы, я не буду, - помотал головой Саша. - У меня же экзамен завтра...
- Ну да, ну да, конечно... - легко согласился гость и плеснул себе сразу полстакана бурой жидкости.
- Ну, Сашок, за твои экзамены! - бодро провозгласил тост дядя Миша и, в мгновение ока опрокинув в себя стакан, аппетитно захрустел луковицей.
Через минуту-другую глаза его заблестели, он оживился еще больше, без труда нашлась и тема для разговора.
- Что тезка-то мой творит, а? Что со страной делает! Аж страшно становится... - с жаром начал гость.
- Вы это про перестройку? - не сразу понял Саша.
- Про какую на хрен перестройку! - отмахнулся мужчина. - Клал я на эту перестройку с прибором, ясно? Я про алкогольную кампанию! Ведь что творит - жить невозможно стало! У вас вот хоть коньяк купить можно, а у нас в Тюмени, веришь, - вообще шаром покати! Какую только дрянь мужики не пьют!
Тема бестолковой антиалкогольной кампании, проводимой новым молодым Генсеком, похоже, беспокоила дядю Мишу самым что ни на есть серьезным образом. Об этом он говорил долго и пылко, не забывая, впрочем, время от времени заглатывать очередную дозу коньяка.
Минут десять он посвятил недопустимым перегибам на местах, потом довольно подробно осветил исторический аспект проблемы, приводя в качестве иллюстраций основных тезисов многочисленные случаи из своей жизни и из жизни своих родных.
После этого дядя Миша настолько вошел в раж, что сразу перешел к личности Генерального секретаря и его ближних. Эпитеты, которыми гость из Тюмени расписал главного архитектора перестройки, его мать и его бабушку были и эмоционально ярки, и необычайно живописны.
Примечательным было то, что среди всего этого словесного фейерверка не было ни единого выражения из нормативной лексики. Саша, зачарованно слушавший пламенную речь своего родственника, не раз невольно вспоминал учительницу словесности Варвару Никитичну, не устававшую напоминать своим питомцам о бесконечном разнообразии «великого и могучего».
Наконец дядя Миша закончил, а точнее сказать - выдохся. Он даже изрядно покраснел и дышал тяжело, с присвистом, будто после тяжелой, изматывающей работы. Надо было срочно перекурить, и мужчины отправились на балкон. Там дядя Миша, словно подводя черту, рассказал несколько анекдотов в тему. От прежней его пылкости не осталось и следа, и потому анекдоты в его задумчиво-печальном изложении больше походили на исполненные философской глубины восточные притчи.
Покурив, они вернулись к коньяку - в бутылке еще оставалось примерно четверть. Дядя Миша плеснул себе в стакан и рассеянно поинтересовался:
- Так куда ты поступать-то собрался?
- В Горный, - ответил Саша.
- Это кем же ты станешь, когда выучишься? - спросил гость и выпил.
- Геологом, как отец...
Дядя Миша откусил от луковицы и поднял на Сашу блестящие от выступивших слез глаза:
- Чей?
- Что - чей? - не понял Саша.
- Ну, чей отец-то геолог? - повторил свой нелепый вопрос тюменский Родственник.
- Как - чей? Мой...
- Колька? - изумился дядя Миша. Они уставились друг на друга в полном недоумении, ничегошеньки не по-
нимая и втайне подозревая друг друга глупом розыгрыше. Первым пришел в себя Саша. Испытывая тягостное предчувствие, он медленно и внятно произнес:
- Мой отец, Николай Иванович Белов, был геологом. Он погиб в геологоразведочной экспедиции, утонул в Тоболе.
Гость криво улыбнулся и перевел взгляд с Сашиного лица на коньячную бутылку. Не поднимая глаз, он вылил остатки коньяка в стакан и выпил. Саша молчал, ожидая объяснений.
- Это тебе мать рассказала? - спросил дядя Миша, по-прежнему не поднимая глаз.
-Да.
Мужчина провел рукою по столу, сметая крошки, переставил пустую бутылку на подоконник. Он словно раздумывал над чем-то, колебался, не зная как ему поступить. Наконец, он поднял глаза.
- Придумала она все, Сашок, - тихо, но твердо сказал он. - Не был твой отец геологом. Ходил пару раз с геологами в поле - это да, было. Разнорабочим. Оборудование таскал, шурфы копал, то, се... А геологом он не был. И не в Тоболе он утонул, а в Туре. В Тюмени Тура течет, вот какое дело...
- Вы... Вы ничего не путаете? --растерянно пробормотал Саша.
- Да как же я могу путать, если я сам его, мертвого, из воды доставал? - невесело усмехнулся мужчина и снова смахнул со стола широкой ладонью несуществующие крошки. - Придумала твоя мать все... Да только зря она это! Тебе, считаю, стыдиться за отца нечего! - голос гостя окреп, он смотрел на Сашу прямо, даже с некоторым вызовом. - Отец твой, Сашка, настоящий мужик был, орел, можно сказать! В любой компании заводила, вожак, атаман! Что он скажет, то все и делают! Душа у него была широкая, ясно? Потому и мать твоя его полюбила. Да только скучно было Кольке в вашей Москве, вот он и рвался каждый сезон на волю. То с геологами уйдет, то на лесосплав, то на нефтедобычу... Он везде своим был! А что, работы Колька никогда не боялся, руки сами к делу тянулись, да и заработки опять же... Лихой он мужик был, ох лихой! Через лихость свою и смерть принял... - дядя Миша тяжело вздохнул и замолчал.
- А как он... погиб? - спросил Саша.
- Да как? Можно сказать - по глупости, а можно сказать - не свезло... - задумчиво ответил гость. - Дело-то как было? Вернулся он в сентябре из тайги, расчет получил, ну, как водится, погуляли маленько, обмыли это дело. Колька-то уже в Москву, к вам с матерью, собирался, уж и билет взял. А тут в ресторане на набережной схлестнулся он с одним командировочным из Свердловска. То, се... Колька завелся - он вообще заводной был! В общем, поспорили они, что Колька по перилам моста через Туру перейдет. На ящик «белой» поспорили. Я еще отговорить его пробовал, да куда там! Я ж говорю - заводной он был... Ну, вышли к мосту, Колька прыг на перила - и пошел! Я-то поначалу рядышком держался, думал - подхвачу, если что... А он идет себе, как по тротуару, только руки расставил вот так, да помахивает ими слегка. Полмоста прошагал - никаких проблем! Народ видит - Колькина берет. Стали над этим командировочным подшучивать, то, се... Я тоже за Колькой уже вполглаза слежу. А что? - проблем никаких, и идти ему всего-то метров двадцать оставалось... А Колька знай себе шагает... И тут... Уж не знаю - то ли ветер посильней дунул, то ли оскользнулся он... Охнул он вполголоса, я повернулся, а его уже нет! На мелководье он упал, головою вниз. В общем, шею сломал - мгновенная смерть! Вот так, Сашка-Саша остолбенело молчал. Все то, что поведал ему дядя Миша, было не просто неожиданно - рассказ гостя разом уничтожил устоявшийся и привычный образ отца, человека, на которого всю свою сознательную жизнь равнялся Саша. Поверить в услышанное было непросто, еще сложнее было со всем этим смириться. Саша пристально взглянул на помрачневшего, свесившего голову дядю Мишу. Нет, понял он, гость не врал. Все, что он рассказал - правда. От первого до последнего слова. Вдруг Саша ощутил острую, жгучую неприязнь к этому человеку. Зачем он появился в их доме, зачем походя, за бутылкой коньяка, разрушил все, что было ему так дорого, почти свято? Саша резко поднялся, сидеть за одним столом с этим человеком он больше не мог.
- Извините, мне нужно заниматься... - буркнул он и, резко развернувшись, вышел из кухни.
Над его кроватью в детской висела фотография отца. Саша встал напротив, внимательно вглядываясь в открытое, улыбающееся лицо на фото. Он словно заново знакомился с ним, напряженно пытаясь понять - что же это был за человек, и может ли он, Саша, гордиться им по-прежнему?
В коридоре послышались шаги - дядя Миша приближался к детской. Саша юркнул за стол, открыл первую попавшуюся книжку и, обхватив руками голову, склонился над ней. Гость сунулся было к нему в комнату, но увидев, что Саша действительно занимается, не решился ничего сказать и тут же исчез.
Впрочем, оттого что тюменский родственник находится не в его комнате, а за стеной, легче было не намного. Его близость раздражала, мешала сосредоточиться, выводила из себя. Наконец, Саша не выдержал. Он прихватил учебник и вышел в коридор.
- Мне идти надо, - хмуро сообщил он дяде Мише. - Консультация перед экзаменом. Вы уж тут сами...
Не дожидаясь ответа гостя, он быстро натянул ботинки и выскочил за дверь.
Саша гулял до самого вечера и все это время думал об отце. В итоге этих бесконечных раздумий вызрело и окрепло твердое, как гранит, убеждение: кем бы ни был его отец и каким бы он ни был - он, Саша, все равно станет самым что ни на есть настоящим геологом!
Когда он, приняв это решение и успокоившись, вернулся домой, родственников из Тюмени там уже не было. Не было и мамы - она, видимо, уехала с гостями на вокзал. Саша наскоро перекусил, забрался в постель и уснул.
VIII
Наступил день выпускного бала. Костюм, сорочка, туфли, даже галстук - все было новенькое, с иголочки. Саша бросил последний взгляд в зеркало и не удержался от мимолетной довольной улыбки. Выглядел он совершенно непривычно, но, что уж тут скрывать, эффектно. «Как денди лондонский...» - неожиданно всплыла в памяти строчка из «Онегина».
- Ну, все, мам, я пошел, - повернулся он к матери.
Татьяна Николаевна тихо млела, не сводя восхищенных глаз с красавца-сына. Она рассеянно провела рукой по его плечу, стряхивая невидимые пылинки, и молча кивнула...
У дверей школы толпились нарядные выпускники. Многие курили, уже не таясь и немного этой открытостью бравируя. Теперь было можно - школа позади.
Войдя в школьный двор, Саша замешкался. Непривычный, праздничный вид выпускников сбивал с толку, он никак не мог найти в пестрой толпе своих друзей.
- Саня! - вдруг услыхал он.
К нему подлетел радостный, возбужденный Пчела. Витьку тоже было не узнать - его вечно растрепанные вихры были чем-то смазаны и аккуратно зачесаны назад. На нем был стильный светло-серый костюм и переливающийся всеми цветами радуги необычайно яркий галстук.
- Здорово, - чуть смущаясь своей растерянности, Саша пожал ему руку. - А где Кос?
- Да хрен его знает! Придет... - Пчела пожал плечами и мельком огляделся - нет, их друга во дворе не было. Тогда, похлопав по карманам пиджака, Пчела жестом фокусника выудил оттуда пачку «Мальборо» и протянул ее Саше. - Прошу, сэр...
- Кишиневские? - спросил Белов, доставая сигарету.
- Обижаете, сэр, -- вздернул бровями Пчела. - Польские...
Они закурили, как и многие другие, совершенно открыто, и это тоже было непривычно.
- Что с выпивоном? - спросил Саша.
- Все нормально, - кивнул Пчела. - Пацаны уже принесли и спрятали. Половину - в сортире на втором этаже, половину - под лестницей у спортзала... Слышь, Сань, ты Золотареву не видел?
Саша усмехнулся:
- Вроде нет... Да их сегодня разве узнаешь?
Пчела, внимательно вглядываясь в пестрые девичьи стайки, согласился:
- Это точно, примарафетились все - не узнать...
Одноклассниц и вправду узнать было непросто. Привычные косички и хвосты сменили высокие замысловатые прически, а однообразные синие форменные костюмчики - ультрамодные вечерние платья. Плюс высоченные шпильки, плюс безудержно-яркий макияж...
- Хау ду ю ду, сеньоры! - прогремело вдруг сзади.
Друзья обернулись: к ним, широко раскинув руки, шагал Космос. На нем был, - подумать только, - кожаный пиджак, вместо галстука болталась пара узких кожаных же шнурочков... А на ногах - громко цокавшие, невообразимо-остроносые, окованные спереди и
сзади блестящей медью ботинки! Видок, словом, был просто наикрутейший!
- Какие люди! - ахнул Пчела. - Гляньте-ка на него! Ну, вылитый Неуловимый Джо, только кольта не хватает! Ты где шляешься, бледнолицый брат мой? Сейчас уже торжественное собрание начнется!
- Спокуха, други мои! - расплылся в улыбке Космос, загадочно похлопывая себя по кожаному боку. - Дядя Кос вам кое-что притаранил в клювике!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24
- А себе? - спросил дядя Миша.
- Нет, что вы, я не буду, - помотал головой Саша. - У меня же экзамен завтра...
- Ну да, ну да, конечно... - легко согласился гость и плеснул себе сразу полстакана бурой жидкости.
- Ну, Сашок, за твои экзамены! - бодро провозгласил тост дядя Миша и, в мгновение ока опрокинув в себя стакан, аппетитно захрустел луковицей.
Через минуту-другую глаза его заблестели, он оживился еще больше, без труда нашлась и тема для разговора.
- Что тезка-то мой творит, а? Что со страной делает! Аж страшно становится... - с жаром начал гость.
- Вы это про перестройку? - не сразу понял Саша.
- Про какую на хрен перестройку! - отмахнулся мужчина. - Клал я на эту перестройку с прибором, ясно? Я про алкогольную кампанию! Ведь что творит - жить невозможно стало! У вас вот хоть коньяк купить можно, а у нас в Тюмени, веришь, - вообще шаром покати! Какую только дрянь мужики не пьют!
Тема бестолковой антиалкогольной кампании, проводимой новым молодым Генсеком, похоже, беспокоила дядю Мишу самым что ни на есть серьезным образом. Об этом он говорил долго и пылко, не забывая, впрочем, время от времени заглатывать очередную дозу коньяка.
Минут десять он посвятил недопустимым перегибам на местах, потом довольно подробно осветил исторический аспект проблемы, приводя в качестве иллюстраций основных тезисов многочисленные случаи из своей жизни и из жизни своих родных.
После этого дядя Миша настолько вошел в раж, что сразу перешел к личности Генерального секретаря и его ближних. Эпитеты, которыми гость из Тюмени расписал главного архитектора перестройки, его мать и его бабушку были и эмоционально ярки, и необычайно живописны.
Примечательным было то, что среди всего этого словесного фейерверка не было ни единого выражения из нормативной лексики. Саша, зачарованно слушавший пламенную речь своего родственника, не раз невольно вспоминал учительницу словесности Варвару Никитичну, не устававшую напоминать своим питомцам о бесконечном разнообразии «великого и могучего».
Наконец дядя Миша закончил, а точнее сказать - выдохся. Он даже изрядно покраснел и дышал тяжело, с присвистом, будто после тяжелой, изматывающей работы. Надо было срочно перекурить, и мужчины отправились на балкон. Там дядя Миша, словно подводя черту, рассказал несколько анекдотов в тему. От прежней его пылкости не осталось и следа, и потому анекдоты в его задумчиво-печальном изложении больше походили на исполненные философской глубины восточные притчи.
Покурив, они вернулись к коньяку - в бутылке еще оставалось примерно четверть. Дядя Миша плеснул себе в стакан и рассеянно поинтересовался:
- Так куда ты поступать-то собрался?
- В Горный, - ответил Саша.
- Это кем же ты станешь, когда выучишься? - спросил гость и выпил.
- Геологом, как отец...
Дядя Миша откусил от луковицы и поднял на Сашу блестящие от выступивших слез глаза:
- Чей?
- Что - чей? - не понял Саша.
- Ну, чей отец-то геолог? - повторил свой нелепый вопрос тюменский Родственник.
- Как - чей? Мой...
- Колька? - изумился дядя Миша. Они уставились друг на друга в полном недоумении, ничегошеньки не по-
нимая и втайне подозревая друг друга глупом розыгрыше. Первым пришел в себя Саша. Испытывая тягостное предчувствие, он медленно и внятно произнес:
- Мой отец, Николай Иванович Белов, был геологом. Он погиб в геологоразведочной экспедиции, утонул в Тоболе.
Гость криво улыбнулся и перевел взгляд с Сашиного лица на коньячную бутылку. Не поднимая глаз, он вылил остатки коньяка в стакан и выпил. Саша молчал, ожидая объяснений.
- Это тебе мать рассказала? - спросил дядя Миша, по-прежнему не поднимая глаз.
-Да.
Мужчина провел рукою по столу, сметая крошки, переставил пустую бутылку на подоконник. Он словно раздумывал над чем-то, колебался, не зная как ему поступить. Наконец, он поднял глаза.
- Придумала она все, Сашок, - тихо, но твердо сказал он. - Не был твой отец геологом. Ходил пару раз с геологами в поле - это да, было. Разнорабочим. Оборудование таскал, шурфы копал, то, се... А геологом он не был. И не в Тоболе он утонул, а в Туре. В Тюмени Тура течет, вот какое дело...
- Вы... Вы ничего не путаете? --растерянно пробормотал Саша.
- Да как же я могу путать, если я сам его, мертвого, из воды доставал? - невесело усмехнулся мужчина и снова смахнул со стола широкой ладонью несуществующие крошки. - Придумала твоя мать все... Да только зря она это! Тебе, считаю, стыдиться за отца нечего! - голос гостя окреп, он смотрел на Сашу прямо, даже с некоторым вызовом. - Отец твой, Сашка, настоящий мужик был, орел, можно сказать! В любой компании заводила, вожак, атаман! Что он скажет, то все и делают! Душа у него была широкая, ясно? Потому и мать твоя его полюбила. Да только скучно было Кольке в вашей Москве, вот он и рвался каждый сезон на волю. То с геологами уйдет, то на лесосплав, то на нефтедобычу... Он везде своим был! А что, работы Колька никогда не боялся, руки сами к делу тянулись, да и заработки опять же... Лихой он мужик был, ох лихой! Через лихость свою и смерть принял... - дядя Миша тяжело вздохнул и замолчал.
- А как он... погиб? - спросил Саша.
- Да как? Можно сказать - по глупости, а можно сказать - не свезло... - задумчиво ответил гость. - Дело-то как было? Вернулся он в сентябре из тайги, расчет получил, ну, как водится, погуляли маленько, обмыли это дело. Колька-то уже в Москву, к вам с матерью, собирался, уж и билет взял. А тут в ресторане на набережной схлестнулся он с одним командировочным из Свердловска. То, се... Колька завелся - он вообще заводной был! В общем, поспорили они, что Колька по перилам моста через Туру перейдет. На ящик «белой» поспорили. Я еще отговорить его пробовал, да куда там! Я ж говорю - заводной он был... Ну, вышли к мосту, Колька прыг на перила - и пошел! Я-то поначалу рядышком держался, думал - подхвачу, если что... А он идет себе, как по тротуару, только руки расставил вот так, да помахивает ими слегка. Полмоста прошагал - никаких проблем! Народ видит - Колькина берет. Стали над этим командировочным подшучивать, то, се... Я тоже за Колькой уже вполглаза слежу. А что? - проблем никаких, и идти ему всего-то метров двадцать оставалось... А Колька знай себе шагает... И тут... Уж не знаю - то ли ветер посильней дунул, то ли оскользнулся он... Охнул он вполголоса, я повернулся, а его уже нет! На мелководье он упал, головою вниз. В общем, шею сломал - мгновенная смерть! Вот так, Сашка-Саша остолбенело молчал. Все то, что поведал ему дядя Миша, было не просто неожиданно - рассказ гостя разом уничтожил устоявшийся и привычный образ отца, человека, на которого всю свою сознательную жизнь равнялся Саша. Поверить в услышанное было непросто, еще сложнее было со всем этим смириться. Саша пристально взглянул на помрачневшего, свесившего голову дядю Мишу. Нет, понял он, гость не врал. Все, что он рассказал - правда. От первого до последнего слова. Вдруг Саша ощутил острую, жгучую неприязнь к этому человеку. Зачем он появился в их доме, зачем походя, за бутылкой коньяка, разрушил все, что было ему так дорого, почти свято? Саша резко поднялся, сидеть за одним столом с этим человеком он больше не мог.
- Извините, мне нужно заниматься... - буркнул он и, резко развернувшись, вышел из кухни.
Над его кроватью в детской висела фотография отца. Саша встал напротив, внимательно вглядываясь в открытое, улыбающееся лицо на фото. Он словно заново знакомился с ним, напряженно пытаясь понять - что же это был за человек, и может ли он, Саша, гордиться им по-прежнему?
В коридоре послышались шаги - дядя Миша приближался к детской. Саша юркнул за стол, открыл первую попавшуюся книжку и, обхватив руками голову, склонился над ней. Гость сунулся было к нему в комнату, но увидев, что Саша действительно занимается, не решился ничего сказать и тут же исчез.
Впрочем, оттого что тюменский родственник находится не в его комнате, а за стеной, легче было не намного. Его близость раздражала, мешала сосредоточиться, выводила из себя. Наконец, Саша не выдержал. Он прихватил учебник и вышел в коридор.
- Мне идти надо, - хмуро сообщил он дяде Мише. - Консультация перед экзаменом. Вы уж тут сами...
Не дожидаясь ответа гостя, он быстро натянул ботинки и выскочил за дверь.
Саша гулял до самого вечера и все это время думал об отце. В итоге этих бесконечных раздумий вызрело и окрепло твердое, как гранит, убеждение: кем бы ни был его отец и каким бы он ни был - он, Саша, все равно станет самым что ни на есть настоящим геологом!
Когда он, приняв это решение и успокоившись, вернулся домой, родственников из Тюмени там уже не было. Не было и мамы - она, видимо, уехала с гостями на вокзал. Саша наскоро перекусил, забрался в постель и уснул.
VIII
Наступил день выпускного бала. Костюм, сорочка, туфли, даже галстук - все было новенькое, с иголочки. Саша бросил последний взгляд в зеркало и не удержался от мимолетной довольной улыбки. Выглядел он совершенно непривычно, но, что уж тут скрывать, эффектно. «Как денди лондонский...» - неожиданно всплыла в памяти строчка из «Онегина».
- Ну, все, мам, я пошел, - повернулся он к матери.
Татьяна Николаевна тихо млела, не сводя восхищенных глаз с красавца-сына. Она рассеянно провела рукой по его плечу, стряхивая невидимые пылинки, и молча кивнула...
У дверей школы толпились нарядные выпускники. Многие курили, уже не таясь и немного этой открытостью бравируя. Теперь было можно - школа позади.
Войдя в школьный двор, Саша замешкался. Непривычный, праздничный вид выпускников сбивал с толку, он никак не мог найти в пестрой толпе своих друзей.
- Саня! - вдруг услыхал он.
К нему подлетел радостный, возбужденный Пчела. Витьку тоже было не узнать - его вечно растрепанные вихры были чем-то смазаны и аккуратно зачесаны назад. На нем был стильный светло-серый костюм и переливающийся всеми цветами радуги необычайно яркий галстук.
- Здорово, - чуть смущаясь своей растерянности, Саша пожал ему руку. - А где Кос?
- Да хрен его знает! Придет... - Пчела пожал плечами и мельком огляделся - нет, их друга во дворе не было. Тогда, похлопав по карманам пиджака, Пчела жестом фокусника выудил оттуда пачку «Мальборо» и протянул ее Саше. - Прошу, сэр...
- Кишиневские? - спросил Белов, доставая сигарету.
- Обижаете, сэр, -- вздернул бровями Пчела. - Польские...
Они закурили, как и многие другие, совершенно открыто, и это тоже было непривычно.
- Что с выпивоном? - спросил Саша.
- Все нормально, - кивнул Пчела. - Пацаны уже принесли и спрятали. Половину - в сортире на втором этаже, половину - под лестницей у спортзала... Слышь, Сань, ты Золотареву не видел?
Саша усмехнулся:
- Вроде нет... Да их сегодня разве узнаешь?
Пчела, внимательно вглядываясь в пестрые девичьи стайки, согласился:
- Это точно, примарафетились все - не узнать...
Одноклассниц и вправду узнать было непросто. Привычные косички и хвосты сменили высокие замысловатые прически, а однообразные синие форменные костюмчики - ультрамодные вечерние платья. Плюс высоченные шпильки, плюс безудержно-яркий макияж...
- Хау ду ю ду, сеньоры! - прогремело вдруг сзади.
Друзья обернулись: к ним, широко раскинув руки, шагал Космос. На нем был, - подумать только, - кожаный пиджак, вместо галстука болталась пара узких кожаных же шнурочков... А на ногах - громко цокавшие, невообразимо-остроносые, окованные спереди и
сзади блестящей медью ботинки! Видок, словом, был просто наикрутейший!
- Какие люди! - ахнул Пчела. - Гляньте-ка на него! Ну, вылитый Неуловимый Джо, только кольта не хватает! Ты где шляешься, бледнолицый брат мой? Сейчас уже торжественное собрание начнется!
- Спокуха, други мои! - расплылся в улыбке Космос, загадочно похлопывая себя по кожаному боку. - Дядя Кос вам кое-что притаранил в клювике!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24