Он выронил из пальцев гвоздичную сигарету и тщательно растоптал ее толстой подошвой ботинка.
Чарли хохотнул. Фальми прекрасно знал, что Чарли держит его при себе ради имиджа, а язвительность в этот имидж входила.
– Все готово? – спросил Чарли, когда они зашли внутрь.
– Уже заканчивают расставлять съестное, – ответил Фальми. – Можно начинать.
Чарли суетился, проверял последние мелочи. Он ожидал, что на сегодняшний фуршет по случаю открытия выставки явится цвет бомонда и множество журналистов; эту публику следовало вволю накормить, чтобы настроить ее поблагодушнее.
В парадную дверь постучали.
– Мы еще не открыты, – объявил Чарли, подходя к стеклу. Стоявший по ту сторону мужчина с затуманенным взором и недельной щетиной на подбородке выглядел неряшливо. Видимо, бродяга, пришедший в надежде урвать пару бесплатных бутербродов и стаканчик вина...
И тогда Чарли узнал его.
– Бог ты мой! – сказал он. – Джек?
Быстренько отперев дверь, он приоткрыл ее.
– Привет, Чарли, – поздоровался Джек. – Найдется минутка-другая для старого клиента?
– Конечно-конечно, – сказал Чарли. – У нас тут открытие, но оно еще только через час, и до тех пор мне нечем заняться.
Джек вошел внутрь. Чарли подумал, что он ужасно выглядит, но вслух этого не сказал. Он знал, через какие потрясения прошел Джек.
– Давненько от тебя не было вестей, – сказал Чарли. – Как идут дела?
– Признаться, не очень хорошо. Я вроде как... скитался.
Чарли закивал.
– Ну да. Давай-ка мы с тобой присядем, выпьем вина, поделимся новостями. У Фальми все под контролем.
Джек перевел взгляд на секретаря и помощника Чарли, который одарил его ответным взглядом, окрашенным то ли радушной, то ли презрительной ухмылкой.
– Давай, – согласился Джек. – Звучит заманчиво.
Чарли провел его в галерею. Фуршетный стол вдоль одной из стен был уставлен деликатесами: копченые устрицы, пате, жареная во фритюре восточноиндийская пакора. Проходя мимо бара, Чарли кивнул бармену и прихватил бутылку красного вина и два бокала.
– Открой еще одну, Пауло, пусть подышит, – сказал Чарли. – Это для нас.
Размашистым шагом Чарли углубился в галерею и присел на краешек обитого темно-зеленым бархатом дивана в форме полумесяца Джек сел напротив. Между ними стоял небольшой столик со столешницей в виде звезды из травленого металла; поставив на него бокалы, Чарли разлил вино им обоим.
– Ты все здесь обновил, – заметил Джек.
– Дела идут неплохо, – ответил ему Чарли. – Мы сейчас выставляем местного художника, но я прочу ему большое будущее.
Оглядевшись вокруг, Джек кивнул. Постарался улыбнуться, но это было все равно что сражаться с волной, рвущейся прочь отберега; улыбка застыла на губах, а затем впиталась в кожу, слишком вымученная, чтобы достичь глаз.
– А ты? – тихо спросил Чарли. – Чем ты занимался?
Джек уставился ему в глаза. Открыл рот, захлопнул снова. Опустил взгляд на руки, безжизненно лежащие на коленях.
– Проводил одно исследование.
Чарли усмехнулся. У них с Джеком это было старой шуткой: Джек вечно заявлял, что, поскольку каждый аспект жизни так или иначе влияет на творчество, художнику следует позволить списывать все траты на "исследовательские издержки".
– Надеюсь, ты сберег чеки?
– Э... да. – Казалось, вопрос сбил Джека с толку, словно легкая светская беседа была чужим для него языком, который он перестал понимать. Теперь он не сводил с собеседника невыразительного, безучастного взгляда.
Чарли пригубил вино.
– О чем же ты хотел со мной поговорить?
– Да так, ни о чем. Я просто... – Умолк на полуслове.
– Что "просто", Джек?
– Я просто хотел... наладить старые связи. – Джек сделал глоток из бокала – Понимаешь?
Под притворной небрежностью вопроса Чарли расслышал мольбу.
– Еще бы, Джек. Ты же знаешь, тебе здесь всегда рады. Прости мое любопытство, но...
Джек поднял ладонь, останавливая его.
– Прошу тебя, Чарли. Не надо вопросов, не сейчас. В последнее время их было слишком много...
Довольно странное замечание, но Чарли промолчал. Он заметил, что Фальми пытается привлечь его внимание посредством выгнутой брови и выразительного взгляда.
– Подожди секунду... Кажется, мой юный протеже немного растерян. – Поставив бокал на стол, Чарли поднялся на ноги. – Сейчас вернусь.
– Конечно, – сказал Джек.
Уверенности в его голосе не было.
* * *
Никки сама не понимала, почему вернулась в Ванкувер. На Западном побережье Канады октябрь – месяц холодный и дождливый; лучше было остаться в Неваде или уехать в Калифорнию.
Но настроение у Никки вовсе не было солнечным; видимо, поэтому она остановила свой выбор на Ванкувере.
Она подыскала себе приличное жилье в Китцилано, всего в нескольких кварталах от пляжа. Тем же простором и новизной, какими отличалось ее последнее городское пристанище, новая квартира похвастать не могла, ведь у Никки уже не было прежних фондов. Она сама не знала пока, захочет ли вернуться на улицу. Если окажется, что прежнее ремесло опротивело ей окончательно, Никки придется привыкать к совершенно новому жизненному стилю; нет, к новой жизни.
Ее это вполне устраивало. Последние два с половиной года, которые она провела с Джеком, изменили ее взгляды; все те занятия, что раньше заполняли ее свободное время, теперь казались бессмысленными. Она купила спальный футон и кое-какую кухонную утварь, но не потрудилась выбрать телевизор или стереосистему.
Итак, чем же она будет заниматься?
Никки подолгу бегала вдоль кромки пляжа, размышляя об этом. Свои пробежки она совершала на рассвете, когда пляж пустовал; она бежала, а дождь и холодные ветры с океана хлестали ее по лицу; она бежала, пока боль не сковывала легкие, а ноги не начинали гудеть от усталости. Бегая, Никки старалась ни о чем не думать, но порой терпела неудачу. Салли, Джанет и все прочие жертвы, с которыми она была знакома, одна за другой возникали в ее мыслях, подобно обломкам кораблекрушения, вымываемым на сушу. Она думала обо всех тех девушках, чью жизнь им с Джеком удалось спасти, – всех тех, кого они даже не встречали, и задавалась вопросом: удалось ли им изменить хоть что-то или же все "спасенные" в любом случае обречены покончить с собой или умереть от передозы?Быть унесенными в море в одиночку, никем не оплаканными?
Ответа на этот вопрос она не знала. И продолжала бежать.
* * *
Чарли удалился в подсобку вместе с Фальми. Джек сидел и пил вино, а когда бокал опустел, он налил себе другой. Руки еще ныли, но за те несколько недель, что прошли после его возвращения из Невады, синяки заметно побледнели.
Он уже не знал, правильно ли сделал, что явился на открытие выставки. То есть он помнил, зачем пришел, но не был уверен, что задуманное удастся осуществить. Его прошлая, мирская жизнь теперь казалась сном, приснившимся кому-то другому, в какой-то иной реальности. Жена, ребенок, карьера – просто блестящая грунтовка, которую счистили, чтобы обнажить холодную стальную поверхность. Пытаться вернуть себе ту, прошлую, жизнь так же бесполезно, как и швырять камни в грозовые тучи.
Но часть той жизни все еще была рядом, она все еще жила. Тот же Чарли. Он из тех редких людей, которые действительно слушают то, что им говорят. Джек всегда восхищался тем, как твердо Чарли стоит на ногах, как много знает об окружающем мире. Как раз это и делало его таким прекрасным агентом.
Когда его бросила Никки, Джек уже не знал, что делать дальше Он прибыл в аэропорт, не имея представления, куда лететь; в итоге решил вернуться в Портленд – но лишь затем, чтобы забрать компьютерное оборудование. Вещей Никки там уже не оказалось.
А потом, неожиданно для себя самого, он оказался в Ванкувере.
Джек не бывал здесь ни разу после своего первого "допроса с пристрастием", своего первого убийства. Он давным-давно продал дом, вынес из студии имущество; здесь не оставалось ничего, кроме воспоминаний.
Именно за этим он и пришел. Джек должен был понять, остается ли он по-прежнему человеком, а воспоминания – самая человеческая черта из всех, что в нем еще сохранились.
Посидев еще немного, он поднялся на ноги и прошел по галерее, рассматривая экспонаты. Художника звали Ранжит Фиарра, и он работал в разных техниках: занимался фотоколлажами, скульптурой, писал маслом. Его работы в основном сводились к бесплотным, многократно наложенным друг на друга образам ангелов и солнечных затмений на фоне тщательно отполированного металла или экзотических пород дерева Довольно мило, но Джеку они казались неглубокими и безопасными, как детский надувной бассейн.
Он не посещал "Волчьих угодий" со времен невадской истории. Джек не сомневался, что Патрон засыпет его насмешками, даст понять, что все случившееся произошло по его, Джека, вине. Патрон солгал, уверяя, что Гурман – его "второе "я"". Невзирая на всю похвальбу, Гурман попросту не был достаточно умен, чтобы оказаться Патроном.
Значит, в Стае остался один Патрон. Заманить его в ловушку не выйдет – а без помощи Никки Джек вообще не мог охотиться. Если ему суждено бросить свое занятие, сейчас самое время.
Если только есть куда возвращаться.
Он разглядывал большую чашу, покрытую темно-синей глазурью и инкрустированную фотографиями тропических рыб и разрядов молнии. Легко провел пальцем по гладкому, плавно выгнутому ободку, постарался вообразить, что чувствовал Фиарра, работая над чашей. Быть может, это напоминание об отпуске, проведенном в тропиках? Океанская лазурь, блеск рыбьих стаек, внезапный треск расколовшегося надвое неба?
За спиной запыхтел Чарли.
– Извини, Джек. Последние приготовления, сам понимаешь, что это такое. Ясейчас распахну двери, но, если хочешь, оставайся. Поболтали бы еще немного.
– Спасибо, – сказал Джек. – Останусь, наверное.
Люди начали просачиваться внутрь. Джек заметил, что самыми первыми обычно входили одиночки; он решил, что им просто некуда больше податься. Затем начали прибывать парочки и, наконец, группы из трех или более человек, кучки друзей, встретившихся, вероятно, чуть раньше, за выпивкой или ужином. Здесь были все, кто обычно посещал открытия: безупречно одетый мужчина в возрасте, с седой шевелюрой, который с предельным вниманием рассматривал экспонаты; угрюмые с виду женщины с угловатыми фигурами, в деловых костюмах и коже; юноши и девушки в диких нарядах, с вызывающими прическами, со странным блеском в глазах.
Все было таким знакомым. Джеку вспомнилось, как в последний раз открывали его собственную выставку: Джанин следила, чтобы ничей бокал не пустовал, сам Джек нервно наворачивал круги по залу и старался быть обаятельным. Все было совсем как сегодня – этот водоворот цвета, голосов и музыки; легкий джаз играл в динамиках стоявшего в углу "бумбокса", люди смеялись, разговаривали, обменивались впечатлениями, прихлебывали вино и угощались суши.
Все было таким нормальным.
Наполнив вином очередной бокал, Джек обошел выставочный зал. Ему встретилось несколько людей, с которыми он был знаком, но из хорошо знакомых – никого; Джек улыбался им, кивал и шел дальше.
Он изучал полотно, когда рядом раздался голос Фальми:
– Ну как, сытно?
Джек оглянулся на гота Фальми работал с Чарли уже годы, но они с Джеком так и не научились толком ладить. Он подозревал, дело тут в характере самого Фальми: тот носил свой цинизм, как сшитый на заказ костюм, и при всяком удобном случае его демонстрировал.
– Спасибо, не жалуюсь, – ответил Джек.
Фальми вздохнул.
– Я говорю о картине. Она тебя насыщает?
Джек снова повернулся к полотну. Оно изображало статую... вот только, приглядевшись поближе, Джек увидел, что это не вовсе и не полотно, а фоторепродукция картины, изображавшей статую. Точнее, роденовского "Мыслителя".
– Даже не знаю, – сказал он.
– Ну, а я сыт ею по горло, – заявил Фальми. – Впрочем, ничего страшного.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48
Чарли хохотнул. Фальми прекрасно знал, что Чарли держит его при себе ради имиджа, а язвительность в этот имидж входила.
– Все готово? – спросил Чарли, когда они зашли внутрь.
– Уже заканчивают расставлять съестное, – ответил Фальми. – Можно начинать.
Чарли суетился, проверял последние мелочи. Он ожидал, что на сегодняшний фуршет по случаю открытия выставки явится цвет бомонда и множество журналистов; эту публику следовало вволю накормить, чтобы настроить ее поблагодушнее.
В парадную дверь постучали.
– Мы еще не открыты, – объявил Чарли, подходя к стеклу. Стоявший по ту сторону мужчина с затуманенным взором и недельной щетиной на подбородке выглядел неряшливо. Видимо, бродяга, пришедший в надежде урвать пару бесплатных бутербродов и стаканчик вина...
И тогда Чарли узнал его.
– Бог ты мой! – сказал он. – Джек?
Быстренько отперев дверь, он приоткрыл ее.
– Привет, Чарли, – поздоровался Джек. – Найдется минутка-другая для старого клиента?
– Конечно-конечно, – сказал Чарли. – У нас тут открытие, но оно еще только через час, и до тех пор мне нечем заняться.
Джек вошел внутрь. Чарли подумал, что он ужасно выглядит, но вслух этого не сказал. Он знал, через какие потрясения прошел Джек.
– Давненько от тебя не было вестей, – сказал Чарли. – Как идут дела?
– Признаться, не очень хорошо. Я вроде как... скитался.
Чарли закивал.
– Ну да. Давай-ка мы с тобой присядем, выпьем вина, поделимся новостями. У Фальми все под контролем.
Джек перевел взгляд на секретаря и помощника Чарли, который одарил его ответным взглядом, окрашенным то ли радушной, то ли презрительной ухмылкой.
– Давай, – согласился Джек. – Звучит заманчиво.
Чарли провел его в галерею. Фуршетный стол вдоль одной из стен был уставлен деликатесами: копченые устрицы, пате, жареная во фритюре восточноиндийская пакора. Проходя мимо бара, Чарли кивнул бармену и прихватил бутылку красного вина и два бокала.
– Открой еще одну, Пауло, пусть подышит, – сказал Чарли. – Это для нас.
Размашистым шагом Чарли углубился в галерею и присел на краешек обитого темно-зеленым бархатом дивана в форме полумесяца Джек сел напротив. Между ними стоял небольшой столик со столешницей в виде звезды из травленого металла; поставив на него бокалы, Чарли разлил вино им обоим.
– Ты все здесь обновил, – заметил Джек.
– Дела идут неплохо, – ответил ему Чарли. – Мы сейчас выставляем местного художника, но я прочу ему большое будущее.
Оглядевшись вокруг, Джек кивнул. Постарался улыбнуться, но это было все равно что сражаться с волной, рвущейся прочь отберега; улыбка застыла на губах, а затем впиталась в кожу, слишком вымученная, чтобы достичь глаз.
– А ты? – тихо спросил Чарли. – Чем ты занимался?
Джек уставился ему в глаза. Открыл рот, захлопнул снова. Опустил взгляд на руки, безжизненно лежащие на коленях.
– Проводил одно исследование.
Чарли усмехнулся. У них с Джеком это было старой шуткой: Джек вечно заявлял, что, поскольку каждый аспект жизни так или иначе влияет на творчество, художнику следует позволить списывать все траты на "исследовательские издержки".
– Надеюсь, ты сберег чеки?
– Э... да. – Казалось, вопрос сбил Джека с толку, словно легкая светская беседа была чужим для него языком, который он перестал понимать. Теперь он не сводил с собеседника невыразительного, безучастного взгляда.
Чарли пригубил вино.
– О чем же ты хотел со мной поговорить?
– Да так, ни о чем. Я просто... – Умолк на полуслове.
– Что "просто", Джек?
– Я просто хотел... наладить старые связи. – Джек сделал глоток из бокала – Понимаешь?
Под притворной небрежностью вопроса Чарли расслышал мольбу.
– Еще бы, Джек. Ты же знаешь, тебе здесь всегда рады. Прости мое любопытство, но...
Джек поднял ладонь, останавливая его.
– Прошу тебя, Чарли. Не надо вопросов, не сейчас. В последнее время их было слишком много...
Довольно странное замечание, но Чарли промолчал. Он заметил, что Фальми пытается привлечь его внимание посредством выгнутой брови и выразительного взгляда.
– Подожди секунду... Кажется, мой юный протеже немного растерян. – Поставив бокал на стол, Чарли поднялся на ноги. – Сейчас вернусь.
– Конечно, – сказал Джек.
Уверенности в его голосе не было.
* * *
Никки сама не понимала, почему вернулась в Ванкувер. На Западном побережье Канады октябрь – месяц холодный и дождливый; лучше было остаться в Неваде или уехать в Калифорнию.
Но настроение у Никки вовсе не было солнечным; видимо, поэтому она остановила свой выбор на Ванкувере.
Она подыскала себе приличное жилье в Китцилано, всего в нескольких кварталах от пляжа. Тем же простором и новизной, какими отличалось ее последнее городское пристанище, новая квартира похвастать не могла, ведь у Никки уже не было прежних фондов. Она сама не знала пока, захочет ли вернуться на улицу. Если окажется, что прежнее ремесло опротивело ей окончательно, Никки придется привыкать к совершенно новому жизненному стилю; нет, к новой жизни.
Ее это вполне устраивало. Последние два с половиной года, которые она провела с Джеком, изменили ее взгляды; все те занятия, что раньше заполняли ее свободное время, теперь казались бессмысленными. Она купила спальный футон и кое-какую кухонную утварь, но не потрудилась выбрать телевизор или стереосистему.
Итак, чем же она будет заниматься?
Никки подолгу бегала вдоль кромки пляжа, размышляя об этом. Свои пробежки она совершала на рассвете, когда пляж пустовал; она бежала, а дождь и холодные ветры с океана хлестали ее по лицу; она бежала, пока боль не сковывала легкие, а ноги не начинали гудеть от усталости. Бегая, Никки старалась ни о чем не думать, но порой терпела неудачу. Салли, Джанет и все прочие жертвы, с которыми она была знакома, одна за другой возникали в ее мыслях, подобно обломкам кораблекрушения, вымываемым на сушу. Она думала обо всех тех девушках, чью жизнь им с Джеком удалось спасти, – всех тех, кого они даже не встречали, и задавалась вопросом: удалось ли им изменить хоть что-то или же все "спасенные" в любом случае обречены покончить с собой или умереть от передозы?Быть унесенными в море в одиночку, никем не оплаканными?
Ответа на этот вопрос она не знала. И продолжала бежать.
* * *
Чарли удалился в подсобку вместе с Фальми. Джек сидел и пил вино, а когда бокал опустел, он налил себе другой. Руки еще ныли, но за те несколько недель, что прошли после его возвращения из Невады, синяки заметно побледнели.
Он уже не знал, правильно ли сделал, что явился на открытие выставки. То есть он помнил, зачем пришел, но не был уверен, что задуманное удастся осуществить. Его прошлая, мирская жизнь теперь казалась сном, приснившимся кому-то другому, в какой-то иной реальности. Жена, ребенок, карьера – просто блестящая грунтовка, которую счистили, чтобы обнажить холодную стальную поверхность. Пытаться вернуть себе ту, прошлую, жизнь так же бесполезно, как и швырять камни в грозовые тучи.
Но часть той жизни все еще была рядом, она все еще жила. Тот же Чарли. Он из тех редких людей, которые действительно слушают то, что им говорят. Джек всегда восхищался тем, как твердо Чарли стоит на ногах, как много знает об окружающем мире. Как раз это и делало его таким прекрасным агентом.
Когда его бросила Никки, Джек уже не знал, что делать дальше Он прибыл в аэропорт, не имея представления, куда лететь; в итоге решил вернуться в Портленд – но лишь затем, чтобы забрать компьютерное оборудование. Вещей Никки там уже не оказалось.
А потом, неожиданно для себя самого, он оказался в Ванкувере.
Джек не бывал здесь ни разу после своего первого "допроса с пристрастием", своего первого убийства. Он давным-давно продал дом, вынес из студии имущество; здесь не оставалось ничего, кроме воспоминаний.
Именно за этим он и пришел. Джек должен был понять, остается ли он по-прежнему человеком, а воспоминания – самая человеческая черта из всех, что в нем еще сохранились.
Посидев еще немного, он поднялся на ноги и прошел по галерее, рассматривая экспонаты. Художника звали Ранжит Фиарра, и он работал в разных техниках: занимался фотоколлажами, скульптурой, писал маслом. Его работы в основном сводились к бесплотным, многократно наложенным друг на друга образам ангелов и солнечных затмений на фоне тщательно отполированного металла или экзотических пород дерева Довольно мило, но Джеку они казались неглубокими и безопасными, как детский надувной бассейн.
Он не посещал "Волчьих угодий" со времен невадской истории. Джек не сомневался, что Патрон засыпет его насмешками, даст понять, что все случившееся произошло по его, Джека, вине. Патрон солгал, уверяя, что Гурман – его "второе "я"". Невзирая на всю похвальбу, Гурман попросту не был достаточно умен, чтобы оказаться Патроном.
Значит, в Стае остался один Патрон. Заманить его в ловушку не выйдет – а без помощи Никки Джек вообще не мог охотиться. Если ему суждено бросить свое занятие, сейчас самое время.
Если только есть куда возвращаться.
Он разглядывал большую чашу, покрытую темно-синей глазурью и инкрустированную фотографиями тропических рыб и разрядов молнии. Легко провел пальцем по гладкому, плавно выгнутому ободку, постарался вообразить, что чувствовал Фиарра, работая над чашей. Быть может, это напоминание об отпуске, проведенном в тропиках? Океанская лазурь, блеск рыбьих стаек, внезапный треск расколовшегося надвое неба?
За спиной запыхтел Чарли.
– Извини, Джек. Последние приготовления, сам понимаешь, что это такое. Ясейчас распахну двери, но, если хочешь, оставайся. Поболтали бы еще немного.
– Спасибо, – сказал Джек. – Останусь, наверное.
Люди начали просачиваться внутрь. Джек заметил, что самыми первыми обычно входили одиночки; он решил, что им просто некуда больше податься. Затем начали прибывать парочки и, наконец, группы из трех или более человек, кучки друзей, встретившихся, вероятно, чуть раньше, за выпивкой или ужином. Здесь были все, кто обычно посещал открытия: безупречно одетый мужчина в возрасте, с седой шевелюрой, который с предельным вниманием рассматривал экспонаты; угрюмые с виду женщины с угловатыми фигурами, в деловых костюмах и коже; юноши и девушки в диких нарядах, с вызывающими прическами, со странным блеском в глазах.
Все было таким знакомым. Джеку вспомнилось, как в последний раз открывали его собственную выставку: Джанин следила, чтобы ничей бокал не пустовал, сам Джек нервно наворачивал круги по залу и старался быть обаятельным. Все было совсем как сегодня – этот водоворот цвета, голосов и музыки; легкий джаз играл в динамиках стоявшего в углу "бумбокса", люди смеялись, разговаривали, обменивались впечатлениями, прихлебывали вино и угощались суши.
Все было таким нормальным.
Наполнив вином очередной бокал, Джек обошел выставочный зал. Ему встретилось несколько людей, с которыми он был знаком, но из хорошо знакомых – никого; Джек улыбался им, кивал и шел дальше.
Он изучал полотно, когда рядом раздался голос Фальми:
– Ну как, сытно?
Джек оглянулся на гота Фальми работал с Чарли уже годы, но они с Джеком так и не научились толком ладить. Он подозревал, дело тут в характере самого Фальми: тот носил свой цинизм, как сшитый на заказ костюм, и при всяком удобном случае его демонстрировал.
– Спасибо, не жалуюсь, – ответил Джек.
Фальми вздохнул.
– Я говорю о картине. Она тебя насыщает?
Джек снова повернулся к полотну. Оно изображало статую... вот только, приглядевшись поближе, Джек увидел, что это не вовсе и не полотно, а фоторепродукция картины, изображавшей статую. Точнее, роденовского "Мыслителя".
– Даже не знаю, – сказал он.
– Ну, а я сыт ею по горло, – заявил Фальми. – Впрочем, ничего страшного.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48