Да, Брайан Бирн. Ученик выпускного класса. Префект. Почти все старшеклассники разъехались на выходные по домам, кроме тех, кто отправился на север на товарищеский матч по хоккею, но Брайан как раз оставался в школе, в пансионе. Но ведь он тоже считал, что Мэттью у Морантов. Он ничего не перепроверял, как и я. С какой стати? Если кому и следовало уточнять местопребывание Мэттью, так это мне, а не Брайану. Я не собираюсь возлагать ответственность на префекта. Ни в коем случае.
Эта декларация Корнтела тоже звучала чересчур патетично, как и предшествовавший ей монолог. Похоже, теперь он испытывал потребность взять всю вину на себя. Линли знал, какая причина побуждает человека винить себя: Корнтел, несомненно, допустил какой-то существенный промах.
– Он знал, что Моранты люди другого круга, а он не их поля ягода. Он не отважился поехать к ним, – вернулся к прежнему утверждению Корнтел.
– Не слишком ли ты в этом уверен?
– Он получил стипендию попечительского совета. Родители за его обучение заплатить не смогли бы. – Похоже, с точки зрения Корнтела этим объяснялось все, но он счел необходимым прибавить: – Хороший мальчик. Труженик.
– Другие ребята его любили? – Корнтел замешкался с ответом, и Линли пришел ему на помощь: – В конце концов, его же пригласили в гости на день рождения. По-видимому, у него имелись друзья.
– Да-да, конечно же. Просто… Ты сам видишь, я не справился со своими обязанностями по отношению к этому мальчику. Я просто ничего о нем не знаю. Такой тихий. Все время сидел над заданиями. Все у него было в порядке, никогда ни на что не жаловался. Родители так обрадовались, что его позвали в гости. Отец так и сказал, подписывая разрешение: «Пусть Мэтти вращается в обществе». Они его звали Мэтти.
– Где сейчас его родители?
Лицо Корнтела жалобно сморщилось.
– Не знаю. Не знаю! В школе, должно быть. Или вернулись домой, ждут вестей. А если директор так и не отговорил их, кинулись в полицию.
– Бредгар Чэмберс поддерживает связь с местной полицией?
– В ближайшей деревне, в Киссбери, есть констебль, а вообще-то мы состоим под юрисдикцией Хоршэма. – Корнтел угрюмо усмехнулся. – Теперь ты скажешь, что это их дело.
– Боюсь, что так. Их, а не мое. Корнтел только еще сильнее ссутулился:
– Ну хоть что-нибудь ты можешь сделать, Томми? Привести механизм в движение?
– Со всей деликатностью?
– Вот именно. Да, конечно, я прошу тебя об одолжении. Знаю-знаю, я не имел права обращаться в Скотленд-Ярд. Но, бога ради, Томми, мы же оба кончали Итон!
Корнтел взывал к его лояльности, к памяти прежних дней. Человек должен быть верен своему прошлому, былым друзьям. Как бы Линли хотел безжалостно оборвать его. Он– полицейский, он не допускает нарушения заведенных правил. Но мальчик, когда-то ходивший в один класс с Корнтелом, так и не умер– хотя Линли безжалостно боролся с ним. И теперь он против собственной воли задал очередной вопрос:
– Если Мэттью сбежал из школы, ему понадобился какой-то транспорт, чтобы добраться до Лондона, верно? Далеко ли от вас железнодорожная станция? Дорога, шоссе?
Корнтел принял этот вопрос как обещание поддержки и заговорил с готовностью, стараясь всячески быть полезным:
– У нас нет рядом дорог, Томми, потому-то родителям так нравится наша школа – изоляция гарантирует детям безопасность. Они никогда не попадут в беду, их ничто не отвлекает от учебы. Мэттью пришлось бы попотеть, чтобы убраться подальше от школы. Он не мог ловить попутку рядом с Бредгар Чэмберс, потому что на дороге он почти наверняка наткнулся бы на кого-нибудь из персонала– на учителя, тренера, хотя бы на рабочего или уборщика, и его бы тут же отвели назад в школу.
– Значит, ему пришлось пробираться стороной от дороги?
– Думаю, что да. Он мог пойти напрямик через поля, потом через лес Сент-Лионард добраться до Кроули и шоссе М23. Там ему ничего не грозило: подумаешь, обычный парнишка, каких всюду полно. Никому бы и в голову не пришло, что он сбежал из Бредгар Чэмберс.
– Лес Сент-Лионард, – задумчиво повторил Линли. – Скорее всего, он и сейчас там, не так ли? Заблудился, изголодался…
– Две ночи под открытым небом в середине марта. Замерз. Умирает с голоду. Сломал ногу. Упал. Может быть, шею себе сломал, – горестно подхватил Корнтел.
– Ну, с голоду он за три дня не умрет, – возразил Линли, предпочитая не признавать, сколь вероятны все остальные, куда более грозные опасности. – Он крупный парень? Крепкого сложения?
– Нет, вовсе нет, – покачал головой Корнтел. – Мелковат для своего возраста. Тонкая кость. Очень хрупкий. Красивая лепка лица. – Он смолк на минуту, но глаза его словно все еще видели недоступный другим образ. – Темные волосы, и глаза темные. Пальцы тонкие, длинные. Кожа замечательная, без пятнышка. Прекрасная кожа.
Барбара тихонько постучала кончиком карандаша по блокноту, бросила украдкой взгляд на Линли. Корнтел подметил ее движение и сник. По лицу его пятнами расползался неровный румянец.
Линли слегка отодвинул стул от стола и уставился на один из американских офортов. Индианка вытряхивала из корзины кучку перцев на расстеленное на земле одеяло. Какое пиршество красок! Густые черные волосы женщины, яростно-красные перцы, коричневый бархат ее кожи, лиловое платье, а за спиной переливаются оттенки розовато-синего заката. Да, в красоте всегда таится соблазн.
– У тебя есть с собой фотография мальчика? – спросил он. – Можешь ли ты подробно описать его? – Впрочем, этот вопрос уже излишен.
– Да. Да, и то, и другое. – Господи, какое облегчение прозвучало в его голосе.
– Оставь фотографию и описание мальчика сержанту, мы постараемся помочь, чем сумеем, на нашем уровне. Быть может, его уже подобрали в Кроули, а он побоялся назвать свое имя. Или он добрался до Лондона и там угодил в полицию. Почем знать.
– Я так и думал! Я верил– ты меня выручишь! Я все принес.
Из нагрудного кармана Корнтел вытащил фотографию и сложенный лист бумаги. Он постарался скрыть смущение и торжество– он заранее заготовил фотографию и описание пропавшего, в уверенности, что добьется своего.
Линли угрюмо принял и то, и другое. Корнтел мог положиться на старого друга. Виконт Шаткость никогда не подводил товарищей.
Барбара Хейверс перечитала оставленное Корнтелом описание внешности и принялась изучать фотографию, Линли тем временем вытряхивал из пепельницы окурки, за время этой встречи Барбара и Корнтел наполнили пепельницу доверху. Специальной тряпочкой Линли тщательно протер сей сосуд.
– Боже мой, инспектор, это уже просто ханжество! – взмолилась Барбара. – Скоро вы налепите каждому курильщику на грудь алую букву «К».
– Ничего подобного. Если я не вымою пепельницу, я примусь лизать ее языком. Все-таки чистить пепельницу как-то привычнее для меня – самую малость, – добавил он улыбаясь.
Барбара не смогла удержаться от смеха.
– С какой стати вы бросили курить? Почему не желаете преждевременно сойти в могилу вместе со всеми нами? Вместе веселей, сами знаете.
Линли ничего не ответил, но глаза его выдали– взгляд украдкой скользнул к открытке, которая стояла на его столе (вместо подставки Линли использовал чашку из-под кофе). Теперь Барбара все поняла. Леди Хелен Клайд не курит. Линли надеется, что когда Хелен вернется, ей покажется более привлекательным человек, бросивший ради нее курить.
– И вы в самом деле думаете, что это что-то изменит?
Линли сделал вид, будто не слышал ее вопроса.
– Полагаю, если мальчик сбежал из школы, через несколько дней его найдут – либо в Кроули, либо в Лондоне. Но если он сам не появится, найдут его тело. Надо смотреть правде в глаза. Не знаю только, готовы ли они к этому?
Барбара словно именно этих слов и дожидалась.
– А есть ли на свете человек, готовый посмотреть правде в глаза, инспектор?
«Дай дождь моим корням. Дай дождь моим корням».
Эти четыре слова постоянно, словно навязчивая мелодия, стучали в ее мозгу. Дебора Сент-Джеймс сидела неподвижно в своем «остине» на окраине городка Стоук-Поджес, уставившись на сводчатую дверь церкви Сент-Джилс. Дебора не всматривалась в архитектурные подробности, ее гораздо больше занимал вопрос, сколько раз за последние месяцы она твердила не только заключительную строку сонета Хопкинса<Джерард Мэнли Хопкинс (1844–1889) – английский поэт. Художественная не традиционность и философская глубина лирики Хопкинса позволяют считать его одним из основоположников современной английской поэзии.>, но и все стихотворение целиком. С этого сонета начинался каждый ее день, иначе она не смогла бы встать с постели, выйти из очередной гостиницы, сесть в машину и выехать на местность, чтобы отснять еще одну пленку– почти бессознательно, словно автомат. Но кроме утренней декламации, заменявшей ей молитву, Дебора вспоминала эти строки каждый день, стократно, всякий раз, когда какой-нибудь пейзаж, или звук, или сказанное кем-то слово разрушало тщательно выстроенные оборонительные рубежи.
Дебора могла объяснить самой себе, отчего слова сонета вновь вспомнились ей именно в эту минуту. Церковь Сент-Джилс – последняя веха в растянувшемся на месяц турне. Все пленки уже отсняты. Сегодня вечером она повернет в сторону Лондона – не по М4, это шоссе приведет ее домой чересчур быстро, – а по А4, с бесконечными светофорами, пробкой в районе Хитроу, нескончаемыми пригородами, посеревшими от копоти и зимнего сумрака. Так ей удастся хоть чуть-чуть затянуть путешествие. В этом все дело. Она не готова вернуться домой. Она еще не готова встретиться с Саймоном.
Когда Дебора согласилась взяться за эту работу, сделать подборку фотографий мест, увековеченных в истории английской литературы – кажется, с тех пор миновало столетие, – она запланировала поездку в Стоук-Поджес, где Томас Грей<Томас Грей (1716—1771) – английский поэт-сентименталист, автор хрестоматийного стихотворения «Элегия, написанная на сельском кладбище» (1751).> написал «Сельское кладбище», сразу после посещения Тинтаджела<Тинтаджел (иначе – Тревена) – деревня в Корнуолле, по преданию – место рождения короля Артура.> и Гластонбери. Таким образом, месячная командировка закончилась бы всего в нескольких милях от ее дома. Но Тинтаджел и Гластонбери, полные преданий о короле Артуре и Джиневре, их обреченной и бесплодной любви, лишь обострили безысходное отчаяние, с которым Дебора пустилась в этот путь. Весь этот месяц притаившийся внутри хищник терзал ее – сегодня его зубы впились в самое сердце, раздирая наиболее болезненную рану.
«Не буду, не буду думать об этом!» Дебора распахнула дверь автомобиля, вытащила камеру и треножник и, пересекая прямоугольник стоянки, направилась к воротам кладбища. Она уже издали видела, что кладбище разделено надвое – посреди извилистой бетонной дорожки виднелась еще одна сводчатая калитка, а за ней– второе кладбище.
Холодновато для конца марта, весна словно бы не собирается приходить. Кое-где на деревьях прочищали горлышки птицы, но на кладбище стояла тишина, лишь издали, из Хитроу, доносился порой рокот взлетающего самолета. Томас Грей нашел идеальное место, чтобы написать стихотворение и чтобы в свой час найти здесь приют.
Дебора прикрыла за собой первую калитку и пошла по дорожке между двумя рядами шпалерных роз. На кустах уже появились свежие бледно-зеленые листики, гибкие молодые побеги, тугие бутоны, но их весеннее цветение казалось неуместным на фоне окружавшего запустения. За этой частью кладбища никто не ухаживал. Трава оставалась некошеной, надгробья с пьяноватой небрежностью покосились в разные стороны.
Дебора вошла под свод вторых ворот. Арку украшала изысканная резьба. Вероятно, чтобы уберечь ее, а также кладбище и церковь от вандалов, на одной из дубовых балок укрепили прожектор. Но предосторожность не помогла – кто-то разбил лампу, осколки стекла усыпали землю вокруг калитки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69
Эта декларация Корнтела тоже звучала чересчур патетично, как и предшествовавший ей монолог. Похоже, теперь он испытывал потребность взять всю вину на себя. Линли знал, какая причина побуждает человека винить себя: Корнтел, несомненно, допустил какой-то существенный промах.
– Он знал, что Моранты люди другого круга, а он не их поля ягода. Он не отважился поехать к ним, – вернулся к прежнему утверждению Корнтел.
– Не слишком ли ты в этом уверен?
– Он получил стипендию попечительского совета. Родители за его обучение заплатить не смогли бы. – Похоже, с точки зрения Корнтела этим объяснялось все, но он счел необходимым прибавить: – Хороший мальчик. Труженик.
– Другие ребята его любили? – Корнтел замешкался с ответом, и Линли пришел ему на помощь: – В конце концов, его же пригласили в гости на день рождения. По-видимому, у него имелись друзья.
– Да-да, конечно же. Просто… Ты сам видишь, я не справился со своими обязанностями по отношению к этому мальчику. Я просто ничего о нем не знаю. Такой тихий. Все время сидел над заданиями. Все у него было в порядке, никогда ни на что не жаловался. Родители так обрадовались, что его позвали в гости. Отец так и сказал, подписывая разрешение: «Пусть Мэтти вращается в обществе». Они его звали Мэтти.
– Где сейчас его родители?
Лицо Корнтела жалобно сморщилось.
– Не знаю. Не знаю! В школе, должно быть. Или вернулись домой, ждут вестей. А если директор так и не отговорил их, кинулись в полицию.
– Бредгар Чэмберс поддерживает связь с местной полицией?
– В ближайшей деревне, в Киссбери, есть констебль, а вообще-то мы состоим под юрисдикцией Хоршэма. – Корнтел угрюмо усмехнулся. – Теперь ты скажешь, что это их дело.
– Боюсь, что так. Их, а не мое. Корнтел только еще сильнее ссутулился:
– Ну хоть что-нибудь ты можешь сделать, Томми? Привести механизм в движение?
– Со всей деликатностью?
– Вот именно. Да, конечно, я прошу тебя об одолжении. Знаю-знаю, я не имел права обращаться в Скотленд-Ярд. Но, бога ради, Томми, мы же оба кончали Итон!
Корнтел взывал к его лояльности, к памяти прежних дней. Человек должен быть верен своему прошлому, былым друзьям. Как бы Линли хотел безжалостно оборвать его. Он– полицейский, он не допускает нарушения заведенных правил. Но мальчик, когда-то ходивший в один класс с Корнтелом, так и не умер– хотя Линли безжалостно боролся с ним. И теперь он против собственной воли задал очередной вопрос:
– Если Мэттью сбежал из школы, ему понадобился какой-то транспорт, чтобы добраться до Лондона, верно? Далеко ли от вас железнодорожная станция? Дорога, шоссе?
Корнтел принял этот вопрос как обещание поддержки и заговорил с готовностью, стараясь всячески быть полезным:
– У нас нет рядом дорог, Томми, потому-то родителям так нравится наша школа – изоляция гарантирует детям безопасность. Они никогда не попадут в беду, их ничто не отвлекает от учебы. Мэттью пришлось бы попотеть, чтобы убраться подальше от школы. Он не мог ловить попутку рядом с Бредгар Чэмберс, потому что на дороге он почти наверняка наткнулся бы на кого-нибудь из персонала– на учителя, тренера, хотя бы на рабочего или уборщика, и его бы тут же отвели назад в школу.
– Значит, ему пришлось пробираться стороной от дороги?
– Думаю, что да. Он мог пойти напрямик через поля, потом через лес Сент-Лионард добраться до Кроули и шоссе М23. Там ему ничего не грозило: подумаешь, обычный парнишка, каких всюду полно. Никому бы и в голову не пришло, что он сбежал из Бредгар Чэмберс.
– Лес Сент-Лионард, – задумчиво повторил Линли. – Скорее всего, он и сейчас там, не так ли? Заблудился, изголодался…
– Две ночи под открытым небом в середине марта. Замерз. Умирает с голоду. Сломал ногу. Упал. Может быть, шею себе сломал, – горестно подхватил Корнтел.
– Ну, с голоду он за три дня не умрет, – возразил Линли, предпочитая не признавать, сколь вероятны все остальные, куда более грозные опасности. – Он крупный парень? Крепкого сложения?
– Нет, вовсе нет, – покачал головой Корнтел. – Мелковат для своего возраста. Тонкая кость. Очень хрупкий. Красивая лепка лица. – Он смолк на минуту, но глаза его словно все еще видели недоступный другим образ. – Темные волосы, и глаза темные. Пальцы тонкие, длинные. Кожа замечательная, без пятнышка. Прекрасная кожа.
Барбара тихонько постучала кончиком карандаша по блокноту, бросила украдкой взгляд на Линли. Корнтел подметил ее движение и сник. По лицу его пятнами расползался неровный румянец.
Линли слегка отодвинул стул от стола и уставился на один из американских офортов. Индианка вытряхивала из корзины кучку перцев на расстеленное на земле одеяло. Какое пиршество красок! Густые черные волосы женщины, яростно-красные перцы, коричневый бархат ее кожи, лиловое платье, а за спиной переливаются оттенки розовато-синего заката. Да, в красоте всегда таится соблазн.
– У тебя есть с собой фотография мальчика? – спросил он. – Можешь ли ты подробно описать его? – Впрочем, этот вопрос уже излишен.
– Да. Да, и то, и другое. – Господи, какое облегчение прозвучало в его голосе.
– Оставь фотографию и описание мальчика сержанту, мы постараемся помочь, чем сумеем, на нашем уровне. Быть может, его уже подобрали в Кроули, а он побоялся назвать свое имя. Или он добрался до Лондона и там угодил в полицию. Почем знать.
– Я так и думал! Я верил– ты меня выручишь! Я все принес.
Из нагрудного кармана Корнтел вытащил фотографию и сложенный лист бумаги. Он постарался скрыть смущение и торжество– он заранее заготовил фотографию и описание пропавшего, в уверенности, что добьется своего.
Линли угрюмо принял и то, и другое. Корнтел мог положиться на старого друга. Виконт Шаткость никогда не подводил товарищей.
Барбара Хейверс перечитала оставленное Корнтелом описание внешности и принялась изучать фотографию, Линли тем временем вытряхивал из пепельницы окурки, за время этой встречи Барбара и Корнтел наполнили пепельницу доверху. Специальной тряпочкой Линли тщательно протер сей сосуд.
– Боже мой, инспектор, это уже просто ханжество! – взмолилась Барбара. – Скоро вы налепите каждому курильщику на грудь алую букву «К».
– Ничего подобного. Если я не вымою пепельницу, я примусь лизать ее языком. Все-таки чистить пепельницу как-то привычнее для меня – самую малость, – добавил он улыбаясь.
Барбара не смогла удержаться от смеха.
– С какой стати вы бросили курить? Почему не желаете преждевременно сойти в могилу вместе со всеми нами? Вместе веселей, сами знаете.
Линли ничего не ответил, но глаза его выдали– взгляд украдкой скользнул к открытке, которая стояла на его столе (вместо подставки Линли использовал чашку из-под кофе). Теперь Барбара все поняла. Леди Хелен Клайд не курит. Линли надеется, что когда Хелен вернется, ей покажется более привлекательным человек, бросивший ради нее курить.
– И вы в самом деле думаете, что это что-то изменит?
Линли сделал вид, будто не слышал ее вопроса.
– Полагаю, если мальчик сбежал из школы, через несколько дней его найдут – либо в Кроули, либо в Лондоне. Но если он сам не появится, найдут его тело. Надо смотреть правде в глаза. Не знаю только, готовы ли они к этому?
Барбара словно именно этих слов и дожидалась.
– А есть ли на свете человек, готовый посмотреть правде в глаза, инспектор?
«Дай дождь моим корням. Дай дождь моим корням».
Эти четыре слова постоянно, словно навязчивая мелодия, стучали в ее мозгу. Дебора Сент-Джеймс сидела неподвижно в своем «остине» на окраине городка Стоук-Поджес, уставившись на сводчатую дверь церкви Сент-Джилс. Дебора не всматривалась в архитектурные подробности, ее гораздо больше занимал вопрос, сколько раз за последние месяцы она твердила не только заключительную строку сонета Хопкинса<Джерард Мэнли Хопкинс (1844–1889) – английский поэт. Художественная не традиционность и философская глубина лирики Хопкинса позволяют считать его одним из основоположников современной английской поэзии.>, но и все стихотворение целиком. С этого сонета начинался каждый ее день, иначе она не смогла бы встать с постели, выйти из очередной гостиницы, сесть в машину и выехать на местность, чтобы отснять еще одну пленку– почти бессознательно, словно автомат. Но кроме утренней декламации, заменявшей ей молитву, Дебора вспоминала эти строки каждый день, стократно, всякий раз, когда какой-нибудь пейзаж, или звук, или сказанное кем-то слово разрушало тщательно выстроенные оборонительные рубежи.
Дебора могла объяснить самой себе, отчего слова сонета вновь вспомнились ей именно в эту минуту. Церковь Сент-Джилс – последняя веха в растянувшемся на месяц турне. Все пленки уже отсняты. Сегодня вечером она повернет в сторону Лондона – не по М4, это шоссе приведет ее домой чересчур быстро, – а по А4, с бесконечными светофорами, пробкой в районе Хитроу, нескончаемыми пригородами, посеревшими от копоти и зимнего сумрака. Так ей удастся хоть чуть-чуть затянуть путешествие. В этом все дело. Она не готова вернуться домой. Она еще не готова встретиться с Саймоном.
Когда Дебора согласилась взяться за эту работу, сделать подборку фотографий мест, увековеченных в истории английской литературы – кажется, с тех пор миновало столетие, – она запланировала поездку в Стоук-Поджес, где Томас Грей<Томас Грей (1716—1771) – английский поэт-сентименталист, автор хрестоматийного стихотворения «Элегия, написанная на сельском кладбище» (1751).> написал «Сельское кладбище», сразу после посещения Тинтаджела<Тинтаджел (иначе – Тревена) – деревня в Корнуолле, по преданию – место рождения короля Артура.> и Гластонбери. Таким образом, месячная командировка закончилась бы всего в нескольких милях от ее дома. Но Тинтаджел и Гластонбери, полные преданий о короле Артуре и Джиневре, их обреченной и бесплодной любви, лишь обострили безысходное отчаяние, с которым Дебора пустилась в этот путь. Весь этот месяц притаившийся внутри хищник терзал ее – сегодня его зубы впились в самое сердце, раздирая наиболее болезненную рану.
«Не буду, не буду думать об этом!» Дебора распахнула дверь автомобиля, вытащила камеру и треножник и, пересекая прямоугольник стоянки, направилась к воротам кладбища. Она уже издали видела, что кладбище разделено надвое – посреди извилистой бетонной дорожки виднелась еще одна сводчатая калитка, а за ней– второе кладбище.
Холодновато для конца марта, весна словно бы не собирается приходить. Кое-где на деревьях прочищали горлышки птицы, но на кладбище стояла тишина, лишь издали, из Хитроу, доносился порой рокот взлетающего самолета. Томас Грей нашел идеальное место, чтобы написать стихотворение и чтобы в свой час найти здесь приют.
Дебора прикрыла за собой первую калитку и пошла по дорожке между двумя рядами шпалерных роз. На кустах уже появились свежие бледно-зеленые листики, гибкие молодые побеги, тугие бутоны, но их весеннее цветение казалось неуместным на фоне окружавшего запустения. За этой частью кладбища никто не ухаживал. Трава оставалась некошеной, надгробья с пьяноватой небрежностью покосились в разные стороны.
Дебора вошла под свод вторых ворот. Арку украшала изысканная резьба. Вероятно, чтобы уберечь ее, а также кладбище и церковь от вандалов, на одной из дубовых балок укрепили прожектор. Но предосторожность не помогла – кто-то разбил лампу, осколки стекла усыпали землю вокруг калитки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69