– Жучок.
– Перед Рождеством я попыталась прослушать спальню мамы, думала, может, она расскажет своему дружку, что собирается подарить мне на праздник, но запись получилась – скучнее не бывает, она знай себе стонет, когда парень ее обрабатывает, а тот только приговаривает: «Крошка, крошка, крошка!» Я дала Мэтту послушать, чтобы похвастаться. И еще я записала разговор двух учителей в школе– с пятидесяти ярдов, с помощью направленного микрофона. Здорово получилось!
– И тогда Мэттью додумался поставить прослушивающее устройство в школе?
Ивоннен кивнула.
– Мне он сказал только, что хочет поставить жучок в одной из спален общежития, и спросил, как лучше это сделать. Он в этом совершенно не разбирался, но нужно ему было – прямо позарез. Я думала, он затеял какую-то игру, и посоветовала использовать микрофон, который включается при звуке человеческого голоса. Я ему одолжила вот этот самый магнитофон, он уже старый. Он вернул его по почте вместе с кассетой.
– Он не сказал, в чьей спальне собирается Установить микрофон?
– Нет, не сказал. Он только спросил, как это делать. Я сказала ему: спрячь микрофон в зоне звучания интересующих тебя голосов или звуков, чтобы вокруг было поменьше помех, иначе фон заглушит запись. Еще я его предупредила, что место надо осмотреть заранее и сделать по крайней мере две предварительные пробы, чтобы получить первоклассную запись. Он задал еще пару вопросов и забрал магнитофон, а больше к этому разговору не возвращался. А потом, три недели назад, я получила от него посылку.
– Он что-нибудь рассказывал тебе о школе Ивоннен? О тамошних приятелях? О своих делах?
Девочка печально покачала головой:
– Говорил, все в порядке. Больше он ничего не говорил. Все в порядке– и все тут. Только вот.,. – Нахмурившись, она вновь принялась щелкать тугим замком ранца.
– Понимаете… когда я спрашивала его насчет школы, Мэтт тут же менял тему. Вроде как не хотел говорить об этом, но боялся проболтаться, если я стану приставать. Я, дура, не настаивала.
«О, какие у нас тут орешки! Давай-давай, покажи! Малюсенькие, а? Ну-ка, сдавим их хорошенько. Теперь-то он заревет, верно? Ты как думаешь? Заревет?» – «Нет! Перестань! Умоляю! Я не могу.» Сержант Хейверс вернулась в кабинет, и Линли выключил магнитофон. Хейверс вновь дисциплинированно прикрыла за собой дверь и, не садясь, проследовала к окну. Дождь выбивал частую дробь по стеклу. Барбара отпила глоток из пластикового стаканчика. Линли распознал запах куриного бульона.
– Отправили девочку домой?
– Констебль Нката отвезет ее, – устало улыбнулась Барбара. – Он только глянул на нее, разглядел будущую красавицу и вызвался ее проводить.
– Да, он парень открытый.
– Это всем известно. – Хейверс подошла к столу и опустилась на стул. На поверхности бульона плавали желтые комки жира. Барбара подозрительно посмотрела, поморщившись, одним глотком осушила стакан и бросила его в мусорную корзину. – Похоже, мы вернулись к тому, с чего начали.
Линли потер глаза. Они болели так, словно он весь день читал без очков.
– Возможно, – согласился он.
– Да уж, «возможно», – с кроткой насмешкой отозвалась она. – Вы же слышали пленку. Кто-то из старших издевался над третьеклассником. Мы уже обсуждали это вчера утром, инспектор. Вы сами сказали, что ребятишки, с которыми вы разговаривали, казались запуганными. Теперь мы знаем, в чем дело. Кто-то регулярно издевался над Мэттом Уотли, и теперь они все дрожат, как бы и до них не дошел черед.
Линли покачал головой и вынул кассету.
– Не могу согласиться с вами, Хейверс.
– Почему?
– Потому что Мэтт сказал Ивоннен, что хочет установить жучок в одной из спален. Он не сказал «в своей комнате».
– Наверное, он имел в виду комнату этого садиста.
– Оно бы так, но на кассете слышны и другие голоса, кроме этого мерзавца и его жертвы. Детские голоса, голоса других третьеклассников.
– Тогда кто же?..
– Я уверен: это Гарри Морант. Смотрите: если принять гипотезу, что насилию подвергался Гарри, а не Мэттью, все сходится. Тот негодяй нарушал школьный устав, причем в течение долгого времени. Такая школа, как Бредгар Чэмберс, не может допустить подобного поведения. Если бы насильника разоблачили, его с позором выгнали бы. Мэттью знал, что происходит. Все остальные тоже знали– и все молчали, потому что к этому принуждал их школьный кодекс чести.
– Не доносить на товарищей?
– Вы понимаете, как это подействовало на Мэттью? Кевин Уотли заметил, что мальчик все больше и больше уходил в себя, однако Пэтси утверждает, что на его теле не было ни синяка, ни ссадины, так что мы не можем подозревать, будто кто-то издевался над ним. Вспомним также разговор между полковником Боннеми и Мэттью: Мэттью взволновал девиз школы – «Да будет честь и розгой, и опорой». Все сходится. Неписаный кодекс требовал, чтобы Мэттью никому не говорил о пытках, которым подвергается Гарри Морант, но девиз школы настаивал, что он обязан вмешаться, обязан сам что-то сделать, чтобы положить конец бесчинству. Таковы были с его точки зрения правила чести. Вот почему Мэттью не мог поделиться даже с родителями– он обдумывал, как ему исполнить девиз школы, не нарушив при этом неписаные правила, регулировавшие его отношения с сотоварищами.
Он нашел этот способ – вот эту запись.
– То есть шантаж?
– Именно.
– Господи! Так вот за что его убили!
– Вероятно.
У Хейверс даже зрачки расширились от ужаса.
– Значит, один из учеников… Инспектор, но они же все это знают!
Линли кивнул. Лицо его становилось все мрачнее.
– Если именно кассета привела к гибели Мэттью, то они все знали об этом с самого начала. Да, сержант, именно так. С самого начала.
Линли потянулся за утренней почтой, которую Ивоннен Ливсли столь бесцеремонно отодвинула, высвобождая место для магнитофона, рассеянно перебрал пальцами конверты и выудил из стопки открытку.
Снова весточка с Корфу, на картинке – ярко-белые строения монастыря Божьей Матери Влахернской на фоне мерцающей морской синевы, Однако это послание, в отличие от всех предыдущих, оказалось даже без обращения. Неужели Хелен все-таки добилась своего и отдаляется от него все больше и больше, пока не наступит полное отчуждение?
Два дня идет проливной дождь! Единственное развлечение – посетили музей в Гарица. Знаю, что ты сейчас думаешь. Лев Менекрата и впрямь очень мил, но после того, как посвятишь целый час созерцанию этой статуи, захочется и чего-то более одушевленно го для разнообразия. Что делать – от скуки и на такое согласишься! Я по уши увязла в монетах, реликвиях и всяких там обломках, выставленных поп стеклом. Когда я вернусь, ты меня и не узнаешь, такая я стану образованная .
Х
Линли понимал, что сержант Хейверс следит за каждым его движением, поэтому просто засунул открытку в карман, стараясь, чтобы лицо не выдало его чувств, заставляя себя не перечитывать по сто раз последнюю фразу. «Когда я вернусь». Быть может, Хелен уже подумывает о возвращении.
– Ничего нового, по-видимому? – нахально поинтересовалась Хейверс, подбородком указывая на карман его куртки, где лежало послание Хелен.
– Ничего нового.
Едва он произнес эти слова, как послышался резкий стук в дверь и комнату вошла Доротея Гарриман, секретарь суперинтенданта Уэбберли, начальника Линли и Хейверс. Она уже собиралась уходить с работы. Как всегда, Доротея нарядилась а-ля принцесса Уэльская: пошитый хорошим портным зеленый костюм, белая блуза, бусы из искусственного жемчуга в три ряда, необычной формы шляпа – над ней колыхались белые и зеленые перья. Волосы, отчасти скрытые под шляпой, также были подстрижены в точном соответствии с очередной прической принцессы Дианы.
– Так и знала, что успею вас застать, – пробормотала секретарша, на ходу перелистывая принесенные папки. – Вам звонили сегодня днем, детектив-инспектор Линли. Звонил… – Лучше бы она носила очки, а не косилась так, пытаясь прочитать, что написано на обложке папки. – Звонил детектив-инспектор Канерон, полицейский участок в Слоу. Предварительные результаты вскрытия…– Снова она скосила глаза, но Линли уже поднялся на ноги.
– Мэттью Уотли, – завершил он фразу и нетерпеливо протянул руку за папкой.
– Деб дома? – поинтересовался Линли, следуя по пятам за Коттером по узкой винтовой лестнице, ведущей в лабораторию Сент-Джеймса. Уже без малого восемь, обычно Сент-Джеймс не засиживался за работой допоздна. Раньше– да, раньше он мог целую ночь провести за анализами, но Линли хорошо знал, что три года назад, женившись на Деб, Сент-Джеймс решительно отказался от этой привычки.
Коттер только головой покачал. Он остановился на лестничной площадке, в тени, но в глазах его Линли сумел разглядеть тревогу.
– Ее почти весь день не было. Поехала на выставку Сесила Битона в музее Виктории и Альберта, потом по магазинам.
Не слишком убедительный предлог. Музей Виктории и Альберта закрывается рано, а ходить по магазинам Дебора терпеть не может.
– Что за покупки ей понадобились? – Голос Линли звучал скептически.
Коттер пробурчал что-то неразборчивое и продолжил восхождение.
Сент-Джеймс сидел в лаборатории, склонив шись над микроскопом, что-то подкручивая в нем добиваясь большей резкости. К микроскопу была прикреплена камера, чтобы исследователь мог сразу же запечатлеть результаты проводившегося им анализа. За окном монотонно, как морской прибой, шумел дождь, а у окна принтер почти в том же ритме выплевывал листы бумаги с напечатанными на них графиками и колонками цифр.
– К вам лорд Ашертон, мистер Сент-Джеймс, –возвестил Коттер. – Желаете кофе, бренди? Чего-нибудь еще?
Сент-Джеймс приподнял голову. Линли с испугом отметил на худом лице друга приметы гложущей его печали, морщины, проложенные усталостью и отчаянием.
– Мне ничего не нужно, Коттер, – сказал хозяин. – А тебе, Томми?
Линли тоже отказался. Они помолчали, пока дворецкий не оставил их наедине. Даже сейчас, когда Линли имел законный предлог обратиться к другу за помощью, ему было нелегко начать разговор. Слишком о многом они помнили, слишком многие темы давно сочли запретными.
Отодвинув от лабораторного стола стул, Линли сел и положил папку возле микроскопа. Сент-Джеймс открыл папку, просмотрел лежавшие в ней документы.
– Это предварительный результат? – уточнил он.
– Все, что удалось выявить. Токсикологический анализ ничего не показал. На теле нет следов травм.
– А ожоги?
– Да, ожоги от сигареты, как мы и думали, но от них он не мог умереть.
– В волосах обнаружены волокна, – прочел Сент-Джеймс.
– Что это за волокна? Природная ткань или синтетическая? Ты не спрашивал Канерона?
– Я позвонил ему, как только прочел отчет. Он сказал, что, по мнению его экспертов, это смесь природных и искусственных волокон. Природное волокно– шерсть, состав второго они еще не выяснили, ждут результатов теста.
Сент-Джеймс задумчиво уставился в пол.
– Я сперва подумал, что это подвергшаяся обработке конопля, из которой делают веревку, но, очевидно, речь идет о чем-то ином, коль скоро известно, что один из компонентов – шерсть.
– Я тоже сперва подумал о веревке, но мальчика связывали не веревкой, а шнурками из хлопка, скорее всего, шнурками от высоких ботинок, так полагают эксперты из Слоу. Ему заткнули рот кляпом. Они нашли волокна шерсти у него во рту.
– Скорее всего, использовали носок.
– Вероятно. Его закрепили хлопчатобумажным платком. На лице остались микроскопические волокна хлопка.
Сент-Джеймс вновь сосредоточил внимание на предыдущем вопросе:
– Как же они интерпретируют эти волокна в волосах?
– Есть несколько гипотез. Возможно, он на в-то таком лежал – это мог быть ковер на полу комнаты или в машине, старая куртка, одеяло, даже брезент. Любое покрытие из ткани.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69