Мирославский протестующе замахал рукой, когда Бирман решил сделать комплимент его великолепному английскому, и сказал:
– У меня солидная теоретическая подготовка, но практика в этом деле более важна.
– Если вы предпочитаете, мы можем говорить и по-русски, – предложил Мартин на русском языке. – Это, как представляется, ускорит переговоры.
– Принимаем ваше предложение, – согласился Душенкин, и переводчик Мирославский ни единым жестом не выразил своего несогласия.
– Садитесь, пожалуйста, – пригласил Душенкин. Чантурия, самый младший по званию, открыл бутылку с водой и налил стакан каждому американцу. Он предложил воду также и советским офицерам, но они отказались. Тогда Чантурия плеснул в свой стакан и немного отхлебнул.
Первым заговорил Душенкин.
– Мы выражаем сожаление по поводу обстоятельств, вынудивших нас собраться здесь, – начал он. – Когда развивается неблагоприятная ситуация, это, конечно же, вызывает озабоченность у нашего правительства. Думаю, вы уже ознакомились с нашей докладной запиской. В таком случае приступим к обсуждению конкретных вопросов. Нашему расследованию мешает отсутствие определенной информации, которой, возможно, располагаете вы. Нам хотелось бы знать, каковы ваши версии причин нападения на господина Хатчинса, если это было нападение именно на него, а не просто на кафе, в котором он случайно оказался. Для начала нашему следствию сильно помогли бы сведения о том, каким образом господин Хатчинс мог оказаться именно там как раз в тот вечер. Где он был до этого, с кем разговаривал и с кем находился в кафе во время нападения?
За этим вступительным словом последовало долгое молчание, во время которого, как показалось Мартину, каждая из сторон настроилась сразу же обескуражить противника. Конечно, он это знал, американцы такого плана не предусматривали, но слишком уж затянулось молчание. Наконец он решился сам нарушить тишину. Бирман, как руководитель группы на этих переговорах, поставил перед ним задачу просто приводить в замешательство советских партнеров. Те, по всей видимости, ожидают, что новый шеф ЦРУ в Москве войдет в число членов американской делегации, и начнут изучать его сильные и слабые стороны и подбирать к нему ключики. Мартин понимал, что Бирман шел на такой риск с неохотой, но в то же время ему отчасти нравилось рисковать – такая уж у него профессия. Он считал, что если Бирману придется выбирать между легальной и нелегальной работой, тот предпочтет нелегальную. Бирман взял на себя в американской делегации функции своеобразного протоколиста – эта работа позволяла ему держать под контролем весь ход переговоров.
Итак, затянувшуюся тишину осмелился нарушить Мартин. Он сказал:
– Мы не знаем, как господин Хатчинс оказался там. У нас нет никакой информации относительно того, где он был до этого и с кем появился в кафе.
Настал черед советской стороны нарушить молчание – как в шахматном матче. КГБ сразу же ухватил быка за рога, с ходу приступив к выяснению того, какое задание ЦРУ выполнял Хатчинс, что в конечном итоге обернулось для него смертью. Душенкин посчитал ответный ход американцев наглым отрицанием явного факта, лишенным простейшей маскировки, – такое предположение чуть не заставило его усомниться, а включен ли в американскую делегацию на этих переговорах цэрэушник достаточно высокого ранга, который мог знать, с каким заданием действовал убитый. Но в любом случае он твердо знал, что Бирман – агент ЦРУ, ведь он прибыл в посольство сразу же после известия о смерти Хатчинса. Душенкин знал, что в посольство приехали в эти дни и другие американские дипломаты, но отдел Северной Америки контрразведки КГБ сумел окончательно вычислить Бирмана и отсеять других, которые лишь прикрывали его приезд (так, во всяком случае, утверждали сотрудники этого отдела). Помимо этого, только он из всех прибывших в последние дни американских дипломатов пришел на переговоры, что само по себе много значило. Следовательно, контрразведчики из отдела Северной Америки, по всей вероятности, правы. Но все же Бирман может оказаться и простым курьером или же разведчиком низкого уровня.
Профессионального дипломата Таглиа, безусловно, нужно считать агентом ЦРУ, а если так, то скудость информации о нем, содержащейся в досье КГБ, говорит о том, что он в разведке занимает важный пост. С другой стороны, американские карьерные дипломаты далеко не всегда готовятся в ЦРУ, но так или иначе связаны с ним. Итак, возможно, что Таглиа и в самом деле чистый профессиональный дипломат и в разведке заметной роли не играет. В таком случае остается Мартин.
Но если этот специальный помощник культурного атташе, за всю свою жизнь никогда не бывший на государственной службе, все же разведчик достаточно высокого ранга и возглавляет эту делегацию, то это, счел Душенкин, самое обескураживающее во всем это странном и запутанном деле. Это было бы свидетельством высокого уровня мастерства, ранее никогда не замечавшегося в деятельности ЦРУ при глубокой разработке и прикрытии его тайных операций. Кроме того, если бы ему самому пришлось играть в этой игре на стороне американцев, подумал Душенкин, он ни за что не позволил бы разведчику открыть рот на этих переговорах. Впрочем, глубоко законспирированный агент может, наоборот, получить указание активно выступать на переговорах как раз по той же причине – чтобы спутать карты противнику.
– Самое удивительное для нас, – сказал наконец Душенкин, – это то, что вы не требуете от своих сотрудников докладывать при уходе из посольства, что они собираются делать и где будут находиться.
А про себя подумал: «А особенно поражает, что вы даже не поинтересовались, где находится Хатчинс, уже два дня как мертвый, пока мы не сообщили вам об этом».
– Думаю, это отражает разницу между нашей системой и вашей, – ответил Мартин. – Наши люди вольны заниматься чем угодно в свободное от работы время.
– Но я полагаю, что у вас все же должны быть определенные правила общения с советскими гражданами? Правила, которые, оказывается, господин Хатчинс нарушал.
– Да, у нас есть такие правила для наших охранников из службы безопасности, так как выяснилось, что со стороны вашего Комитета предпринимались неоднократные попытки отвлечь их от исполнения служебных обязанностей с помощью советских гражданок, очаровательных гражданок, как мне сказали, – ответил Мартин. – Но мистер Хатчинс, будучи сельскохозяйственным атташе, не был допущен к секретным документам, поэтому, конечно же, не было необходимости распространять действие этих правил и на него. К тому же, как явствует из вашей докладной записки, он находился в кафе вместе с очаровательной женщиной, которая является, весьма вероятно, советской гражданкой.
Чантурия внимательно следил за этим обменом ударами и заметил, что другие американцы не ввязываются в бой. Ему понравился петушиный задор Мартина, но в то же время он совершенно отчетливо видел, что из трех присутствующих американцев лишь Бирман явно склоняется в этой словесной перепалке на советскую сторону. Поэтому у него не осталось сомнений в том, что ЦРУ гораздо более заинтересовано в том, чтобы разобраться в методах работы КГБ, нежели выяснить, отчего и как погиб их резидент. Он был уверен, что если бы Комитету госбезопасности вдруг улыбнулось счастье направить свою команду побродить по кабинетам и конференц-залам Лэнгли, то была бы сформирована такая команда, которая лоб бы расшибла, чтобы только выведать секреты ЦРУ, невзирая на потери, понесенные при этом.
Он понял, что Бирман внимательно следит за всем происходящим на переговорах.
– Гражданство компаньона женского пола господина Хатчинса пока не установлено, – сказал Душенкин раздраженным тоном.
– Но в вашей докладной сказано, что все свидетели как один считают ее русской.
– Да, там так сказано. Но это не доказывает ни ее национальности, ни гражданства.
Разве утверждения свидетелей не являются для вас очевидным доказательством? – спросил Мартин. – Но мы предпочли бы в первую очередь обсудить с вами другой вопрос. Что вам известно об убийцах? Похоже, что на этот счет у вас еще меньше свидетельств, но, может быть, в ходе вашего дальнейшего расследования, проводившегося после составления этой докладной записки, вам удалось найти дополнительные факты?
На этом Мартин закончил свое выступление, считая поднятый вопрос самым важным для себя и, как он думал, для посла. Бирман полагал, что Хатчинса убили кагэбэшники, и Мартин охотно соглашался с ним. Но, в отличие от Бирмана, его не интересовал вопрос, какие цели преследовали убийцы, он ограничивался простой констатацией факта, что смерть Хатчинса – дело рук КГБ, Более того, Мартин считал, что мнение Бирмана всего лишь несколько расширяет точку зрения Душенкина: главное в сотрудничестве – разоблачить причастность к убийству противоположной стороны. Все остальное – просто добывание разведданных, подтверждающих главную цель.
Душенкин держал ответное слово с большим пафосом. Он заявил:
– В нашей докладной записке содержатся данные и выводы по состоянию на момент ее составления. Мы продолжаем следствие и по-прежнему будем предоставлять вам отчеты о достигнутых результатах, как и обещало Министерство иностранных дел. С сожалением должен сказать, что мы не добились больших результатов после передачи вам докладной, хотя и получили некоторые косвенные материалы, которые вселяют в нас определенный оптимизм. Мы, конечно же, признательны вам за предложение о сотрудничестве и весьма заинтересованы в любом содействии, которое вы можете нам оказать.
– Не можете ли вы вкратце рассказать о мероприятиях, предпринятых вами для достижения «определенного оптимизма»? – поинтересовался Мартин.
Душенкин повернулся к Чантурия:
– Капитан Чантурия ведет непосредственные оперативные мероприятия в Москве. Ваше слово, капитан.
Чантурия с неохотой оторвался от наблюдения за Бирманом. С серьезной миной на лице он согласно кивнул Душенкину и стал долго и нудно плести словесную паутину, предназначенную для того, чтобы навесить американцам лапшу на уши и не проговориться, что среди допрошенных свидетелей есть и сын первого заместителя министра и что на него падают подозрения. Назови он его имя, и это могло бы стать взрывом политической бомбы, а личность молодого человека представила бы для разведгруппы ЦРУ особую ценность. Страшно вообразить только, как использовало бы ЦРУ добытую информацию: может, даже предприняло бы попытку завербовать не только сына – если они уже не купили его с потрохами, – но и самого первого заместителя министра! Принимая во внимание нынешнюю нестабильную политическую обстановку в Москве и нездоровые опасения относительно результатов предстоящих выборов на съезд народных депутатов, все могло оказаться возможным.
– И, конечно же, проводится определенная оперативная работа и вне Москвы, – сказал в заключение Чантурия. – Но она ведется не под моим непосредственным руководством.
– Нам об этом расскажет полковник Соколов, – заметил Душенкин. – Благодарю вас, капитан. Полковник Соколов, пожалуйста, вам слово.
В досье московской резидентуры ЦРУ каких-либо сведений на капитана Чантурия не содержалось, а на Соколова были кое-какие отрывочные данные. По этим данным, он пришел в Комитет вскоре после войны и, следовательно, являлся продуктом сталинского времени. В ту пору КГБ достиг своего наибольшего могущества. Больший период своей службы в органах он занимался вопросами внутренней безопасности, а не внешней разведкой: громил и искоренял инакомыслящих.
У Соколова были повадки – то ли естественные, то ли наигранные – резкого человека, человека действия.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56
– У меня солидная теоретическая подготовка, но практика в этом деле более важна.
– Если вы предпочитаете, мы можем говорить и по-русски, – предложил Мартин на русском языке. – Это, как представляется, ускорит переговоры.
– Принимаем ваше предложение, – согласился Душенкин, и переводчик Мирославский ни единым жестом не выразил своего несогласия.
– Садитесь, пожалуйста, – пригласил Душенкин. Чантурия, самый младший по званию, открыл бутылку с водой и налил стакан каждому американцу. Он предложил воду также и советским офицерам, но они отказались. Тогда Чантурия плеснул в свой стакан и немного отхлебнул.
Первым заговорил Душенкин.
– Мы выражаем сожаление по поводу обстоятельств, вынудивших нас собраться здесь, – начал он. – Когда развивается неблагоприятная ситуация, это, конечно же, вызывает озабоченность у нашего правительства. Думаю, вы уже ознакомились с нашей докладной запиской. В таком случае приступим к обсуждению конкретных вопросов. Нашему расследованию мешает отсутствие определенной информации, которой, возможно, располагаете вы. Нам хотелось бы знать, каковы ваши версии причин нападения на господина Хатчинса, если это было нападение именно на него, а не просто на кафе, в котором он случайно оказался. Для начала нашему следствию сильно помогли бы сведения о том, каким образом господин Хатчинс мог оказаться именно там как раз в тот вечер. Где он был до этого, с кем разговаривал и с кем находился в кафе во время нападения?
За этим вступительным словом последовало долгое молчание, во время которого, как показалось Мартину, каждая из сторон настроилась сразу же обескуражить противника. Конечно, он это знал, американцы такого плана не предусматривали, но слишком уж затянулось молчание. Наконец он решился сам нарушить тишину. Бирман, как руководитель группы на этих переговорах, поставил перед ним задачу просто приводить в замешательство советских партнеров. Те, по всей видимости, ожидают, что новый шеф ЦРУ в Москве войдет в число членов американской делегации, и начнут изучать его сильные и слабые стороны и подбирать к нему ключики. Мартин понимал, что Бирман шел на такой риск с неохотой, но в то же время ему отчасти нравилось рисковать – такая уж у него профессия. Он считал, что если Бирману придется выбирать между легальной и нелегальной работой, тот предпочтет нелегальную. Бирман взял на себя в американской делегации функции своеобразного протоколиста – эта работа позволяла ему держать под контролем весь ход переговоров.
Итак, затянувшуюся тишину осмелился нарушить Мартин. Он сказал:
– Мы не знаем, как господин Хатчинс оказался там. У нас нет никакой информации относительно того, где он был до этого и с кем появился в кафе.
Настал черед советской стороны нарушить молчание – как в шахматном матче. КГБ сразу же ухватил быка за рога, с ходу приступив к выяснению того, какое задание ЦРУ выполнял Хатчинс, что в конечном итоге обернулось для него смертью. Душенкин посчитал ответный ход американцев наглым отрицанием явного факта, лишенным простейшей маскировки, – такое предположение чуть не заставило его усомниться, а включен ли в американскую делегацию на этих переговорах цэрэушник достаточно высокого ранга, который мог знать, с каким заданием действовал убитый. Но в любом случае он твердо знал, что Бирман – агент ЦРУ, ведь он прибыл в посольство сразу же после известия о смерти Хатчинса. Душенкин знал, что в посольство приехали в эти дни и другие американские дипломаты, но отдел Северной Америки контрразведки КГБ сумел окончательно вычислить Бирмана и отсеять других, которые лишь прикрывали его приезд (так, во всяком случае, утверждали сотрудники этого отдела). Помимо этого, только он из всех прибывших в последние дни американских дипломатов пришел на переговоры, что само по себе много значило. Следовательно, контрразведчики из отдела Северной Америки, по всей вероятности, правы. Но все же Бирман может оказаться и простым курьером или же разведчиком низкого уровня.
Профессионального дипломата Таглиа, безусловно, нужно считать агентом ЦРУ, а если так, то скудость информации о нем, содержащейся в досье КГБ, говорит о том, что он в разведке занимает важный пост. С другой стороны, американские карьерные дипломаты далеко не всегда готовятся в ЦРУ, но так или иначе связаны с ним. Итак, возможно, что Таглиа и в самом деле чистый профессиональный дипломат и в разведке заметной роли не играет. В таком случае остается Мартин.
Но если этот специальный помощник культурного атташе, за всю свою жизнь никогда не бывший на государственной службе, все же разведчик достаточно высокого ранга и возглавляет эту делегацию, то это, счел Душенкин, самое обескураживающее во всем это странном и запутанном деле. Это было бы свидетельством высокого уровня мастерства, ранее никогда не замечавшегося в деятельности ЦРУ при глубокой разработке и прикрытии его тайных операций. Кроме того, если бы ему самому пришлось играть в этой игре на стороне американцев, подумал Душенкин, он ни за что не позволил бы разведчику открыть рот на этих переговорах. Впрочем, глубоко законспирированный агент может, наоборот, получить указание активно выступать на переговорах как раз по той же причине – чтобы спутать карты противнику.
– Самое удивительное для нас, – сказал наконец Душенкин, – это то, что вы не требуете от своих сотрудников докладывать при уходе из посольства, что они собираются делать и где будут находиться.
А про себя подумал: «А особенно поражает, что вы даже не поинтересовались, где находится Хатчинс, уже два дня как мертвый, пока мы не сообщили вам об этом».
– Думаю, это отражает разницу между нашей системой и вашей, – ответил Мартин. – Наши люди вольны заниматься чем угодно в свободное от работы время.
– Но я полагаю, что у вас все же должны быть определенные правила общения с советскими гражданами? Правила, которые, оказывается, господин Хатчинс нарушал.
– Да, у нас есть такие правила для наших охранников из службы безопасности, так как выяснилось, что со стороны вашего Комитета предпринимались неоднократные попытки отвлечь их от исполнения служебных обязанностей с помощью советских гражданок, очаровательных гражданок, как мне сказали, – ответил Мартин. – Но мистер Хатчинс, будучи сельскохозяйственным атташе, не был допущен к секретным документам, поэтому, конечно же, не было необходимости распространять действие этих правил и на него. К тому же, как явствует из вашей докладной записки, он находился в кафе вместе с очаровательной женщиной, которая является, весьма вероятно, советской гражданкой.
Чантурия внимательно следил за этим обменом ударами и заметил, что другие американцы не ввязываются в бой. Ему понравился петушиный задор Мартина, но в то же время он совершенно отчетливо видел, что из трех присутствующих американцев лишь Бирман явно склоняется в этой словесной перепалке на советскую сторону. Поэтому у него не осталось сомнений в том, что ЦРУ гораздо более заинтересовано в том, чтобы разобраться в методах работы КГБ, нежели выяснить, отчего и как погиб их резидент. Он был уверен, что если бы Комитету госбезопасности вдруг улыбнулось счастье направить свою команду побродить по кабинетам и конференц-залам Лэнгли, то была бы сформирована такая команда, которая лоб бы расшибла, чтобы только выведать секреты ЦРУ, невзирая на потери, понесенные при этом.
Он понял, что Бирман внимательно следит за всем происходящим на переговорах.
– Гражданство компаньона женского пола господина Хатчинса пока не установлено, – сказал Душенкин раздраженным тоном.
– Но в вашей докладной сказано, что все свидетели как один считают ее русской.
– Да, там так сказано. Но это не доказывает ни ее национальности, ни гражданства.
Разве утверждения свидетелей не являются для вас очевидным доказательством? – спросил Мартин. – Но мы предпочли бы в первую очередь обсудить с вами другой вопрос. Что вам известно об убийцах? Похоже, что на этот счет у вас еще меньше свидетельств, но, может быть, в ходе вашего дальнейшего расследования, проводившегося после составления этой докладной записки, вам удалось найти дополнительные факты?
На этом Мартин закончил свое выступление, считая поднятый вопрос самым важным для себя и, как он думал, для посла. Бирман полагал, что Хатчинса убили кагэбэшники, и Мартин охотно соглашался с ним. Но, в отличие от Бирмана, его не интересовал вопрос, какие цели преследовали убийцы, он ограничивался простой констатацией факта, что смерть Хатчинса – дело рук КГБ, Более того, Мартин считал, что мнение Бирмана всего лишь несколько расширяет точку зрения Душенкина: главное в сотрудничестве – разоблачить причастность к убийству противоположной стороны. Все остальное – просто добывание разведданных, подтверждающих главную цель.
Душенкин держал ответное слово с большим пафосом. Он заявил:
– В нашей докладной записке содержатся данные и выводы по состоянию на момент ее составления. Мы продолжаем следствие и по-прежнему будем предоставлять вам отчеты о достигнутых результатах, как и обещало Министерство иностранных дел. С сожалением должен сказать, что мы не добились больших результатов после передачи вам докладной, хотя и получили некоторые косвенные материалы, которые вселяют в нас определенный оптимизм. Мы, конечно же, признательны вам за предложение о сотрудничестве и весьма заинтересованы в любом содействии, которое вы можете нам оказать.
– Не можете ли вы вкратце рассказать о мероприятиях, предпринятых вами для достижения «определенного оптимизма»? – поинтересовался Мартин.
Душенкин повернулся к Чантурия:
– Капитан Чантурия ведет непосредственные оперативные мероприятия в Москве. Ваше слово, капитан.
Чантурия с неохотой оторвался от наблюдения за Бирманом. С серьезной миной на лице он согласно кивнул Душенкину и стал долго и нудно плести словесную паутину, предназначенную для того, чтобы навесить американцам лапшу на уши и не проговориться, что среди допрошенных свидетелей есть и сын первого заместителя министра и что на него падают подозрения. Назови он его имя, и это могло бы стать взрывом политической бомбы, а личность молодого человека представила бы для разведгруппы ЦРУ особую ценность. Страшно вообразить только, как использовало бы ЦРУ добытую информацию: может, даже предприняло бы попытку завербовать не только сына – если они уже не купили его с потрохами, – но и самого первого заместителя министра! Принимая во внимание нынешнюю нестабильную политическую обстановку в Москве и нездоровые опасения относительно результатов предстоящих выборов на съезд народных депутатов, все могло оказаться возможным.
– И, конечно же, проводится определенная оперативная работа и вне Москвы, – сказал в заключение Чантурия. – Но она ведется не под моим непосредственным руководством.
– Нам об этом расскажет полковник Соколов, – заметил Душенкин. – Благодарю вас, капитан. Полковник Соколов, пожалуйста, вам слово.
В досье московской резидентуры ЦРУ каких-либо сведений на капитана Чантурия не содержалось, а на Соколова были кое-какие отрывочные данные. По этим данным, он пришел в Комитет вскоре после войны и, следовательно, являлся продуктом сталинского времени. В ту пору КГБ достиг своего наибольшего могущества. Больший период своей службы в органах он занимался вопросами внутренней безопасности, а не внешней разведкой: громил и искоренял инакомыслящих.
У Соколова были повадки – то ли естественные, то ли наигранные – резкого человека, человека действия.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56