Иначе трудно объяснить вандализм, вылившийся в поджог кафе. Считаю, что расследование выявит все это и установит цель налета на наш кооператив.
Целеустремленность действий налётчиков поразительна, все делалось как по команде. Я глубоко убежден, что те, кто громил кафе, побывали здесь прежде не один раз: они прекрасно знали, где что расположено, где перерезать телефонный провод, как блокировать выход.
Мы восстановим кафе в прежнем виде. Оно было одним из красивых и популярных мест в столице. Только один интерьер чего стоил: он расписан в русском и грузинском стилях и на морскую тематику. Нам нужно все это восстанавливать. Нам оказывают помощь районные власти, банк предоставляет кредит, нас поддерживают – мы продолжаем действовать как торгово-закупочный и производственный кооператив. И мы уверены, что кафе через два месяца, после реконструкции, будет опять принимать гостей, в том числе и иностранцев. Кроме того, мы прорабатываем возможность создания советско-финского совместного предприятия. Короче говоря, мы не позволим одержать верх каким-то бандитам».
Расследование дела о поджоге кооперативного кафе «Зайди – попробуй» ведется прокуратурой Дзержинского района Москвы. Здесь считают, что еще слишком рано делать какие-либо предварительные выводы о том, что произошло. Расследование осуществляется в тесном сотрудничестве с управлением МУРа (Московский уголовный розыск), специальными институтами и другими организациями».
– Другими организациями! – повторил Мартин. – Они все еще опасаются назвать прямо – КГБ.
– Береженого и Бог бережет, – ответил Таглиа русской поговоркой. – Ну, а что вы думаете обо всем этом?
– Думаю, что ваш русский заметно улучшился. Но, к сожалению, ваш английский отвратителен. «Это кафе работает в режиме так поздно, пока сидит последний клиент» – кто же так говорит? «Применить ножевые раны к администратору»?
– Не выступайте как профессор, – парировал Таглиа. – Профессоров никто не любит.
– Там, откуда я приехал, профессоров любят все.
– В Висконсине?
– Ваш русский совсем неплох. Он вас хоть творчески развивает.
– Но это не моя заслуга. Это все чертово советское влияние. Мой советизированный русский язык складывается сам собой, без видимых усилий с моей стороны.
Мартин поднял газету и вчитался в заметку.
– Хорошо, вы обратили внимание на такой момент, – заметил он. «Разборка отношений между двумя враждующими криминальными группировками». При разборке отношений, по-моему, не применяют «молотовский коктейль». Что же это было на самом деле?
– Я бы сказал, что «Известия» сообщают лишь половину правды.
– Как всегда?
– Нет. Есть отличие. На этот раз за второй половиной не скрываются политические мотивы.
– А вот Хатч говорит, что политические мотивы присутствуют всегда.
– Да. Но здесь нет обычных политических мотивов. Нет никаких пропагандистских целей. Им просто еще не удалось изучить факты, или же они не хотят эти факты признавать.
– Этого не видно, или это не соответствует действительности? Факты заключаются в том…
– … что фигурируют только лишь «враждующие криминальные группировки».
– Вы имеете в виду, что это рэкет, связанный с вымогательством, а не война между гангстерами?
– Да, конечно. Богатый кооператив отказывается отстегнуть рэкетирам, и его поджигают. А что еще?
– Не знаю, – ответил Мартин.
Так как он не был штатным дипломатом, то мог пользоваться правом проявлять свое невежество и при этом оставаться безнаказанным. Он подошел к окну, наблюдая, как на Москву в четыре часа дня спускаются серые сумерки. Сначала сквозь падающий снег он видел только свет из окон здания Верховного Совета Российской федерации – белого массивного здания, построенного поблизости на той же набережной, прямо через улицу. На минутку снежная пелена раздвинулась, и за крылом здания Верховного Совета показались очертания высотной гостиницы «Украина», стоящей на другом берегу реки. На прошлой неделе ему довелось побывать там. Он с содроганием припомнил небольшую колонну грузовиков-трайлеров из братских социалистических стран, обычно в беспорядке приткнувшихся на ночевку около гостиницы на продуваемом всеми ветрами бульваре Шевченко. Снег посыпал с новой силой, из-за чего опять исчезли из виду не только гостиница с рекой, но даже светящиеся окна в здании Верховного Совета России. Снегопад начался со Дня благодарения в конце ноября и, судя по всему, затянется, как ему казалось, до мартовских ид, то есть до середины марта. А потом снег превратится в грязное месиво, которое будет налипать на обувь и заноситься в каждый московский дом.
Когда он был совсем маленьким и жил в Висконсине, он любил зиму. Он помнил холодные березовые рощи, блестевшие на снегу. Он и русскую литературу-то стал изучать отчасти потому, что заинтересовался бескрайним, пустынным, холодным лесом, русским лесом, – а именно из цепи необъяснимых и безрассудных поступков и складывается сама жизнь. Со временем ему стало ясно, что, когда в русской литературе описывается зима, имеется в виду вовсе не само это время года.
«Плачет метель, как цыганская скрипка», – говорит, к примеру, поэт Сергей Есенин. А в действительности это стихотворение не о зиме, а о девушке…..И березы в белом плачут по лесам», – а это стихотворение о смерти самого поэта: «Кто погиб здесь? Умер? Уж не я ли сам?». Вот еще одно: «А за окном протяжный ветер рыдает, как будто чуя близость похорон». Это про тоску русской души, заточенной в занесенной снегом избе. Везде главная мысль – не зима, а тоска, печаль. Зима в буквальном смысле должна пониматься как фон, метафорически.
И вот теперь он ненавидел зиму. Нет, не так – не ненавидел, а просто приходил в отчаяние от ее бесконечности. На втором году пребывания здесь, вторично встретив в Москве зиму, он стал в нетерпении ждать, когда же она кончится.
Мартин наконец-то отвернул взор от холодной темноты:
– Что вы спросили? Таглиа показал на газету:
– Что это могло бы значить, если не рэкет с целью вымогательства?
– Не знаю.
Таглиа опять взял газету в руки.
– «Здесь считают, что еще слишком рано делать какие-либо предварительные выводы», – перевел он.
Мартин не обратил внимания на его шутливый тон:
– Иностранцы – кто они такие?
– ФИО не известны, – ответил Таглиа. – Фамилии не известны, имена также не названы. Похоже, «Известиям» на такие мелочи наплевать.
Он сложил газету и бросил обратно на стул, с которого встал Мартин.
– Кооперативы стали делать настоящие деньги, – продолжал он, а мафия тут как тут – хочет иметь свою долю.
– Довольно нахально с ее стороны начинать трясти иностранцев.
– Мы не знаем, когда мафиози начали щипать кооператоров, – подметил Таглиа. – Вполне может статься, что до этого они посылали им предупреждения с угрозами. Такой случай впервые попал на страницы прессы. Всего год назад о подобном никогда не публиковали ни строчки.
– Ну, год назад и кооперативов-то не было, – парировал Мартин.
– Все это радует мое капиталистическое сердце, – заметил Таглиа.
– Вам радостно видеть, как возникает новое поколение коммунистических миллионеров? – подковырнул Мартин.
– Нет, мне радостно видеть, что власти теперь в открытую признают: и в раю для рабочих не обходится без преступлений. Не одна, а две, а может, и больше конкурирующих «враждующих криминальных группировок»! Прямо как у нас в Нью-Джерси.
– Спросите Хатчинса, кто это сделал, – предложил Мартин. – Ему за знание подобных случаев деньги платят. По крайней мере, он узнает, кто эти иностранцы. Ну где же он теперь, когда так нам нужен?
– Надеюсь, не устанавливает же контакты с местными жителями. Обозревает кукурузные поля, как добропорядочный атташе по вопросам сельского хозяйства. Да, вы правы: ЦРУ должно что-то делать с подобными случаями. Подумать только, рэкитиры начали убивать иностранных граждан в самом центре Москвы!
– 25 –
Среда, 18 января 1989 года,
Вечер,
Ленинский проспект
В квартире Чантурия стоял запах свежего борща – значит, Таня дома. Она и голос подала с кухни: «Обед почти готов». Он удивился, что она пришла, – прежде она нечасто заявлялась по два дня подряд, – но искренне обрадовался.
Если бы не она, то на ужин пришлось бы глодать корку вчерашнего хлеба.
За едой она сплетничала о своих успехах за день: – Марина достала у себя в секции новую тушь для бровей и одолжила мне шесть коробочек. Я пошла с ними в Елисеевский, где обменяла на шоколад. Несколько плиток хочет взять Соня, а у нее вскоре появятся весенние шляпки. Продавцы взяли бы и больше туши и дали бы мне шоколаду в долг, но я считаю, что неплохо обойдусь и с этим… Но они припрятали очень приличные сосиски, а я подумала, что их неплохо положить в борщ, пока они свежие. Тебе он нравится?
Танин борщ ему нравился.
Что еще ему нравилось в Тане, возможно, даже больше всего, это то, что она не совала нос в его работу. Она познакомилась с ним в его служебном кабинете, но в дальнейшем его делами голову себе не забивала.
Однажды Чантурия включили в следственную группу, занимавшуюся делом валютчиков. Поступил донос, что некие советские граждане сбывают иностранцам вещи за твердую валюту, то есть за иностранные свободно конвертируемые деньги. Какой-то свидетель показал, что Таня будто бы продала икону за американские доллары. Ее вызвали повесткой на допрос к Чантурия.
Она выглядела как типичная русская женщина на третьем десятке лет: у нее все было природное и все в меру. По комплекции круглая как мячик, но тело мускулистое, не заплывшее жирком. Короткие вьющиеся светло-русые волосы обрамляли симпатичное открытое лицо.
Даже мимолетного взгляда было достаточно (она надела итальянский свитер и заграничные сережки и надушилась французскими духами), чтобы понять, что она живет не на скромную зарплату продавщицы косметики из Центрального универмага. Однако она отрицала, что занималась продажей икон. Неопровержимых доказательств не было. В конце концов дело спустили на тормозах.
Он никогда не вспомнил бы ее снова, если бы несколько недель спустя в один из субботних вечеров не довелось ему пойти в ресторан с приятелями. Первое время после перевода на службу в Москву большинство субботних и воскресных вечеров он проводил в ресторанах, но постепенно они все больше надоедали ему, и он старался оставаться дома. Но вот на той памятной неделе из Тбилиси в Москву приехал его старый друг. Самой сокровенной его мечтой было переспать с русской бабой, вот они и направились в ресторан «Арбат», где был широкий выбор таких женщин. Обычно знакомство завязывалось следующим образом: компания из нескольких «поддатых» мужиков оглядывала зал в поисках сидящих за столиками двух-трех женщин, стреляющих глазками. Перемигнувшись и установив зрительный контакт, мужчины поднимали бокалы, показывая женщинам, что пьют за их здоровье, и, если тост принимали, посылали дамам бутылку шампанского. Затем следовало приглашение потанцевать, сдержанный разговор между парами во время танца, и, наконец, компании объединялись за одним столиком.
Но в тот вечер, еще не успев как следует осмотреться, они увидели у себя на столе бутылку шампанского. Чантурия в удивлении завертел головой и поймал взгляд Таниных глаз. Она сидела через несколько столиков от них и подняла свой бокал, кивнув капитану. Его друзья радостно зашумели.
Деваться Чантурия было некуда, и он пригласил ее на танец. А когда после танца они подошли к ее столику, его друзья уже сидели за ним. Мужчин и женщин оказалось поровну, пары, похоже, разобрались и подошли друг другу, и он волей-неволей должен был танцевать с Таней.
Танцевала она легко, говорила по-дружески непринужденно, юмора у нее хватало. Спустя некоторое время они вернулись к его столику и сели там одни.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56
Целеустремленность действий налётчиков поразительна, все делалось как по команде. Я глубоко убежден, что те, кто громил кафе, побывали здесь прежде не один раз: они прекрасно знали, где что расположено, где перерезать телефонный провод, как блокировать выход.
Мы восстановим кафе в прежнем виде. Оно было одним из красивых и популярных мест в столице. Только один интерьер чего стоил: он расписан в русском и грузинском стилях и на морскую тематику. Нам нужно все это восстанавливать. Нам оказывают помощь районные власти, банк предоставляет кредит, нас поддерживают – мы продолжаем действовать как торгово-закупочный и производственный кооператив. И мы уверены, что кафе через два месяца, после реконструкции, будет опять принимать гостей, в том числе и иностранцев. Кроме того, мы прорабатываем возможность создания советско-финского совместного предприятия. Короче говоря, мы не позволим одержать верх каким-то бандитам».
Расследование дела о поджоге кооперативного кафе «Зайди – попробуй» ведется прокуратурой Дзержинского района Москвы. Здесь считают, что еще слишком рано делать какие-либо предварительные выводы о том, что произошло. Расследование осуществляется в тесном сотрудничестве с управлением МУРа (Московский уголовный розыск), специальными институтами и другими организациями».
– Другими организациями! – повторил Мартин. – Они все еще опасаются назвать прямо – КГБ.
– Береженого и Бог бережет, – ответил Таглиа русской поговоркой. – Ну, а что вы думаете обо всем этом?
– Думаю, что ваш русский заметно улучшился. Но, к сожалению, ваш английский отвратителен. «Это кафе работает в режиме так поздно, пока сидит последний клиент» – кто же так говорит? «Применить ножевые раны к администратору»?
– Не выступайте как профессор, – парировал Таглиа. – Профессоров никто не любит.
– Там, откуда я приехал, профессоров любят все.
– В Висконсине?
– Ваш русский совсем неплох. Он вас хоть творчески развивает.
– Но это не моя заслуга. Это все чертово советское влияние. Мой советизированный русский язык складывается сам собой, без видимых усилий с моей стороны.
Мартин поднял газету и вчитался в заметку.
– Хорошо, вы обратили внимание на такой момент, – заметил он. «Разборка отношений между двумя враждующими криминальными группировками». При разборке отношений, по-моему, не применяют «молотовский коктейль». Что же это было на самом деле?
– Я бы сказал, что «Известия» сообщают лишь половину правды.
– Как всегда?
– Нет. Есть отличие. На этот раз за второй половиной не скрываются политические мотивы.
– А вот Хатч говорит, что политические мотивы присутствуют всегда.
– Да. Но здесь нет обычных политических мотивов. Нет никаких пропагандистских целей. Им просто еще не удалось изучить факты, или же они не хотят эти факты признавать.
– Этого не видно, или это не соответствует действительности? Факты заключаются в том…
– … что фигурируют только лишь «враждующие криминальные группировки».
– Вы имеете в виду, что это рэкет, связанный с вымогательством, а не война между гангстерами?
– Да, конечно. Богатый кооператив отказывается отстегнуть рэкетирам, и его поджигают. А что еще?
– Не знаю, – ответил Мартин.
Так как он не был штатным дипломатом, то мог пользоваться правом проявлять свое невежество и при этом оставаться безнаказанным. Он подошел к окну, наблюдая, как на Москву в четыре часа дня спускаются серые сумерки. Сначала сквозь падающий снег он видел только свет из окон здания Верховного Совета Российской федерации – белого массивного здания, построенного поблизости на той же набережной, прямо через улицу. На минутку снежная пелена раздвинулась, и за крылом здания Верховного Совета показались очертания высотной гостиницы «Украина», стоящей на другом берегу реки. На прошлой неделе ему довелось побывать там. Он с содроганием припомнил небольшую колонну грузовиков-трайлеров из братских социалистических стран, обычно в беспорядке приткнувшихся на ночевку около гостиницы на продуваемом всеми ветрами бульваре Шевченко. Снег посыпал с новой силой, из-за чего опять исчезли из виду не только гостиница с рекой, но даже светящиеся окна в здании Верховного Совета России. Снегопад начался со Дня благодарения в конце ноября и, судя по всему, затянется, как ему казалось, до мартовских ид, то есть до середины марта. А потом снег превратится в грязное месиво, которое будет налипать на обувь и заноситься в каждый московский дом.
Когда он был совсем маленьким и жил в Висконсине, он любил зиму. Он помнил холодные березовые рощи, блестевшие на снегу. Он и русскую литературу-то стал изучать отчасти потому, что заинтересовался бескрайним, пустынным, холодным лесом, русским лесом, – а именно из цепи необъяснимых и безрассудных поступков и складывается сама жизнь. Со временем ему стало ясно, что, когда в русской литературе описывается зима, имеется в виду вовсе не само это время года.
«Плачет метель, как цыганская скрипка», – говорит, к примеру, поэт Сергей Есенин. А в действительности это стихотворение не о зиме, а о девушке…..И березы в белом плачут по лесам», – а это стихотворение о смерти самого поэта: «Кто погиб здесь? Умер? Уж не я ли сам?». Вот еще одно: «А за окном протяжный ветер рыдает, как будто чуя близость похорон». Это про тоску русской души, заточенной в занесенной снегом избе. Везде главная мысль – не зима, а тоска, печаль. Зима в буквальном смысле должна пониматься как фон, метафорически.
И вот теперь он ненавидел зиму. Нет, не так – не ненавидел, а просто приходил в отчаяние от ее бесконечности. На втором году пребывания здесь, вторично встретив в Москве зиму, он стал в нетерпении ждать, когда же она кончится.
Мартин наконец-то отвернул взор от холодной темноты:
– Что вы спросили? Таглиа показал на газету:
– Что это могло бы значить, если не рэкет с целью вымогательства?
– Не знаю.
Таглиа опять взял газету в руки.
– «Здесь считают, что еще слишком рано делать какие-либо предварительные выводы», – перевел он.
Мартин не обратил внимания на его шутливый тон:
– Иностранцы – кто они такие?
– ФИО не известны, – ответил Таглиа. – Фамилии не известны, имена также не названы. Похоже, «Известиям» на такие мелочи наплевать.
Он сложил газету и бросил обратно на стул, с которого встал Мартин.
– Кооперативы стали делать настоящие деньги, – продолжал он, а мафия тут как тут – хочет иметь свою долю.
– Довольно нахально с ее стороны начинать трясти иностранцев.
– Мы не знаем, когда мафиози начали щипать кооператоров, – подметил Таглиа. – Вполне может статься, что до этого они посылали им предупреждения с угрозами. Такой случай впервые попал на страницы прессы. Всего год назад о подобном никогда не публиковали ни строчки.
– Ну, год назад и кооперативов-то не было, – парировал Мартин.
– Все это радует мое капиталистическое сердце, – заметил Таглиа.
– Вам радостно видеть, как возникает новое поколение коммунистических миллионеров? – подковырнул Мартин.
– Нет, мне радостно видеть, что власти теперь в открытую признают: и в раю для рабочих не обходится без преступлений. Не одна, а две, а может, и больше конкурирующих «враждующих криминальных группировок»! Прямо как у нас в Нью-Джерси.
– Спросите Хатчинса, кто это сделал, – предложил Мартин. – Ему за знание подобных случаев деньги платят. По крайней мере, он узнает, кто эти иностранцы. Ну где же он теперь, когда так нам нужен?
– Надеюсь, не устанавливает же контакты с местными жителями. Обозревает кукурузные поля, как добропорядочный атташе по вопросам сельского хозяйства. Да, вы правы: ЦРУ должно что-то делать с подобными случаями. Подумать только, рэкитиры начали убивать иностранных граждан в самом центре Москвы!
– 25 –
Среда, 18 января 1989 года,
Вечер,
Ленинский проспект
В квартире Чантурия стоял запах свежего борща – значит, Таня дома. Она и голос подала с кухни: «Обед почти готов». Он удивился, что она пришла, – прежде она нечасто заявлялась по два дня подряд, – но искренне обрадовался.
Если бы не она, то на ужин пришлось бы глодать корку вчерашнего хлеба.
За едой она сплетничала о своих успехах за день: – Марина достала у себя в секции новую тушь для бровей и одолжила мне шесть коробочек. Я пошла с ними в Елисеевский, где обменяла на шоколад. Несколько плиток хочет взять Соня, а у нее вскоре появятся весенние шляпки. Продавцы взяли бы и больше туши и дали бы мне шоколаду в долг, но я считаю, что неплохо обойдусь и с этим… Но они припрятали очень приличные сосиски, а я подумала, что их неплохо положить в борщ, пока они свежие. Тебе он нравится?
Танин борщ ему нравился.
Что еще ему нравилось в Тане, возможно, даже больше всего, это то, что она не совала нос в его работу. Она познакомилась с ним в его служебном кабинете, но в дальнейшем его делами голову себе не забивала.
Однажды Чантурия включили в следственную группу, занимавшуюся делом валютчиков. Поступил донос, что некие советские граждане сбывают иностранцам вещи за твердую валюту, то есть за иностранные свободно конвертируемые деньги. Какой-то свидетель показал, что Таня будто бы продала икону за американские доллары. Ее вызвали повесткой на допрос к Чантурия.
Она выглядела как типичная русская женщина на третьем десятке лет: у нее все было природное и все в меру. По комплекции круглая как мячик, но тело мускулистое, не заплывшее жирком. Короткие вьющиеся светло-русые волосы обрамляли симпатичное открытое лицо.
Даже мимолетного взгляда было достаточно (она надела итальянский свитер и заграничные сережки и надушилась французскими духами), чтобы понять, что она живет не на скромную зарплату продавщицы косметики из Центрального универмага. Однако она отрицала, что занималась продажей икон. Неопровержимых доказательств не было. В конце концов дело спустили на тормозах.
Он никогда не вспомнил бы ее снова, если бы несколько недель спустя в один из субботних вечеров не довелось ему пойти в ресторан с приятелями. Первое время после перевода на службу в Москву большинство субботних и воскресных вечеров он проводил в ресторанах, но постепенно они все больше надоедали ему, и он старался оставаться дома. Но вот на той памятной неделе из Тбилиси в Москву приехал его старый друг. Самой сокровенной его мечтой было переспать с русской бабой, вот они и направились в ресторан «Арбат», где был широкий выбор таких женщин. Обычно знакомство завязывалось следующим образом: компания из нескольких «поддатых» мужиков оглядывала зал в поисках сидящих за столиками двух-трех женщин, стреляющих глазками. Перемигнувшись и установив зрительный контакт, мужчины поднимали бокалы, показывая женщинам, что пьют за их здоровье, и, если тост принимали, посылали дамам бутылку шампанского. Затем следовало приглашение потанцевать, сдержанный разговор между парами во время танца, и, наконец, компании объединялись за одним столиком.
Но в тот вечер, еще не успев как следует осмотреться, они увидели у себя на столе бутылку шампанского. Чантурия в удивлении завертел головой и поймал взгляд Таниных глаз. Она сидела через несколько столиков от них и подняла свой бокал, кивнув капитану. Его друзья радостно зашумели.
Деваться Чантурия было некуда, и он пригласил ее на танец. А когда после танца они подошли к ее столику, его друзья уже сидели за ним. Мужчин и женщин оказалось поровну, пары, похоже, разобрались и подошли друг другу, и он волей-неволей должен был танцевать с Таней.
Танцевала она легко, говорила по-дружески непринужденно, юмора у нее хватало. Спустя некоторое время они вернулись к его столику и сели там одни.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56