Максим Николаевич Градский, получивший повестку, как и все другие, находившиеся в кафе, на допрос до сих пор не явился.
– Если он так думает, – сказал Чантурия, – то глубоко ошибается.
И ему страшно захотелось спелого граната.
– Что случилось? Не явился кто-то из свидетелей? – поинтересовался сидевший с ними за одним столом старичок.
Чантурия немного знал этого офицера, давным-давно вышедшего в отставку. Он с охотой консультировал сотрудников КГБ в обмен на право приходить в здание Комитета, где можно дешево пообедать и поболтать на профессиональные темы.
– Тот свидетель, – выдавил Орлов, – сын первого замминистра. Чего же вы хотите?
– Ничего, – ответил старичок. – Я ничего не хочу теперь, в эти дни, когда разваливается вся страна. Первый замминистра! В мои времена я посадил бы этого сынка вместе с его папой в камеру предварительного заключения. А теперь даже сотрудник КГБ не чувствует себя спокойно в собственном доме. Что за времена настали!
– Что вы имеете в виду? – спросил Орлов.
– Что я имею в виду? Позвольте разъяснить. Я живу на Дорогомиловке, недалеко от Киевского вокзала. Дом, правда, старый, но в нем всегда было тихо-мирно. Его и построили-то для сотрудников нашего Комитета. Я переехал в него сразу же после войны, и все главы семей, живших в этом доме, служили в КГБ. А теперь? – Он кинул руку вниз, жестом показав, куда катится мир. – Все ушли на тот свет, кроме меня. А те, кто живет в нем теперь, – длинноволосые стиляги. Мне под дверь подсовывают записки с угрозами. Жена боится выходить на улицу по вечерам. Мы запираем дверь на двойной засов, чтобы поспать хоть немножко. Вот куда катится мир! Плюют на повестку с вызовом! Кто бы мог подумать?
Чантурия знал, что раньше такое вообразить не мог никто. Теперь же КГБ лишили официального права вызывать на допросы свидетелей – это прерогатива прокуратуры, государственного следователя. Но это так, мелочи. В прежние времена никто бы не осмелился махнуть рукой на повестку КГБ. Почти никто. Ну был случай, когда милиционеры убили офицера КГБ, возвращавшегося со службы, и два бюрократических ведомства долгие месяцы ставили друг другу палки в колеса, прежде чем началось настоящее следствие. Но это совсем другое дело. За спиной Максима Градского не стоит МВД. Он всего-навсего избалованное чадо высокопоставленного чинуши, испорченный шалопай, которого надо приструнить ради его же блага.
Чантурия тут же устыдился своей мысли. «Так у нас думают только самые твердолобые», – критически оценил он себя. Как едко высмеяла бы его мать такую мысль, узнай она об этом!
– 3 –
Среда, 18 января 1989 года,
4 часа дня,
Посольство Соединенных Штатов
У окна в жилом помещении нового здания американского посольства сидел Бен Мартин и листал советскую газету, стараясь не глядеть на снег, сыплющийся за окном на Москву-реку. Его сверлила мысль: когда прекратятся снегопады, хотя он и хорошо знал когда – через много-много недель.
В дверь постучал Ролли Таглиа. Мартин понял, что это Ролли, по его особенному стуку – на мотив песенки «Брейся и причесывайся».
Ролли вошел, как обычно, не ожидая приглашения. Он был заместителем главы миссии, вторым лицом после посла, и мог вести себя бесцеремонно. Ролли ничуть не удивился, увидев в комнате Мартина.
– Хэлло, профессор, – поприветствовал он. – А где Хатч?
Эта квартира принадлежала Чарльзу Хатчинсу.
– Надеюсь, вы скажете – где.
– Как я могу знать что-то лучше, чем профессор самого главного на Восточном побережье университета?
– Почти самого главного, – уточнил Мартин, улыбнувшись.
– Он обещал прийти сюда в полчетвертого. Мартину не нужно было глядеть на часы, чтобы узнать, который час. На Москву спустились сумерки. В это время года они означали, что сейчас четыре часа дня. Раздумывая над этим явлением уже полтора года, Мартин так и не смог найти разумное объяснение тому, почему сумерки начинаются именно в этот час в любое время года.
– В офисе его тоже нет, – сказал Мартин. – Я проверял. Его номер два сказал, что его нет.
– Номер два? Кто это? Что значит номер два?
– Дэнсон. «Призрак» номер два.
– Не понимаю, о чем идет речь.
– Извините. Помощник атташе по вопросам сельского хозяйства Дэнсон сказал, что его начальника, атташе по вопросам сельского хозяйства, нет на месте.
– Вот это уже лучше. Так вас хоть понять можно.
В посольстве Мартин был временно прикомандированным в качестве специального помощника атташе по вопросам культуры. Пробыв здесь более года, он понял, что никогда не сумеет четко представлять себе дипломатическую службу, не говоря уже о том, кто из персонала посольства «призрак», а кто «чистый» дипломат. Но, с другой стороны, невозможно было дружить с кем-то, подобным Хатчу, и в то же время не понимать, за что он получает жалованье. Хатч занимал в посольстве должность атташе по вопросам сельского хозяйства. Он происходил из Де-Мойна, штат Айова, знал все о кукурузе и коровах. Но Мартин видел, что Хатч к тому же знал советскую политику слишком хорошо для человека, чьей специальностью были кукуруза и коровы. Хатч не распространялся о своей основной работе, а говорил только про сельскохозяйственные дела, но даже прикомандированному помощнику культурного атташе, специализирующемуся в русской литературе, было трудно не распознать, чем в действительности занимался Хатч.
Мартин никогда не сожалел, что столь сильно привязался к Хатчинсу, но преподавание русской литературы в почти что самом главном университете на Восточном побережье не было достаточным основанием, чтобы держаться на короткой ноге с вероятным «призраком». Он успокаивал себя, что, наверное, Хатч все-таки не «призрак», потому что он был действительно специалистом в вопросах выращивания кукурузы и животноводства и происходил из Де-Мойна, штат Айова. Разве может кому-нибудь не понравиться такой славный парень? И все же он не был столь славным парнем, чтобы его можно было бы, например, рекомендовать друзьям из почти что самого главного университета на Восточном побережье. Дружба с ним являлась крамольным удовольствием, которое Мартин оправдывал тем, что если Хатч – не настоящий «призрак», то и он сам ведь не настоящий дипломат, даже если и прикомандирован к посольству специальным распоряжением администрации США.
Назначение в посольство Мартин считал наиболее странным зигзагом в своей судьбе и прямо связывал его с собственной неосторожностью.
В университете, где он преподавал русскую литературу, проводилось внеочередное заседание ученого совета факультета с целью предотвратить надвигающуюся опасность. Дело в том, что группа студентов пригласила президента Соединенных Штатов выступить в университете, а президент дал понять, что ему не очень-то хочется это делать.
На заседании Мартин оказался единственным членом факультетского совета, выступившим против отказа пригласить президента, в то время как большинство его коллег приняли решение, что президент поступил недружественно и его не следует приглашать в такой выдающийся центр учености, каковым является их университет. В результате ректорат университета аннулировал приглашение студентов.
Спустя год Мартин неожиданно для себя увидел свою фамилию в коротком списке кандидатов на должность, которая учреждалась в соответствии с экспериментальной программой культурного обмена между посольствами Соединенных Штатов и Советского Союза. Программой предусматривался обмен профессорами – один советский специалист по американской литературе на одного американского специалиста в области русской литературы. Они должны были свободно изучать свой предмет, глубоко знакомиться со страной пребывания, содействовать выполнению других научных обменов и программ, укреплять среди ученых чувство доброжелательности и товарищества, а также помогать дипломатам своих посольств лучше постигать творческую и культурную жизнь СССР или США. Поскольку Мартин не разделял политических взглядов своего правительства, то он немало удивился, обнаружив свою фамилию в том списке, а еще больше был удивлен, когда ему сообщили, что из числа кандидатов для поездки в СССР выбрали именно его. Причину такого внимания он узнал гораздо позднее.
– Ну что в «Известиях»? – поинтересовался Ролли. – Кто-нибудь напялил Раискины штаны?
– Если бы напялил, они бы не писали. – Мартин кинул газету Таглиа и поднялся немного размяться.
Зимний вечер в Москве зачастую ложится на землю свинцовой тяжестью. Популярная песня «Подмосковные вечера» гораздо лучше реальности. «Критерий подлинного искусства», – подумалось ему. Он не спеша пошел вдоль стены комнаты, рассматривая развешанные картины. Мартин видел их и раньше – сам присутствовал при покупке. Все они написаны недавно, подписей на них не было. Хатчинсу нравилось разыскивать живых художников и покупать картины у них. «Если картина написана более сорока лет назад, ее нельзя увезти домой без специального разрешения на вывоз, – обычно говорил он. – А с какой стати такое разрешение дадут сельскохозяйственному атташе? Но как бы то ни было, наш долг – зажигать и раздувать огонек творчества, мерцающий в этих потемках».
По этой же своей теории он покупал только дешевые картины. «Художников нужно ценить. Если их работа стоит дорого, то это уже высокая оценка, – утверждал он. – Давайте лучше выручать тех ребят, на работы которых никто и не смотрит».
– Поразительно! Вы это видели? – спросил Таглиа, обращая внимание на текст в самом низу на последней странице «Известий»;
– Я не заметил в газете ничего интересного. А что там?
– Поджог… Убийство… Преступление… Все есть, кроме секса, черт бы их побрал. – Он начал переводить заметку на английский с присущим ему драматизмом.
«Нападение с поджогом, или драма, разыгравшаяся январской ночью».
В ночь с 17 на 18 января в 00.45 минут несколько неизвестных лиц позвонили в дверь кооперативного кафе «Зайди – попробуй» на проспекте Мира в Москве. Это кафе работало в режиме «так поздно, пока сидит последний клиент».
– Имеется в виду, что оно работало, потому что после этого ночного визита принимать в нем гостей, к сожалению, нельзя.
«Неизвестные, которым открыли дверь, попытались применить ножевые раны к администратору, находившемуся в этот момент на дежурстве…»
– Подождите! – попросил Мартин. – Применить ножевые раны?
– Так здесь написано, – ответил Таглиа. Мартин взглянул на текст и покачал головой:
– Давайте дальше. Что же случилось с нашим незадачливым администратором?
Ролли стал читать дальше:
«К счастью, он увернулся и получил лишь неглубокий порез. После этого налетчики ранили ножами нескольких иностранных гостей кафе (оплата в кафе производится не только в рублях, но также и по кредитным карточкам). Затем они бросили в зал бутылки с бензином. Занялся пожар… Спасаясь от налетчиков, работники кафе (главным образом женщины, работавшие в ту смену) забаррикадировались на кухне. Они не могли позвать на помощь – телефонную линию заранее перерезали…
Когда работники, выломав запоры на окнах, выбрались на задний двор, налетчики уже скрылись, у входа стояли пожарные и полицейские. Раненых увезли в госпиталь, их жизнь была вне опасности. Как заявил начальник управления пожарной охраны Москвы Б.Лобанов, сигнал пожарной тревоги был получен в 00.51 минуту. Через девять минут пожарная команда из шести машин была на месте тревоги. В 1 час 23 минуты пожар был локализован, а в 1 час 32 минуты ликвидирован.
Как сказал Е.Лобанов, за последнее время это уже второй случай поджога кооперативного кафе. Первый поджог произошел в декабре прошлого года в Октябрьском районе столицы.
«Мы можем сказать только, – сказал председатель кооператива Анатолий Рутковский, – что мы угодили в разборку отношений между двумя враждующими криминальными группировками.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56