— В прошлом году, например, я себе два ребра сломала неподалеку от здешних мест. Может, у вас климат к тому располагает?
— Это где ж ты сподобилась, ребрами-то?
— На Лыже, реку такую знаете?
— Нет, Лыжа — она сама по себе. А в наших местах статистика плохая. Баб здесь было за всю историю штук десять и все пропали. Вот так.
— Это как пропали? — взволнованно спросила Лусия.
— Совсем. Исчезли неизвестно куда, сколько ни искали — косточки не нашли.
— А конкретно? — нахмурился Чудо-юдо. — Примеры приведи.
— Пожалуйста. Матрена Водолагина в войну — здесь пропала. Ты сопливый был, не помнишь ее, а я-то в сорок пятом уже в первый класс ходил.
— Подумаешь, на два года старше… — обиделся отец. — Помню я эту Матрену. Но как она пропала — не знаю, не рассказывали.
— Матрена была из баб первой добытчицей, — важно сказал Лисов. — Сам дед Кислов ее уважал. Мужа у нее еще в сорок первом убили, трое ребят на руках, больших, правда, уже, не моложе чем лет десяти. Дом на них оставить можно, а в тайгу брать рановато. У нее места были близко отсюда. Промышляла добро, сдавала все от и до, но все просила, чтоб дед Лешка ее сюда, на Порченую пустил.
— А дед не пускал?
— Конечно, не пускал. Он мне после рассказывал, что специально для нее на скале варом написал: «Бабам ходу нет!» На Лисьей, как раз там, где за рекой ее места были. А Матрена — заводная. Она из принципа поперла. Первый раз на версту зашла, другой раз подальше, а на третий — вовсе не вышла.
— И пропала?
— Точно так. След от лыж оборвался — и все. Будто на небо вознеслась. И она не первая была, просто сейчас ее раньше других вспомнил. Еще Агафья была, лекарка. Травы знала всякие. Кислов ее еще девкой помнил. У нее муж тоже в Порт-Артуре был, только его на форту убили. Вот эта Агафья во вдовах смолоду и ходила. Замуж не шла, перед революцией в монастыре лет пять прожила, после гражданской, когда монашек большевики разогнали, в село вернулась. А тут, уже перед Отечественной войной, ей мать науку передала. Мать у нее тут по деревням всякими делами занималась: лечила, створаживала, привораживала, порчу отводила… Ну а как пришла пора помирать, ей обязательно все надо передать. Всякие эти секреты. Либо дочке, либо сестре, либо невестке. Пока не передаст, будет всеми болями мучиться, а помереть не сможет. Поверье такое есть, я это не только от Кислова слышал. Агафья, говорят, сперва открещивалась, пряталась даже. А к избе, где ее мать лежала, люди и подойти боялись. Мать шибко мучилась, орала, выла… Кислов рассказывал, будто у нее и голос-то был уже не людской. В общем, Агафью поймали и силком к матери отвели. Она туда, в избу, вошла, и дверь за ней колом приперли, чтоб не сбежала. Бабки говорили, что как мать кричать и выть перестанет, то, значит, передавать колдовство начала. А потом, как из трубы черный дым повалит, значит, все… Так и вышло. Кислов говорил, будто Агафья три часа там была. И точно, как мать ее померла, сажа из трубы вверх пошла. Кислов даже крестился, что вроде бы чернота эта немного была на бабу в черном похожа и перед тем, как развеяться, на четыре стороны поклонилась…
— Ладно, — перебил Чудо-юдо, — это уже сказки пошли. Ты лучше расскажи, как эта Агафья пропала.
— А так и пропала. Летом дело было, она траву собирала. Кислов с сыном здесь, на своей пожне, верст пять напрямки от нас, сено косили. Она мимо них прошла, сказала: «Бог в помощь, труд на пользу!» Война еще только началась, мой отец повестку получил, а дед Парамон — нет. Тоже торопились скосить, чтоб успеть. Кислов видел, что Агафья в сторону Порченой пошла, и крикнул: «Агаша, не лезь туда, нехорошо там!» Она обернулась и говорит: «Да я в лес-то не пойду, берегом до Лисовых доберусь, да и назад». Вот так до сих пор и добирается. Где исчезла, как — никто не знает. В болото попасть не могла, ни медведь, ни рысь ее б дочиста, без следа не съели. Тем более они летом сытые, редко на людей кидаются.
— Может, в реку упала?
— Да откуда? Опять же, если упала, утонула или убилась как-то, ее бы рыбаки вынули. Сразу после того, как Порченая в Малую Пареху впадает, тогда сети поперек реки стояли. А в межень на самой Порченой она бы глубоко не ушла. Рассмотрели бы…
— Ну, все это, однако, не очень убедительно, — сказал Чудо-юдо. — Ну, одна баба пропала, ну, другая… А кто может подтвердить, что это хоть как-то связано с особенностями здешней зоны и «Черным камнем»? Есть такие? Нет таких.
— Было бы сказано. Пожалей девок. Неужели мужики за них эту самую науку не сделают?
— Если б могли, я бы их не потащил сюда. У меня зря ничего не делается.
— Ну, рискуй… Ты всегда рисковый был.
— Скажите, Дмитрий Петрович, — вступила в разговор Зина, — а есть какая-нибудь легенда или предание, которое объясняет, почему такое происходит? Может, коренные жители что-нибудь такое знали?
— Эвенки-то? Они в эти места никогда не ходили. Только русские здесь селиться стали. Потому что считали — чем дальше от начальства, тем лучше. Но начальство на Руси тоже упрямое — найдет хоть у черта в зубах. А вообще-то легенда про здешние места есть, только кто ее придумал, никто не помнит.
— Ну и о чем там говорится? — настырно спросила Зинка.
— Да как сказать, — хмыкнул Дмитрий Петрович, — легенда-то малость похабная. Для мужиков, если в подпитии, ее рассказать можно. А женщине ее слушать стыдно.
— Ничего, я всякие вещи слушала. Перетерплю.
Лисов посмотрел на Лусию:
— А вы, госпожа иностранная, не напугаетесь?
Лусия смущенно хихикнула и произнесла:
— Я знаю все нехорошие русские слова. Это не страшно.
— Ну, тогда слушайте…
Лисов уже собирался приступить к рассказу, но тут появился Богдан и сказал:
— Сергей Сергеевич, вас срочно Москва требует.
— Погоди, Петрович, не рассказывай без меня, — сказал Чудо-юдо и вышел в комнату, где стоял СППК.
Дверь за собой он захлопнул, и расслышать то, что он там говорил, было невозможно. Отсутствовал он минут пять, а я в это время вышел во двор покурить, причем за мной увязалась некурящая Зинаида.
НЕПРИЯТНЫЙ ВАРИАНТ
Накинув теплые куртки, мы встали на крыльце. Водители «Буранов», распаковав укладку нарт, собирали какие-то не очень понятные конструкции, похожие на кресла с колесиками. Причем на них явно намеревались пристроить небольшие, но, судя по всему, довольно мощные моторчики с пропеллерами.
— Это что такое? — спросил я у Зинки.
— Паралеты, — пояснила она, — будем вести с них воздушную разведку, чтоб не гонять большой вертолет и не жечь бензин. А тут — два двухместных аппаратика. Парашютного типа крыло на стропах и моторчик на кресле. Вон там кронштейны, на них ГВЭП монтируется, а также ДЛ — дешифратор Лопухина. Один управляет, другой наблюдает или стреляет. Дай закурить, что ли?
— Ты что, — спросил я, подавая Зинке сигарету, — легкие коптить взялась?
— Я теперь иногда курю… Со злости, — прикуривая от моей зажигалки, сообщила Чебакова с родинкой.
— На что злишься? — Вопрос был вполне логичный.
— На все. — Ответ тоже получился вроде бы исчерпывающий, и потому мне как-то не захотелось спрашивать дальше. Но Зинаида, пустив дым из ноздрей, все-таки пояснила. — Понимаешь, вообще-то должна была ехать только Лусия. Чудо-юдо хотел, чтоб я продолжала работу в Москве. И если б погода у вас установилась раньше, то так и вышло бы. Но тут два дня назад Лариса, которая работает с животными, проверяя на них наши препараты, чисто теоретически обнаружила, что возможен очень неприятный вариант биохимической реакции. Долго объяснять, но суть в следующем. Этим двум ребятам, которые у тебя в команде, Валерке и Ване, было сделано по семь уколов «Зомби-8» и его синтетического аналога препарата «331». Полный курс — восемь инъекций — приводит не только к необратимому превращению их в биороботов, как при употреблении «Зомби-7», но и к закреплению этих изменений на генетическом уровне. Мы в прошлом году, весной, хотели сделать все восемь уколов. Но сделали только семь, чтобы проверить, возможно ли в принципе восстановление у них самостоятельности. По тогдашним Ларисиным выводам получалось, что они в течение десяти месяцев должны полностью очистить организмы от препаратов и обрести возможность совершать волевые действия. На самом деле ничего похожего не происходило. Они остались в том же состоянии, что прошлой весной, и никаких изменений в их поведении не наблюдается. В общем, вопреки теории суперсолдатики остаются такими же биороботами. У Чуда-юда есть препарат «330», предназначенный для нейтрализации «Зомби-7», он должен был по идее снять действие и «Зомби-8», и «331». Но он боялся сразу применять его на людях, заставил Ларису произвести аналоговые эксперименты на мышах и на компьютере.
— И результат получился фиговый… — сказал я, все еще не очень понимая, чего именно опасался Чудо-юдо. Вряд ли боялся угробить мальчишек — он их со мной в Афган посылал, теперь вот — сюда, где тоже стрелять пришлось.
— Теоретически — фиговый, — кивнула Зинка. — Оказалось, что в зависимости от групп крови, количества эритроцитов, резус-фактора и еще целой кучи параметров возможно различное течение взаимодействия препарата с организмом. Опуская всякие незначительные нюансы — четыре варианта исхода. Первый — вполне приличный. «330» и «331» нейтрализуют друг друга. Ребята возвращаются к доинъекционному состоянию. Второй — очень плохой. В организмах нарушается обмен веществ, сильнейшие реакции на печень и почки. Смерть в течение трех дней, не дольше, но мучения страшные — и никакие наркотики боль не снимают. Третий вариант практически нулевой; все остается как было. Наконец, есть еще четвертый, с нынешней точки зрения, самый опасный. Парни становятся неуправляемыми, с повышенным чувством самосохранения, обостренной агрессивностью… Но при этом они сохраняют все боевые навыки, живучесть и прочее.
— И есть вероятность, что все пойдет именно по этому варианту?
— В том-то и дело, что есть…
Громкий голос Чуда-юда, вернувшегося в ту комнату, где мы завтракали, не расслышать было невозможно:
— Ну, Лис, давай свою похабщину! Мы с Зинкой побросали бычки в снег и отправились обратно в дом.
— Так вот, — начал Лисов-старший обещанный рассказ, — жила в древности одна Евина дочка. Про Адама с Евой все помнят, стало быть, объяснять не надо. Господь их за распутство из рая погнал, отправил на землю, дескать, пока не заслужите, обратно не пущу. Стали они жить-поживать да детей наживать. Ну, сколько у них всего народу родилось, я не помню, но не только Каин с Авелем были, это точно. Стало быть, бабы тоже каким-то образом появились.
Господь, конечно, рассчитывал, что люди, после того как их из рая выставят, прекратят всякое аморальное поведение и культурно жить станут. Однако ничего такого не получилось. Известно, что ссыльные еще пуще гуляют, пьют и дерутся. Плодиться-размножаться тоже не забывали и все не по закону, а самым бардачным образом. В общем, все Евины дочки спортились, еще замуж не выйдя, кроме той самой одной, про которую речь пойдет.
Бог подумал, что это все от перенаселенности пошло. Повелел людям по земле расселяться, а не торчать в Палестине или там в Ираке. Стал этот народ постепенно по свету разбредаться и селиться. И в Сибирь, конечно, тоже забрели.
Эта самая невинная Евина дочка сюда к нам, на Порченую, попала. Ну, конечно, речка еще так не называлась, да и вовсе никаких названий здесь не было. Потому что никто тут не жил. Одни звери. А Евина дочка сюда одна пришла. Господь ее сюда привел и говорит: «Если проживешь здесь безгрешно, мужиков не знаючи, три года, три месяца и три дня, то быть тебе в райских кущах навеки и весь род человеческий будет мной оправдан и амнистирован». Господь, как известно, милостив, он решил, что уж тут-то человечество себе прощение заслужит. До ближайшего мужика пять тысяч верст — и все лесом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85
— Это где ж ты сподобилась, ребрами-то?
— На Лыже, реку такую знаете?
— Нет, Лыжа — она сама по себе. А в наших местах статистика плохая. Баб здесь было за всю историю штук десять и все пропали. Вот так.
— Это как пропали? — взволнованно спросила Лусия.
— Совсем. Исчезли неизвестно куда, сколько ни искали — косточки не нашли.
— А конкретно? — нахмурился Чудо-юдо. — Примеры приведи.
— Пожалуйста. Матрена Водолагина в войну — здесь пропала. Ты сопливый был, не помнишь ее, а я-то в сорок пятом уже в первый класс ходил.
— Подумаешь, на два года старше… — обиделся отец. — Помню я эту Матрену. Но как она пропала — не знаю, не рассказывали.
— Матрена была из баб первой добытчицей, — важно сказал Лисов. — Сам дед Кислов ее уважал. Мужа у нее еще в сорок первом убили, трое ребят на руках, больших, правда, уже, не моложе чем лет десяти. Дом на них оставить можно, а в тайгу брать рановато. У нее места были близко отсюда. Промышляла добро, сдавала все от и до, но все просила, чтоб дед Лешка ее сюда, на Порченую пустил.
— А дед не пускал?
— Конечно, не пускал. Он мне после рассказывал, что специально для нее на скале варом написал: «Бабам ходу нет!» На Лисьей, как раз там, где за рекой ее места были. А Матрена — заводная. Она из принципа поперла. Первый раз на версту зашла, другой раз подальше, а на третий — вовсе не вышла.
— И пропала?
— Точно так. След от лыж оборвался — и все. Будто на небо вознеслась. И она не первая была, просто сейчас ее раньше других вспомнил. Еще Агафья была, лекарка. Травы знала всякие. Кислов ее еще девкой помнил. У нее муж тоже в Порт-Артуре был, только его на форту убили. Вот эта Агафья во вдовах смолоду и ходила. Замуж не шла, перед революцией в монастыре лет пять прожила, после гражданской, когда монашек большевики разогнали, в село вернулась. А тут, уже перед Отечественной войной, ей мать науку передала. Мать у нее тут по деревням всякими делами занималась: лечила, створаживала, привораживала, порчу отводила… Ну а как пришла пора помирать, ей обязательно все надо передать. Всякие эти секреты. Либо дочке, либо сестре, либо невестке. Пока не передаст, будет всеми болями мучиться, а помереть не сможет. Поверье такое есть, я это не только от Кислова слышал. Агафья, говорят, сперва открещивалась, пряталась даже. А к избе, где ее мать лежала, люди и подойти боялись. Мать шибко мучилась, орала, выла… Кислов рассказывал, будто у нее и голос-то был уже не людской. В общем, Агафью поймали и силком к матери отвели. Она туда, в избу, вошла, и дверь за ней колом приперли, чтоб не сбежала. Бабки говорили, что как мать кричать и выть перестанет, то, значит, передавать колдовство начала. А потом, как из трубы черный дым повалит, значит, все… Так и вышло. Кислов говорил, будто Агафья три часа там была. И точно, как мать ее померла, сажа из трубы вверх пошла. Кислов даже крестился, что вроде бы чернота эта немного была на бабу в черном похожа и перед тем, как развеяться, на четыре стороны поклонилась…
— Ладно, — перебил Чудо-юдо, — это уже сказки пошли. Ты лучше расскажи, как эта Агафья пропала.
— А так и пропала. Летом дело было, она траву собирала. Кислов с сыном здесь, на своей пожне, верст пять напрямки от нас, сено косили. Она мимо них прошла, сказала: «Бог в помощь, труд на пользу!» Война еще только началась, мой отец повестку получил, а дед Парамон — нет. Тоже торопились скосить, чтоб успеть. Кислов видел, что Агафья в сторону Порченой пошла, и крикнул: «Агаша, не лезь туда, нехорошо там!» Она обернулась и говорит: «Да я в лес-то не пойду, берегом до Лисовых доберусь, да и назад». Вот так до сих пор и добирается. Где исчезла, как — никто не знает. В болото попасть не могла, ни медведь, ни рысь ее б дочиста, без следа не съели. Тем более они летом сытые, редко на людей кидаются.
— Может, в реку упала?
— Да откуда? Опять же, если упала, утонула или убилась как-то, ее бы рыбаки вынули. Сразу после того, как Порченая в Малую Пареху впадает, тогда сети поперек реки стояли. А в межень на самой Порченой она бы глубоко не ушла. Рассмотрели бы…
— Ну, все это, однако, не очень убедительно, — сказал Чудо-юдо. — Ну, одна баба пропала, ну, другая… А кто может подтвердить, что это хоть как-то связано с особенностями здешней зоны и «Черным камнем»? Есть такие? Нет таких.
— Было бы сказано. Пожалей девок. Неужели мужики за них эту самую науку не сделают?
— Если б могли, я бы их не потащил сюда. У меня зря ничего не делается.
— Ну, рискуй… Ты всегда рисковый был.
— Скажите, Дмитрий Петрович, — вступила в разговор Зина, — а есть какая-нибудь легенда или предание, которое объясняет, почему такое происходит? Может, коренные жители что-нибудь такое знали?
— Эвенки-то? Они в эти места никогда не ходили. Только русские здесь селиться стали. Потому что считали — чем дальше от начальства, тем лучше. Но начальство на Руси тоже упрямое — найдет хоть у черта в зубах. А вообще-то легенда про здешние места есть, только кто ее придумал, никто не помнит.
— Ну и о чем там говорится? — настырно спросила Зинка.
— Да как сказать, — хмыкнул Дмитрий Петрович, — легенда-то малость похабная. Для мужиков, если в подпитии, ее рассказать можно. А женщине ее слушать стыдно.
— Ничего, я всякие вещи слушала. Перетерплю.
Лисов посмотрел на Лусию:
— А вы, госпожа иностранная, не напугаетесь?
Лусия смущенно хихикнула и произнесла:
— Я знаю все нехорошие русские слова. Это не страшно.
— Ну, тогда слушайте…
Лисов уже собирался приступить к рассказу, но тут появился Богдан и сказал:
— Сергей Сергеевич, вас срочно Москва требует.
— Погоди, Петрович, не рассказывай без меня, — сказал Чудо-юдо и вышел в комнату, где стоял СППК.
Дверь за собой он захлопнул, и расслышать то, что он там говорил, было невозможно. Отсутствовал он минут пять, а я в это время вышел во двор покурить, причем за мной увязалась некурящая Зинаида.
НЕПРИЯТНЫЙ ВАРИАНТ
Накинув теплые куртки, мы встали на крыльце. Водители «Буранов», распаковав укладку нарт, собирали какие-то не очень понятные конструкции, похожие на кресла с колесиками. Причем на них явно намеревались пристроить небольшие, но, судя по всему, довольно мощные моторчики с пропеллерами.
— Это что такое? — спросил я у Зинки.
— Паралеты, — пояснила она, — будем вести с них воздушную разведку, чтоб не гонять большой вертолет и не жечь бензин. А тут — два двухместных аппаратика. Парашютного типа крыло на стропах и моторчик на кресле. Вон там кронштейны, на них ГВЭП монтируется, а также ДЛ — дешифратор Лопухина. Один управляет, другой наблюдает или стреляет. Дай закурить, что ли?
— Ты что, — спросил я, подавая Зинке сигарету, — легкие коптить взялась?
— Я теперь иногда курю… Со злости, — прикуривая от моей зажигалки, сообщила Чебакова с родинкой.
— На что злишься? — Вопрос был вполне логичный.
— На все. — Ответ тоже получился вроде бы исчерпывающий, и потому мне как-то не захотелось спрашивать дальше. Но Зинаида, пустив дым из ноздрей, все-таки пояснила. — Понимаешь, вообще-то должна была ехать только Лусия. Чудо-юдо хотел, чтоб я продолжала работу в Москве. И если б погода у вас установилась раньше, то так и вышло бы. Но тут два дня назад Лариса, которая работает с животными, проверяя на них наши препараты, чисто теоретически обнаружила, что возможен очень неприятный вариант биохимической реакции. Долго объяснять, но суть в следующем. Этим двум ребятам, которые у тебя в команде, Валерке и Ване, было сделано по семь уколов «Зомби-8» и его синтетического аналога препарата «331». Полный курс — восемь инъекций — приводит не только к необратимому превращению их в биороботов, как при употреблении «Зомби-7», но и к закреплению этих изменений на генетическом уровне. Мы в прошлом году, весной, хотели сделать все восемь уколов. Но сделали только семь, чтобы проверить, возможно ли в принципе восстановление у них самостоятельности. По тогдашним Ларисиным выводам получалось, что они в течение десяти месяцев должны полностью очистить организмы от препаратов и обрести возможность совершать волевые действия. На самом деле ничего похожего не происходило. Они остались в том же состоянии, что прошлой весной, и никаких изменений в их поведении не наблюдается. В общем, вопреки теории суперсолдатики остаются такими же биороботами. У Чуда-юда есть препарат «330», предназначенный для нейтрализации «Зомби-7», он должен был по идее снять действие и «Зомби-8», и «331». Но он боялся сразу применять его на людях, заставил Ларису произвести аналоговые эксперименты на мышах и на компьютере.
— И результат получился фиговый… — сказал я, все еще не очень понимая, чего именно опасался Чудо-юдо. Вряд ли боялся угробить мальчишек — он их со мной в Афган посылал, теперь вот — сюда, где тоже стрелять пришлось.
— Теоретически — фиговый, — кивнула Зинка. — Оказалось, что в зависимости от групп крови, количества эритроцитов, резус-фактора и еще целой кучи параметров возможно различное течение взаимодействия препарата с организмом. Опуская всякие незначительные нюансы — четыре варианта исхода. Первый — вполне приличный. «330» и «331» нейтрализуют друг друга. Ребята возвращаются к доинъекционному состоянию. Второй — очень плохой. В организмах нарушается обмен веществ, сильнейшие реакции на печень и почки. Смерть в течение трех дней, не дольше, но мучения страшные — и никакие наркотики боль не снимают. Третий вариант практически нулевой; все остается как было. Наконец, есть еще четвертый, с нынешней точки зрения, самый опасный. Парни становятся неуправляемыми, с повышенным чувством самосохранения, обостренной агрессивностью… Но при этом они сохраняют все боевые навыки, живучесть и прочее.
— И есть вероятность, что все пойдет именно по этому варианту?
— В том-то и дело, что есть…
Громкий голос Чуда-юда, вернувшегося в ту комнату, где мы завтракали, не расслышать было невозможно:
— Ну, Лис, давай свою похабщину! Мы с Зинкой побросали бычки в снег и отправились обратно в дом.
— Так вот, — начал Лисов-старший обещанный рассказ, — жила в древности одна Евина дочка. Про Адама с Евой все помнят, стало быть, объяснять не надо. Господь их за распутство из рая погнал, отправил на землю, дескать, пока не заслужите, обратно не пущу. Стали они жить-поживать да детей наживать. Ну, сколько у них всего народу родилось, я не помню, но не только Каин с Авелем были, это точно. Стало быть, бабы тоже каким-то образом появились.
Господь, конечно, рассчитывал, что люди, после того как их из рая выставят, прекратят всякое аморальное поведение и культурно жить станут. Однако ничего такого не получилось. Известно, что ссыльные еще пуще гуляют, пьют и дерутся. Плодиться-размножаться тоже не забывали и все не по закону, а самым бардачным образом. В общем, все Евины дочки спортились, еще замуж не выйдя, кроме той самой одной, про которую речь пойдет.
Бог подумал, что это все от перенаселенности пошло. Повелел людям по земле расселяться, а не торчать в Палестине или там в Ираке. Стал этот народ постепенно по свету разбредаться и селиться. И в Сибирь, конечно, тоже забрели.
Эта самая невинная Евина дочка сюда к нам, на Порченую, попала. Ну, конечно, речка еще так не называлась, да и вовсе никаких названий здесь не было. Потому что никто тут не жил. Одни звери. А Евина дочка сюда одна пришла. Господь ее сюда привел и говорит: «Если проживешь здесь безгрешно, мужиков не знаючи, три года, три месяца и три дня, то быть тебе в райских кущах навеки и весь род человеческий будет мной оправдан и амнистирован». Господь, как известно, милостив, он решил, что уж тут-то человечество себе прощение заслужит. До ближайшего мужика пять тысяч верст — и все лесом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85