Я дал длиннющую очередь по головам. С десяти метров! Того количества пуль, которые угодили в обе головы, вполне хватило бы на то, чтоб расшибить десять человеческих черепов. Лязгнула железка, пулемет, выплюнув последнюю пулю, заткнулся.
На меня, однако, не обратили внимания. В то время как я, оставив раскаленный пулемет, вертел в руках «АКС-74», четко зная, что палить из него бесполезно, великаны уже ступали на просеку, по которой пролегала лыжня, и прошли мимо меня, даже не посмотрев под ноги. Я их, видимо, нисколечко не интересовал. Ну подумаешь, копошится на обочине собачонка какая-то…
Страх, катившийся впереди них, стал постепенно угасать. Я, почти заледеневший в тот самый момент, когда мимо меня (как выяснилось, вообще не касаясь снега) проплыли ступни-ласты гигантов, кое-как оттаял. Меня колотила крутая дрожь, но было не холодно, а жарко, будто я только что пробежал на лыжах километров тридцать. И пить хотелось, как в пустыне. Рискуя простудиться, нагнулся, набрал горсть снега и сунул в рот.
Когда нагибался, что-то кольнуло в бок. Это «что-то» лежало в моем кармане. Полез туда, вытащил пять патронов образца 1908 года с крестообразными пропилами на пулях. Те самые, что ни с того ни с сего взялся заготавливать Сарториус перед самым началом боя с соловьевцами. Почему? Лисов сказал, что это разрывные пули. В том смысле, что, попав в цель, пуля разворачивается и наносит пораженному жуткие рваные раны. Однако ни одной из этих пуль ни он, ни я не стреляли. Я-то понятно почему: у меня был автомат 5,45, к которому эти патроны не подходят. К тому же я не знал, что на уме у Сорокина и зачем ему нужны эти пули. А он-то наверняка знал, зачем их делал! У него тоже был «АК-74», но он мог бы дать эти пули кому-нибудь из своих людей, у которых были и «ПК», и «СВД», к которым эти патроны подходят. Тем не менее Сарториус тоже не стал их никому отдавать. Забыл? Или, может, не нашел нужным? Допустим, потому, что для этих пуль не было подходящей цели.
Тут я вспомнил, что идея распилить пули проклюнулась у Сергея Николаевича сразу после того, как выяснилось, что отказали ГВЭПы. То есть проявилось нечто неожиданное, связанное с особенностями зоны. Зоны, которую, как теперь уже точно известно, контролируют эти, «трехметровые».
Значит, скорее всего Сарториус готовил их против пришельцев, только вот они не соизволили явиться. И, возможно, он знал, что по ним, «длинным-черным», надо стрелять именно такими пулями. Попробовать, что ли, пока не ушли далеко? А что потом будет? Предположим, одного завалю, а второй меня чем-то типа ГВЭПа угостит. Деструктурирует в пыль — и хана. Или ухватит лучом, превратит в огненную «морковку» и выбросит за атмосферу.
Но все-таки русский человек, ежели захотел чего-то попробовать — непременно попробует. «Ведь если я чего решил, то выпью обязательно…» — Высоцкий.
Я вынул ленту из приемника и снарядил пятью патронами. Сейчас, наверно, обычный трехлинейный мосинский карабин был бы удобнее. Ну а об «СВД» и говорить не приходится. Одиночным из ротного пулемета стрелять не очень ловко.
Идиотизм задуманного дошел до меня только после того, как я, встав на лыжи и повесив пулемет за спину, погнался за пришельцами.
СИМ ПОБЕДИША…
Мысль догнать черных великанов была идиотской по двум причинам. Во-первых, каждый шаг у них был где-то около двух метров. Они не касались лыжни и не оставляли на ней следов. Два метра в секунду проходили равномерно, ритмично, как машина. Вне зависимости от того, в гору шли или с горы. Что же касается меня, то я гнался за ними на лыжах без палок, тяжелых, широченных, вовсе не предназначенных для гонок на скорость. К тому же после нескольких часов хождений по тайге с лыжами и без лыж сил у меня вовсе не прибыло.
Во-вторых, мне надо было благодарить Господа Бога за то, что пришельцы, после того как я высадил в них без малого двести патронов — минимум четверть попала в цель! — не обратили на меня внимания. Должно быть, хорошо понимали безвредность для них моего оружия. Не будет же взрослый дядя баскетбольного роста всерьез сердиться на двухгодовалого пацаненка, который в него песочком кидается. Однако, если четырнадцатилетний оболтус запустит ледышкой, да еще попадет больно, этот дядя может обидеться и надавать по ушам. Отправляясь в погоню, я был вовсе не уверен, что мои надпиленные пули могут уничтожить «длинных-черных». Но вот то, что они могут их разозлить, представлялось мне более чем вероятным.
Тем не менее я все-таки взялся их преследовать, как говорится, с упорством, достойным лучшего применения.
Самое начало погони ознаменовалось тем, что мне пришлось лезть на пологий подъем, длинный-предлинный тягун. Такие и у профессиональных гонщиков силы вытягивают, в том числе и у тех, кто рассчитывает свой график гонки, хорошо знает трассу, блюдет специально разработанную диету, кушает в строго отведенное режимом время… А я, между прочим, кроме утренней каши, сваренной Лисовым, да шоколадки, ничего целый день не ел. Это само по себе плохо, а при том расходе энергии, которую мороз отнюдь не помогал восполнять, — совсем хреново.
Около километра я тащился по этому тягуну, удивляясь не тому, что не настиг пришельцев, а тому, что еще не догнал Лусию. Она-то и вовсе ничем не могла привлечь к себе внимание великанов. В лес, что ли, драпанула сдуру? Или…
Вспомнилось, как Лисов рассказывал о местах, где нельзя по сторонам смотреть. Может, тоже, упаси Господь, где не надо глянула и на сучок глазом накололась? Тьфу!
Плюнул я потому, что непроизвольно начал глазеть по сторонам. Не дай Бог, и сам еще влипнешь! Нет, только вперед!
Тягун кончился, начался длинный спуск, я разогнался, и теперь лыжи несли меня довольно быстро. Если эти типы не прибавили скорость, а идут в том же темпе, то я должен был начать их догонять. Правда, на сколько они за это время оторвались, я не знал.
Луна продолжала ярко светить, хотя и заметно изменила свое положение на небе. Теперь она светила под каким-то другим углом. А может, я въехал куда-то в тень от сопок — короче, хрен поймешь, но только стало темнее.
Но самое занятное ждало меня после того, как я оказался на развилке.
Лыжня разделилась на две, и обе были накатанные. Можно было определенно сказать, что здесь катались после пурги. И по правой, и по левой. Но одна из них уходила вверх и вправо, а другая вниз и влево. Куда теперь? Ни на одной, конечно, следов верзил не было, но и Лусия никак не отметилась. Зато на правой была лисовская затеска: «минус-плюс», а на левой: — «минус». Получалось, что ехать вниз намного опаснее. Но я поехал. Потому что вниз было проще.
Вот тут и началось.
Сначала я просто почувствовал, будто скорость нарастает слишком быстро для такого небольшого уклона — по-моему, даже пяти градусов не было. Лыжи несли меня гораздо быстрее, чем на предыдущем спуске, где уклон был круче. Я даже начал вспоминать о сумасшедшем спуске по седловине между «Котловиной» и «Контрольной», потому что деревья вокруг замелькали примерно с той же скоростью. У меня зарябило в глазах.
Попробовал притормозить, сдвинул лыжи носками вместе, пятками врозь. Но от этого получилось совершенно обратное, скорость возросла! Мне стало ясно: меня опять дурит искусственная реальность, индуцируемая «Черным камнем». Как-то непроизвольно вспомнив о том приеме, который Лусия безуспешно пыталась применить на заколдованном ручье, я решил попробовать ускорить ход. И тоже не угадал, лыжи покатили еще быстрее.
Определить, с какой скоростью я ехал на самом деле, было невозможно. Кроме того, движение по лыжне казалось не прямолинейным. Сперва ощущались некие не очень крутые изгибы трассы, затем последовал (неизвестно, был ли он в реальности) поворот на девяносто градусов, потом еще несколько подобных поворотов, резко менявших направление движения, причем я даже не успевал заметить, изменяла ли направление сама лыжня или же я сворачивал в какие-то ответвления. Точнее, «меня сворачивали», ибо, как мне представлялось, никакого влияния на свое перемещение в пространстве я оказать не мог.
Наконец вся эта фантасмагория закончилась. Не могу с уверенностью сказать: «Я остановился». Просто воздействие некой силы — главным образом на мои мозги, как мне теперь кажется, — прекратилось.
И когда мелькание деревьев в глазах исчезло, я обнаружил, что стою вновь на той же самой развилке, откуда поехал «налево и вниз». Как я сюда попал, куда ехал на самом деле и ехал ли куда-нибудь вообще — эти вещи остались для меня тайной. Но факт есть факт, ровно полчаса было потеряно.
При этом я ощущал примерно такую усталость, какую должен был испытывать после получасового лыжного пробега с приличной скоростью по сильно пересеченной местности. И дыхание сбилось, и ноги побаливали от напряжения. Сильно захотелось сесть на снег и передохнуть.
Теперь я не сомневаюсь, что, поддавшись этому искушению, не дожил бы до утра. Меня нашли бы в свежемороженом виде, точно так же, как многих других, расставшихся с жизнью в этой проклятой зоне. Сел бы, ощутил комфорт, провалился бы в сон… и, конечно, не проснулся бы.
Тогда, непосредственно на развилке, у меня время от времени появлялось ощущение, что, если я присяду отдохнуть, ничего страшного не случится. Но я все-таки сумел запретить себе это расслабление. И повернул на сей раз на другую лыжню, ведущую «вправо и вверх».
Здесь все было по-иному, не так, как на первой лыжне. Я угодил на тяжелейший подъем. Причем временами мне казалось, будто там, впереди, куда смотрели мои глаза, лыжня поднимается чуть ли не отвесно в гору и двигаться по ней будет бесполезно — съеду обратно, никакой мех, приклеенный снизу на лыжу, не удержит. Когда я в первый раз увидел этот обман (скорее опять-таки обман мозга, а не зрения), мне очень захотелось повернуть обратно. Наверно, если б я это сделал и вернулся на развилку, то неведомой силе, морочившей мне голову, было бы легче «уговорить» меня присесть, отдохнуть, поразмыслить… С последующим плавным превращением в окоченевший труп. Но я, глядя на этот невероятный уклон подъема, все же нашел время посмотреть себе под ноги. И увидел, что там, где я сейчас иду, уклон совсем небольшой. Решив из чисто спортивного интереса дойти до того места, где лыжня якобы круто уходила в гору, я прошел сперва десять, потом двадцать, после еще пятьдесят метров без остановок и обнаружил, что никакой кручи впереди нет. Еще раза три возникала эта наведенная галлюцинация, но с каждым разом эффект ее воздействия был все слабее.
Более того. Постепенно, по мере того как я начинал понимать, что искаженная картина навязана мне кем-то извне, что какая-то сволочь иноземная… то есть — тьфу ты! — инопланетная целенаправленно заполаскивает мне мозги, дабы я видел то, чего нет, и не видел того, что есть на самом деле, сила этого внешнего воздействия ослабла. Через полчаса я уже перестал видеть впереди сверхкрутые подъемы. Мой мозг, вероятно, самостоятельно перенастроился и стал активно противодействовать внушаемым галлюцинациям. Он словно бы острой шашкой разрубал накатывавшее наваждение, разметывал дурь и муть, лезущие в голову, и заставлял меня видеть мир таким как есть.
Конечно, погань, ползущая от «Черного камня», вовсе не собиралась сдаваться без боя. Судя по всему, этот super-Black Box имел в своем загашнике еще не один прикол, предназначенный для давления на мою психику. После того как ему стало ясно, что на искажение восприятия рельефа местности (типа подъема лыжни на отвесную кручу) наполнитель моей черепушки больше не реагирует, «Черный камень» стал показывать мне тупики. Два раза с интервалом в десять минут у меня проскальзывало ощущение, что просека с лыжней обрывается, упершись в сплошную стену деревьев, и дальше пути нет.
Но мозг, приспособившийся работать не хуже дешифратора Лопухина, уверенно говорил:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85