Он вежливо постучал, но за шумом дождя его, кажется, не услышали. Семен постучал громче, и тогда дверь отворилась. То, что он увидел, поразило его.
В левом пилотском кресле командира, с наушниками на голове, сидел не кто иной, как их скупой на слова сопровождающий.
— Простите, — опешил Артист, — я что-то ничего… не соображу… Тут совсем близко грянул гром, за стеклами кабины на доли секунды как будто вспыхнул и снова погас яркий солнечный день.
«Провожатый» обернулся, строго-вопросительно глядя на Семена.
— Я… хотел спросить, — крикнул Семен. — Так вы, значит… Тот сбросил наушники, чтобы слышать говорящего.
— Я говорю, — начал опять Семен, — не пора ли нам в путь? — и постучал по своим часам. — Как бы не опоздать.
— А-а… — сказал молчун. — Не терпится? И впервые губы его тронуло нечто похожее на улыбку.
К Семену обернулся второй пилот:
, — Не бойтесь. И можете успокоить своего друга.
Прямо в бурю вас никто не повезет.
— Между прочим, я и не боюсь, — с некоторым апломбом заявил Семен. — Если что меня и волнует, так только сохранность государственного имущества, — и он похлопал по косяку двери пилотской.
— Зато мы боимся, — сказал подполковник. — Так что ждите… Гроза не стихала долго, еще часа два. То отходила, то возвращалась опять.
Артист с Мухой устроились на жестких откидных лежаках.
— Неплохо начинается наше путешествие, — заметил Семен. — Как считаешь?
— Говорят, если какое дело дождичком обмоет — к удаче, — не очень уверенно обнадежил Олег. — А пока делать нечего, давай-ка посмотрим наши карты. Что там за трасса. Одно дело — по телеку балдеть, и совсем другое… Пакет с картами и пояснительными записками по всем остающимся этапам маршрута лежал на заднем сиденье «лендровера».
— Тут, конечно, за час не изучишь, — сказал Олег. — Люди с этими картами годами работают. На места выезжают, каждый поворот, каждый спуск и подъем проходят.
Линия маршрута была извилистой, как запутавшаяся тонкая нитка. Кое-где она втекала в полоски шоссе, но куда чаще проходила пунктиром, рядом с которым имелись уныло-невнятные пометки: «Дорога не разведана», «Рельеф не установлен», «Ориентир нуждается в уточнении».
— Ну и как такие пометочки следует понимать? — спросил Артист.
— Хм, — почесал в затылке Муха. — Скорее всего, там вообще ни фига не проедешь.
— И что тогда? — спросил Артист.
— А тогда просто делают то, что и все. Тыкаются куда придется, в конце концов находят мостик или брод — ну и проезжают… А часики-то стучат, всюду по трассе — контрольные пункты, не отметился — и привет! Впарят штрафные. Только нам ведь с тобой победы и фанфары ни к чему.
— То есть как? — поднял голову Артист. — Лично я проигрывать не собираюсь.
Только теперь, склонившись над картой, Семен, кажется, в полной мере осознал, какую сложность представляет этот их предстоящий маршрут.
Снова рядом громыхнул гром, весь корпус огромного самолета задрожал, словно на его крылья обрушились тяжелые камни. Семен печально вздохнул.
— Ты чего? — повернулся к нему Мухин.
— Бедная моя мама, — сказал Семен Злотников, — если бы она знала… — А лапа? — улыбнулся Мухин.
— О папе и не говорю… — сокрушенно покачал головой Артист.
* * *
Все вещи на этом свете пахнут по-своему — машины, книги, собаки, травы, самолеты… Пастух и Боцман вдыхали сложную авиационную смесь запахов каких-то пластиков, специальной резины, гидрожидкости, виниловых шлангов, каленой стали и дюраля.
— О чем думаешь? — шепнул Хохлов.
— Обо всем сразу, — помолчав, отозвался Пастух. — О жене, об Ольге… Думаю, как там ребята. Видно, круто им… Где-то мы оплошали. А ты?
— А я думаю, как у них тут с герметикой, в этой бочке с крыльями. Если герметизируют только верхний этаж, нам тут с тобой, Серега, на высоте крышка. Ни кислорода, ни давления. И температура под минус пятьдесят.
— Дай подняться на высоту, — сказал Пастух. — Ближе к Господу Богу. Авось выручит и спасет рабов своих, воинов.
Боцман не ответил и поднес палец к губам. В задраенном фюзеляже шаги и голоса разносились гулким эхом, как в горной пещере.
— Взлетаю через десять минут… — донесся уверенный начальственный басвероятно, командира экипажа.
В ответ донеслось невнятное бормотание, однако отдельные слова с трудом можно было разобрать: «…сопровождающие», «…спецохрана».
— Они, — шепнул Боцман.
— А где ваши техники, специалисты? — строго спросил командир.
В ответ — невнятная мешанина слов, из которой удалось выцедить лишь три слова: «…улетели… другим рейсом».
Вскоре «Руслан» засвистел-зашумел четырьмя турбинами, вздрогнул, плавно стронулся с места — видно, медленно порулил к взлетно-посадочной полосе и через несколько минут замер на старте. Турбины раскручивались все сильней… Тело машины наливалось чудовищной силой, и они, лежа на жестком покрытии пола, каждой клеткой ощущали все нарастающую вибрацию его могучих конструкций.
Грохот делался все оглушительней… «Руслан» неодолимо потащило вперед, и он помчался по полосе, убыстряя бег. Боцман и Пастух почувствовали, как все нутро у них потянуло куда-то вниз и плотно заложило уши. «Руслан» оторвался от земли.
Самолет взлетел и быстро пошел вверх, растворяясь в огромном черном небе.
Через несколько минут лишь удаляющаяся красная мерцающая искра указывала направление его полета.
* * *
Ну, вот и все, улетели… Голубков взглянул на часы. Две минуты первого. Его напряжение достигло предела. Все ли они предусмотрели с Нифонтовым? Не упустил ли чего-нибудь он сам? Сумеют ли его парни выполнить задание, и если сумеют, то какой ценой?
Сегодня самое трудное ложилось на них.
Примерно час назад вертолет с тремя другими его посланниками уже должен был приземлиться в Андреаполе… Как прошла встреча Трубача-Ухова и Перегудова-Дока с теми людьми, что назначили им свидание на платформе в Быкове? Засекли ли его помощники тех, кто должен был прийти к ним на свидание? Сумели ли сопроводить до места? Что ждет Мухина и Семена на этих чертовых гонках?
Как это бывало много раз в жизни, Голубков вдруг физически ощутил огромность этой ночной земли и неподвластную человеку непреодолимость расстояния.
Полковник чувствовал запредельное изнеможение, какое испытывал уже не раз в своей жизни. Оно нередко наваливалось и раньше — в Афганистане, потом — в Нагорном Карабахе и особенно — в Чечне. А в начале работы в управлении утомление ощущалось постоянно, чуть ли не каждый день.
Ему шел пятьдесят третий год. И он лучше любых врачей понимал, что на таком «форсаже» долго не вытянуть. Надо было хоть немного передохнуть, хоть малость отдышаться. Он усмехнулся, подумав: от этого «ралли», от этой «гонки на выживание».
В том же безумном режиме работа предстояла и завтра, и послезавтра, возможно — еще много дней. Сменить его не мог никто ни на одном этапе. Сойти с дистанции он не имел права — дублеров не было.
Но сегодня он не мог уже больше повлиять ни на какие события, а уж тем более — участвовать в них. Пора было отправляться в Москву. Но не было сил даже шевельнуться, и он понял, что обязан дать себе час передышки. Незадолго до взлета «Руслана», связавшись по радиотелефону с управлением, он вызвал машину.
Она должна была скоро подойти.
Ничего, подождут, подождут… После завершения погрузки «Руслана» жизнь на ночном аэродроме почти замерла. Солдаты куда-то исчезли, разбрелись офицеры, почти никого не осталось на летном поле и на стоянках, где виднелись вдали темные силуэты спящих самолетов.
Радуясь прохладе свежего ночного воздуха, полковник обессилено присел на траву, привалился спиной к бетонному цоколю ангара.
Несколько человек в военной форме и гражданской одежде вышли откуда-то из темноты, наверное, из штаба аэродрома. Похоже, как и сам он, эти люди остались на поле, чтобы присутствовать при взлете «Руслана». Стараясь быть незамеченным, полковник тихо отполз в сторону. Кем могли быть эти пятеро мужчин? Судя по всему — тоже чужие здесь, не иначе те, кто каким-то образом был связан с его противниками. Уж коли они оказались тут, за ними надо бы понаблюдать, проследить, если получится, подслушать их разговоры.
Прикрыв глаза, он расслабился — аутотренинг всегда помогал быстро восстановить силы. Он спал и не спал, попеременно заставляя тяжелеть и теплеть то одну, то другую руку, в то же время чутко прислушиваясь к негромким голосам тех людей, что привлекли его внимание. Они не уходили, не уезжали, словно тоже ждали чего-то. Но вот оттуда, где стояли они, до него донесся едва различимый звук вызывного сигнала микрорации. И те пятеро тотчас двинулись с летного поля.
Через секунду и он уже был на ногах и, стараясь быть незамеченным, пошел к главному КПП, где ярко светили прожектора и прогуливались у ворот люди с оружием.
Вдруг один из идущих впереди оглянулся. И тут же раздался одновременно изумленный и недоверчивый возглас:
— Мать честная! Никак ты, Голубков?! Константин!
* * *
Дышать становилось все тяжелее: они поднялись уже на большую высоту, летели в семи-восьми километрах от земли. Все сильней ощущался и холод. Однако признаков глубокого кислородного голодания пока не было. Вероятно, фюзеляж был все же герметизирован, хотя и не так, как салоны обычных пассажирских лайнеров.
Пастух и Боцман лежали между ящиками не шевелясь, у обоих затекли руки и ноги, ломило спину и шею. Это было опасно: перед тем, что им предстояло, мышцы должны были быть в идеальном физическом состоянии. А самолет поднимался все выше и выше… — Задохнемся мы тут на фиг, — под грохот двигателей прямо в ухо Пастуху с трудом выговорил Боцман, растирая свои немеющие руки и ноги.
— Ладно, — ответил Пастух и взглянул на светящийся циферблат часов: они находились в воздухе уже второй час… — Пошли на разведку.
И они поползли друг за другом по тесному коридорчику в сторону хвоста, достигли сквозного поперечного просвета, расползлись по нему вправо и влево и осторожно выглянули из-за ящиков. В огромном грузовом отсеке стоял все тот же полумрак, лишь несколько светильников горели по бортам и в потолке небесного колосса. Но и этого света Сергею хватило, чтобы различить в хвостовой части фигурку человека, сидящего в кресле спиной к борту. Он был метрах в сорока и казался совсем маленьким, но, приглядевшись, Пастух с завистью увидел, что на лице того — кислородная маска, а в руках — укороченный «Калашников». Сергей повернул голову. И в носовой части сидел такой же вояка при оружии.
Они снова сползлись в середине отсека.
— Двое, — прохрипел Боцман. — С оружием и в масках.
— И с моей стороны, — сказал Сергей. — Всего внизу — четверо. Стало быть, наверху трое.
Дышать было трудно, сердца колотились, перед глазами плыли сине-зеленые круги. Оставался только один путь — он напрашивался сам собой. Не сговариваясь, они снова вскарабкались на ящики и поползли по ним в сторону хвоста. Тут их увидеть не могли.
Огромный самолет плавно покачивало с крыла на крыло, и они что есть силы цеплялись на виражах за такелажные тросы и монтажные скобы. Ближе к хвосту шум двигателей стал намного сильней. Они ползли долго и наконец оказались над головами противников.
Сгруппировались, вдохнули поглубже и одновременно обрушились на них сверху.
Те, видно, дремали, так что дальнейшее заняло не более десяти секунд. Не дав ни тому, ни другому выйти из шока, они умело вырубили обоих, сорвали с них дыхательные маски, завладели оружием и, уже в масках, облачившись в бронежилеты и утепленные куртки противников, быстро заняли их места, подсоединив рифленые патрубки к разъемам кислородной системы.
Несколько минут они с наслаждением вдыхали подогретый кислород. Казалось, бодрящая жизненная сила вливается в легкие, вытаскивая из бредового полусна.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66
В левом пилотском кресле командира, с наушниками на голове, сидел не кто иной, как их скупой на слова сопровождающий.
— Простите, — опешил Артист, — я что-то ничего… не соображу… Тут совсем близко грянул гром, за стеклами кабины на доли секунды как будто вспыхнул и снова погас яркий солнечный день.
«Провожатый» обернулся, строго-вопросительно глядя на Семена.
— Я… хотел спросить, — крикнул Семен. — Так вы, значит… Тот сбросил наушники, чтобы слышать говорящего.
— Я говорю, — начал опять Семен, — не пора ли нам в путь? — и постучал по своим часам. — Как бы не опоздать.
— А-а… — сказал молчун. — Не терпится? И впервые губы его тронуло нечто похожее на улыбку.
К Семену обернулся второй пилот:
, — Не бойтесь. И можете успокоить своего друга.
Прямо в бурю вас никто не повезет.
— Между прочим, я и не боюсь, — с некоторым апломбом заявил Семен. — Если что меня и волнует, так только сохранность государственного имущества, — и он похлопал по косяку двери пилотской.
— Зато мы боимся, — сказал подполковник. — Так что ждите… Гроза не стихала долго, еще часа два. То отходила, то возвращалась опять.
Артист с Мухой устроились на жестких откидных лежаках.
— Неплохо начинается наше путешествие, — заметил Семен. — Как считаешь?
— Говорят, если какое дело дождичком обмоет — к удаче, — не очень уверенно обнадежил Олег. — А пока делать нечего, давай-ка посмотрим наши карты. Что там за трасса. Одно дело — по телеку балдеть, и совсем другое… Пакет с картами и пояснительными записками по всем остающимся этапам маршрута лежал на заднем сиденье «лендровера».
— Тут, конечно, за час не изучишь, — сказал Олег. — Люди с этими картами годами работают. На места выезжают, каждый поворот, каждый спуск и подъем проходят.
Линия маршрута была извилистой, как запутавшаяся тонкая нитка. Кое-где она втекала в полоски шоссе, но куда чаще проходила пунктиром, рядом с которым имелись уныло-невнятные пометки: «Дорога не разведана», «Рельеф не установлен», «Ориентир нуждается в уточнении».
— Ну и как такие пометочки следует понимать? — спросил Артист.
— Хм, — почесал в затылке Муха. — Скорее всего, там вообще ни фига не проедешь.
— И что тогда? — спросил Артист.
— А тогда просто делают то, что и все. Тыкаются куда придется, в конце концов находят мостик или брод — ну и проезжают… А часики-то стучат, всюду по трассе — контрольные пункты, не отметился — и привет! Впарят штрафные. Только нам ведь с тобой победы и фанфары ни к чему.
— То есть как? — поднял голову Артист. — Лично я проигрывать не собираюсь.
Только теперь, склонившись над картой, Семен, кажется, в полной мере осознал, какую сложность представляет этот их предстоящий маршрут.
Снова рядом громыхнул гром, весь корпус огромного самолета задрожал, словно на его крылья обрушились тяжелые камни. Семен печально вздохнул.
— Ты чего? — повернулся к нему Мухин.
— Бедная моя мама, — сказал Семен Злотников, — если бы она знала… — А лапа? — улыбнулся Мухин.
— О папе и не говорю… — сокрушенно покачал головой Артист.
* * *
Все вещи на этом свете пахнут по-своему — машины, книги, собаки, травы, самолеты… Пастух и Боцман вдыхали сложную авиационную смесь запахов каких-то пластиков, специальной резины, гидрожидкости, виниловых шлангов, каленой стали и дюраля.
— О чем думаешь? — шепнул Хохлов.
— Обо всем сразу, — помолчав, отозвался Пастух. — О жене, об Ольге… Думаю, как там ребята. Видно, круто им… Где-то мы оплошали. А ты?
— А я думаю, как у них тут с герметикой, в этой бочке с крыльями. Если герметизируют только верхний этаж, нам тут с тобой, Серега, на высоте крышка. Ни кислорода, ни давления. И температура под минус пятьдесят.
— Дай подняться на высоту, — сказал Пастух. — Ближе к Господу Богу. Авось выручит и спасет рабов своих, воинов.
Боцман не ответил и поднес палец к губам. В задраенном фюзеляже шаги и голоса разносились гулким эхом, как в горной пещере.
— Взлетаю через десять минут… — донесся уверенный начальственный басвероятно, командира экипажа.
В ответ донеслось невнятное бормотание, однако отдельные слова с трудом можно было разобрать: «…сопровождающие», «…спецохрана».
— Они, — шепнул Боцман.
— А где ваши техники, специалисты? — строго спросил командир.
В ответ — невнятная мешанина слов, из которой удалось выцедить лишь три слова: «…улетели… другим рейсом».
Вскоре «Руслан» засвистел-зашумел четырьмя турбинами, вздрогнул, плавно стронулся с места — видно, медленно порулил к взлетно-посадочной полосе и через несколько минут замер на старте. Турбины раскручивались все сильней… Тело машины наливалось чудовищной силой, и они, лежа на жестком покрытии пола, каждой клеткой ощущали все нарастающую вибрацию его могучих конструкций.
Грохот делался все оглушительней… «Руслан» неодолимо потащило вперед, и он помчался по полосе, убыстряя бег. Боцман и Пастух почувствовали, как все нутро у них потянуло куда-то вниз и плотно заложило уши. «Руслан» оторвался от земли.
Самолет взлетел и быстро пошел вверх, растворяясь в огромном черном небе.
Через несколько минут лишь удаляющаяся красная мерцающая искра указывала направление его полета.
* * *
Ну, вот и все, улетели… Голубков взглянул на часы. Две минуты первого. Его напряжение достигло предела. Все ли они предусмотрели с Нифонтовым? Не упустил ли чего-нибудь он сам? Сумеют ли его парни выполнить задание, и если сумеют, то какой ценой?
Сегодня самое трудное ложилось на них.
Примерно час назад вертолет с тремя другими его посланниками уже должен был приземлиться в Андреаполе… Как прошла встреча Трубача-Ухова и Перегудова-Дока с теми людьми, что назначили им свидание на платформе в Быкове? Засекли ли его помощники тех, кто должен был прийти к ним на свидание? Сумели ли сопроводить до места? Что ждет Мухина и Семена на этих чертовых гонках?
Как это бывало много раз в жизни, Голубков вдруг физически ощутил огромность этой ночной земли и неподвластную человеку непреодолимость расстояния.
Полковник чувствовал запредельное изнеможение, какое испытывал уже не раз в своей жизни. Оно нередко наваливалось и раньше — в Афганистане, потом — в Нагорном Карабахе и особенно — в Чечне. А в начале работы в управлении утомление ощущалось постоянно, чуть ли не каждый день.
Ему шел пятьдесят третий год. И он лучше любых врачей понимал, что на таком «форсаже» долго не вытянуть. Надо было хоть немного передохнуть, хоть малость отдышаться. Он усмехнулся, подумав: от этого «ралли», от этой «гонки на выживание».
В том же безумном режиме работа предстояла и завтра, и послезавтра, возможно — еще много дней. Сменить его не мог никто ни на одном этапе. Сойти с дистанции он не имел права — дублеров не было.
Но сегодня он не мог уже больше повлиять ни на какие события, а уж тем более — участвовать в них. Пора было отправляться в Москву. Но не было сил даже шевельнуться, и он понял, что обязан дать себе час передышки. Незадолго до взлета «Руслана», связавшись по радиотелефону с управлением, он вызвал машину.
Она должна была скоро подойти.
Ничего, подождут, подождут… После завершения погрузки «Руслана» жизнь на ночном аэродроме почти замерла. Солдаты куда-то исчезли, разбрелись офицеры, почти никого не осталось на летном поле и на стоянках, где виднелись вдали темные силуэты спящих самолетов.
Радуясь прохладе свежего ночного воздуха, полковник обессилено присел на траву, привалился спиной к бетонному цоколю ангара.
Несколько человек в военной форме и гражданской одежде вышли откуда-то из темноты, наверное, из штаба аэродрома. Похоже, как и сам он, эти люди остались на поле, чтобы присутствовать при взлете «Руслана». Стараясь быть незамеченным, полковник тихо отполз в сторону. Кем могли быть эти пятеро мужчин? Судя по всему — тоже чужие здесь, не иначе те, кто каким-то образом был связан с его противниками. Уж коли они оказались тут, за ними надо бы понаблюдать, проследить, если получится, подслушать их разговоры.
Прикрыв глаза, он расслабился — аутотренинг всегда помогал быстро восстановить силы. Он спал и не спал, попеременно заставляя тяжелеть и теплеть то одну, то другую руку, в то же время чутко прислушиваясь к негромким голосам тех людей, что привлекли его внимание. Они не уходили, не уезжали, словно тоже ждали чего-то. Но вот оттуда, где стояли они, до него донесся едва различимый звук вызывного сигнала микрорации. И те пятеро тотчас двинулись с летного поля.
Через секунду и он уже был на ногах и, стараясь быть незамеченным, пошел к главному КПП, где ярко светили прожектора и прогуливались у ворот люди с оружием.
Вдруг один из идущих впереди оглянулся. И тут же раздался одновременно изумленный и недоверчивый возглас:
— Мать честная! Никак ты, Голубков?! Константин!
* * *
Дышать становилось все тяжелее: они поднялись уже на большую высоту, летели в семи-восьми километрах от земли. Все сильней ощущался и холод. Однако признаков глубокого кислородного голодания пока не было. Вероятно, фюзеляж был все же герметизирован, хотя и не так, как салоны обычных пассажирских лайнеров.
Пастух и Боцман лежали между ящиками не шевелясь, у обоих затекли руки и ноги, ломило спину и шею. Это было опасно: перед тем, что им предстояло, мышцы должны были быть в идеальном физическом состоянии. А самолет поднимался все выше и выше… — Задохнемся мы тут на фиг, — под грохот двигателей прямо в ухо Пастуху с трудом выговорил Боцман, растирая свои немеющие руки и ноги.
— Ладно, — ответил Пастух и взглянул на светящийся циферблат часов: они находились в воздухе уже второй час… — Пошли на разведку.
И они поползли друг за другом по тесному коридорчику в сторону хвоста, достигли сквозного поперечного просвета, расползлись по нему вправо и влево и осторожно выглянули из-за ящиков. В огромном грузовом отсеке стоял все тот же полумрак, лишь несколько светильников горели по бортам и в потолке небесного колосса. Но и этого света Сергею хватило, чтобы различить в хвостовой части фигурку человека, сидящего в кресле спиной к борту. Он был метрах в сорока и казался совсем маленьким, но, приглядевшись, Пастух с завистью увидел, что на лице того — кислородная маска, а в руках — укороченный «Калашников». Сергей повернул голову. И в носовой части сидел такой же вояка при оружии.
Они снова сползлись в середине отсека.
— Двое, — прохрипел Боцман. — С оружием и в масках.
— И с моей стороны, — сказал Сергей. — Всего внизу — четверо. Стало быть, наверху трое.
Дышать было трудно, сердца колотились, перед глазами плыли сине-зеленые круги. Оставался только один путь — он напрашивался сам собой. Не сговариваясь, они снова вскарабкались на ящики и поползли по ним в сторону хвоста. Тут их увидеть не могли.
Огромный самолет плавно покачивало с крыла на крыло, и они что есть силы цеплялись на виражах за такелажные тросы и монтажные скобы. Ближе к хвосту шум двигателей стал намного сильней. Они ползли долго и наконец оказались над головами противников.
Сгруппировались, вдохнули поглубже и одновременно обрушились на них сверху.
Те, видно, дремали, так что дальнейшее заняло не более десяти секунд. Не дав ни тому, ни другому выйти из шока, они умело вырубили обоих, сорвали с них дыхательные маски, завладели оружием и, уже в масках, облачившись в бронежилеты и утепленные куртки противников, быстро заняли их места, подсоединив рифленые патрубки к разъемам кислородной системы.
Несколько минут они с наслаждением вдыхали подогретый кислород. Казалось, бодрящая жизненная сила вливается в легкие, вытаскивая из бредового полусна.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66