— Все собираюсь сдать, — застенчиво сказал Блэквуд, незаметно пряча несколько бутылок под стол.
Мои глаза постепенно привыкли к темноте зала, освещаемого лишь слабым огнем, тлеющим в камине. На высоте десяти — двенадцати футов проходила галерея с балюстрадой. На стенах висели портреты и рыцарские доспехи — свидетели былой славы рода Блэквудов. В дальнем углу стоял массивный шкаф, полки которого были забиты старинными книгами в потрепанных переплетах. На приоткрытой дверце шкафа болтались чьи-то подтяжки. Пол был усеян окурками и дохлыми тараканами. С потолка капали вода, растекаясь большой, бесформенной лужей — по ней плавали шлепанцы. Было холодно и неуютно. Сильно дуло из щелей.
За дверью послышались быстрые шаги, и в зал впорхнула женщина уже не первой молодости, но, тем не менее, еще довольно привлекательная.
— П-озвольте вам представить мою супругу. — Ее з-зовут Дджейн, — сказал мистер Блэквуд, пряча за спину костыль и пытаясь устоять на ногах.
Холмс галантно поклонился и поцеловал руку миссис Блэквуд.
— Холмс, — представился он. — Шерлок. Весьма рад знакомству с такой очаровательной леди. А это мой друг и помощник доктор Уотсон. Холмс повернулся в мою сторону, но поскользнувшись на мокром полу, потерял равновесие и шлепнулся в лужу. Я церемонно поклонился и незаметно помог Холмсу подняться. Миссис Блэквуд с прирожденным тактом сделала вид, что не заметила падения великого сыщика.
— Я очень рада видеть вас в нашем замке, — сказала она нам и улыбнулась. — Дорогой, — ласково обратилась она к мужу, — мне надо сказать тебе два слова наедине. Надеюсь, джентльмены извинят меня? — И, улыбнувшись еще раз, миссис Блэквуд взяла мужа под руку, вывела в прихожую и прикрыла за собой дверь.
Некоторое время оттуда доносилась какая-то возня, затем раздался звук оплеухи и голос мистера Блэквуда: «Всего одна рюмочка! Перед ужином!»
— Кажется, мы не вовремя, — сказал Холмс.
— Не обращайте внимания, джентльмены, — сказал появившийся из темноты дворецкий Квентин.
Крики за дверью становились все сильнее, шум — все громче.
— Кажется, в ход пошел костыль, — констатировал Холмс, — а жаль. Это был один из лучших моих сувениров… Ну что же, пожалуй, нам придется подождать. Присядем, Уотсон.
Мы удобно расположились в креслах у камина и вытянули ноги к огню.
— Итак, Уотсон, что мы имеем?
Я сделал вид, будто внимательно слушаю и отключился. Голос Холмса едва доносился до меня.
— Деньги украли… Кто бы мог сделать это? Естественно, тот, кто брал книгу в руки. Хотя… Нет, нет, Только тот, кто брал. Какая блестящая мысль! Круг подозреваемых сужается. Остается только узнать, кто посещал замок Блэквудов в день пропажи.
— В тот день у нас были трое. — Мы даже не заметили, что шум за дверями давно стих, и мистер Блэквуд стоит за нашими спинами, с трудом стараясь сохранить вертикальное положение.
Глава 3.
— Да, в тот день их было трое, — подтвердил мистер Блэквуд. — Я все отлично помню. Я каждый день беру оттуда фунтов по пять на выпивку. Раньше их там было гораздо больше, — вздохнул он, — однако, пагубная страсть… Эх, да что там говорить! Но самое плохое — это то, что жена узнала теперь, откуда я беру деньги. В тот злосчастный день, семнадцатого октября, я, как всегда, решил немного подзарядиться, и — о ужас! — денег не оказалось. А мне очень хотелось. — Дэниел скрипнул зубами. — Представляете, Холмс? Видите, как я здорово придумал? — он показал на стол. — Одной больше, одной меньше — все равно никто не заметит. — Дэниел захохотал и попытался что-то сплясать.
— И все же, кто были те трое? — остановил его Холмс.
— Трое? Ха-ха-ха! Какие трое? И вообще, кто вы такие? Что вы делаете в моем доме?
— Мы ищем ваши деньги, — с достоинством ответил Холмс.
— Что? Жаль. Ну да. Трое. Первым был, конечно, мой младший брат Грегори. Он каждый день приходит навещать нашего больного отца. Наш бедный отец… Он парализован уже несколько лет… Мне больно видеть, как мучается этот святой человек. — Дэниел всхлипнул. Одной рукой он утирал слезы, градом катящиеся из глаз, а другой сливал остатки вина из бутылок в чашу для пунша. — Мой брат. Бедный брат! Он парализован… Нет, это отец парализован, да, отец. — Дэниел залпом опорожнил чашу. — Вы бы видели, какой нежный брат мой сын… То есть сын мой брат! Но ведь не пьет. Каждый божий день, — Дэниел икнул, — брат приходит к отцу и справляется… что бы еще выпить… о его здоровье. Мой брат — вне подозрений, — Дэниел грозно сверкнул очами. — Кто угодно, только не он.
У нашей Мэри был баран,
Собаки он верне-е-е… —
— затянул Дэниел, отбивая мелодию костылем по бутылкам. Когда-то я играл на клавикорде, — с заговорщеским видом сообщил он нам, — но это было… это было семнадцатого октября. Я полез в книгу и не нашел денег.
— Да, но кто же были остальные двое? — спросил Холмс, начиная терять терпение.
Дэниел сел на пол и уставился на шкаф.
— Мой брат порядочный человек, — снова забормотал он. — Грегори служит у Ллойда и получает кучу денег. А за братом явилась эта старая карга — леди Гудгейт — и опять целый день шепталась с моей женушкой. Эта благочестивая ханжа Гудгейт — самое гнусное существо в Лондоне. Послушать ее — она осчастливила своими подаяниями по меньшей мере тысячу человек. Тьфу! Лучше бы она удавилась и осчастливила бы всю Англию и ту часть Европы, где ее знают. А недавно из конюшни пропала оглобля. Зачем ей оглобля? Я так и сказал этой старой ведьме: «За чем тебе оглобля?» У нее хватило наглости отпираться! Оглоблю-то я, правда, потом нашел…
— А третий? Кто третий? — прервал я излияния мистера Блэквуда.
— Я! Я! Я буду третьим! — закричал он, шаря по карманам. — Мистер Холмс! Найдите мои деньги! Вечером заходил врач — тоже весьма подозрительная личность. Он живет неподалеку, на набережной Темзы. У меня тут рядом Темза…
И берег Англии пропал
Среди кипящих вод!.. —
— взревел Дэниел и с силой ударил руками по луже на полу, обрушив на нас целый каскад брызг. — Это буря! Буря! Спасайтесь! В трюме течь! — орал он.
— По-моему, нам пора, — поспешно сказал Холмс и, схватив меня за руку, вытащил из зала. Мы вскочили в кэб.
— Бейкер-стрит, 221-б, — крикнул Холмс. Лошади рванули, и наш кэб, зацепившись за порог, понесся прочь от замка.
— Мы тонем! Капитан уходит последним! Боже, храни Королеву! — неслось нам вслед.
— Ну и денек! — пробормотал Холмс и, откинувшись на спинку сиденья, закурил трубку.
Глава 4.
На следующий день я проснулся около полудня. В квартире было пусто, на столе лежала записка: «Буду к вечеру. Ш. X.»
Я скомкал записку и швырнул в окно. После вчерашних похождений настроение у меня было отнюдь не радужным — ведь это ж надо было вскочить в кэб и не заметить отсутствия кэбмена. Испуганные криками Холмса и Блэквуда кони понесли и таскали нас по всему Лондону, пока Холмс, наконец, со свойственной ему прозорливостью, не догадался выглянуть в окно. Мы поняли, что кэмбен остался в замке, и кому-то из нас придется править экипажем. В этот момент Холмсу пришла в голову очередная потрясающая мысль, и он сказал, что должен немного поразмышлять, причем поразмышлять в одиночестве. Мне пришлось лезть на запятки. Раза два я чуть было не упал с крыши и больно ушиб коленную чашечку. Править кэбом я не умел, и кони дружно ржали над попытками подчинить их моей воле. В конце концов, на Пикадилли-серкус нас остановил полисмен и поинтересовался, давно ли мы из сумасшедшего дома. Холмс ответил довольно резко. Полисмен обиделся и отвел нас в участок. По счастливой случайности, там оказался наш старый знакомый инспектор Лестрейд — он-то и проводил нас до дому. Там нам пришлось напоить его чаем и до утра развлекать разговорами. Точнее, развлекать его пришлось мне, гак как на Холмса снизошло вдохновение, и он принялся сочинять верлибры.
Как я уже упомянул, в доме никого не было — видимо, Лестрейд ушел вместе с Холмсом. Выпив холодный кофе, я, от нечего делать, стал перебирать лежащие на столе листки бумаги. Это были верлибры, вышедшие из-под пера Холмса, Вернее, то, что он называл верлибрами. Выпустив две монографии — «Древнегреческий верлибр» и «Верлибризация иглокожих и простейших» — Холмс возомнил себя величайшим поэтом и тонким ценителем поэзии. Не раз я замечал в его глазах мечтательную поволоку, когда он ходил взад-вперед по комнате, натыкаясь то на диван, то на шкаф с пузырьками, мыча при этом что-то очень страстное. А потом он начинал декламировать вслух сочинение перлы. Немногие могли выдержать это испытание…
Читать верлибры Холмса было почти так же мучительно. Осилив десятка два стихов, в верлибре под номером сто восемьдесят девять (Холмс нумеровал свои произведения) я наткнулся на строчку: «Уотсон, синий, как безопасная бритва» и понял, что поэзии на сегодня хватит.
Часа в четыре отдохнувший и повеселевший, я прогуливался по берегу Серпентина, в Гайд-парке, размышляя о том, как хорошо было бы поселиться где-нибудь на лоне природы, вести там безгрешную патриархальную жизнь и быть подальше от всех треволнений большого города, от надоедливых посетителей, от Холмса…
От этих мыслей меня отвлек подозрительный шум, уже несколько минут доносящийся из глубин парка. Я замер, пытаясь понять, в чем дело, как вдруг заметил, что по кустам и газонам прямо на меня несется толпа. Человек сто почтенных лондонцев, во фраках и смокингах, размахивая тростями, гнались за человеком в темном плаще. Тот, не оборачиваясь и не останавливаясь, швырял в толпу маленькие книжонки, что еще больше разжигало страсти. Это был Холмс.
— Спасайтесь, Холмс, за вами гонятся! — крикнул я и кинулся в боковую аллею, справедливо полагая, что осторожность не помешает, Холмс стремительным спрутом обошел меня и вдруг, взмахнув руками, провалился куда-то вниз. В следующее мгновение я тоже почувствовал, что лечу в пустоту. Перед моими глазами пронеслись стены канализационного колодца, и я упал на что-то мягкое.
— Вы не ушиблись, Уотсон? — заботливо спросил Холмс, пытаясь выбраться из-под меня.
— Нет-нет, нисколько! — ответил я.
Сверху донесся топот двух сотен ног. За какую-то секунду он достиг апогея и затих.
Холмс был доволен, как никогда.
— А здорово мы провели их! — гордо сказал он. — Теперь домой, Уотсон. Нам дьявольски повезло — мы вернемся самой короткой дорогой.
В руках моего друга появился потайной фонарь, и Холмс смело шагнул в канализационную трубу. Я последовал за ним.
Мне никогда прежде не доводилось осматривать лондонскую канализацию. В блеклом свете фонаря моим глазам предстал лабиринт труб, футов семи в диаметре, по дну которых медленно и величественно текли нечистоты. Потрескавшиеся местами бетонные стены покрывали неприятные желтые потеки. Холмс, вероятно, отлично знавший дорогу, уверенно шел вперед.
— Ну что же, Уотсон, — начал он, — по-моему, дело Блэквуда закончено. Так как вы думаете, кто же взял деньги?
Я напряг все свои умственные способности, вспомнил все прочитанные мною детективные рассказы, все преступления, которые мы расследовали вместе с Холмсом, и сказал: — Судя по описанию мистера Дэниела Блэквуда — его младший брат — самая безупречная личность из всех подозреваемых, а как показывает опыт нашей совместной работы, это-то и является наиболее подозрительным. Обычно преступником оказывается человек, которого менее всего склонны подозревать в совершении преступления. Следовательно, деньги взял Грегори Блэквуд.
— Отлично, Уотсон! — воскликнул Холмс. — Вы построили великолепно логическую цепь. Которая, к сожалению, не выдерживает никакой критики.
Несколько минут я переваривал эту новость, ежась от воды, капающей мне за шиворот. Хлюпанье и чавканье под ногами мешали сосредоточиться, уводили мысли в сторону. Еще с полчаса мы молча петляли в переплетении труб, и когда вода стала доходить нам до пояса, Холмс, который, как видно, с нетерпением ждал от меня восторженной похвалы, не выдержал и спросил:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14