Они надсадно заныли, откачивая воду.
Потом снова вернулся в салон. Поул все еще лежал на диванчике.
Едва слышно он проговорил:
— Плохо себя чувствую. Ударился головой.
Я вынул из шкафчика шоколадку и протянул ему половину.
— Вот, возьми. Здесь мало сахара.
— Нет, — ответил он и отвернулся к стене.
— Ты не забыл, что твоя очередь стоять на вахте?
Его голова дернулась, он с шумом опустил ноги на пол и вскочил.
— Из тебя вышел бы хороший шкипер для доставки яхт. Это как раз тебе по плечу.
Кровь бросилась мне в голову, но я холодно ответил ему:
— Это вы взялись доставить яхту без страховки клиента, который ничего не заплатит, пока не получит ее. А теперь при первом же шлепке вы повели себя, как трусливая старая баба. Вот потому-то я и хороший шкипер, что ты никуда не годишься.
Он улыбнулся. Это была отвратительная ухмылка.
— Идиот! — бросил он. — Болван ты, вместе со своим другом Генри и этой старой коровой Мэри. Паршивые любители.
Мое сердце забилось медленно и ровно, разгоняя гнев по всему телу. И я спросил:
— Ты хочешь обделать на этом хорошенькое дельце, да?
— У меня есть на то свои причины, — ответил он, и его улыбка стала издевательски доверительной. — Но они слишком сложны, чтобы ты мог их понять.
Я весь кипел от ярости, как пузырящаяся и взрывающаяся лава. Шум крови в ушах стал таким же громким, как рев ветра. Это была длинная неделя и длинная вахта, и я больше не собирался сохранять вежливость.
— Я все прекрасно понял. Понял, что ты обманул меня и многих других парней на Звездных гонках. Поэтому поговорим о чем-нибудь попроще. Я стоял, нависая над ним.
— Сколько ты заплатил за эту купчую на наше дело?
— Пятьдесят тысяч фунтов.
— Держу пари на твою купчую, что побью тебя в Марбелле. Пятьдесят тысяч фунтов для него было каплей в море. А для меня это означало заложить все, что я имею. Последовало молчание. У меня от волнения скрутило желудок. Деверо раскрыл свой широкий ирландский рот и теперь в гонке он должен будет оправдать свои слова. Пятьдесят тысяч фунтов — вот цена моего порыва.
— А почему бы нет? — сказал он. Его лицо стало жестким и неприятным. — И когда я выиграю, ты и двое твоих пенсионеров должны убраться оттуда и выпросить муниципальную квартиру.
Я улыбнулся в ответ.
— Твоя вахта.
— Пошел ты к чертям.
Вдруг палуба вздыбилась и провалилась вниз, как лифт, у которого оборвался трос. Снаружи раздался грохот, как от проходящего поезда.
Я понесся по трапу наверх. Небо было темным, но между мною и небом встало что-то громадное и совсем непроницаемое. Это была волна, проклятая громадная волна. Мы были во впадине между волнами. Волна подняла яхту так быстро, что у меня невольно подогнулись колени. «Альдебаран» сильно накренился на левый борт. Пока мы были во впадине, то не ощущали ветра. Но когда нас вынесло на гребень, ветер ударил со страшной силой, положил судно на правый борт и стал раскачивать, как маятник. Крен на правый борт становился все больше и больше. Палуба уже перестала быть палубой и превратилась в наклонную стену. Меня отбросило на всю длину страховочного линя. Казалось, я уже давно висел на этом лине, заклиная: выпрямляйся же, старая кляча, выпрямляйся! Я говорил тихо, как обычно говорят с недружелюбно настроенной собакой.
И тут я услышал звуки, похожие на гром лавины. Так грохочут тяжелые камни, летящие вниз по склону. Звуки раздавались из трюма.
Накатила другая волна, но «Альдебаран» сохранил правый крен. Я весь покрылся потом и снова пролез в кокпит под струями воды. Мне показалось, что пот даже холоднее, чем морская вода.
Звук шел от балласта, который сорвался со своего места.
Глава 14
Даже сквозь рев шторма я слышал вопли Поула. Он валялся на полу салона, сжимая руками голову. Я просто перешагнул через него и спустился в трюм.
Балласт укладывается под полом трюма и удерживается на месте сетью тросов, которая прикрепляется болтами. В слабом желтом свете фонарика, батареи которого уже подсели, я различил что-то вроде следов битвы. Искромсанные доски пола были смещены к правому борту. Туда же, порвав тросы, переместились куски рельсов и тяжелые балластные чушки.
Генератор молчал. Он был весь в воде. Надежда была лишь на его надежную гидроизоляцию. Вода в трюме с силой плескалась от одного борта к другому. Я посветил фонариком в топливный бак. Из-за крена на правый борт остатки бензина перелились к одной стороне и обнажили фильтр, которым начинался бензопровод. Я вернулся в салон и сказал:
— Пойди заправь генератор бензином.
Поул смотрел на меня, ничего не соображая. Он начал ужасно потеть. Его кожа стала серо-зеленой. Глаза глубоко ввалились. Он так перепугался, что перестал понимать простые вещи. Ему надо было диктовать, что делать, и я медленно объяснил ему, что от него требуется. И он все-таки сделал это. Генератор заработал, и помпы тоже пришли в действие. Я начал расчищать в трюме изуродованный пол.
Это заняло полчаса. Когда я закончил, трюм стал похож на дровяной сарай. Вверху завывал ветер. Целое озеро черной воды плескалось у правого борта вокруг беспорядочно разбросанных кусков балласта. Я стал перетаскивать балласт к левому борту.
Это была ужасная работа. Балласт состоял главным образом из кусков старых рельсов такой длины, чтобы два человека могли их поднять и затащить в трюм. Они были слишком тяжелы для одного, даже если бы он и не надрывался от работы в течение последних десяти часов. Куски рельсов лежали в трюме кучей, в полном беспорядке, как шпильки в известной детской игре, где надо вытащить одну, не потревожив остальные. «Альдебарану» еще повезло, что эти металлические штыри не пробили его борта.
Я позвал:
— Поул!
Он выбрался из каюты и спустился ко мне. Он явно был не в себе, двигался так медленно, что мне пришлось поднять один конец рельса, дать ему в руки а потом поднимать свой. С этим грузом в руках мы преодолевали крен и укладывали рельсы у левого борта. Потом шли за следующим, потом еще за одним, и так без конца.
Когда мы перетаскали первый десяток, наши руки кровоточили, покрылись грязью и солью. Полтонны перетаскали, подумал я. Осталось всего-навсего девять с половиной тонн. Я стиснул зубы и пополз за следующим рельсом.
Я брел в темной воде и вдруг понял, что Поула рядом со мной нет. Он сидел на балке, опустив голову на руки. Сквозь пальцы сочилась кровь, которая казалась черной в желтом свете фонарика.
— Вставай! — закричал я каркающим голосом, так как в горле у меня совсем пересохло.
Он не двинулся с места. Наверху над нами с грохотом прокатывались волны, и страшно выл ветер в снастях. А здесь, в трюме, поблескивал свет фонарика на поверхности воды, и Поул сидел молча, закрыв руками голову.
Я подошел к нему, схватил за руки и спросил:
— Ты жить хочешь?
Он посмотрел на меня. На серо-зеленом лице виднелись следы крови.
— Я не могу идти.
— Нет, можешь. У нас пари.
На мгновение его взгляд прояснился, и я отчетливо увидел в нем ненависть. Потом шаркающей походкой он поплелся в каюту на корму.
Я подумал, не вернуть ли его силой. Но это потребовало бы от меня слишком многого. Я вернулся к своей работе и один перетащил еще два рельса. Мне смертельно хотелось спать. Я уже не думал о том, что могу утонуть, и Поул вместе со мной. Но я обещал Генри доставить «Альдебаран» в Марбеллу. Марбелла. Кубок. Я должен выиграть это пари и навсегда выкинуть Поула из своей жизни. Я не мог сейчас позволить себе утонуть.
Я нагнулся, отыскивая под водой очередной кусок рельса. Но мои руки наткнулись на что-то квадратное и мягкое. Это была литая чушка, смесь резины и свинца.
Я вытащил один такой блок и вернулся назад. Здесь было много таких блоков. Кто-то отыскал их на свалке и использовал в качестве балласта. Я был очень благодарен этому человеку. Они не разрывали руки, как металлические рельсы, и весили гораздо меньше. Первый приятный сюрприз за все эти дни.
После полсотни ходок я был как в тумане от боли и усталости. Еле держался на ногах. В ушах гудело, и я понял, что силы мои исчерпаны.
Пошатываясь, я прошел на корму и съел целую банку мясных консервов. Поул аккуратно устроил себе постель и лежал на ней лицом вниз.
Поев, я почувствовал холод и страшное желание поспать. Генератор постукивал под полом, нагоняя сон. Угол, под которым висела потолочная лампа, был уже не таким крутым, как раньше. Прошло шесть часов с момента, как сорвался балласт. Барометр стоял низко, но устойчиво.
Я вышел на палубу.
Облачность уже не казалась сплошной. Отдельные клочья облаков гнались Друг за другом в безграничном море звезд. Луна была в третьей четверти и казалась необычно яркой после трюмного мрака. Ее свет серебрил края облаков и искрился на гребнях водяных гор, превращая пену в сверкающий снег. Все вокруг находилось в движении и было озарено мерцающим светом.
Весь дрожа от холода, я прошел по палубе, чтобы проверить кливер. Меня с головы до ног окатило водой. Когда я вернулся в салон, он показался мне теплым и уютным. Я сел и откинулся на спинку дивана. Он был неудобным, лежать на нем — все равно что лежать на американских горах. Но мне было все равно.
Я заснул.
* * *
Проснувшись, я провел осмотр по циклу, которому меня научил Генри, когда мне было еще восемнадцать лет и мы ходили с ним на яхте по Ла-Маншу. Сначала надо определить, где мы находимся, визуально и по навигационному прибору Декка, проверить барометр, погоду и корабль. Прибор Декка показал, что мы были в пятидесяти одной миле от Рио-дель-Виго. Я отметил наше положение на карте кружком с точкой посередине. Барометр поднимался. Только потом я поставил греться большой чайник. Генри всегда учил: сначала корабль, а уж потом команда. Поул все еще бесформенной кучей валялся на своем диване. Его глаза зло следили за мной, когда я ставил чайник.
— Завтрак? — спросил я.
— Нет.
Он был пьян. От него прямо-таки разило виски.
— Тебе надо бы протрезветь. Много работы.
— Подумаешь, начальник выискался!
Я поставил сковородку на печь, положил туда бобы, банку тушеного мяса и соус из красного перца. Когда все начало кипеть, я разложил еду в две миски.
Поул поморщил нос:
— Отвратительная еда!
Я включил радио. Приятный баритон из Лондона говорил что-то о сельском хозяйстве. До прогноза погоды оставалось пять минут.
— Дерьмо! — сказал Поул, отшвыривая свою миску.
— Заткнись, — ответил я.
Подошло время прогноза погоды.
Я бегло записал штормовое предупреждение, угрожающе звучащее по радио. Диктор, наверное, чувствовал себя героем, потому что в пять утра выбрался из теплой кровати и приехал в душную студию в Брод-кастинг-Хаузе. Я представил себе, что бы он подумал, если бы увидел этот ужасный салон, полный разбросанных вещей и недоеденных сандвичей, с мокрыми плащами на полу, и услышал дикий визг ветра.
«Западнее Финистерре западный штормовой ветер в девять баллов с возможным отклонением к северо-западу и усилением до десяти баллов...» — объявил диктор. Дальше я не слушал, думая о завтраке с ветчиной и томатами и о том, как мне не хочется сидеть тут, в салоне, и еще целых двенадцать часов глядеть на Поула, мокрого и голодного.
Поул сказал:
— Десять баллов! Какой ужас!
Он привстал, держась за поручень над койкой.
— Послушай, — сказал он. — Нам надо что-то предпринять!
— Ничего не надо! — отрезал я. — Они часто ошибаются. Барометр поднимается.
Он красными, остекленевшими глазами посмотрел на барометр. «Альдебаран» встретил большую волну и круто лет на правый борт. Пальцы Поула крепко вцепились в поручень. Он облизал языком сухие губы.
— Ты, идиот, подонок! Мы можем пойти ко дну каждую минуту.
— Что ты предлагаешь?
— Сигнал бедствия, — сказал он, пылая энтузиазмом. — Давай пошлем сигнал бедствия. Они пришлют нам вертолет оттуда, из Испании.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36