Потом я под порывами ветра и теплым атлантическим дождем пошел к белому домику Чарли, расположенному в полумиле.
Кровать была удобна, и я очень устал. Но уснуть не мог. Целых двадцать пять лет Поул ненавидит меня животной ненавистью, но это никому не известно. Теперь мы в центре внимания, и не как гонщики, а как личности. Несмотря на всю мою решительность, я все-таки нервничал.
Прогноз погоды на следующее утро обещал юго-восточный ветер от пяти до шести баллов, при порывах до семи. Мы с Чарли выпили черный кофе, съели ветчину, яйца и много тостов с мармеладом. Булыжник на набережной был начисто отмыт дождем, и ветер сильно бил нам в лицо.
Для матчевой гонки ветер был слишком силен. С причальной стенки мы посмотрели на мачту яхт-клуба, ожидая увидеть на ней флаг "Н", что означало бы отмену гонок. Но там бились на ветру два Других флага — голубой и флаг спонсоров.
Я сказал:
— Ну ладно, пойдем, — хотя у меня и перехватывало горло. Яхты, участвующие в гонках, были попарно причалены к стенке. Когда мы спустились в кокпит своей яхты, ветер завыл в снастях. Внизу живота у меня возникло гадкое ощущение, закружилась голова. Через две лодки от нас в задней части своего кокпита сидел Поул в бело-сером мокром кепи. Я будто снова слышал его голос, сообщающий о том, что Генри и Мэри превратили «Саут-Крик» в свинарник. Ветер в гавани срывал с волн белую пену и раскачивал лодки ловцов омаров.
— Штормит, — сказал Чарли.
— Ладно, идем.
Мы отвалили от стенки и пошли по направлению к старту. В сером проеме выхода из гавани линия горизонта была изломана, как зубья пилы. Когда мы подходили к стартовой зоне, ветер стал таким сильным, что валил яхту на борт. Вода, хлеставшая через пиллерсы, была зеленой.
Пултни с юга отделяла от Ла-Манша гряда скал, поэтому волнение в гавани ощущалось не сильно. Но линия скал не совсем защищала от ветра, а он в тот день был почти шквальным.
За кормой двигались белые треугольники парусов Поула. Как только он вышел из гавани, нос его яхты начал разрезать белые буруны волн. У меня во рту пересохло. Я глотнул чая из термоса, но это не помогло.
Заработало УКВ-радио. Комитет распорядился взять два рифа на главном парусе. Мы тут же взяли два рифа. Яхта стала меньше крениться от сильных порывов юго-восточного ветра.
Чарли сидел, закутавшись в плащ, красный капюшон совсем скрывал его лицо. Он сказал, взглянув на часы:
— Две минуты до первой пушки.
В матчевой гонке даются два сигнальных выстрела из пушки. Первый — за восемь минут до старта. Он означает, что соперники могут выйти в стартовую зону перед условной стартовой линией, обозначенной двумя большими буями. Вот здесь-то и начинается борьба. Почти всегда матчевая гонка выигрывается и проигрывается на старте. Весь секрет лишь в том, чтобы, умело маневрируя на грани нарушения правил, занять такую позицию, при которой будет достигнуто преимущество перед противником.
В прохладный день и при сильном ветре старт матчевой гонки был чем-то средним между морским сражением и партией в шахматы. Сегодня, при такой хмурой погоде, когда ветер рвал гребешки волн, и серое небо нависло над головой, похоже, предстояла жестокая схватка без всяких компромиссов.
Я видел, как ветер наполнил белые паруса Поула. Прозвучал выстрел первой пушки. Я осторожно вошел в стартовую зону. А Поул выжидал, и его паруса бились на ветру, трепеща и громко хлопая.
— Хорошо стоим, — пошутил я.
Чарли согласно кивнул. Ветер раздувал его волосы. Рисковать в такой день — означало напрашиваться на беду. Поул тоже знал это. Поэтому мы держались поодаль, развернувшись по ветру. Яхты дергались на короткой, злой зыби.
— Три минуты, — предупредил Чарли.
— Поднять паруса! — приказал я.
Загремели лебедки. Паруса пошли вверх, превращаясь в твердые белые крылья. Яхта быстро набирала скорость, идя направо по курсу, и, казалось, летела над поверхностью воды. Мы описали широкую дугу, сделали разворот и пошли очень быстро назад, направляясь к правой части стартовой линии.
— Он берет влево, — остерег меня Чарли.
Я искоса следил за Поулом и был готов быстро сменить направление, потому что путь для меня был открыт. У Поула не оставалось иного выхода, как держаться в стороне. Волны накатывали на нос яхты и глухо разбивались об ее корпус. Справа по курсу болтался на волнах большой надувной буй, обозначавший правую оконечность линии старта.
— Десять, — начал отсчет Чарли. — Девять. Восемь...
Над яхтой комитета гонок показался дым от выстрела пушки, тут же снесенный ветром. Нос яхты врезался в волны, взбивая белую пену.
Мы легли на курс. Поул шел другим галсом. Обе яхты рванулись в серое море, идя сходящимися курсами.
— Мы проскочим, следи за его поворотом, — сказал Чарли.
Я кивнул. Надо было набрать скорость, достаточную для того, чтобы использовать ее при повороте, когда придется изменять положение парусов. При этом необходимо так пройти около противника, чтобы не попасть в полосу ветровой тени, когда он заслоняет вас с наветренной стороны. Это — полезный маневр, но существуют и противодействия.
— Он пошел на поворот, — бросил Чарли.
Краем глаза я видел яхту Поула, который старался пройти у нас за кормой и набрать скорость для поворота. Он с грохотом пролетел мимо, обдавая нас пеной. Но ему придется на некотором отрезке потерять ветер.
— Галс! — приказал я спокойно.
Яхта накренилась, и мы легли на другой галс. Лицо Поула под капюшоном стало темным от злости. Он бросил взгляд на свои паруса, опавшие из-за того, что мы перехватили его ветер. Чарли поднес руку к губам, чтобы спрятать улыбку. Дело было в том, что Поул ошибся. При повороте и проскочил очень далеко. Теперь мы были с наветренной стороны, надежно экранировали его, и он ничего не мог с этим поделать.
Мы шли впереди и чисто обогнули контрольный буй. Когда он сделал свой первый подветренный поворот, его отделяла от нас добрая сотня ярдов крутых серых волн.
— Сделали его, — объявил Чарли.
Я не ответил, потому что весь словно собрался в комок. Никакая гонка не завершена, пока ты не дошел до финиша. Нужно пройти еще круг, а потом целых две гонки, чтобы выйти в финал. Ветер слишком силен, не надо быть чересчур самонадеянным.
Я повернул румпель. Мы обошли буй с правого борта и легли на другой галс.
— Хорошо обставили его, — усмехнулся Нодди.
Я шел круто к ветру. Вода захлестывала палубу. Нодди прав, подумал я, это уже не гонка, все кончено.
И тут я заметил это пятно. Оно было большое, ярдов пятьдесят от края до края, участок моря, где рябь исчезла и гладкая поверхность отливала маслянистым блеском. Моя рука потянула румпель прежде, чем я сообразил, что происходит. Но было поздно. Мы уже находились посередине этого скопления водорослей.
— О Боже, все пропало! — простонал Скотто. Я снова попытался повернуть румпель. Но даже без этого я понимал, что руль полностью парализован.
— Скорость падает, — доложил Чарли.
Цифры на лаге скакали: 6,1, потом 6,5 и 6,1. Лодка прямо застряла в этом месиве. Я взглянул через плечо и увидел, что Поул стремительно приближается.
— Водоросли на руле! — крикнул я.
Скотто свесился над кормой.
— Все забито, — сказал он.
Мы делали все, что могли. Шли задом, орудовали веслом и баграми. Но не в состоянии были избавиться от этих водорослей. Мы проигрывали Поулу уже пять минут.
Скотто спустился в ледяную воду и руками очистил руль от длинных коричневых растений. Мы выпили чаю, а я думал о гонках, которые еще предстоит провести. Две гонки, которые я могу выиграть.
Но что-то было не так. Я говорил себе, что это просто невезение, но плохо, что мы потеряли инициативу. У меня в животе снова возникло неприятное ощущение. Поул хотел присвоить «Саут-Крик», и у него были шансы сделать это. Я не мог справиться со своим негодованием. Я должен был выиграть у Поула.
Мы вышли на левую сторону и теперь, освободившись от водорослей, опять набрали скорость. За кормой тянулась полоса белой пены. Это совсем неплохо, но предстояло выбрать такой путь, который позволил бы начать на этот раз с дальнего конца стартовой линии, где можно использовать порывы ветра.
Чарли объявил:
— Одна минута.
Мы с трудом развернулись на 180 градусов и вышли на стартовую линию у левого буя. Шли на пересекающихся курсах, мы левым, а Поул правым галсом. Брызги разлетались с палубы, как осколки хрусталя.
— Пушка! — сказал Чарли.
Ветер слишком разошелся, и звук выстрела не был слышен. На этот раз мы начали смело маневрировать, не считаясь с сильным ветром. Я волновался и ожидал, что на меня снизойдет спокойствие, то самое холодное спокойствие, которое делает все вокруг ясным.
Но оно все не снисходило.
— Иду направо, — предупредил я.
Я почти не мог говорить, волнение перехватило мне горло. Нам надо сделать еще один разворот и увеличить скорость. Вода заливала палубу, и было ясно слышно, как волны бились о корпус яхты Поула, которая поднималась и опускалась на гребнях волн.
— Время!
Я двинул румпелем. Нос яхты пошел к ветру. Поул не менял курса. Меня прошибло потом: мы могли столкнуться. Когда мы проваливались вниз, я увидел гик его яхты на уровне своих глаз. Я еще потянул румпель на себя. Но поздно: его гик, труба из крепкого сплава, ударил по снастям нашего правого борта. Мы закричали.
У меня в желудке было такое ощущение, будто я проглотил что-то холодное и тяжелое. Но он был прав, так как шел по правилам. Выходило, что это я налетел на него.
Теперь кричали все. Тяжелые детали такелажа с шумом обрушились на нашу палубу. Паруса бились под ветром. Я увидел их матроса, стоявшего на фордеке и со страхом смотревшего на нос своей яхты, ожидая столкновения. Как Билл Роджерс, подумал я. Совсем как Билл Роджерс. И я машинально прижал больную руку к груди, ожидая, что нос их яхты вот-вот врежется в нашу корму.
Но этого не случилось. Яхта Поула вдруг отошла назад. По моему телу струился пот. Я поднял голову. Растяжка, которая удерживает мачту, должна быть крепко натянута и прикреплена к палубе. Вместо этого я увидел безобразные расхлябанные обрывки, болтающиеся на ветру. Нодди закричал.
И тут раздался грохот. Мачта, лишенная опоры, рухнула в подветренную сторону на палубу. Яхта, внезапно остановившись, запрыгала на волнах.
— Надо закрепить ее, — сказал Скотто.
По УКВ-радио послышалось сообщение: «Протест поддержан. Деверо дисквалифицирован. Вторую гонку выиграл Уэлш». Мы начали устранять следы разрушения.
* * *
Лодка зрителей отбуксировала нас в гавань. Это была позорная процессия. Я смотрел на пирс. Там собралось много народа, люди толпились у основания маленького маяка, внимательно глядя в нашу сторону. Я старался делать вид, будто доволен всем.
— Какое невезение! — сказал Чарли. — Они не должны были выиграть.
Я отрицательно покачал головой. Это не было невезением. Здесь явно было что-то другое. Я вышел на вторую гонку нервный, как котенок, ожидающий трепки. Дергался, суетился и в результате потерял мачту.
Поул тоже стоял на причальной стенке, сверкал своей белозубой улыбкой и выглядел спокойно и уверенно. Еще бы, ведь он оказался прав.
Я ускользнул от журналистов, вернулся к Чарли и принял душ. В яхт-клубе снова устроили прием. Я твердо решил туда не ходить. Мы сидели в гостиной и потягивали виски под песню Джона Колтрейна «В эту туманную ночь».
Чарли сказал мне:
— Тебе все же лучше бы пойти, Деверо, и вести себя дипломатично.
Я готов был поспорить с ним, но какой смысл спорить, когда ты знаешь, что человек прав, тем более что полуфинал проигран из-за глупой случайности.
* * *
Эдди Силк был, конечно, на приеме и оставлял сальные отпечатки своих пальцев на бокалах виски, которым угощал яхт-клуб. Он был не единственным, кто не давал мне забыть о моих бедах.
— Хорошо еще, что никто не погиб, — посочувствовал он.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36
Кровать была удобна, и я очень устал. Но уснуть не мог. Целых двадцать пять лет Поул ненавидит меня животной ненавистью, но это никому не известно. Теперь мы в центре внимания, и не как гонщики, а как личности. Несмотря на всю мою решительность, я все-таки нервничал.
Прогноз погоды на следующее утро обещал юго-восточный ветер от пяти до шести баллов, при порывах до семи. Мы с Чарли выпили черный кофе, съели ветчину, яйца и много тостов с мармеладом. Булыжник на набережной был начисто отмыт дождем, и ветер сильно бил нам в лицо.
Для матчевой гонки ветер был слишком силен. С причальной стенки мы посмотрели на мачту яхт-клуба, ожидая увидеть на ней флаг "Н", что означало бы отмену гонок. Но там бились на ветру два Других флага — голубой и флаг спонсоров.
Я сказал:
— Ну ладно, пойдем, — хотя у меня и перехватывало горло. Яхты, участвующие в гонках, были попарно причалены к стенке. Когда мы спустились в кокпит своей яхты, ветер завыл в снастях. Внизу живота у меня возникло гадкое ощущение, закружилась голова. Через две лодки от нас в задней части своего кокпита сидел Поул в бело-сером мокром кепи. Я будто снова слышал его голос, сообщающий о том, что Генри и Мэри превратили «Саут-Крик» в свинарник. Ветер в гавани срывал с волн белую пену и раскачивал лодки ловцов омаров.
— Штормит, — сказал Чарли.
— Ладно, идем.
Мы отвалили от стенки и пошли по направлению к старту. В сером проеме выхода из гавани линия горизонта была изломана, как зубья пилы. Когда мы подходили к стартовой зоне, ветер стал таким сильным, что валил яхту на борт. Вода, хлеставшая через пиллерсы, была зеленой.
Пултни с юга отделяла от Ла-Манша гряда скал, поэтому волнение в гавани ощущалось не сильно. Но линия скал не совсем защищала от ветра, а он в тот день был почти шквальным.
За кормой двигались белые треугольники парусов Поула. Как только он вышел из гавани, нос его яхты начал разрезать белые буруны волн. У меня во рту пересохло. Я глотнул чая из термоса, но это не помогло.
Заработало УКВ-радио. Комитет распорядился взять два рифа на главном парусе. Мы тут же взяли два рифа. Яхта стала меньше крениться от сильных порывов юго-восточного ветра.
Чарли сидел, закутавшись в плащ, красный капюшон совсем скрывал его лицо. Он сказал, взглянув на часы:
— Две минуты до первой пушки.
В матчевой гонке даются два сигнальных выстрела из пушки. Первый — за восемь минут до старта. Он означает, что соперники могут выйти в стартовую зону перед условной стартовой линией, обозначенной двумя большими буями. Вот здесь-то и начинается борьба. Почти всегда матчевая гонка выигрывается и проигрывается на старте. Весь секрет лишь в том, чтобы, умело маневрируя на грани нарушения правил, занять такую позицию, при которой будет достигнуто преимущество перед противником.
В прохладный день и при сильном ветре старт матчевой гонки был чем-то средним между морским сражением и партией в шахматы. Сегодня, при такой хмурой погоде, когда ветер рвал гребешки волн, и серое небо нависло над головой, похоже, предстояла жестокая схватка без всяких компромиссов.
Я видел, как ветер наполнил белые паруса Поула. Прозвучал выстрел первой пушки. Я осторожно вошел в стартовую зону. А Поул выжидал, и его паруса бились на ветру, трепеща и громко хлопая.
— Хорошо стоим, — пошутил я.
Чарли согласно кивнул. Ветер раздувал его волосы. Рисковать в такой день — означало напрашиваться на беду. Поул тоже знал это. Поэтому мы держались поодаль, развернувшись по ветру. Яхты дергались на короткой, злой зыби.
— Три минуты, — предупредил Чарли.
— Поднять паруса! — приказал я.
Загремели лебедки. Паруса пошли вверх, превращаясь в твердые белые крылья. Яхта быстро набирала скорость, идя направо по курсу, и, казалось, летела над поверхностью воды. Мы описали широкую дугу, сделали разворот и пошли очень быстро назад, направляясь к правой части стартовой линии.
— Он берет влево, — остерег меня Чарли.
Я искоса следил за Поулом и был готов быстро сменить направление, потому что путь для меня был открыт. У Поула не оставалось иного выхода, как держаться в стороне. Волны накатывали на нос яхты и глухо разбивались об ее корпус. Справа по курсу болтался на волнах большой надувной буй, обозначавший правую оконечность линии старта.
— Десять, — начал отсчет Чарли. — Девять. Восемь...
Над яхтой комитета гонок показался дым от выстрела пушки, тут же снесенный ветром. Нос яхты врезался в волны, взбивая белую пену.
Мы легли на курс. Поул шел другим галсом. Обе яхты рванулись в серое море, идя сходящимися курсами.
— Мы проскочим, следи за его поворотом, — сказал Чарли.
Я кивнул. Надо было набрать скорость, достаточную для того, чтобы использовать ее при повороте, когда придется изменять положение парусов. При этом необходимо так пройти около противника, чтобы не попасть в полосу ветровой тени, когда он заслоняет вас с наветренной стороны. Это — полезный маневр, но существуют и противодействия.
— Он пошел на поворот, — бросил Чарли.
Краем глаза я видел яхту Поула, который старался пройти у нас за кормой и набрать скорость для поворота. Он с грохотом пролетел мимо, обдавая нас пеной. Но ему придется на некотором отрезке потерять ветер.
— Галс! — приказал я спокойно.
Яхта накренилась, и мы легли на другой галс. Лицо Поула под капюшоном стало темным от злости. Он бросил взгляд на свои паруса, опавшие из-за того, что мы перехватили его ветер. Чарли поднес руку к губам, чтобы спрятать улыбку. Дело было в том, что Поул ошибся. При повороте и проскочил очень далеко. Теперь мы были с наветренной стороны, надежно экранировали его, и он ничего не мог с этим поделать.
Мы шли впереди и чисто обогнули контрольный буй. Когда он сделал свой первый подветренный поворот, его отделяла от нас добрая сотня ярдов крутых серых волн.
— Сделали его, — объявил Чарли.
Я не ответил, потому что весь словно собрался в комок. Никакая гонка не завершена, пока ты не дошел до финиша. Нужно пройти еще круг, а потом целых две гонки, чтобы выйти в финал. Ветер слишком силен, не надо быть чересчур самонадеянным.
Я повернул румпель. Мы обошли буй с правого борта и легли на другой галс.
— Хорошо обставили его, — усмехнулся Нодди.
Я шел круто к ветру. Вода захлестывала палубу. Нодди прав, подумал я, это уже не гонка, все кончено.
И тут я заметил это пятно. Оно было большое, ярдов пятьдесят от края до края, участок моря, где рябь исчезла и гладкая поверхность отливала маслянистым блеском. Моя рука потянула румпель прежде, чем я сообразил, что происходит. Но было поздно. Мы уже находились посередине этого скопления водорослей.
— О Боже, все пропало! — простонал Скотто. Я снова попытался повернуть румпель. Но даже без этого я понимал, что руль полностью парализован.
— Скорость падает, — доложил Чарли.
Цифры на лаге скакали: 6,1, потом 6,5 и 6,1. Лодка прямо застряла в этом месиве. Я взглянул через плечо и увидел, что Поул стремительно приближается.
— Водоросли на руле! — крикнул я.
Скотто свесился над кормой.
— Все забито, — сказал он.
Мы делали все, что могли. Шли задом, орудовали веслом и баграми. Но не в состоянии были избавиться от этих водорослей. Мы проигрывали Поулу уже пять минут.
Скотто спустился в ледяную воду и руками очистил руль от длинных коричневых растений. Мы выпили чаю, а я думал о гонках, которые еще предстоит провести. Две гонки, которые я могу выиграть.
Но что-то было не так. Я говорил себе, что это просто невезение, но плохо, что мы потеряли инициативу. У меня в животе снова возникло неприятное ощущение. Поул хотел присвоить «Саут-Крик», и у него были шансы сделать это. Я не мог справиться со своим негодованием. Я должен был выиграть у Поула.
Мы вышли на левую сторону и теперь, освободившись от водорослей, опять набрали скорость. За кормой тянулась полоса белой пены. Это совсем неплохо, но предстояло выбрать такой путь, который позволил бы начать на этот раз с дальнего конца стартовой линии, где можно использовать порывы ветра.
Чарли объявил:
— Одна минута.
Мы с трудом развернулись на 180 градусов и вышли на стартовую линию у левого буя. Шли на пересекающихся курсах, мы левым, а Поул правым галсом. Брызги разлетались с палубы, как осколки хрусталя.
— Пушка! — сказал Чарли.
Ветер слишком разошелся, и звук выстрела не был слышен. На этот раз мы начали смело маневрировать, не считаясь с сильным ветром. Я волновался и ожидал, что на меня снизойдет спокойствие, то самое холодное спокойствие, которое делает все вокруг ясным.
Но оно все не снисходило.
— Иду направо, — предупредил я.
Я почти не мог говорить, волнение перехватило мне горло. Нам надо сделать еще один разворот и увеличить скорость. Вода заливала палубу, и было ясно слышно, как волны бились о корпус яхты Поула, которая поднималась и опускалась на гребнях волн.
— Время!
Я двинул румпелем. Нос яхты пошел к ветру. Поул не менял курса. Меня прошибло потом: мы могли столкнуться. Когда мы проваливались вниз, я увидел гик его яхты на уровне своих глаз. Я еще потянул румпель на себя. Но поздно: его гик, труба из крепкого сплава, ударил по снастям нашего правого борта. Мы закричали.
У меня в желудке было такое ощущение, будто я проглотил что-то холодное и тяжелое. Но он был прав, так как шел по правилам. Выходило, что это я налетел на него.
Теперь кричали все. Тяжелые детали такелажа с шумом обрушились на нашу палубу. Паруса бились под ветром. Я увидел их матроса, стоявшего на фордеке и со страхом смотревшего на нос своей яхты, ожидая столкновения. Как Билл Роджерс, подумал я. Совсем как Билл Роджерс. И я машинально прижал больную руку к груди, ожидая, что нос их яхты вот-вот врежется в нашу корму.
Но этого не случилось. Яхта Поула вдруг отошла назад. По моему телу струился пот. Я поднял голову. Растяжка, которая удерживает мачту, должна быть крепко натянута и прикреплена к палубе. Вместо этого я увидел безобразные расхлябанные обрывки, болтающиеся на ветру. Нодди закричал.
И тут раздался грохот. Мачта, лишенная опоры, рухнула в подветренную сторону на палубу. Яхта, внезапно остановившись, запрыгала на волнах.
— Надо закрепить ее, — сказал Скотто.
По УКВ-радио послышалось сообщение: «Протест поддержан. Деверо дисквалифицирован. Вторую гонку выиграл Уэлш». Мы начали устранять следы разрушения.
* * *
Лодка зрителей отбуксировала нас в гавань. Это была позорная процессия. Я смотрел на пирс. Там собралось много народа, люди толпились у основания маленького маяка, внимательно глядя в нашу сторону. Я старался делать вид, будто доволен всем.
— Какое невезение! — сказал Чарли. — Они не должны были выиграть.
Я отрицательно покачал головой. Это не было невезением. Здесь явно было что-то другое. Я вышел на вторую гонку нервный, как котенок, ожидающий трепки. Дергался, суетился и в результате потерял мачту.
Поул тоже стоял на причальной стенке, сверкал своей белозубой улыбкой и выглядел спокойно и уверенно. Еще бы, ведь он оказался прав.
Я ускользнул от журналистов, вернулся к Чарли и принял душ. В яхт-клубе снова устроили прием. Я твердо решил туда не ходить. Мы сидели в гостиной и потягивали виски под песню Джона Колтрейна «В эту туманную ночь».
Чарли сказал мне:
— Тебе все же лучше бы пойти, Деверо, и вести себя дипломатично.
Я готов был поспорить с ним, но какой смысл спорить, когда ты знаешь, что человек прав, тем более что полуфинал проигран из-за глупой случайности.
* * *
Эдди Силк был, конечно, на приеме и оставлял сальные отпечатки своих пальцев на бокалах виски, которым угощал яхт-клуб. Он был не единственным, кто не давал мне забыть о моих бедах.
— Хорошо еще, что никто не погиб, — посочувствовал он.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36