Он вздрогнул и остановился. Из груди его вырвался сдавленный вздох.
— Нельзя быть таким пугливым! — прошипела я. — Ничего не вижу. Я только хотела...
Тут до меня наконец дошло. Правда, не сразу, крупица за крупицей... Ткань на ощупь была какая-то странная. Ну да, мокрая, это понятно, но еще и липкая. Прежде чем мой неповоротливый ум сумел сделать следующий шаг, Джон с громким плеском рухнул в воду.
Ручей в глубину и был-то всего три-четыре дюйма, но этого вполне достаточно, когда валяешься, уткнувшись лицом в ил, а именно так Джон и поступил. Весьма опрометчиво с его стороны. Не будь рядом находчивой и сообразительной спутницы, он бы быстро отправился в лучший мир, но это так, к слову... Много времени на то, чтобы перевернуть безвольное тело, наверное, не понадобилось, но мне показалось, что я возилась целую вечность. К тому же Джон был бревно бревном. Это ж надо, дважды отключиться за несколько часов! Но вот наконец он втянул в себя воздух вместе с мерзкой илистой жижей.
Жив!
Однако если продолжит глотать воду, то вскоре будет мертв. Резонное наблюдение. Пыхтя как паровоз, я выволокла Джона на берег и без сил опустилась рядом. Его некогда белая рубашка от грязи превратилась в черную. Я осторожно разодрала рукав и вгляделась в темноту. Черта с два тут разглядишь... Кровь продолжает течь. Должно быть, пуля задела руку и все это время Джон истекал кровью... Я лихорадочно ощупала свое скудное одеяние, стараясь решить, что можно пустить на жгут.
Как говорится, беда не приходит одна. Врачевание в кромешном мраке — занятие не из легких, к тому же...
Что это?! Неподалеку раздался хруст, а через мгновение — плеск. Неужели преследователи уже здесь?.. Так и есть! Темноту прорезал луч света и заметался по противоположному берегу. Как хорошо, что я успела втащить Джона в одну из этих ниш.
К счастью для нас, человек находился на той же стороне ручья, что и мы. Луч света упорно шарил по другому берегу. Если бы преследователь был таким умником, каким наверняка себя воображал, то непременно заметил бы, что последние несколько минут на противоположный берег накатывает миниатюрный прибой. И вывод напрашивался весьма любопытный... Для меня это было столь очевидно, что я задержала дыхание, ожидая, что он вот-вот поднимет крик, призывая на помощь остальных.
Нас спасло какое-то животное. Понятия не имею, что это был за зверь, — не сумела разглядеть. Гладкое, лоснящееся на свету пятно скользнуло по мелководью и юркнуло в нору на противоположном берегу. Должно быть, водяная крыса — в фауне я разбираюсь плохо. Впрочем, неважно, кто именно обитал у ручья, главное другое — преследователь решил, что круги на воде именно от этого ночного зверька, что-то пробормотал и швырнул вслед несчастной крысе камень, — настоящий мерзавец. В нашу спасительницу он, разумеется, не попал, и та без помех скрылась в своем жилище. А человек повернул назад — я слышала, как он пробирается сквозь заросли, больше не пытаясь соблюдать тишину.
Его фонарик сослужил мне добрую службу. В отраженном от скал и воды свете я сумела хоть немного рассмотреть поврежденную руку Джона. Когда преследователь удалился на изрядное расстояние, я вздохнула и стащила с себя блузку, которая больше напоминала истерзанную половую тряпку. Но ничего другого в моем распоряжении попросту не было. Конечно, странновато я буду выглядеть, пытаясь голой по пояс поймать машину, но если у меня такой же неприглядный вид, как и у Джона, наличие или отсутствие блузки не имеет никакого значения.
Глава десятая
По натуре я законченная оптимистка. Но тогда, находясь во тьме и грязи наедине с человеком, который медленно истекал кровью у меня на коленях, а вокруг рыскала толпа кровожадных головорезов... да-да, вы угадали — я впала в отчаяние. Я пребывала в таком унынии, что даже подумывала, не сдаться ли добровольно в плен: Джону требовалась немедленная медицинская помощь. Но стоило этой нелепой мысли зародиться в моем уставшем мозгу, как я поспешила с негодованием отбросить ее. Пусть наши шансы на спасение ничтожны, это все же лучше, чем полное отсутствие шансов. А именно это нам и грозит, если снова окажемся в лапах негодяев.
Мой отец, большой знаток избитых афоризмов, девизов и изречений, наверняка покопался бы в своей коллекции банальностей и нашел чем меня ободрить. «Не падай духом». «Не покидай тонущий корабль». «Надеяться надо до последней минуты»... И был бы прав!
Через четыре часа после того, как я едва не покинула тонущий корабль, мы сидели в кузове пикапа, который мчался по римским пригородам.
Небо на востоке начало светлеть, звезды медленно меркли. Забитый овощами пикап, подобравший нас, похоже, сбежал из музея автомобилестроения — ехал он лишь на честном слове. Да и удобствами наш транспорт не отличался — еле втиснувшись в кузов, к груди я нежно прижимала мешок с морковкой, а угол ящика с помидорами впился мне в бок. Джон полулежал на мешке с картофелем. Наверное, это было не лучше, чем сидеть на камнях, но бедняжка не жаловался.
То, каким образом мы оказались в антикварно-овощном пикапе, достойно отдельного рассказа. Джон пришел в себя, когда я ощупью пыталась перебинтовать ему руку, и тут же принялся отпускать ехидные замечания по поводу моей медицинской сноровки. Пришлось рявкнуть на него, хотя с больными и полагается говорить терпеливо и ласково. Перевязав рану, я осведомилась, способен ли больной ходить. Джон вежливо ответил, что он с превеликой радостью рассмотрит иные разумные варианты. Таковых было не много, и ни один из них не казался разумным. Мы не могли ждать, когда утро позолотит небо и преподнесет нас преследователям на блюдечке.
Поэтому мы пошли. Тут нам немного повезло. Впрочем, везение тут ни при чем — везет, как известно, сообразительным и находчивым. Речь идет об одежде. Едва мы выбрались из ущелья, как в голове моей засвербила мысль о том, что негоже показываться на люди в таком виде. Вот я крутила этой самой головой по сторонам, и не напрасно. На окраине Тиволи я обнаружила нерадивую и весьма легкомысленную домохозяйку, точнее, ее бельишко, игриво развевавшееся на ночном ветерке.
Джон, разумеется, остался недоволен своим новым костюмом. Штаны едва прикрывали ему колени, а в каждой брючине могло поместиться как минимум два Джона. До чего ж он привередлив! Зато синяя рубашка из грубой ткани оказалась очень милой и, главное, большой. Требовалось много ткани, чтобы прикрыть перевязь и боевые раны.
У меня был выбор: бесформенное одеяние ржаво-черного цвета, принадлежавшее почтенной матери семейства, или юбчонка с блузкой из искусственного шелка из гардероба ее дочери. Джон обвинил меня в тщеславии, когда я выбрала последнее. Одежда была несколько коротковата и тесна до ужаса, но на мой выбор повлияло отнюдь не тщеславие, что я и доказала, когда небрежным взмахом руки остановила первый же фургончик.
Нельзя сказать, что водитель и его напарник обрадовались Джону, который прятался в придорожной канаве. Но возражать они не стали. Ребята оказались братьями и ехали на рынок в Рим.
Так мы очутились среди овощей. Не знаю уж, что наши новые знакомые думали о нас. Наверное, они не особо задавались этим вопросом, приняв нас за безденежных студентов. Этот народ толпами бродит летом по дорогам Европы, ночуя в стогах и прочих непрезентабельных местах и клянча еду. К детям автостопа в Италии давно уже привыкли.
Едва только мы забрались в машину, Джон тотчас провалился в сон. Мне тоже полагалось чувствовать усталость — ночь выдалась бурной, но нервное возбуждение не давало заснуть. Я обнимала морковь и наблюдала в щель между дверцами, как над Римом встает солнце.
Первые лучи коснулись дымки, окутавшей город, придав ей изысканный перламутрово-розовый оттенок морской раковины. Дымка таяла по мере того, как небо становилось из розового голубым. На горизонте над угловатыми крышами высился знаменитый купол Микеланджело. Мы въехали в Рим через Порта-Пиа, меж старых стен времен Римской империи, и затарахтели по улице Двадцатого сентября. Машин было мало, а единственный повстречавшийся полицейский приветственно помахал рукой. Я решила, что парней здесь хорошо знают, поскольку они шесть раз в неделю ездят одним и тем же маршрутом.
Когда мы пересекли площадь Венеции, которую легко узнать по гигантскому сооружению из белого мрамора, памятнику Виктору Эммануилу, я задалась вопросом: а куда же мы едем? Вот и дворец, с балкона которого имел привычку выступать перед римлянами Муссолини. Я бы с удовольствием обменяла все эти банальные знания на одну поездку в полицейский участок, но не осмелилась попросить ребят из Тиволи отвезти нас туда: люди обычно не питают дружелюбия к путникам, которым позарез надо в полицию.
Когда наконец фургон остановился, у меня появилось дурное предчувствие. Я растолкала Джона. Он недовольно открыл один глаз.
— Просыпайся, мы почти на месте!
Кривая улочка находилась всего в паре кварталов от хорошо знакомой улицы Пяти Лун. С унылым чувством, что оказалась там же, откуда начала свои поиски, я перебралась через груды овощей и спрыгнула на мостовую.
Было часов шесть, но торговцы уже расставили свои прилавки под полосатыми тентами по обе стороны узкой мостовой. Фрукты и овощи всевозможных форм и расцветок придавали рыночку праздничный вид. Мягкие охапки зеленых листьев салата; симметричные горки апельсинов и мандаринов; красные, как восход, помидоры; корзинки с зеленой фасолью; черешня, персики и клубника в маленьких деревянных ящичках. Все это и не только это выгружалось из фургонов, которые перегородили улочку. Шум стоял оглушительный: двигатели ревели, грохотали ящики, кричали люди. То там, то здесь вспыхивали добродушные перебранки.
Наш водитель выпрыгнул из кабины и весело улыбнулся мне. Парень был молод и красив, в чем прекрасно отдавал себе отчет. Расстегнутая рубашка выставляла напоказ золотое распятие, поблескивавшее на смуглой груди.
— Все хорошо, синьорина?
— Все хорошо, спасибо. Спасибо, что подвезли.
— Не за что, — отмахнулся он. — А где ваш друг?
Да, действительно, где же наш беглец? Все, что мне удалось разглядеть, — это торчащая из капусты неподвижная нога. Я дернула за нее, осторожно так дернула — из уважения к статусу раненого героя. Честно говоря, на душе было неспокойно за Джона. Он ни разу не пожаловался, но первым делом следовало найти врача.
— Джон, проснись. Мы на месте.
Водитель открыл вторую дверцу и на пару с мрачноватым братцем принялся выгружать овощи. Хозяйка ближайшего прилавка, низенькая толстуха с золотыми зубами, кинулась к нам, по-слоновьи топоча коротенькими ножками. С притворным интересом она спросила, почем нынче морковь, но я-то видела, что глазки толстухи так и стреляют в мою сторону. Забыв про морковь, она ткнула в меня мозолистым пальцем:
— Кто это? Батиста, ты опять подцепил иностранную девку?
Батиста, знавший, что я говорю по-итальянски, забормотал что-то примирительное. Я любезно улыбнулась старой сплетнице и протянула ей мешок моркови:
— Синьора, это очень дешевая, очень хорошая и очень сладкая морковь. Почти даром. А здесь, в фургоне, мой друг. Вчера он неудачно упал и повредил руку. Мы гуляли по окрестным холмам, там так красиво. Синьор Батиста любезно согласился нас подбросить.
О травме Джона я упомянула на тот случай, если он снова потеряет сознание. И хорошо сделала. Мой спутник выполз наконец из-под капусты, и вид у него был ужасный, по щеке стекала струйка крови. Должно быть, когда возился в фургоне, потревожил ссадины на голове.
Толстуха издала сочувственный возглас. Женщины любого возраста, любой национальности и любой комплекции питают слабость к золотоволосым типам с мальчишескими лицами. А уж если эта смазливая физиономия слегка испачкана кровью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37
— Нельзя быть таким пугливым! — прошипела я. — Ничего не вижу. Я только хотела...
Тут до меня наконец дошло. Правда, не сразу, крупица за крупицей... Ткань на ощупь была какая-то странная. Ну да, мокрая, это понятно, но еще и липкая. Прежде чем мой неповоротливый ум сумел сделать следующий шаг, Джон с громким плеском рухнул в воду.
Ручей в глубину и был-то всего три-четыре дюйма, но этого вполне достаточно, когда валяешься, уткнувшись лицом в ил, а именно так Джон и поступил. Весьма опрометчиво с его стороны. Не будь рядом находчивой и сообразительной спутницы, он бы быстро отправился в лучший мир, но это так, к слову... Много времени на то, чтобы перевернуть безвольное тело, наверное, не понадобилось, но мне показалось, что я возилась целую вечность. К тому же Джон был бревно бревном. Это ж надо, дважды отключиться за несколько часов! Но вот наконец он втянул в себя воздух вместе с мерзкой илистой жижей.
Жив!
Однако если продолжит глотать воду, то вскоре будет мертв. Резонное наблюдение. Пыхтя как паровоз, я выволокла Джона на берег и без сил опустилась рядом. Его некогда белая рубашка от грязи превратилась в черную. Я осторожно разодрала рукав и вгляделась в темноту. Черта с два тут разглядишь... Кровь продолжает течь. Должно быть, пуля задела руку и все это время Джон истекал кровью... Я лихорадочно ощупала свое скудное одеяние, стараясь решить, что можно пустить на жгут.
Как говорится, беда не приходит одна. Врачевание в кромешном мраке — занятие не из легких, к тому же...
Что это?! Неподалеку раздался хруст, а через мгновение — плеск. Неужели преследователи уже здесь?.. Так и есть! Темноту прорезал луч света и заметался по противоположному берегу. Как хорошо, что я успела втащить Джона в одну из этих ниш.
К счастью для нас, человек находился на той же стороне ручья, что и мы. Луч света упорно шарил по другому берегу. Если бы преследователь был таким умником, каким наверняка себя воображал, то непременно заметил бы, что последние несколько минут на противоположный берег накатывает миниатюрный прибой. И вывод напрашивался весьма любопытный... Для меня это было столь очевидно, что я задержала дыхание, ожидая, что он вот-вот поднимет крик, призывая на помощь остальных.
Нас спасло какое-то животное. Понятия не имею, что это был за зверь, — не сумела разглядеть. Гладкое, лоснящееся на свету пятно скользнуло по мелководью и юркнуло в нору на противоположном берегу. Должно быть, водяная крыса — в фауне я разбираюсь плохо. Впрочем, неважно, кто именно обитал у ручья, главное другое — преследователь решил, что круги на воде именно от этого ночного зверька, что-то пробормотал и швырнул вслед несчастной крысе камень, — настоящий мерзавец. В нашу спасительницу он, разумеется, не попал, и та без помех скрылась в своем жилище. А человек повернул назад — я слышала, как он пробирается сквозь заросли, больше не пытаясь соблюдать тишину.
Его фонарик сослужил мне добрую службу. В отраженном от скал и воды свете я сумела хоть немного рассмотреть поврежденную руку Джона. Когда преследователь удалился на изрядное расстояние, я вздохнула и стащила с себя блузку, которая больше напоминала истерзанную половую тряпку. Но ничего другого в моем распоряжении попросту не было. Конечно, странновато я буду выглядеть, пытаясь голой по пояс поймать машину, но если у меня такой же неприглядный вид, как и у Джона, наличие или отсутствие блузки не имеет никакого значения.
Глава десятая
По натуре я законченная оптимистка. Но тогда, находясь во тьме и грязи наедине с человеком, который медленно истекал кровью у меня на коленях, а вокруг рыскала толпа кровожадных головорезов... да-да, вы угадали — я впала в отчаяние. Я пребывала в таком унынии, что даже подумывала, не сдаться ли добровольно в плен: Джону требовалась немедленная медицинская помощь. Но стоило этой нелепой мысли зародиться в моем уставшем мозгу, как я поспешила с негодованием отбросить ее. Пусть наши шансы на спасение ничтожны, это все же лучше, чем полное отсутствие шансов. А именно это нам и грозит, если снова окажемся в лапах негодяев.
Мой отец, большой знаток избитых афоризмов, девизов и изречений, наверняка покопался бы в своей коллекции банальностей и нашел чем меня ободрить. «Не падай духом». «Не покидай тонущий корабль». «Надеяться надо до последней минуты»... И был бы прав!
Через четыре часа после того, как я едва не покинула тонущий корабль, мы сидели в кузове пикапа, который мчался по римским пригородам.
Небо на востоке начало светлеть, звезды медленно меркли. Забитый овощами пикап, подобравший нас, похоже, сбежал из музея автомобилестроения — ехал он лишь на честном слове. Да и удобствами наш транспорт не отличался — еле втиснувшись в кузов, к груди я нежно прижимала мешок с морковкой, а угол ящика с помидорами впился мне в бок. Джон полулежал на мешке с картофелем. Наверное, это было не лучше, чем сидеть на камнях, но бедняжка не жаловался.
То, каким образом мы оказались в антикварно-овощном пикапе, достойно отдельного рассказа. Джон пришел в себя, когда я ощупью пыталась перебинтовать ему руку, и тут же принялся отпускать ехидные замечания по поводу моей медицинской сноровки. Пришлось рявкнуть на него, хотя с больными и полагается говорить терпеливо и ласково. Перевязав рану, я осведомилась, способен ли больной ходить. Джон вежливо ответил, что он с превеликой радостью рассмотрит иные разумные варианты. Таковых было не много, и ни один из них не казался разумным. Мы не могли ждать, когда утро позолотит небо и преподнесет нас преследователям на блюдечке.
Поэтому мы пошли. Тут нам немного повезло. Впрочем, везение тут ни при чем — везет, как известно, сообразительным и находчивым. Речь идет об одежде. Едва мы выбрались из ущелья, как в голове моей засвербила мысль о том, что негоже показываться на люди в таком виде. Вот я крутила этой самой головой по сторонам, и не напрасно. На окраине Тиволи я обнаружила нерадивую и весьма легкомысленную домохозяйку, точнее, ее бельишко, игриво развевавшееся на ночном ветерке.
Джон, разумеется, остался недоволен своим новым костюмом. Штаны едва прикрывали ему колени, а в каждой брючине могло поместиться как минимум два Джона. До чего ж он привередлив! Зато синяя рубашка из грубой ткани оказалась очень милой и, главное, большой. Требовалось много ткани, чтобы прикрыть перевязь и боевые раны.
У меня был выбор: бесформенное одеяние ржаво-черного цвета, принадлежавшее почтенной матери семейства, или юбчонка с блузкой из искусственного шелка из гардероба ее дочери. Джон обвинил меня в тщеславии, когда я выбрала последнее. Одежда была несколько коротковата и тесна до ужаса, но на мой выбор повлияло отнюдь не тщеславие, что я и доказала, когда небрежным взмахом руки остановила первый же фургончик.
Нельзя сказать, что водитель и его напарник обрадовались Джону, который прятался в придорожной канаве. Но возражать они не стали. Ребята оказались братьями и ехали на рынок в Рим.
Так мы очутились среди овощей. Не знаю уж, что наши новые знакомые думали о нас. Наверное, они не особо задавались этим вопросом, приняв нас за безденежных студентов. Этот народ толпами бродит летом по дорогам Европы, ночуя в стогах и прочих непрезентабельных местах и клянча еду. К детям автостопа в Италии давно уже привыкли.
Едва только мы забрались в машину, Джон тотчас провалился в сон. Мне тоже полагалось чувствовать усталость — ночь выдалась бурной, но нервное возбуждение не давало заснуть. Я обнимала морковь и наблюдала в щель между дверцами, как над Римом встает солнце.
Первые лучи коснулись дымки, окутавшей город, придав ей изысканный перламутрово-розовый оттенок морской раковины. Дымка таяла по мере того, как небо становилось из розового голубым. На горизонте над угловатыми крышами высился знаменитый купол Микеланджело. Мы въехали в Рим через Порта-Пиа, меж старых стен времен Римской империи, и затарахтели по улице Двадцатого сентября. Машин было мало, а единственный повстречавшийся полицейский приветственно помахал рукой. Я решила, что парней здесь хорошо знают, поскольку они шесть раз в неделю ездят одним и тем же маршрутом.
Когда мы пересекли площадь Венеции, которую легко узнать по гигантскому сооружению из белого мрамора, памятнику Виктору Эммануилу, я задалась вопросом: а куда же мы едем? Вот и дворец, с балкона которого имел привычку выступать перед римлянами Муссолини. Я бы с удовольствием обменяла все эти банальные знания на одну поездку в полицейский участок, но не осмелилась попросить ребят из Тиволи отвезти нас туда: люди обычно не питают дружелюбия к путникам, которым позарез надо в полицию.
Когда наконец фургон остановился, у меня появилось дурное предчувствие. Я растолкала Джона. Он недовольно открыл один глаз.
— Просыпайся, мы почти на месте!
Кривая улочка находилась всего в паре кварталов от хорошо знакомой улицы Пяти Лун. С унылым чувством, что оказалась там же, откуда начала свои поиски, я перебралась через груды овощей и спрыгнула на мостовую.
Было часов шесть, но торговцы уже расставили свои прилавки под полосатыми тентами по обе стороны узкой мостовой. Фрукты и овощи всевозможных форм и расцветок придавали рыночку праздничный вид. Мягкие охапки зеленых листьев салата; симметричные горки апельсинов и мандаринов; красные, как восход, помидоры; корзинки с зеленой фасолью; черешня, персики и клубника в маленьких деревянных ящичках. Все это и не только это выгружалось из фургонов, которые перегородили улочку. Шум стоял оглушительный: двигатели ревели, грохотали ящики, кричали люди. То там, то здесь вспыхивали добродушные перебранки.
Наш водитель выпрыгнул из кабины и весело улыбнулся мне. Парень был молод и красив, в чем прекрасно отдавал себе отчет. Расстегнутая рубашка выставляла напоказ золотое распятие, поблескивавшее на смуглой груди.
— Все хорошо, синьорина?
— Все хорошо, спасибо. Спасибо, что подвезли.
— Не за что, — отмахнулся он. — А где ваш друг?
Да, действительно, где же наш беглец? Все, что мне удалось разглядеть, — это торчащая из капусты неподвижная нога. Я дернула за нее, осторожно так дернула — из уважения к статусу раненого героя. Честно говоря, на душе было неспокойно за Джона. Он ни разу не пожаловался, но первым делом следовало найти врача.
— Джон, проснись. Мы на месте.
Водитель открыл вторую дверцу и на пару с мрачноватым братцем принялся выгружать овощи. Хозяйка ближайшего прилавка, низенькая толстуха с золотыми зубами, кинулась к нам, по-слоновьи топоча коротенькими ножками. С притворным интересом она спросила, почем нынче морковь, но я-то видела, что глазки толстухи так и стреляют в мою сторону. Забыв про морковь, она ткнула в меня мозолистым пальцем:
— Кто это? Батиста, ты опять подцепил иностранную девку?
Батиста, знавший, что я говорю по-итальянски, забормотал что-то примирительное. Я любезно улыбнулась старой сплетнице и протянула ей мешок моркови:
— Синьора, это очень дешевая, очень хорошая и очень сладкая морковь. Почти даром. А здесь, в фургоне, мой друг. Вчера он неудачно упал и повредил руку. Мы гуляли по окрестным холмам, там так красиво. Синьор Батиста любезно согласился нас подбросить.
О травме Джона я упомянула на тот случай, если он снова потеряет сознание. И хорошо сделала. Мой спутник выполз наконец из-под капусты, и вид у него был ужасный, по щеке стекала струйка крови. Должно быть, когда возился в фургоне, потревожил ссадины на голове.
Толстуха издала сочувственный возглас. Женщины любого возраста, любой национальности и любой комплекции питают слабость к золотоволосым типам с мальчишескими лицами. А уж если эта смазливая физиономия слегка испачкана кровью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37